Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву
Вышеприведенный фрагмент Гая дает место еще следующему недоумению. Когда он говорит о коллегиях, что не всем без разбора предо-ставляется образовать таковые, то для нас нет никакого труда сделать различие между коллегиями, дозволяемыми государством, и такими, которых государство не могло терпеть и потому не наделяло их юридической личностью. Но если Гай говорит и о societates vectigalium publicorum как о нуждающихся в разрешении и концессии корпоративных товариществах, то логически следовало бы заключать отсюда, что наряду с концессионированными товариществами существовали и другие, которых государство равным образом не могло допускать.
Какие же товарищества имели склонность разыгрывать роль юридических лиц? - спрашивает Кон[585] и отвечает: на этот вопрос нечего и ответить. Едва ли это справедливо. Во-первых, могли быть товарищества публиканов, которые совсем не желали разыгрывать роль юридических лиц и, при несложности операций, могли довольствоваться существованием на началах товарищеского договора, не обращаясь за разрешением и концессией на образование юридического лица. Во-вторых, могли быть товарищества, желавшие играть роль юридического лица и не подходившие под римское понятие о союзе лиц, необходимом для образования корпорации. Выше было замечено, что товарищество публиканов могло состоять из двух товарищей, между тем как по римскому праву требовалось, по крайней мере, трое членов для образования коллегии[586]. Иное, по-видимому, нужно сказать о возникновении похоронных коллегий. Нуждались ли они каждый раз в специальном разрешении, с каковым разрешением связывалось вместе и дарование прав личности, или они возникали в силу общего, раз навсегда данного разрешения? Господствующее мнение склоняется в пользу последнего взгляда.
Моммзен, изучивший массу надписей, полагает, что, наряду с lege Julia de collegiis и основывавшимися на этом законе специальными изъятиями в силу сенатусконсультов, действовал сенатусконсульт общего характера, явившийся в период времени между Августом и Адрианом и содержавший в ceбе общее изъятие похоронных коллегий из запретительного юлиевского закона[587].
Того же мнения держатся и другие ученые, как, напр., Пернице[588], Ленинг[589], Муромцев[590] и др., т. е. что для похоронных коллегий существовал общий дозволительный сенатусконсульт, в свою очередь также представлявший изъятие, но не специального характера для каждого отдельного случая, из запретительного юлиевского закона.
Марциан, говоря о дозволении tenuioribus stipem menstruam conferre, в самом деле дает более оснований для этого последнего взгляда, чем для противоположного. Во-первых, он дает видеть, что правительство в отношении к этим обществам принимало некоторые особые меры предосторожности в качестве как бы корректива к свободе ассоциаций этого рода: члены таких коллегий должны собираться только раз в месяц, хотя для религиозных собственно целей могут собираться и чаще[591]. Во-вторых, Марциан говорит, что то же самое дозволение было распространено Севером на Италию и на провинции[592]: из этих слов юриста трудно было бы выводить, что дозволительная конституция Севера, касавшаяся Италии и провинций, не имела общего характера. Конституция имела, очевидно, то же содержание, какое было в предыдущем дозволении; но как конституцию Севера нет основания истолковывать в том смысле, чтобы она уполномочивала какую-либо компетентную власть в каждом отдельном случае дозволять tenuioribus образование коллегии, а напротив, ее нужно понимать так, что она содержала в себе прямое дозволение для всех имеющих возникать коллегий данного типа, так и предшествовавшее дозволение, явившееся для Рима только, должно было иметь тот же общий характер.
В отношении к collegia tenuiorum было постановлено, что не дозволяется одновременное сочленство одного и того же лица в двух коллегиях[593]. Закон этот, по выражению Моммзена[594], мучил интерпретаторов, которые и сами, в свою очередь, мучили его, как бы по праву тальона. Почему, спрашивалось бы, нельзя лицу, состоящему членом похоронной коллегии, состоять членом коллегии дендрофоров, хлебопеков и т. д.? Затруднение, однако, устраняется, говорит Моммзен, если иметь в виду только однородные коллегии, в данном случае только похоронные коллегии.
В самом деле, с этой точки зрения представляется весьма естественным, если римское право не дозволяло состоять более чем в одной похоронной коллегии и получать funeratitium, т. е. сумму, необходимую на погребение, из разных коллегий, в нескольких, так сказать, экземплярах. Удостоверяемое Марцианом запрещение состоять в двух collegia te-nuiorum есть весьма важный аргумент в пользу признания похоронных коллегий тождественными с теми collegia tenuiorum, о которых говорит Марциан[595]. Не излишне, как кажется, вспомнить здесь и о высказанном раньше предположении[596], что воспрещение состоять одновременно в двух коллегиях tenuiorum было распространением на эти коллегии общего принципа о несовместимости несения общественных munera в двух союзах. В эпоху империи, говорит проф. Кулаковский, когда родовая связь почти уже не играет никакой роли в жизни римского общества, место рода в праздновании поминок заступили похоронные общества. Надписи представляют нам огромное множество фактов подобного рода обеспечения поминок души усопшего. Одни обеспечивали их себе сами, за других платили жены или дети. Общества брали за эту услугу деньги, а иногда участки земли. На памятнике обозначалось, какому обществу принадлежит забота о его охране, перечислялись обязательные для общества дни совершения поминок, выставлялась сумма, которую получало общество за эту услугу. Иногда обозначалась точная сумма расходов общества в дни поминок. Иногда завещатель входил в соглашение с несколькими обществами: капитал выдавался одному из них, но в случае небрежного отправления культа другое общество имело право как вытребовать у первого сам капитал, так еще и взыскать с него штраф за небрежность в отношении к усопшему[597]. Отсюда видно, какие своеобразные munera лежали на членах похоронных коллегий.
Перейдем теперь к вопросу о возникновении религиозных институтов. Здесь должно различать церкви в собственном смысле (включая сюда и монастыри) от богоугодных заведений, хотя и при богоугодных заведениях могли находиться церкви же. О последних должно сказать особо, потому что епископские церкви, в эпоху признания христианства римскими императорами бывшие единственными религиозными институтами, с которыми могла быть связана юридическая личность, фактически существовали уже большей частью раньше христианских императоров, так что из общего признания христианства как религии, особенно после издания Константином Великим закона о праве церкви на наследование, должно было логически вытекать облечение всех епископских церквей правами юридического лица. А в позднейшее время было признано за правило, что каждый город, вновь учреждаемый, должен иметь своего епископа[598]. Но постепенно стали обособляться отдельные местные храмы, появились монастыри и разного рода богоугодные заведения.
Что вновь возникающие институты, как скоро они не состояли в частной собственности, вместе с самым их основанием получали права юридического лица без какого-либо специального акта концессии им этих прав со стороны государственной власти, в этом не может быть никакого сомнения. Было бы напрасным трудом отыскивать в источниках следы такого концессионного акта, которым бы усвоялись тому или другому религиозному институту права юридического лица. Но вопрос в том, было ли само основание церкви или богоугодного заведения только актом воли частного лица или этому акту давалась публичная санкция, в которой одновременно содержалось и дозволение существования, и предоставление основываемому учреждению прав юридического субъекта?
В отношении к богоугодным заведениям в особенности этот вопрос возбуждал споры, так как для многих казалось и кажется возможным возникновение института прямо из дарственного или из завещательного акта частного лица. Между тем источники решительно не благоприятствуют этому взгляду. Относительно церквей и монастырей в законодательстве Юстиниана мы находим следующее положение: желающий устроить церковь, молитвенный дом или монастырь не иначе может начать устроение, как после совершения молитв и водружения креста местным епископом; начавший же устроение нового молитвенного дома или возобновление старого, а по смерти начавшего его наследник, всеми способами принуждаются докончить дело со стороны местного епископа и гражданского магистрата; в случае несоблюдения указанного требования относительно личного присутствия и благословения епископа учреждается не дом молитвы, а недозволенный вертеп; воспрещается равным образом учреждать богослужение в частном доме без участия подчиненных епископу духовных лиц, иначе само здание вместе и с землей, на которой оно находится, виндицируется церкви епископом, экономом и местным гражданским магистратом[599]. Таким образом, епископ, сообщающий религиозную санкцию основываемому учреждению, дает ему вместе с тем и публичную санкцию по воле императора, каковая санкция в случае надобности может быть поддержана в силе и гражданским магистратом[600].
В нескольких затем конституциях вопрос об основании религиозных институтов затрагивается со стороны обязательности приведения в исполнение дарственного или завещательного распоряжения. Самый ранний закон в этом смысле принадлежит императору Зенону[601]: дарение с целью устроения храма в честь мученика, апостола, пророка или св. ангелов или с целью устроения странноприимного дома, больницы или богадельни имеет юридическую силу и подлежит безусловному исполнению, все равно, начато ли построение или еще не начато, так что само уже дарственное обещание связывает и дарителя, и наследников его, причем епископу и эконому дается иск против лиц, не исполняющих дарственного обещания.
С еще большей подробностью трактуется этот предмет в конституции самого Юстиниана[602]. Вообще всякое распоряжение дарственное или завещательное (в виде назначения наследником, легата, фидеикомисса, дарения на случай смерти) подлежит безусловному исполнению, причем - все равно, возложил ли тестатор на епископа попечение о приведении его распоряжения в исполнение, или умолчал об этом, или даже отстранил его от вмешательства в это дело, - епископу принадлежит иск против не исполняющих добровольно распоряжения наследодателя наследников. Если умерший приказал построить церковь, построение должно совершиться в течение трех [лет][603], а если госпиталь, то в течение одного года; до построения же его может быть нанят дом для помещения больных. Как скоро в пределах означенного срока церковь или госпиталь не будут выстроены, епископы отыскивают судебным порядком то, что оставлено на данное благочестивое дело завещателем, и сами принимают на себя попечение об устроении церкви, госпиталя, геронтокомии, нозокомии, орфанотрофии, птохотрофии или об употреблении завещанного на выкуп пленных[604] (смотря по тому, чего желал умерший) и назначают сами администраторов в заведения с совершенным устранением от всякого вмешательства в администрацию тех лиц, которые не исполнили своей обязанности в течение упомянутого срока. Наместники провинций, со своей стороны, всеми способами побуждают наследников к исполнению завещательной воли. Если сами умершие специально назначили администраторов (ксенодохов, птохотрофов и проч.), то и пусть будет позволено этим последним вести администрацию под надзором лишь епископов, но без вмешательства этих последних в самую администрацию; однако в случае неисправимо небрежной администрации епископы отстраняют их и назначают новых, равно как и в том случае назначение администраторов принадлежит епископу, если сами умершие не сделали никаких распоряжений относительно этого предмета, предоставив его усмотрению наследников, а эти последние не позаботились распорядиться[605]. Сказанное о наследниках должно относиться и к легатарам и фидеикомиссарам. В случае если епископ окажется нерадивым, может быть даже будет подкуплен заинтересованными наследниками, легатарами и фидеикомиссарами, местный митрополит или патриарх должен озаботиться приведением к концу благочестивого дела, мало того - даже любому из граждан предоставляется иск (следовательно actio popularis)[606] против лиц, не исполняющих благочестивого pacпopяжeния[607], ибо чувство благочестия, говорит законодатель, есть чувство, общее всем, а поэтому и старания или усилия с целью приведения доброго дела в исполнение должны быть общими.
Из обоих законов Зенона и Юстиниана легко усмотреть точку зрения законодателя на возникновение религиозных институтов. Государство и церковь принимают под свою защиту всякий дарственный или завещательный акт воли частного лица как публичное дело, которое может быть приведено в исполнение даже против самого донатора, если бы этот последний изменил свою волю, раз высказавшуюся. Настаивать на приведении в исполнение таких актов путем иска и вообще всякими законными способами могут администраторы заведений, епископы, в случае надобности митрополиты, патриархи, гражданские магистраты и, наконец, каждый гражданин, потому что основание религиозного института и богоугодного заведения имеет не частный, а публичный характер. То же самое подтверждается постановлениями относительно администраторов имеющего быть учрежденным института. Епископ не только не может быть отстранен самим завещателем от наблюдения за администрацией, но может устранить администраторов, завещателем назначенных, в случае небрежного ведения ими дела. Ввиду всего сказанного неправильно было бы утверждать, что по христианско-римскому праву возникновение института условливалось единственно волей частного лица без специальной государственной авторизации. Другими словами, религиозный или богоугодный институт, по римскому праву, не может получить качество юридического лица единственно в силу дарственного или завещательного распоряжения донатора или тестатора.
Для позднейшей западноевропейской юриспруденции вопрос о возникновении институтов как юридических лиц расширился и усложнился, так как не только богоугодные заведения отрешились от связи с церковью, но и возникла масса других общеполезных, с точки зрения государственной, институтов, которые нельзя подводить под понятие богоугодных заведений (напр., художественная галерея, музей, библиотека, учебное заведение, литературный фонд и т. п.) и которых римская юридическая жизнь не знала. Между тем римское право продолжало иметь действующую силу в Германии, и отсюда понятно стремление распространить постановления римского права относительно богоугодных заведений (piae causae, pia corpora) на всякого рода институты и вместе с тем придать источникам римского права такой смысл, который бы наиболее отвечал принципиальному взгляду того или другого юриста на способ возникновения институтов в настоящее время.
В первой половине нынешнего столетия между германскими юристами велись оживленные споры по вопросу: может ли считаться действительным завещание, в силу которого все имущество наследодателя имеет поступить в собственность института, имеющего быть учрежденным на основании этого же самого заведения, или же имущество умершего должно достаться наследникам ab intestato[608]? Юридическая трудность разрешения этого вопроса состояла в том, что наследником должно назначаться существующее в момент смерти наследодателя лицо, все равно, физическое или юридическое, тогда как при назначении наследником института, который имеет еще быть учрежден в силу этого же самого завещания, наличного субъекта наследственного права не имеется.
Некоторые усматривали здесь аналогию физическому постуму и этой именно аналогией старались поддержать действительность подобного завещания.
Другие возражали, что определение о постумах, как оно выражено в источниках римского права, совсем не приличествует юридическим лицам. Постумы наследоспособны, если они зачаты при жизни наследодателя; но эмбрион, зародыш, находящийся в утробе матери, все-таки имеет действительное, хотя и неполное существование, о нем заботятся посредством назначения куратора ventris и проч.
В чем же может заключаться сходство постума с имеющим еще быть учрежденным юридическим лицом? Можно ли приписывать ему действительное существование вследствие того только, что кто-либо выразил намерение учредить его? И можно ли поэтому претендовать в пользу его на те права и меры безопасности, которые гарантируются законом за эмбрионами? Если так, то уже одно желание иметь детей или, по крайней мере, выраженое желание жениться и прижить детей в состоянии было бы создавать эмбрионов с их правами[608].
Римское право не предусматривает завещаний, которые были бы формулированы таким образом, чтобы наследником имущества, остающегося после умершего, назначался сам институт, имеющий быть учрежденным в силу завещания. Об устроении, напр., церкви Юстиниан определяет следующее: строитель не иначе приступает к постройке новой церкви как после предварительных переговоров с епископом относительно того, сколько денег потребуется на освещение, на богослужение, на поддержание здания в исправном виде, на содержание служащих при нем; потребная сумма первоначально должна быть пожертвована, и затем уже строится храм, и проч.[609] Это, конечно, далеко не одно и то же с назначением вновь устрояемой церкви универсальным наследником во всем имуществе учредителя. Если бы, однако, во времена Юстиниана состоялось подобное завещание в пользу имеющей быть учрежденной церкви или имеющего быть учрежденным богоугодного заведения, то едва ли бы можно было сомневаться в том, что император, нашедший возможным поддержать в силе завещания в пользу Иисуса Христа, святых, пленных или бедных, не отступил бы и перед признанием завещания в пользу имеющего быть основанным по завещанию института[610]. Практических затруднений такое признание не представляло бы: здесь, как и в других случаях, епископ и гражданский магистрат наблюли бы за приведением завещательной воли в исполнение, - не потому, чтобы сама завещательная воля имела силу создать институт как юридический субъект, а потому, что сам законодатель желает того же, чего желал завещатель. Центр тяжести не в завещательной воле, а в поддержании завещательной воли государством ввиду полезных целей, к которым она направляется[611].
Из всего вышесказанного о возникновении церковных учреждений и богоугодных заведений можно сделать следующий вывод: церковное, а вместе и государственное содействие, по римскому праву христианского времени, требовалось при возникновении каждого института, что, однако, не означает, чтобы каждому вновь возникающему институту были предоставляемы права юридической личности в силу специальной государственной концессии. Облечение правами юридической личности содержалось уже в самом соизволении государства на возникновение института, подобно тому как в дозволении коллегии implicite содержалась уже и концессия прав юридического субъекта.
Примечания:
[585] Стр. 174.
[586] Fr. 85 D. L, 16:
[587] Röm. Urkunden (в Zeitschr. f. gesch. Rechtsw., XV, 358
и сл.). Моммзен первоначально держался того же мнения и относительно всех
вообще коллегий (De coll., 81); но в названной статьe отказался от прежнего
мнения, не находя достаточных оснований к признанию существования общего
дозволительного сенатусконсульта относительно всех коллегий (см. стр.
356 назв. ст.).
[588] Labeo, I, 305.
[589] Gesch. d. deutsch. Kirchenr., I, 203.
[590] Стр. 649.
[591] Fr. 1 pr. § 1 D. XLVII, 22. См. выше, стр. 198 - 199.
[592] Quod non tantum in urbe, sed et in italia et in provinciis
locum habere divus quoque Severus rescripsit.
[593] Fr. l § 2 D. XLVII, 22:
[594] De coll., 89.
[595] Ср. выше, стр. 201 и сл.
[596] См. выше, стр. 204.
[597] Колл., стр. 52.
[598] L. l С. I, 2; l. 35 (36) С. I, 3. См. об этом у Соколова,
Церк. имущ. пр., стр. 103 и сл.
[599] Nov. LXVII, с. l; nov. CXXXI, c. 7.
[600] Византийская система отношений между государством и церковью
вообще давала широкий простор осуществлению епископами публичных функций.
См.: Суворов, Курс церк. пр., II, стр. 459 - 460.
[601] L. 15 С. I, 2. Брунс (Privatrecht, 415) неизвестно на
каком основании утверждает, что римскому праву христианского времени были
известны только распоряжения mortis causa, а не inter vivos, касательно
устроения религиозных учреждений.
[602] L. 45 (46) С. I, 3.
[603] Этот срок в нов. CXXXI, гл. 10 продолжен до 5 лет.
[604] Как в этом, так в в других законах (напр. l. 41 (42) С. I,
3) Юстиниан смотрит с одинаковой точки зрения на дарственные или завещательные
акты, в которых воля дарителя или завещателя высказалась в пользу устроения
религиозных институтов, и на такие акты, в силу которых предоставляется
известное имущество в пользу бедных или пленных. С той точки зрения, на
которой стоит законодатель, вполне естественно приравнение тех и других
актов: те и другие одинаково подлежат безусловному приведению в исполнение,
т. е. как дарители, тестаторы и их наследники должны свято выполнить
волю, выраженную в актах того и другого рода, так и администраторы должны
дать пожертвованию указанное ему назначение. Но с технической стороны,
конечно, между теми и другими существует большая разница: первые ведут
к учреждению вновь религиозного института, ранее не существовавшего, последние
имеют дело с существующими уже институтами, которым предоставляется пожертвованное
ввиду известной благочестивой цели.
[605] Ср. nov. CXXXI, с. 10. Поэтому и в нов. СХХ, гл. 6, §
1 явственно различаются институты, управление которых зависит от епископа,
и институты с собственной администрацией, состоящей лишь под надзором
епископа.
[606] Jhering, Geist d. röm. R., III, Abth. 1, S. 360.
[607] Ср. nov. CXXXI, c. 11.
[608] Ibid., 70 - 71.
[608] Ibid., 70 - 71.
[609] Nov. LXVII, c. 2.
[610] Дернбург (III, § 59), констатируя, что, по господствующему
ныне взгляду, непременным условием права наследования является существование
наследника в момент смерти наследодателя, оговаривается, что положение
это, не соответствующее и современным юридическим воззрениям, не имеет
под собой римской основы. Именно с ним стоит в противоречии то обстоятельство,
что римский наследодатель мог завещать свободу рабу (следовательно на
будущее время) и все-таки мог назначить его наследником: другими словами,
назначенный в наследники в момент смерти наследодателя еще не был лицом,
но с наступлением термина становился лицом. Ко времени издания германского
уложения сомнения, смущавшие юридическую мысль Германии в рассматриваемом
пункте, разрешились настолько, что в уложении читается следующая статья
(§ 84):
[611] Брунс (Privatr., 415), считающий требование государственного
содействия для создания личности пустым формализмом (leerer Formalismus),
принужден, однако, согласиться, что законные или административные ограничения
неизбежны. А отсюда само собой вытекает и то, что общественная организация
не иначе получает права юридической личности как в силу признания и утверждения
со стороны государства, которое этим признанием и утверждением свидетельствует
об отсутствии оснований к каким-либо препятствиям и ограничениям для существования
и деятельности юридических лиц. О римских императорах-христианах известно,
что они запрещали всякие пожертвования и вклады на поддержание язычества
(см. tit. 11 первой книги кодекса Юстиниана: de paganis sacrificiis et
templis). Равно и об императорах-язычниках известно, что они иногда переменяли
означенные жертвователями цели на более полезные (fr. 16 D. ХХХIII, 2;
fr. 6 (4) D. L, 8).
