Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву
Приведенное правило относительно займов в пользу городов, по справедливому замечанию Карловы[662], не может быть рассматриваемо как применение мнимого принципа, будто юридическое лицо вообще не может быть обязываемо через своего представителя, а установлено единственно в интересе городов, чтобы предохранить их от опасности обращения представителями в собственную их пользу того, что взято взаем во имя города. С этой же точки зрения нужно смотреть и на позднейший закон императора Юстиниана относительно церковных институтов.
В связи с вопросом о возможности для юридических лиц обязываться из договоров их представителей находится вопрос о том, ответствуют ли и насколько ответствуют юридические лица за те модификации, которые вносятся в заключенный договор по вине представителей. Обыкновенно вопрос этот решается так, что модификации первоначального договора, возникающие по вине представителей (dolus, culpa, mora), как неотделимые от самого обязательства ложатся на ответственность юридических лиц[663]. В источниках это начало ясно выражено относительно промедления: законные проценты промедления по выдаче фидеикомисса обязывается платить и город, а равно он несет судебные издержки в случае неосновательного вступления в процесс, хотя и с правом регресса к непосредственным виновникам[664].
Иногда проводят резкое различие между ответственностью юридических лиц за вину их инститоров и между ответственностью за действия компетентных органов, входящих в устройство юридического лица. Так, по мнению Ленинга[665], инститоры юридических лиц обсуживались на тех же основаниях, как инститоры физических лиц. А относительно последних в источниках с несомненностью засвидетельствовано, что если приказчик или шкипер корабля действовали недобросовестно по заключаемым ими с посторонними лицами сделкам, за эту недобросовестность должен был ответствовать сам хозяин по actio institoria и exercitoria[666]. Таким образом, и города подлежали тому же правилу, поскольку они действовали через инститоров. Напротив, если именем города действуют его компетентные органы, входящие в состав организации городского общества, представительные правомочия которых основываются не на договоре, а на должности[667], ответственность за модификации содержания обязательства должна падать, по мнению Ленинга, на самих администраторов. Основания, однако, для этого мнения не приводится, кроме основанного на petitio principii соображения, что тот, кто заключает с органом юридического лица сделку, знает, что само юридическое лицо не может ни образовать, ни проявить воли и поэтому поставлено в необходимость действовать через свои органы, а отсюда следует-де далее, что риск, могущий возникнуть из неправомерного образа действий другого контрагента, должен обслуживаться единственно по личности представителя, так как о неправомерном образе действий представляемого решительно не может быть и речи. Между тем, из приведенного выше фрагмента[668] об ответственности города за mora нужно сделать вывод, противоположный раccуждениям Ленинга, и тем более стоять за этот вывод, что даже Савиньи, выходящий из воззрения на юридическое лицо как на фикцию, не находил возможным отрешить юридические лица от ответственности за модификации, вносимые в обязательство органами юридических лиц, по причине неотделимости этих модификаций от самого обязательства.
Но если юридические лица могут обязываться из договоров и ответствовать даже за модификации, вносимые в обязательство неправомерным образом действий администраторов, то могут ли они совершать также и деликты и обязываться из деликтов? Вопрос о деликтоспособности юридических лиц может, конечно, подлежать нашему рассмотрению только с точки зрения гражданского права. В средние века, как мы видели, корпорации признавались способными и к преступлению, и к понесению наказаний; но мы видели также, что распространение уголовной ответственности на юридические лица противоречило бы основным началам уголовного правосудия, не могущего допустить, чтобы наказанию наряду с виновными подвергались и невинные[669].
Если, независимо от ответственности физических лиц за учиненное ими преступление, самое юридическое лицо может быть уничтожено государственною властью, как это бывало и в римском государстве, напр. с городом Капуей, который, во время второй пунической войны отпал от Рима, и в котором, по завоевании его обратно Римом, не говоря уже о казни наиболее выдающихся граждан, не оставлено было никаких следов городского устройства, - то в подобных фактах, как справедливо говорит Савиньи, нужно видеть политический акт, а не применение уголовных законов судебной властью[670].
Итак, речь может быть только о гражданской ответственности юридических лиц за деликты, совершаемые их органами. Вопрос этот принадлежит к числу весьма спорных. Ульпиан спрашивает: возможен ли иск против города по поводу недобросовестности? и отвечает вопросом же: разве может город учинить что-либо умышленно недобросовестное? Все, чего можно с него искать - это выдачи того, чем он обогатился благодаря недобросовестному образу действий его администраторов, иск же по поводу недобросовестности может быть направляем лишь против самих декурионов, т. е. против городских администраторов[671].
Большая часть ученых, в особенности Савиньи[672], Унгер[673], Дернбург[674], Виндшейд[675], Регельсбергер[676], Дювернуа[677] и др., видят в фрагменте Ульпиана ясное свидетельство о невозможности привлечения юридических лиц к ответственности за деликты их органов. С другой стороны, Синтенис[678], опираясь на мнения некоторых предшественников, доказывал, что Ульпиан, допуская возможность иска против декурионов, тем самым не отвергает, а утверждает гражданскую ответственность юридических лиц за деликты, ибо "DECURIONES" в источниках всегда означают коллегию декурионов, а не отдельных куриалов, подобно тому как "MUNICIPES" означают муниципию в смысле корпорации.
Ленинг[679] отозвался о мнении Синтениса как о ниспровергнутом заблуждении, которое в настоящее время не находит себе приверженцев. Однако почти одновременно с сочинением Ленинга вышло в свет известное уже из предшествующего изложения сочинение Больце о юридических лицах, в котором также утверждается ответственность корпорации декурионов за недобросовестность: к предумышленной, обдуманной недобросовестности большие массы столь же мало способны, говорит Больце[680], как и к постоянному однообразному осуществлению прав; напротив, более тесный круг декурионов в своей совокупности вполне способен к недобросовестности и ответствует за таковую.
Наконец, в последнее время Карлова[681] не только присоединился решительно к этому мнению, но и подкрепил его историческим соображением. Для объяснения смысла слов Ульпиана нужно, говорит Карлова, иметь в виду время, когда оно писано. Во время Ульпиана собрания гражданства, где они встречались еще, не имели уже никакой компетенции в отношении к управлению городским имуществом. Municipes могут еще decernere, но Ульпиан не может представить себе никаких декретов, входящих в их компетенцию, посредством которых они могли бы, с нарушением права, злоумышленно причинить вред имуществу частного лица, так как администраторы имущества были решительно независимы от собрания граждан. Иначе дело обстояло с декурионами, которые не только были органом города, но и образовали особую корпорацию внутри его. Собрание декурионов было учреждением совещательным и контролирующим при магистрате, и в особенности декурионам принадлежали определенные права в отношении к городскому имуществу. Таким образом, отнюдь не было немыслимо неправомерное и злоумышленное причинение вреда со стороны коллегии, ее декретами, имуществу частных лиц. поэтому Ульпиан говорит: "DE actio dolo de dabitur decuriones, ipsos in decurionum autem", т.е. по поводу недобросовестности декурионов actio do dolo должна даваться не против города, органом которого, конечно, служило также и собрание декурионов, а против корпорации самих декурионов.
Аргументации этой нельзя отказать в известной убедительности; однако и согласиться с ней было бы рискованно. Выше было замечено[682], что нет достаточных оснований принимать курию за особое юридическое лицо с имущественными правами. Курия как коллегия была, конечно, корпорацией в смысле публичного права и решала дела, входившие в ее компетенцию, коллегиально; но для того чтобы допустить корпоративную гражданскую ответственность курии, нужно бы было предполагать за ней обладание особым корпоративным имуществом, в отличие от городского, потому что без такового корпоративного имущества могла бы быть речь только об ответственности отдельных декурионов. Любопытно, что не находит возможным понимать под decuriones в fr. 15 D. IV, 3 курию как корпорацию именно Савиньи, причисляющий, однако, курию к юридическим субъектам гражданского права и усвояющий ей особое имущество, не сливающееся с городским. На самом деле, если бы даже курия и была особым юридическим лицом, Ульпиан не мог говорить об ответственности курии как корпорации за dolus и таким образом ограничивать ответственность только наличностью корпоративного имущества, потому что куриалы даже казенные недоимки с города должны были покрывать из своих средств[683], тем более, следовательно, должны были отвечать всем своим имуществом за свой недобросовестный образ действий.
Легче согласиться со взглядом Синтениса, Больце и Карловы на другой фрагмент того же Ульпиана, относящийся к принуждению и насилию. Ульпиан решительно ставит в виде общего положения, что причинить страх и, следовательно, заставить действовать под влиянием принуждения может не только отдельное физическое лицо, но и народ, курия, коллегия, вообще корпорация[684], и подкрепляет даже это положение примером из своей собственной практики: претору при ассистенции самого Ульпиана пришлось разбирать дело о жителях Кампании, вынудивших страхом у некоего лица обеспечение насчет исполнения поллицитации в пользу города, причем было разъяснено на основании императорского рескрипта, что лицу, действовавшему под влиянием принуждения, дается, в случае его желания, иск против кампанцев (направленный на освобождение от исполнения обязательства) или экспенция (для отражения иска со стороны кампанцев)[685]. Тут, следовательно, иск дается по поводу принуждения не только против курии, а против самого города, который тем самым признается способным как к причинению страха, так и к ответственности за это. Metum inferre не то, что dolo facere: если последнее, как требующее обдуманного, настойчиво и систематически проводимого образа действий, неудобомыслимо в отношении к большим массам, то, напротив, насильственные действия могут быть исполняемы и этими последними.
Савиньи[686] и некоторые другие[687] думали обессилить приведенное место из источников указанием на безличную формулу преторского эдикта: иск этот, говорят, направляется in rem, т. е. не против личности только принудившего, а против всех третьих, получивших выгоду от принуждения и pacполагающих фактическою возможностью восстановления прежнего состояния, так что, следовательно, с этой точки зрения, actio quod metus causa может направляться против города не потому, что от города именно исходило принуждение, т.е. совершение деликта, а потому, что город, в обладание которого поступила полученная путем принуждения выгода, имеет фактическую возможность удовлетворить истца в отношении к реституции плодов принуждения[688].
Против этого рассуждения говорит, однако, решительно сам Ульпиан, по словам которого именно metum inferre может как сингулярное лицо, так и народ, курия, коллегия, вообще корпорация[689].
Город способен также к насильственным действиям и через своих представителей. В fr. 4 D. XLIII, 16 Ульпиан, вслед за Помпонием, находит возможным интердикт против города в том случае, если во имя города представитель его насильственно лишает кого-либо владения с целью восстановления нарушенного владения[690], предполагая при этом, что город действительно вступил в обладание захваченным.
От указанного случая явственно различается другой, когда pro-curator, actor municipum, опекун не допускают введенного во владение вступить в это владение, т. е. действуют насильственно же: здесь иск по поводу насильственного недопущения к владению дается не против хозяина, не против города, не против пунилла, а против самого прокуратора, или актора, или тутора[691]. Но тут ничего не говорится о том, чтобы actor municipum действовал nomine municipum, и имеется, следовательно, в виду образ действий городского представителя - на его собственный страх без специального уполномочения на то со стороны города. Все вышесказанное относится к ответственности юридических лиц за деликты, поскольку с этими деликтами связано имущественное обогащение юридических лиц.
Но органы и должностные лица государства и городов могут действовать не в области только частного права, а и осуществлять публичные права и обязанности и при этом осуществлении причинять вред частным лицам. Знало ли римское право гражданскую ответственность государства или общин за неправильные должностные действия своих органов? При христианских императорах, по-видимому, выяснилась идея, что чувство справедливости не было бы вполне удовлетворено, если бы по поводу причиненного законопротивным действием чиновника вреда потерпевший мог требовать вознаграждения только с лица, непосредственно причинявшего вред, так как непосредственный исполнитель вредоносного действия, напр., лицо из низшего служебного персонала, по своим имущественным средствам часто оказывалось бы не в состоянии покрыть весь причиненный им вред. Но идея эта повела к признанию ответственности не государства, а высших магистратов за эксцессы подчиненного им персонала, как и за их собственные эксцессы, причем, впрочем, могли быть подвергнуты ответственности и декурии подчиненного персонала, следовательно - юридические лица[692]. Центральное правительство стареющейся римской империи, бессильное помешать произволу и злоупотреблениям власти установлением энергического высшего надзора и должностной дисциплиной, усиливало уголовную и гражданскую ответственность высших магистратов и декурий, думая заменить тем самым исчезнувшее чувство долга и доставить подданным гарантию, которой не давала самая организация управления[693], отчасти, как указано будет ниже, искало этой гарантии в дефензорах и в епископах.
В отношении к наследственному праву юридических лиц у юристов существовали подобные же сомнения и колебания, как в отношении к владению. И здесь юристов смущало то обстоятельство, что universitas в целом, как лицо, не определенное индивидуально, состоящее из массы физических лиц, относительно которых притом неизвестно было, кто из них окажется в наличности в момент наследования, не может образовать в себе и выразить необходимый акт воли на принятие наследства.
Тот же самый Ульпиан[694], от которого мы получили сведения о существовавших в римской юриспруденции сомнениях относительно владения, сказав, что persona incerta не может быть назначаема наследником, как, напр., если бы кто завещал: "QUISQUIS primus ad funus meum venerit, heres esto", - продолжает: "NEC municipium, nec municipes[695] heredes institui possunt, quoniam incertum corpus est, et neque cernere universi, neque pro herede gerere possunt, ut he-redes fiant; senatusconsulto tamen concessum est, ut a libertis suis heredes institui possint. Sed fideicommissa hereditas municipibus restitui potest; denique hoc senatusconsulto prospectum est".
Приведенный фрагмент Ульпиана, не нашедший себе места в кодификации императора Юстиниана, имеет, однако, важное историческое значение, так как в связи с другими показаниями источников проливает свет на историю развития наследственного права юридических лиц в императорское время. Обратим прежде всего внимание на первое положение Ульпиана о неспособности муниципий к назначению в наследники за неспособностью их к cretio и к pro herede gestio.
Савиньи, желающий видеть в юридическом лице римского права фикцию, в этом именно смысле объяснял и выражение "INCERTUM corpus". Это значит, говорил он, что для города собственная деятельность невозможна, так как он имеет вообще только фингированное, идеальное существование и, следовательно, не имеет естественной дееспособности человека[696].
"INCERTUM corpus", однако, не есть фикция, как не есть фикция и то лицо, которое первое пришло бы на похороны. Все дело именно в неопределенности (incertitudo) назначаемого в наследники и в неудобомыслимости осуществления определенного акта воли на принятие наследства[697].
Тот же Ульпиан, говоря о преторском наследовании (bonorum possessio) и констатируя опять существование сомнений относительно способности муниципий к такому наследованию, основание для сомнений видит в том, что municipes consentire non possunt[698], т. е. то же самое основание, ввиду которого отрицалась теорией и возможность владения для муниципий, - неудобомыслимость совместного выражения или осуществления всеми членами корпорации единого акта воли. И как в отношении к владению с теоретическими сомнениями было покончено положительным правом, так и в отношении к преторскому наследованию вопрос, по словам Ульпиана, решен был в положительном смысле: через другого, т.е. через представителя, муниципия может приобретать bonorum possessionem и вообще может отыскивать завещанное ей на том же основании, на каком требельянский сенатусконсульт признал возможным для муниципий приобретение фидеикомиссарного наследства, а другой сенатусконсульт дозволил им получение наследства от их вольноотпущенников[699].
Сенатусконсульты, на которые ссылается Ульпиан в Fragm. tit. XXII § 5 и в fr. un. D. ХХХVIII, 3, требуют исторического объяснения, тем более что показания Ульпиана, по-видимому, не совсем согласуются с некоторыми другими местами источников. Судя по первому фрагменту, сначала было предоставлено городам право наследования по завещаниям вольноотпущенных[700], затем признана за ними способность фидеикомиссарного наследования. В fr. un. D. ХХХVIII, 3 Ульпиан более ясно говорит, что то и другое право установлены двумя различными сенатусконсультами, причем сначала говорит о сенатусконсульте, касающемся фидеикомиссарного наследования, затем о сенатусконсульте касательно наследования после вольноотпущенных, а в заключение говорит еще о преторском наследовании как о допущенном на том же основании, на котором допущены два прежде упомянутые случая наследования. Вероятно, по времени предшествовал сенатусконсульт о наследовании после вольноотпущенных, так как во втором из приведенных фрагментов Ульпиану не было надобности соблюдать хронологическую последовательность, а нужно было лишь оправдать то положение, что общины могут приобретать через представителя[701]. Второй сенатусконсульт о фидеикомиссарном наследовании должен быть тождествен с тем senatusconsultum Apronianum, о котором говорит Павел[702]. Senatusconsultum Apronianum относят к царствованию Адриана; но к царствованию же Адриана относится и другой сенатусконсульт, в силу которого подтверждено введенное Нервою предоставление городам права получения легатов[703]. Отсюда вытекало бы, что сначала предоставлено было городам право получения легатов, затем, несколько позднее, им даровано было право получения фидеикомиссов, а между тем этот вывод и вообще не согласовался бы с ходом развития римского права, так как легаты были строго юридическими актами цивильного права, фидеикомиссы же обсуживались более свободно, и в особенности противоречил бы свидетельству Гая. Гай именно говорит, что в древности путем фидеикоммисса могло быть оставляемо имущество и таким лицам, которых нельзя бы было ни наследниками назначить, ни взыскать легатами (неопределенному лицу или чужому постуму), но что сенатусконсульт в царствование Адриана уравнял фидеикомиссы с легатами и наследствами[704]. Исторический ход законодательства можно представлять ceбе в следующем виде[705]. Предоставление имуществ в пользу городов было весьма обычным в римской империи явлением, и интерес самого правительства требовал, чтобы дело это не было затрудняемо. При всем том строгие принципы римского наследственного права долгое время не дозволяли признания распоряжений последней воли в пользу городов юридически действительными. Поэтому прибегали к фидеикомиссам, которые вначале не были подчинены строгим определениям положительного права, - и так как. в сущности, благодаря этому обходу законные ограничения или препятствия к оставлению городам имущества mortis causa устранялись, естественно должны были прийти к мысли о допущении и строго цивильных легатов в пользу городов. Между тем еще в царствование Нерона состоявшийся требелльянский сенатусконсульт установил различие между универсальными и сингулярными фидеикомиссами или, по крайней мере, придал этому различию практическую важность. То, что получал универсальный фидеикомиссар, мало различалось от наследства в собственном смысле, но наследником все-таки городская община не могла стать. Отсюда возникло сомнение, может ли быть предоставляем ей fideicommissum hereditatis, и это сомнение послужило поводом к упомянутому определению адриановского сенатусконсульта. Так легко примиряются показания Ульпиана со словами Павла и Гая, т. е. объясняется, каким образом при одном и том же императоре, с одной стороны, перенесены были на фидеикомиссы строгие принципы наследственного права, а с другой - признано было фидеикомиссарное наследственное право городов.
Примечания:
[662] Zur Lehre v. jur. Pers., стр. 425.
[663] Савиньи, II, стр. 317; Рfеifеr, 102; Ungеr, Privatr.,
I, 342 и др.
[664] Fr. 78 § 2 D. de leg. II:
[665] Выше приведен был (см. стр. 183 - 184) взгляд Ленинга на ответственность
юридических лиц за модификации содержания обязательства их должностными
органами с точки зрения современной теории; в данном же случае Ленинг
(Haftung и проч., стр. 17 - 20) решает вопрос с точки зрения римского
права.
[666] Fr. 1 § 10, fr. 7 pr. § 1 D ХIV, 1; fr. 5 §
9. 10. fr. 11 § 4 D. XIV, 3.
[667] Fr. 21 § 1 D. L, 1:
[668] См. стр. 248, прим. 4.
[669] Эта мысль хорошо выражена в новелле западноримского императора
Майориана, не включенной в кодекс императора Юстиниана:
[670] Савиньи, II, стр. 321. См. выше, стр. 244, прим. 3 и
в гл. VI, стр. 278, прим. 1.
[671] Fr. 15 § 1 D. IV, 3:
[672] II, стр. 319.
[673] I, стр. 342.
[674] I, § 66.
[675] I, § 59, прим. 9.
[676] Стр. 328.
[677] Чтения, стр. 504.
[678] I, прим. 53, стр. 123.
[679] Haftung, 16, прим. 2.
[680] Cтр. 129 и ср. выше рассуждение Больце в прим. 1 на стр. 242
этой главы.
[681] Zur Lehre v. d. jur. Person, 429.
[682] См. стр. 195 - 196.
[683] Ср. выше, стр. 196 и еще см. Gothofredus ad cod. Theod. XII,
l на стр. 355 - 356.
[684] Fr. 9 § 1 D. IV, 2:
[685] Fr. 9 § 3 eod.:
[686] II, стр. 320.
[687] См., напр: Sсhliemann, Die Lehre vom Zwange, Rostock, стр.
36.
[688] Или, как объясняет Регельсбергер (стр. 328, в прим.
4), иск из принуждения против корпорации потому допускался, что он мог
быть направлен и против невинного третьего, как скоро он обогатился из
принуждения.
[689] Ср.: Sintenis, 122; Кarlоvа, 429 - 430.
[690]
[691] Fr. 17 § 1. 2 D. XXXIX, 2:
[692] L. 1 С. IX, 27; l. un. С. X, 28; l. 17. С. ХII, 37 (38); l.
2 C. X, 26, nov. VIII, с. 7; nov. XIII, с. 6; nov. LXXXII, с. 7. Любопытна
глава 23 новеллы СХХVIII, которою было предписано наместникам провинций
по сдаче должности оставаться в течение 50 дней в провинции, чтобы отвечать
по искам против него провинциалов перед епископским судом.
[693] Löning, Haftung, 25.
[694] Ulpiani Fragm. tit. XXII, §§ 4, 5.
[695] Савиньи, II, 249, прим. с. принимает
[696] II, стр. 301 и прим. b. В другом месте Савиньи (стр. 307),
опровергая мнения тех, которые неспособность юридических лиц к наследованию
основывают на incertitudo personae, говорит, что incerta называется то
лицо, которое наследодатель не мог бы мыслить как индивидуально-определенное,
юридическое же лицо тестатор знает и мыслит в определенной индивидуальности.
Это рассуждение не совсем понятно: каким образом возможно бы было фикцию
знать и мыслить в определенной индивидуальности?
[697] Ср.: Ваron, Gesammtrechtsverhältnisse, 15 и сл.
[698] Fr. un. D. XXXVIII, 3:
[699] И в другом месте (fr. 3 § 4 D. XXXVII, 1) тот же Ульпиан
ставит категорическое положение относительно всех юридических лиц: <а
municipibus et societatibus et decuriis et corporibus bonorum possessio
adgnosci potest; proinde sive actor eorum nomine admittat sive quis alius,
recte competet bonorum possessio; sed et si nemo petat vel adgnoverit
bonorum possessionem nomine municipii, habebit municipium bonorum possessionem
praetoris edicto>. Но, конечно, из сопоставления этого места с fr. un.
D. XXXVIII, 3 можно с полным правом выводить (ср.: Книп, стр. 394),
что во времена Ульпиана общины не могли быть, по общему правилу, назначаемы
наследниками.
[700] Право это было естественным выводом из допущенного законом
наследования ab intestato после вольноотпущенных, как это последнее, в
свою очередь, было необходимым последствием патроната, установившегося
со времен предоставления городам права мануммиссии их рабов. Савиньи,
II, стр. 302.
[701] Glück, XXXIX, 428.
[702] Fr. 27 (26) и 28 (27) pr. D. XXXVI, 1:
[703] Ulp. Fragm. tit. XXIV, § 28:
[704] Gai II, 287:
[705] С городов право получения легатов было перенесено также на
селения (vici): fr. 73 § 1 D. de leg. I.
