Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву
- Lehrbuch des Pandektenrechts, B. I, 1887, §§ 57 - 62.
Zitelmann, Begriff und Wesen der sogenannten juristischen Personen, 1873 (реценз. Сакса в Goldschmidt's Zeitschr. XIX). Против Цительмана Böhlau в Arch. f. civilistische Praxis, LVI.
Zrodlowski, Das römische Privatrecht, B. I, 1877, §§ 39 - 42.
Дювернуа, Чтения по гражданскому праву, I, 1898, §§ 9, 13 - 23.
Кулаковский, Коллегии в древнем Риме, 1882.
Муромцев, Гражданское право древнего рима, 1883, стр. 640 и след.
Ростовцев, история государственного откупа в римской империи (Записки историко-филологического факультета Спб. унив. ч. LI, 1899).
Соколовский, Договор товарищества, 1893.
Соколов, Церковно-имущественное право в греко-римской империи, 1896.
Означенные сочинения цитируются сокращенно, некоторые же другие исследования, в которых содержатся сведения или суждения по отдельным пунктам учения о юридических лицах, цитируются сполна в соответствующих местах настоящего исследования.
ГЛАВА I Понятие о юридических лицах
Употреблялся ли римскими юристами термин "лицо" в применении к юридическим субъектам, не совпадающим с естественными лицами? Римское понятие о юридическом лице по взгляду Гирке. Значение терминов "corpus" и "universitas". Когда явились в римском праве юридические субъекты, которые не суть физические лица? Имущественное право римского государства и отличие имущественных отношений государства от имущественных отношений частных лиц. Имущественные отношения городов с введением муниципальной системы и имущественные отношения коллегий. Независимость существования юридического лица от смены и выбытия отдельных членов союза. Неизвестность классическому римскому праву институтов, учреждений или заведений. Церковные институты христианского времени и подведение их юриспруденцией под понятие союзов; признание за институтами особой личности. Конструкция лежачего наследства как фиктивного лица.
Другого разряда лиц, как субъектов частного права, наряду с физическими лицами, т. е. c людьми, римская научно-юридическая систематика не знала. Поэтому в дошедших до нас систематических изложениях начал римского права, каковы институции гая и императора Юстиниана, мы не найдем особой рубрики о таких субъектах гражданского права, которые, не будучи людьми - частными или физическими, естественными лицами, - имеют частную правоспособность и обслуживаются в гражданском обороте наравне с частными лицами. Деление лиц на две категории: физических и юридических (или, как они иначе еще назывались и называются, моральных, мистических, фиктивных, фингированных), составляющее неизбежную принадлежность всех современных систем частного права, явилось не в римской, а в позднейшей юриспруденции. Однако ни римская юридическая жизнь не могла обойтись без признания особого рода субъектов гражданского права, не совпадающих с естественными лицами, ни римская юридическая наука не могла игнорировать действительного существования таких субъектов. Для обозначения их римские юристы обыкновенно пользовались выражением: "PERSONAE fungi vice"[70], или "PRIVATORUM haberi loco"[71], желая этим сказать, что нечто, не будучи естественным человеческим лицом, persona, функционирует в гражданской жизни вместо такового лица, обсуживается как таковое лицо. Впрочем, иногда римские юристы, косвенно или даже прямо, называли и лицом подобный субъект, не совпадающий с личностью естественного человека. Так, Ульпиан, говоря об эдикте претора, направленном к защите лиц, вынужденных под влиянием страха к заключению сделки, напр., к поллицитации, допускает, что принуждением и страхом может повлиять на заключение сделки как сингулярное лицо, т. е. отдельный человек, так и народ, курия, коллегия, вообще союз людей, объединенный в одно целое[72], откуда можно заключать, что и народ, курия и проч. представляются названному юристу также лицами, только не сингулярными или единичными, а собирательными. А у агримензоров еще с большей ясностью название "PERSONA" усвояется не единичному лицу, а организованному союзу лиц, какова колония[73].
Известный знаток по части истории и литературы юридических лиц, о. Гирке, сам по себе германист и в качестве такового противник теории фикции, господствовавшей в средние века и в лице Савиньи получившей для себя новую сильную поддержку, пришел в своих изысканиях касательно существа юридических лиц по римскому праву к тому выводу, что римская юриспруденция знала понятие лица только как лица индивиду-ального, следовательно только в области Juris privati, всякие же союзные образования влкючала в jus publicum и, для того чтобы сделать возможным для них гражданский оборот с его цивильными, для частных лиц предназначенными, формами, должна была неминуемо прийти к фикции, т. е. к тому воззрению, что на самом деле действительного, реального лица как субъекта гражданского права в этих союзных образованиях нет, и что лицо это искусственно создается путем фикции, придумывается, мыслится или представляется, следовательно существует только в мышлении, а не в мире реальностей. Таким-то образом в римском праве рядом с действительным лицом стало фингированное, которое велением государства создается из ничего и в силу такого же веления может превратиться в ничто, наделяется правоспособностью в области имущественного права и разнообразными привилегиями, но остается неспособным к воле и действованию. Его можно сравнить с ребенком, или, лучше, так как оно никогда не достигает совершеннолетия, с неизлечимо безумным, состоящим под вечной опекой. С римской точки зрения, думает Гирке, безразличен тот материал, над которым орудует фикция, и нет никаких препятствий олицетворять с одинаковым успехом все что угодно[74].
Ниже мы встретимся с именами юристов, которые поставляют сущность юридического лица в олицетворении путем фикции и обосновывают свой взгляд на источниках римского права. На Гирке в особенности нужно было указать здесь потому, что Гирке - противник фикции - не нашел возможным конструировать римское учение об юридических лицах без помощи фикции. Посмотрим, насколько в самом деле неизбежна эта помощь.
Термины, всего чаще встречающиеся в римском праве для обозначения юридических лиц: "CORPUS" и "UNIVERSITAS"[75], не заключают в сем мысли о чем-либо фиктивном, воображаемом, в противоположность реальному, действительно существующему. Оба термина употреблялись не только в применении к союзам лиц, но и в применении к собирательным вещам, объединенным в одно целое, каковы: стадо рабочего скота, табун лошадей, дом, корабль[75]. С этими объединенными в одно целое вещами, римляне прямо сопоставляли объединенную совокупность лиц, как народ, легион, войско, сенат[76]. Таким образом, терминология не дает никакого повода полагать, что римляне связывали с universitates personarum идею фиктивного, выдуманного, не существующего в действительности лица: подобное предположение имело бы не более вероятия, чем и то, что с universitates rerum связывалась в римском праве идея фиктивной, не существующей в действительности вещи. Уже самое выражение "CURPUS habere", употребительное у римских юристов в применении к союзам людей с юридической личностью, прямо указывает на то, что римская мысль вращалась в круге идей стоической философии: категория вещей собирательных (universitates rerum distantium, corpora ex distantibus) была воспроизведением стоической категории σώματα έx διεστώτων, а стоики, подводя под эту категорию соединения самостоятельных существ (рой пчел, стадо животных, войско, народ) смотрели на такие соединения не как на представления, а как на действительные тела[77]. История развития юридических лиц в римском праве в самом деле приводит совсем не к тому выводу, который сделал Гирке.
Когда явились в римском праве юридические субъекты, которые не суть физические лица? На этот вопрос исследователи отвечают неодинаково: то говорят, что государство, civitas romana, populus romanus, есть древнейший и первоначальный юридический субъект, по примеру которого образовались все другие союзные формации как юридические лица[78], то утверждают, что понятие юридического лица, как субъекта гражданских прав, равноправного с физическими лицами, развилось в применении к муниципиям, а с последних перенесено на все другие корпорации и наконец на само государство[79].
Как ни противоположны, по-видимому, эти мнения, каждое из них в известном отношении справедливо. Дело в том, что имущественное право римского государства не только в период королевства, но и во времена республики покоилось на иных основаниях, чем гражданский оборот частных лиц, и лишь в конце республиканского периода и в начале императорского последовал решительный переворот как в государственном строе, так и в воззрениях юриспруденции, - переворот, который прежде всего сказался на городских общинах, вошедших в римское государство в качестве муниципий, подчиненных римской верховной власти.
Прежде всего, вне всякого сомнения, стоит то обстоятельство, что римское государство, populus, имело земельную собственность от начала своего существования. Хотя в древности, по всей вероятности, т. н. ager publicus не был государственным доменом в современном смысле, а состоял в общем пользовании всех полноправных членов populi, так что пользование отдельных полноправных граждан считалось за пользование самого populi[80]; но уже и относительно самого древнего времени можно полагать, что не все <римское поле> было подвергнуто разделу (по два югера на гражданина - югер означал пространство земли, которое пара волов может обработать в один день), а часть была оставлена на издержки культа и еще часть на содержание королевской фамилии[81]. Обособление государственной земельной собственности от собственности отдельных граждан должно было выступать с большей и большей ясностью, по мере расширения территории, благодаря завоеваниям, так как у всякого побежденного италийского племени отбиралась римлянами известная часть территории, обыкновенно 1/3, а иногда даже целая территория, как в Капуе. Отобранной таким образом землей римляне распоряжались различным образом: 1) в виде размежеванных участков, назначали ее в наделы (agri divisi et assignati), что практиковалось при coloniae deductio, т. е. при основании колонии в побежденной стране, а также и без основания колонии, для снабжения отдельных граждан землей; 2) продавали известную часть завоеванной земли как скоро нуждались в деньгах для удовлетворения государственных потребностей, каковая продажа обыкновенно производилась квесторами, иногда цензорами (agri quaestorii); 3) если дело шло о землях необработанных, римляне предоставляли желающим оккупировать часть такой земли и возделывать ее (agri occupatorii), - последнего рода земли были неразмежеваны, и оккупантам самим предоставлялось fines arcere, т. е. ограждать межи своих владений рвами, древесными насаждениями и т.п., почему участки оккупированной земли назывались agri arcifinii или arcifinales. Оккупанты имели в своих участках только владение, а не собственность, которая оставалась за государством, поэтому манципация и узукация - важнейшие способы приобретения квиритской собственности - были неприменимы к этим землям. Фактически они могли продаваться, закладываться, переходить по наследству, но в теории за государством признавалось право на отобрание их[82]. Мало этого, даже agri quaestorii, с которых взимался государственный оброк, не считались вышедшими из квиритской собственности римского народа[83]. То же самое нужно сказать о публичных вещах, предназначенных для общего пользования (res publicae publico usui destinatae), каковы публичные пути сообщения, площади, театры и т.п.[84] Даже на море и на морской берег распространяема была власть римского народа[85]. Затем известно, что государство имело своих рабов (servi publici), положение которых, за некоторыми исключениями, определялось теми же началами, как и положение рабов, состоящих в частной собственности[86].
Кроме земельной собственности и рабов, римский народ имел свою государственную денежную казну, эрар (aerarium Saturni), находившийся в храме Сатурна; казна, имевшая известное управление и делопроизводство, предназначалась на государственные потребности, причем никакому отдельному лицу, невзирая на меру его политической правоспособности, не принадлежало право на расходование казенных денег. Наконец, римский народ не только заключал договоры с другими государствами и не только получал в казну разные доходы, но и вступал в юридические отношения к своим собственным гражданам, заключал арендные договоры и принимал поручительства, давал в заем гражданам и получал обратно занятые суммы, покупал и продавал движимые и недвижимые вещи, получал дарение и наследство, даже принимал на себя опеку, напр., над сыном египетского короля Птоломея Филопатора по завещанию этого последнего[87].
Во всем вышесказанном civitas Romana не представляла существенных особенностей сравнительно с другими италийскими civitates или с любым греческим городом-государством (πóλις)[88].
С другой стороны, однако, не подлежит сомнению, что до времен императорства римской юридической жизни был неизвестен тот признанный в современном праве и оставшийся навсегда неизвестным древнему греческому праву принцип, что государство, как скоро оно вступает в имущественные отношения гражданского оборота с частным лицом, должно и рассматриваться юридически как частное же лицо. Республиканское воззрение не проводило различия между политической общиной и общиной как субъектом частного права: то, что установил populus как субъект юридической сделки, хотя бы и по соглашению с частным лицом, было не гражданским, а публичным правом, действовало для римской civitas, как для государства[89]. Поэтому, как в отношении к заключению сделок и к их юридическим последствиям, так и в процессуальном отношении имущественное право римского государства покоилось на других основах, чем имущественные отношения inter privatos. Для имущественных отношений государства с частными лицами не требовались формы, предписанные для частных изъявлений воли[90]. Далее, публикан, мытарь, т. е. откупщик или арендатор государственных налогов, вносивший, по договору с государством, в казну круглую сумму и получавший за то право на взыскание налогов в известном районе в свою пользу и на свой страх, не был цессионаром гражданского права, так чтобы право требования и его осуществление отделялись одно от другого.
Государство даже и формально не удерживало за собой права требования; государственное право требования безусловно переходило на откупщика, так что этот последний и по формальному праву считался за кредитора, напротив, государство совершенно выбывало из обязательственного отношения, - и этот переход права требования от прежнего кредитора к другому лицу совершался без содействия и без согласия податного должника. Явление это даже не было особенностью податной аренды, а замечается во всех случаях, где требования римского государства переносились на частное лицо[91]. Немаловажную также особенность имущественных отношений государства к частным лицам составляло то обстоятельство, что продажа конфискованного государством имущества частного лица (sectio bonorum) основывала для покупщика (sector) цивильное универсальное преемство: покупщик непосредственно вступал в данное имущество как целое, следовательно и во все принадлежащие к нему требования и долги, между тем как цивильно-процессуальная bonorum venditio не могла иметь прямым своим последствием универсальной сукцессии[92]. Сделки между государством и частными лицами заключаемы были компетентными магистратами, цензорами и квесторами, причем и те и другие выводили свое право на заключение договора из уполномочения со стороны народа, - цензоры получали таковое раз навсегда, квесторы для отдельного случая[93], подобно тому как и все вообще полномочия римских магистратов проистекали из того же источника.
Самая же важная особенность государственного имущественного права от частного заключалась в том, что спорные дела по взаимным претензиям между государством и частными лицами подлежали не разбирательству ординарной судебной власти[94], а усмотрению того самого магистрата, который заключил договор в пользу государства или вообще тех должностных лиц, которые управляли государственным хозяйством. Принудительное взыскание денежных платежей, к которым частное лицо обязывалось в отношении к государству в силу контраста, производилось обыкновенно путем продажи залогов, которым обеспечиваемы были требования государства при самом заключении договора магистратом, и эта продажа (praedes praediaque vendere) производилась тем самым магистратом, которому были даны эти поручительства и залоги (или его преемником), без предварительного констатирования государственной претензии перед гражданским судом. А напротив, магистрат, заключивший договор с частным лицом и принявший от него обеспечение, сам же и составлял себе решение о том, что контрагент обязан к платежу и не исполняет этой обязанности, а затем немедленно, без дальних околичностей, не вступая на путь ординарного процесса, приступал к продаже залогов[95].
Вообще, как говорит Гейровский, римляне времен республики не отделяли государства как властителя и законодателя от государства как активного и пассивного субъекта частных прав, в особенности от государства как собственника и кредитора. Переворот в этом отношении совершился лишь после того, как императорский фиск слился с древним народным эраром[96], когда, по выражению Гирке, государство, все более и более решительно возвышавшееся над всяким правом, в качестве фиска подчинилось праву и, разоблачено от своего величества, заняло место среди частных лиц[97]. Сущность этого переворота Гирке поставляет в том, что в понятии фиска имущественная сторона государства отрешилась от его публицистического существа и сама по себе олицетворилась, не так чтобы государство облеклось личностью как органическое общественное целое, а так, что из государства вырос простой субъект, который может быть сравниваем с индивидами[98]. Или, как Гирке в другом месте поясняет свою мысль, римское понятие лица принадлежит единственно частному праву и относится только к индивиду, признанному в качестве носителя особой сферы правомочий; напротив, источники ничего не знают о понятии публично-правовой личности, и никакой союз, в смысле объединенного целого из отдельных лиц, по источникам, не есть лицо; поскольку, однако, союз людей вступает в частное право, он получает, в силу фикции, недостающую ему личность как неизбежно необходимую для конструкции лица частного права, так что, следовательно, союзы вступают в частное право не как общения, а как искусственные индивидуальные субъекты наряду с естественными индивидами.
Примечания:
[70] Fr. 22 D. XLVI, 1.
[71] Fr. 16 D. L, 16.
[72] Fr. 9 § 1 D. IV, 2:
[73]
[74] Genossenschaftsrecht, II, 28 - 29; III, 130 - 140. Deutsch. Privatr.
460.
[75] Fr. 30 pr. D. XLI, 3:
[75] Fr. 30 pr. D. XLI, 3:
[76] Кроме цитированных в пред. прим. fr. 30 pr. D. XLI, 3 и fr. 76
D. V, 1 см. еще место из 102 epist Сенеки (Epistul. moralium ad Lucilium
ep. 2 - в Biblioth. scriptorum graec. et roman. Teubneriana vol. III p.
332):
[77] Ср. Göppert, Ueber einheitliche, zusammengesetzte und Gesammtsachen
nach römischem Recht, Halle, 1871.
[78] Pernice, Labeo, I, 262 и сл. Pfeifer, 13 и сл. Последний впрочем
говорит не о populus, а о фиске, смешивая тот и другой, что исторически
неправильно, как выясняется из дальнейшего изложения. Книп (стр.
479) также полагает, что образцом для корпорации служила в глазах римской
науки римская община. Ср. П. Е. Соколовский, стр. 134.
Впрочем, последний из названных ученых недостаточно определительно выразил
свою мысль. На стр. 134 проф. Соколовский говорит, что <государство
(populus romanus), благодаря существованию особой казны (aerarium), пользовалось,
можно сказать, бессознательно, тем положением, которое мы теперь присваиваем
юридическому лицу>, и что <по аналогии те же права были перенесены и на
общества отдельных самостоятельных городов (municipia), наконец и на весьма
разнообразные ассоциации частных лиц>. На стр. 167 о societates vectigalium
говорится, что они мало по малу получали прочную организацию, постепенно
превращаясь в такие союзы, с которыми римские источники привыкли связывать
понятие
[79] Савиньи, II, 247 и сл.; Муромцев, 610, 645 - 646;
Дирксен, стр. 4, утверждал, что древнейшие названия юридических
лиц суть: sodalitates, sodalitia, collegia с сакральным характером; но
сам же он на стр. 114 и сл. приводит факты, из которых видно, что собственность
в имуществах, предоставлявшихся сакральным коллегиям, принадлежала народу.
[80] Муромцев, 49; Karlowa, Rechtsgesch. 96.
[81] Béchard, 248 - 249. В одной из рецензий первого издания
моей книги выражено было недоумение, почему я называю Ромула, Нуму Помпилия
и проч. королями, а не царями. Но скорее я мог бы выразить недоумение
(как это впрочем и сделано было уже мною несколько лет тому назад в сочинении:
<Объем дисциплинарного суда и юрисдикции церкви в период вселенских соборов>,
1884, стр. 7, прим. 2), почему reges древнейшего периода римской истории,
обозначаемые в немецком языке словом Könige, во французском tois,
принято у нас называть царями, а не королями, почему я должен римских
rois, Könige называть царями, а французских или немецких королями,
и почему французский или немецкий писатель может пользоваться одним термином
для обозначения и древних римских, и позднейших европейских королей, а
русский писатель должен одних называть царями, а других королями.
[82] Karlowa, 94 - 97.
[83] Pernice, Раrerga. 75: <Поземельный оброк есть признак государственной
собственности, nam sunt populi romani quorum vectigal ad aerarium pertinet>.
Ср.: Карлова, 93.
[84] Fr. 6 § 1 D. I, 8: § 6 J. II, 1. Государство в качестве
собственника получало половину клада, найденного в locus publicus (§
39 J. II, 1), а также solarium, т. е. поземельный налог за возведенное
in loco publico строение (fr. 2 § 17 D. XLIII, 8). См. об этом против
Иеринга, Реrniсе, Labeo, I, 267 - 276; Dernburg, Pandekten, I, §
71.
[85] Fr. 3 D. XLIII, 8; fr. 96 D. L, 16.
[86] Mommsen, Staatsr., I, 250 - 251.
[87] Pernice, Labeo, I. 264 - 266.
[88] Напр., относительно Крита известно, что территория острова была
разделена между частными лицами и государством, и что доход с земель,
принадлежавших государству, шел на покрытие издержек культа, на расходы
по управлению и на общие обеды (сисситии), а относительно Афин известно,
что государство извлекало свои доходы из разных источников: из недвижимости,
из серебряных рудников, из штрафов и конфискаций, из таможенных пошлин
и проч. Вéchard, 90. 121. См. еще: Ростовцев, История государственного
откупа в римской империи (Записки историко-филологич. факульт. Спб. унив.,
ч. LI, Спб., 1899).
[89] Heyrovsky, 15; Karlowa, 245.
[90] Heyrovsky, 16. Напр., манципация и узукапия.
[91] Ibidem, 20 - 22.
[92] Ibidem, 26, 42.
[93] Pernice, Parerga, 114; Karlowa, 93.
[94] Только в виде исключения государство могло оказаться судебной
стороной перед ординарным органом гражданского правосудия - претором,
когда именно гражданин брал на себя защиту интересов государства в качестве
истца или ответчика; однако сколько-нибудь точных известий в источниках
не сохранилось относительно применения гражданского процесса к делам государства
с частными лицами. Karlowa, 173 и сл.; Mommsen, Staatsr. I, 192.
[95] Heyrovsky, 62 - 69. Относительно самой природы тех сделок, которые
государство заключало со своими арендаторами, существуют разные мнения.
Одни видят в этих
[96] Подробности будут изложены в III главе.
[97] Genossenschaftsr, III. 59.
[98] Стр. 60.
