Кривцов А.С. Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве
Каждая из сторон имела свои виды на А.С. Кривцова. Молодые профессора рассчитывали приобрести в его лице нового союзника в борьбе с ректором. Тот же, как то показали его последующие действия, думал в не слишком отдаленной перспективе заменить Е.В. Пассека - А.С. Кривцовым. Насчет идеологического кредо Кривцова мы еще будем говорить, касаясь отдельных сторон его трудов, но уже здесь можно сказать, что либеральным оно не было. По всей видимости консервативность Кривцова в какой-то мере была предопределена и происхождением из старинной дворянской фамилии, и воспитанием, и выработанным восприятием окружающей действительности (да и обладание земельной недвижимостью свыше семисот десятин тоже не сбросишь со счета)[28]. Так или иначе молодым профессорам и в первую очередь Е.В. Пассеку пришлось пережить весьма тягостное для них разочарование. А.С. Кривцов не пылал желанием встать под знамена антиректорского воинства. Напротив, чета Кривцовых не замедлила вступить в возглавляемое ректором Учено-литературное общество.
Следствием обманутых ожиданий стала напряженность, воцарившаяся в отношениях между дважды однокашниками - по Москве и по Берлину - Пассеком и Кривцовым. Своего апогея она достигла, когда после перемещения напарника Е.В. Пассека по преподаванию римского права И.А. Покровского в Киев, ректор приступил к дальнейшему осуществлению своей многоходовой комбинации. А.С. Будилович обращается к министру: <Я просил бы Вас по случаю состоявшегося перемещения в Киев нашего приват-доцента по кафедре римского права И.А. Покровского иметь в виду, что у нас все еще остаются три романиста, а именно профессора Пассек, Нечаев и Кривцов. Так что не чувствуется потребности в особом платном приват-доценте по романистике. Дополнительные лекции по ней могут, в случае надобности, распределяться между этими профессорами, из которых первый занимает кафедру римского права, второй - гражданского, а третий - прибалтийского>[29].
Конечно, к сокращению штата преподавателей-романистов Будиловича могла располагать его идеологическая ориентация. Он не был любителем римского права, питая к нему, как все консерваторы славянофильского склада, непреодолимое предубеждение. На вверенный ему университет Будилович взирал как на бастион <русского духа> на онемеченной окраине[30]. Оттого он не мог не усматривать в продолжающемся усиленном преподавании римского права - неразрывно переплетенном в его глазах с германской правовой культурой! - явление досадное и противоестественное. И вместе с тем в его действиях просматривается и побуждение практического свойства: надежда, что Кривцовым как профессором окажется впоследствии легче заместить Пассека, чем присланным приват-доцентом (который к тому же еще неизвестно с какой партией сомкнется).
Уже в декабре 1896 года друг и единомышленник Будиловича, попечитель Рижского учебного округа Лавровский ходатайствует перед министром о перемещении Кривцова на кафедру римского права, <принимая во внимание, что кафедра римского права, хотя и замещена проф. Пассеком, но требует по своей обширности и важности еще второго преподавателя>. В последние годы кафедра <была замещаема двумя преподавателями: сначала проф. Мейковым и доц. Гуляевым, потом проф. Гуляевым и проф. Пассеком, затем проф. Пассеком и доц. Покровским. С перемещением доц. Покровского в Киев, проф. Пассеку пришлось читать до 18 лекций в неделю с дополнительным вознаграждением в ½ оклада. Между тем проф. Кривцов является вполне подготовленным специалистом по этому предмету. В короткое свое профессорство в Юрьевском университете он заявил себя отличным преподавателем по столь близкой к римскому праву кафедре местного права. Удовлетворение изложенного ходатайства содействовало бы прикреплению его к Юрьевскому университету, который не может не дорожить столь усердным и достойным преподавателем>[31].
Когда до Е.В. Пассека дошло, что А.С. Кривцов не только не собирается примыкать к фронде, но и претендует на место по кафедре римского права, он шлет в министерство письмо, где называет другого кандидата. <Еще в сентябре 1896 года в Юрьев приезжал ныне находящийся в заграничной командировке г. Бобин с тем, чтобы осведомиться на месте окажется ли возможным назначение его сюда в качестве приват-доцента по римскому праву. По имеющимся о нем от берлинских профессоров сведениям г. Бобин был бы в качестве преподавателя приобретением весьма желательным, о чем и было сообщено г. Ректору. Он, не имея, по его словам, ничего лично против назначения г. Бобина, отозвался желательностью соблюсти экономию путем не назначения второго преподавателя, а обращения к системе поручения чтения лекций по римскому праву из состава наличных преподавателей. В истекшем семестре поэтому курс истории римского права и был читан мной по поручению факультета. Поручение же продолжения этих лекций на второй семестр состояться вовсе не могло, так как по установившемуся у нас во вред дела обычаю, в связи с вопросом об этом поручении разыгрался ряд факультетских и университетских дрязг. Во избежание их я немедленно заявил, что беру на себя чтение истории римского права без поручения и без вознаграждения. Вместе с тем г. Ректор сообщил мне, что им уже сделано представление о назначении и.д. экстраординарного профессора по местному праву Кривцова и.д. сверхштатного экстраординарного профессора по римскому праву. Не имея ничего лично против него, я тем не менее, заботясь о пользе своего предмета, до сих пор бывшего поставленным в нашем университете, смею сказать, более чем удовлетворительно, решаюсь обратиться к Вам не отказать в содействии о назначении именно г. Бобина приват-доцентом на римское право. <:> Декан юридического факультета, ныне находящийся в отпуску, не имеет, как мне достоверно известно, никаких сведений о предполагаемом перемещении проф. Кривцова с кафедры местного права на римское право. Я не писал бы, быть может ничего подобного, если бы я этим мог чем-либо повредить проф. Кривцову. Но он в настоящее время занимает уже кафедру местного права, на которую он назначен всего этим летом и которую он желает переменить на кафедру римского права после всего трехмесячного преподавания взятого им на себя предмета. От перехода на римское право проф. Кривцов ничего не выигрывает, а от оставления его на уже им занимаемой кафедре ничего не теряет. Это обстоятельство и дает мне смелость заботиться о пользе дела больше, чем об обязательствах, налагаемых на меня товарищескими отношениями, которых я при таких условиях ничем не нарушаю. Заместить же кафедру местного права по недостатку специалистов представляется мне более затруднительным>[32].
Кульминацией стало одновременное размещение - невзирая на отсутствие постановления Совета факультета - Пассеком и Кривцовым объявлений, каждое из которых извещало студентов, что в предстоящем семестре лекционный курс, ставший яблоком раздора, будет читаться именно данным профессором. Обязанности декана тогда исполнял профессор церковного права М.Е. Красножен, один из предводителей консервативной группы, с которой на тот момент ассоциировался А.С. Кривцов. Поэтому М.Е. Красножен не стал от имени факультетской администрации никак дезавуировать этот шаг. Когда же из отпуска вернулся декан П.И. Пусторослев, то объявление, вывешенное Кривцовым, было снято, другое же - осталось. Хотя декан ссылался на <недосмотр факультетского служителя>, ректор, заподозрив здесь намеренную выходку враждебных ему сил, назначил расследование. Масла в огонь подлило то, что представленную ему П.И. Пус-торослевым докладную записку ректор препроводил к крайней обиде ее составителя <на рассмотрение и оценку А.С. Кривцову>. Как будто, жаловался в министерство уязвленный декан, тот <был судьей над мною, деканом юридического факультета; а затем, ввиду неудовлетворенности г. Кривцова, ректор предлагает мне, не желаю ли я дать дополнительное объяснение!>[33].
Что касается А.С. Кривцова, то мотивы своего поступка им разъяснялись следующим образом. <Прежде всего, чему я придавал особенно важное значение, объявляя курс Институций, чтобы не нарушалось целости университетского преподавания, ибо Институции представляют цельный, вполне самостоятельный курс, совершенно независимый от Внешней истории римского права. Причем этот курс, по установившемуся в нашем университете обычаю, начинался и заканчивался преподавателем в течение II семестра академического года. Во-вторых, побуждения мои были совершенно бескорыстного свойства - курс объявлен был без гонорара. В-третьих, эти побуждения состояли в желании помочь делу преподавания римского права в нашем университете. Как в других университетах этот предмет читается двумя или тремя преподавателями - в нашем же преподавание велось в текущем академическом году одним проф. Пассеком при 18 часах в неделю. Такая обремененность лекциями вызвала обозначение самим проф. Пассеком в заседании факультета своего положения как преподавателя римского права состоянием <каторги>. Не могу не выразить глубокого сожаления, что мои добрые намерения были им истолкованы иным образом>[34].
В своем письме в Петербург декан вслед за Е.В. Пассеком рекомендовал назначить на кафедру М. Бобина. <В интересах преподавания римского права в Юрьевском университете (весьма важным и для поддержания его научной репутации), было бы весьма желательным назначение г. Бобина, а не г. Кривцова, так как научная подготовка первого по римскому праву в настоящее время, по всей вероятности, весьма лучше. Это убеждение сложилось во мне на основании обстоятельной оценки данных, а не в силу предубеждения против г. Кривцова>[35]. Но и это предложение тут же парируется попечителем округа Н.А. Лавровским; <Я не усматриваю достаточных оснований для предпочтения г. Бобина, рекомендуемого деканом и проф. Пассеком, проф. Кривцову. Первый из них еще не окончил своего специального образовательного курса, не успел ничем заявить ни своих познаний, ни педагогических способностей, а известен декану и проф. Пассеку только по частным беседам последнего с берлинскими профессорами и частным письмам к нему последних. Между тем, проф. Кривцов уже окончил полный курс специального образования, успел приобрести в непродолжительное время степень магистра по римскому праву (на ту пору А.С. Кривцовым был выдержан только магистерский экзамен. - А.К.) и отлично заявил свою преподавательскую деятельность двухлетним чтением в университете одной из юридических наук в звании приват-доцента. Оба кандидата по своим относительным достоинствам несоизмеримы и относительно выбора одного из них на должность преподавателя римского права не может быть двух мнений. Желание же проф. Кривцова занять именно кафедру римского права как посвятившего себя этой науке и занявшего недавно кафедру местного права только по его связи с римским, мне представляется вполне естественным>[36].
Е.В. Пассек решается на последнее средство. В здание у Чернышева моста в Петербурге летит свежая депеша: <Считаю своим долгом представить письмо, полученное от профессоров Берлинского университета Экка и Перниса, к которым я обратился с просьбой подтвердить те сообщения, какие я раньше имел от них о гг. Бобине и Кривцове. Смею надеяться, что Вы изволите усмотреть из него, что я не был не прав, ходатайствуя о предпочтении для пользы преподавания г. Бобина г. Кривцову. Личным обращением я смею беспокоить Вас только ввиду того, что Декан нашего факультета, которому я это письмо первоначально передал, в настоящее время серьезно заболел тифом>[37]. К письме Экка и Перниса, приложенном к этому посланию, подтверждалось, что Кривцов, в отличие от Бобина, наделен скорее цивилистическими, чем романистическими задатками. Заметим в этой связи, несколько опережая последовательность изложения, что значение романистической составляющей у А.С. Кривцова - не в качестве исторического материала (впервые введенного в научный оборот или хотя бы несущего черты относительной новизны для русской литературы римского права) и даже не в методологически новаторском анализе римско-правовых сюжетов. Цивилистическая и собственно романистическая проблематика сосуществуют в творчестве А.С. Кривцова не на равных. Последней отведен удел ведомой, тогда как первая является ведущей. Историко-романистические изыскания - при всей их добротности - играют в обеих книгах Кривцова - в <Абстрактных и материальных обязательствах> и еще больше в <Общем учении об убытках> - вспомогательную роль применительно к генеральной задаче. Между тем содержание последней у Кривцова всегда предопределяло желание прояснить какой-либо обладающий насущной цивилистической значимостью вопрос.
Отголосок баталий за кафедру римского права явно вышел за пределы и самого университета, и даже Рижского учебного округа. Вследствие чего попечитель, очевидно, по внушению из министерства, поставил на вид ректору Будиловичу, что <в юридическом факультете продолжают существовать весьма неблагоприятные взаимоотношения между преподавателями, и притом отличающимися партийным характером, не имеющим ничего общего с прямыми их обязанностями>[38].
За перепиской протекла почти половина семестра, и свыше распорядились <отложить решение вопроса до будущего учебного года>. Осенью же А.С. Кривцов подает прошение министру народного просвещения. <Желая посвятить мои преподавательские силы предмету римского права, составляющему специальность моей ученой деятельности, ходатайствую о переводе на кафедру римского права. При этом считаю долгом присовокупить, что местное право я, впредь до приискания подходящего преподавателя, берусь читать без особого за то вознаграждения>[39]. Просьба была удовлетворена, но миновало еще полтора года прежде чем Кривцов смог взойти на кафедру римского права Юрьевского университета. Это произошло тогда, когда его академическое положение упрочилось с изданием монографии, ставшей без преувеличения заметным событием отечественной цивилистики (1898). Этот труд принес А.С. Кривцову ученую степень по римскому праву (магистерский диспут состоялся в Харьковском университете, весной 1899 года).
Именно за время своего профессорства в Юрьевском университете А.С. Кривцов достиг пика творческой зрелости и в качестве лектора, и как ученый. Перебравшись с берегов Черного моря в Лифляндию и найдя здесь условия, более благоприятные для раскрытия своего дарования как романиста, он тем не менее не порывает с гражданским правом. Преподавание права Остзейских губерний по самой природе своей требовало одинаково глубоких знаний и гражданского, и римского права. Как указывал предшественник А.С. Кривцова, Л.А. Кассо, <остзейское право есть микрокосм, напоминающий явления западного мира. Здесь повторяются главные фазисы права германских и французских территорий. Первоначальные институты гражданского права тесно связаны с общественным строем и в них преобладает национальный момент, который лишь к концу средних веков вытесняется постепенным принятием римских начал>[40]. В дальнейшем, даже перейдя на кафедру римского права, А.С. Кривцову приходилось читать по поручению Совета факультета лекции и по русскому гражданскому праву, и по русскому гражданскому процессу.
III
Книга, составившая научную репутацию А.С. Кривцова, вышла в свет в 1898 году. Главной ее целью стало изучение особенностей так называемых абстрактных обязательств.
Эта разновидность обязательств (называвшихся также <формальными> или <обязательствами с невыраженным в их составе материальным основанием>) издавна приковывала к себе внимание цивилистической мысли.
В классическом римском праве обязательства, выражавшие волю одной стороны связать себя по отношению к другой стороне без указания причины, побудившей сделать это, были представлены стипуляцией. Она совершалась в торжественной форме (verborum solemnitas). Будущего должника будущий кредитор/веритель спрашивал, желает ли тот взять на себя исполнение известного действия. Вопрошаемый должен был в тех же выражениях, в которых был ему задан вопрос, ответить, что он согласен (Сentum dare spondes? Spondeo). Стипуляция устанавливала обязательство, для действительности которого не требовалось приводить мотив (causa obligationis). В эпоху империи применение обязательств без обозначения причины ограничивается, на кредиторов по этим договорам возлагается обязанность указывать их причину.
К моменту составления Юстинианова Свода абстрактные договоры были выведены из употребления.
В силу этой причины, а еще и потому, что распространенность абстрактных обязательств всегда производна от потребностей товарного и финансового оборота, каковых не знала Европа XI-XIII веков, но так или иначе итальянские глоссаторы не восприняли стипуляцию, олицетворявшую для римлян абстрактное обязательство. usus mo-dernus juris romani, которое с течением времени распространило свое действие на Германию, не знало гражданско-правового обязательства, где каузальная сторона и юридическая сила не зависели бы друг от друга. Поэтому-то для науки немецкого гражданского права вопрос об абстрактных обязательствах был относительно непривычен. С той поры, когда с ростом торговли абстрактные обязательства начинают активно применяться в форме векселей и иных бумаг на предъявителя этот институт длительное время разрабатывался в Германии в рамках не гражданского, а торгового права.
Наоборот, в тех странах, которые не были настолько привязаны
к дарам средневековой рецепции, интерес к абстрактным обязательствам проснулся
гораздо раньше. Уже у знаменитого французского юриста XVI столетия Куяция,
посвятившего себя воссозданию первоисточников (преимущественно сочинений
Ульпиана, Павла и в особенности Папиниана), встречаются упоминания о стипуляции
как о <всесодержащей договорно-обязательственной форме> (pandectas orunium cont-ractum).
Через три века абстрактные обязательства попадают в поле внимания другого
основоположника французской юриспруденции - Робера-Жозефа Потье. Его понимание
правовой природы договора, чья действительность не прикована к каузальному
моменту, повлияло на появление в Кодексе Наполеона статей 1131-1133. Согласно
им <силу соглашения не должна умалять невыраженность причины> (
В Германии же и тогда, когда здесь господствовало некодифицированное Gemeine Civilrecht, и тогда, когда продукты первоначальной рецепции были заменены местными <ландрехтами> (в частности, Прусским земским уложением), абстрактные обязательства в сфере гражданских правоотношений воспринимались с большей опаской. Такого рода сделки не могли не вызывать в полицейской государственности, наиболее выпукло проявившей себя именно в немецких землях, инстинктивного беспокойства. Да то и понятно. Пропитанную патернализмом правовую идеологию пугала перспектива свободного заключения абстрактных обязательств - ведь тем самым возводился бы почти неодолимый заслон на пути опеки публичной властью своих подданных в сфере имущественных операций. Государству, полагавшему своим призванием защиту граждан от <неразумных увлечений>, надзирать за совершением абстрактных обязательств было бы куда труднее, чем в случае с обязательствами материальными. С дозволением субъектам гражданских правоотношений беспрепятственно вступать в абстрактные обязательства их волеизъявление получило бы автономность, несовместимую с краеугольными принципами полицейского государства. Поэтому в обязательства эти дозволялось вступать лишь относительно небольшому кругу лиц, за которыми априорно признавалась должная опытность, - участникам торговых операций[41].
Примечания:
[28] РГИА. Ф. 733. оп.
150. д. 1305. л. 232 а. Послужной список А.С.
Кривцова.
[29] РГИА. Ф. 733. оп.
150. д. 1305. л. 120-121. Письмо ректора Юрьевского
университета А.С. Будиловича министру народного просвещения графу И.Д. Делянову
(2 сентября 1896).
[30] См.: Будилович А.С. Университеты Юрьевский
и Страсбургский и их национально-культурные задачи по отношению первого к
России, а второго к Германии // Рижский вестник. 1897. № 20; Он же.
Юрьевский университет // Рижский вестник. № 90-95; Он же. Еще два
слова о балтских взглядах на Юрьевский университет // Рижский вестник. №
149-150.
[31] РГИА. Ф. 733. оп.
150. д. 1305. л. 231-232. Донесение попечителя
Рижского учебного округа министру народного просвещения графу И.Д. Делянову
(декабрь 1896).
[32] РГИА. Ф. 733. оп.
150. д. 1305. л. 233-235. Письмо Е.В. Пассека
министру народного просвещения графу И.Д. Делянову (декабрь 1896).
[33] РГИА. Ф. 733. оп.
150. д. 1305. л. 237-239. Письмо декана юридического
факультета Юрьевского университета, проф. П. Пусторослева в министерство
народного просвещения (24 января 1897).
[34] РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1305. Л. 259-261. Записка
А.С. Кривцова ректору Юрьевского университета, А.С. Будиловичу.
[35] РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1305. Л. 237-239. Письмо
декана юридического факультета Юрьевского университета проф. П. Пусторослева в
министерство народного просвещения (24 января 1897).
[36] РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1305. Л. 242-243. Письмо
попечителя Рижского учебного округа Н.А. Лавровского в министерство народного
просвещения (1 февраля 1897).
[37] РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1305. Л. 244. Письмо Е.В.
Пассека товарищу министра народного просвещения Н.М. Аничкову (10 февраля
1897).
[38] РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1305. Л. 254-255. Отношение
попечителя Рижского учебного округа Н.А. Лавровского ректору Юрьевского университета
А.С. Будиловичу.
[39] РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1305. Л. 278. Прошение А.С.
Кривцова министру народного просвещения (27 октября 1897).
[40] Кассо Л.А. Ф.Г. фон Бунге и Остзейское
гражданское право. СПб., 1897. С. 8-9.
[41] Впрочем, безукоризненную последовательность соблюсти
так и не удалось. Стремление стимулировать кредитование помещичьего
землевладения заставило дозволить трассирование векселя (Grundschuld),
выдававшегося под известный участок.
