На главную страницуКлассика российского права, проект компании КонсультантПлюс при поддержке издательства Статут и Юридической научной библиотеки издательства Спарк

Кривцов А.С. Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве

§ 30. Exceptio non numeratae pecuniae

Если cautio, согласно изложенному, придается действие стипуляции, которая постоянно при ней презумируется, - то, очевидно, cautio должна подлежать, по вопросу о каузальном моменте, совершенно тем же правилам, которые имеют место при стипуляции. Это наглядным образом и особенно рельефно выступает в тех весьма частно трактуемых в наших источниках случаях, когда долговой документ выставлен для обеспечения основанного при mutuum'е обязательства обратного требования занятой суммы денег. Точно так же, как при стипуляции, обеспечивающей mutuum, реальный момент, состоящий в уплате денег займодавцем должнику, - отступает здесь назад перед документом в качестве правозарождающего юридического факта. Эта уплата имеет, в полной аналогии со случаем при стипуляции, значение только каузального момента. Если этот каузальный момент не реализован, т.е. если уплата на самом деле не имела места, - то римское право открывало для должника возможность парализовать посредством exceptio non numeratae pecuniae иск по займу, или вытребовать путем condictio долговой документ обратно, c. 7 C. 4, 30, c. 4 C. 4, 9.

Для того, чтобы exceptio non numeratae pecuniae (а также вытребование долгового документа) могла быть осуществлена, - следует прежде всего доказать, что именно такая уплата служила <решающим предположением>, - другими словами, должен быть констатирован характер правоотношения, как договора займа. Документ может быть выставлен с какой-либо другой целью, - напр., . Само собою понятно, что в этом случае exceptio non numeratae pecuniae не была в состоянии быть примененной, c. 11 C. 4, 30.

Что mutuum является основанием для cautio, может быть упомянуто в самом документе. В этом случае не бывает, конечно, никаких особенных затруднений, - так как должник всегда может сослаться на содержание документа в свою пользу. Должно, однако, заметить, что на практике нередко обозначение займа носит вымышленный характер, - именно, приводится для прикрытия другого отношения между сторонами, которого они, по той или другой причине, не хотят касаться в документе. Если, при таком положении дела, веритель докажет, что указание в cautio на mutuum не является правильным, - то exceptio non numeratae pecuniae, очевидно, не может быть проведена на деле, 1. 6 C. 4, 2, 1. 5 C. 4, 30.

Если же документ, напротив, вовсе не содержит в себе хотя бы намека на то правоотношение, которого он касается, - то, точно так же, как при подобной стипуляции, - должно быть делом должника указать характер долгового основания, отсутствие реализации которого дает ему право оспаривать cautio. Хотя на этот счет нет прямого свидетельства в источниках, - но, что это действительно было так, - должно быть рассматриваемо в качестве прямого вывода из той исторической связи, которая существовала между cautio и stipulatio.

Предположим, что каузальным моментом на самом деле служила уплата денег по займу, - мы становимся тотчас лицом к лицу с другим вопросом, - именно, существует ли causa в объективном смысле, - иначе говоря, реализована ли уплата в действительности? Здесь применяются правила, установленные нами выше по подобному же вопросу при стипуляции. В этом отношении следует прежде всего заметить, что выставление документа не может еще само по себе возбудить некоторую догадку в пользу того, что деньги заплачены. Вот почему тяжесть доказательства, относительно causa в объективном смысле, падает на верителя, c. 3, c. 10 C. 4, 30, c. 1 C. 4, 19. Вопросом остается только то обстоятельство, может ли веритель, при приведении подобного доказательства, воспользоваться содержанием самого документа, так как в этом последнем уплата денег обозначена совершившимся фактом. По этому поводу римское право объявляло, что одно только то обстоятельство, что , не может иметь какого-либо значения. На основании практического опыта, что уплата денег весьма часто имеет место уже после того, как выставлен документ с обозначением, что уплата воспоследовала, - такому обозначению нельзя придавать характера решающего дело доказательства. Но как поступать в том случае, когда в документе сделано не только общее обозначение насчет , - но указывается осуществление уплаты в определенный момент времени в прошедшем? Очевидно, что в этом последнем случае содержание документа должно помогать верителю, c. 13 C. 4, 30 (). Но даже и в этом случае обозначению реализации уплаты не должно быть придаваемо значения, если может быть констатировано, что веритель воспользовался своим более выгодным экономическим положением для отрезания должнику возможности каких-либо возражений в будущем, оказав на него материальное давление, чтобы он обозначил в долговом документе факт осуществления каузального момента. Отрицание, при таком положении дела, доказательственной силы документа находит, конечно, полное оправдание в подобном угнетенном положении должника, особенно, если принять во внимание ту тенденцию помощи экономически слабым лицам, которая красной нитью проходит через многие постановления, относящиеся к позднейшей императорской законодательной деятельности[223].

Если бы в самом долговом документе ничего не упоминалось насчет реализации каузального момента, - то положение верителя в некоторых случаях было бы крайне печальным. В самом деле, для него, по прошествии известного промежутка времени, было бы чрезвычайно трудным достать необходимые доказательства в пользу уплаты, с его стороны, должнику занятой последним суммы денег. Римское право приходило в этом случае ему на помощь, давая, сперва по истечении пяти лет, а потом по истечении двух лет, прескрипцию против exceptio non numeratae pecuniae, 1. 14 C. 4, 30, J. 3, 21. Насчет юридических последствий этой прескрипции между писателями нет согласия. Некоторые утверждают, что она касается только перенесения на должника тяжести доказательства относительно реализации каузального момента. Другие же[224], напротив, держатся того взгляда, что прескрипция вызывает совершенную невозможность пользоваться exceptio non numeratae pecuniae, и надо признать, что этот взгляд вполне соответствует выражениям наших источников. Напр., 1. 14 pr. C. 4, 30: eo lapso nullo modo querella non numeratae pecuniae introduci possit>, J. 3, 21: , 1. 8, § 2, C. 4, 30: . Эти места вполне подтверждают правильность точки зрения относительно полной потери эксцепцией силы своего действия.

Глава II. "Абстрактные обязательства" в немецкой юридической литературе

§ 31. Теория Бэра

Теория Бэра. В 1855 году вышел в свет замечательный труд Бэра под заглавием [225]. С этих пор появилась масса статей на ту же тему. Едва ли существует в цивилистической литературе еще вопрос, который мог бы гордиться таким общим вниманием писателей, как договор признания. Я изложу только наиболее типичные теории и остановлюсь прежде всего на теории самого Bähr'а.

Бэр соединяет свое изложение современного абстрактного договора с изложением правил о римской стипуляции. Он думает, что стипуляция давала возможность вывести обязательство из его , по которому оно имеет значение только при наличности causa obligationis, т.е. возможность придать ему характер самостоятельного обязательства, оторванного от каузального момента. Однако такое действие стипуляция, по Бэру, имеет далеко не во всех случаях. Так, если стипуляция поставлена в зависимость от causa futura, - то веритель должен доказать ее реализацию и только тогда подлежит удовлетворению в своем праве требования. То же самое, в виде общего правила, следует сказать и относительно того случая, когда causa была praeterita, т.е. лежала в прошедшем, так что, если кто-либо в расчете на какое-нибудь прошлое событие, совершил стипуляцию, а потом окажется, что это событие не существовало, - то он может оспаривать, на этом основании, право требования верителя. Представим себе, что некто обещал дать какой-либо женщине приданое, думая, что брак уже совершился. Может ли такая стипуляция приобрести связывающее для должника значение, т.е. хотя бы впоследствии обнаружилось, что брака вовсе не было, - может ли она, тем не менее, служить основанием для взыскания с него приданого? Очевидно, нет. Стипуляция в этом случае носит только доказательственный против должника характер. Предполагается, что брак действительно имел место, - однако это не отнимает у обязанной стороны возможности привести так называемое <обратное доказательство> () и этим отклонить от себя иск верителя. При этом от должника вовсе не требуется, чтобы он доказал, что он находился в состоянии <извинительного заблуждения> () насчет предполагаемого события. Тот же самый принцип должен найти себе применение также в том случае, если одновременно обменены две стипуляции, имеющие своим предметом в пользу друг друга. Если при такой комбинации, одна из сторон исполнит свою  - то это имеет характер <доказательственного признания>, совершенного ею в пользу того, что эквивалент уже реализован. Подобное признание может быть опровергаемо приведением <обратного доказательства> (), если на деле окажется отсутствие реализации эквивалента, и при этом не принимается в расчет, была ли ошибка исполнившего свою обязанность должника - извинительной, или нет, - а этот должник освобождается от обязанности доказывать наличность такой ошибки.

Совершенно иначе обстоит дело, когда эквивалент в пользу должника, при стипуляции, признается осуществленным в определенный момент времени в прошедшем. Этим - обязательство получает самостоятельное обоснование, и стипуляция присоединяется таким образом к уже существующему долгу, как будто она совершилась по отношению к нему . Стипуляция исполняет в этом случае функцию , т.е. уплаты в собственном смысле слова. Вот почему такая стипуляция, чтобы быть оспоренной должником, подлежит тем же правилам, которые выработались относительно condictio indebiti soluti, т.е. должником должна быть доказана извинительная ошибка по поводу мнимого существования долга. При стипуляции , подобно настоящей уплате, имеет место признание существующего долга, но это признание коренным образом отличается от того признания, с которым мы имели дело выше, в примере с приданым, стипулированным в расчете, что брак действительно совершился. В этом последнем случае речь могла быть только о <доказательственном> признании относительно такого прошлого события, предполагаемое существование которого, вопреки ожиданиям должника, оказалось иллюзией. Мы уже говорили, что подобное только <доказательственное> признание допускает возможность обратного доказательства. Не то бывает при стипуляции - уплате. [226].

Бэр обозначает такую стипуляцию - уплату термином , <настоящего договора признания>, в противоположность доказательственному признанию, которое он называет термином , <ненастоящего договора признания>. <Ненастоящий договор признания>, который имеет место при обыкновенной стипуляции, - носит только характер доказательства в пользу верителя, - доказательства, опровергаемого обратным доказательством должника: а <признание настоящее> при стипуляции - уплате является волевым моментом, смысл которого - окончательная ликвидация существующего долгового правоотношения. <Настоящее признание> Бэра составляет, таким образом, суррогат для самого долга, - она заменяет или, как он говорит, <представляет> этот долг. Оспаривать <настоящее признание> должник может только посредством доказательства dolus со стороны верителя или своей извинительной ошибки[227].

Что касается до документов, то пока они, как это было в древнем римском праве, - имели значение только средств доказательства, - вовсе не могло быть и речи о придании им значения <настоящего> признания. Между тем, по Бэру, они совершенно вышли уже в позднейшем римском праве из этой первоначальной стадии своего развития и приобрели такой же самостоятельный характер, как сама стипуляция. По Бэру, процесс такого превращения документов из простого средства доказательства в независимое основание для иска - представляется в следующем виде. Словесная стипуляция была сначала на практике вытеснена документом, содержавшим в себе указание на якобы имевшую место стипуляцию, хотя бы в действительности она и не была совершена. Затем, уже было недалеко сделать дальнейший шаг: придать документу такое же значение, как самой стипуляции, даже если бы указания на нее вовсе не было в документе, - и вот образовался <новый литературный контракт>. По существу дела долговой документ совершенно заступил место стипуляции, а потому на него и распространились все правила относительно каузального момента, которые выработались для стипуляции. Выше - мы уже видели, насколько верна эта картина истории долговых документов, даваемая нашим автором для подтверждения правильности своей теории. Здесь ограничимся только изложением тех правил, которые он образовал для долговых документов.

1. Если из документа не видно, какая causa лежит в его основании, - то должно быть делом самого должника дать соответствующие указания на этот счет[228].

2. Документ может относиться к существующему долговому отношению, как к своей causa. В этом случае опять-таки должник должен доказывать отсутствие реализации каузального момента, т.е. несуществование долга - по принципам, действующим относительно condictio indebiti(<настоящее признание>).

3. Если же документ, напротив, относится к какому-либо факту другого рода, - то кредитор этим еще не освобождается от обязанности доказательства осуществления causa obligationis. Это правило получает применение - все равно, обозначен ли подобного рода факт в документе в качестве будущего или прошлого события. Когда при этом в самом документе сказано, что causa уже реализована, - то это имеет значение только <ненастоящего признания>. В виде примера Бэр приводит следующее отношение: [229]. Мы остановились так долго на римско-правовой части труда Бэра, так как он делает выводы, весьма важные для современного гражданского права. Мы уже видели, насколько правильна точка зрения нашего автора относительно римской стипуляции. Как бы то ни было, но он распространяет свое понимание стипуляции и на современные обязательственные правоотношения. Правда, стипуляционной формы теперь уже не существует, - но для Бэра это не составляет препятствия признать возможность применения, как он выражается, ее <отрицательно формальной> природы. Под этим последним термином он разумеет независимость обязательства от лежащего в его основании материального отношения. С этой точки зрения, [230].

Вот почему, по Бэру, также и в современном гражданском праве, если только достаточно ясно выражена идущая в этом направлении воля сторон, - должно с одинаковым правом, как и относительно римской стипуляции, отрывать обязательство от его каузального момента. В этом отношении Бэр перечисляет:

1) так наз. ,

2) просто <договор признания>,

3) <счет>,

4) <долговая расписка>.

В торговом обороте он указывает следующие параллельные сделки:

1) подведение и <контокоррентная> сделка (соответствует первым трем предыдущим),

2) вексель (соответствует четвертой предыдущей).

Что касается векселя, то по этому поводу не может быть никакого сомнения. [231].

Общая черта всех этих договоров, благодаря которой они приобретают формальный характер, - это - заключающееся во всех них признание. Но не каждое признание приобретает такое значение. [232].

Нечто подобное имеет место, напр., при , когда стороны соглашаются, что счетный результат, вытекающий из целого ряда заключенных ими договорных обязательств, - должен иметь независимое от этих правоотношений действие, так что он может быть оспариваем только по правилам conditio indebiti.

То же самое следует сказать относительно долговых расписок. Эти последние выражают подобную же формальную волю должника заплатить определенную сумму денег, так как относительно них вовсе нельзя сказать, чтобы они имели исключительно доказательственное значение. Это - потому, что [233].


Примечания:

[223] См. Leonhard. Roms Vergangenheit und Deutschlands Recht. 1889. Стр. 154, 182, Institutionen. 1894. Стр. 126 сл.

[224] Именно Gneist. 1. c. Стр. 89 сл., Bähr. Стр. 357-358 (282).

[225] При цитировании этого труда я указываю страницы по 2-му изданию. В скобках привожу страницы по 3-му изданию.

[226] 1. с. Стр. 79 (58).

[227] 1. с. Стр. 111 (83).

[228] Противоречащий этому 1. 25, § 4, D. 22, 3 делается Бэром предметом столь ограничительного толкования, что он сводит значение этого места источников почти к нулю.

[229] Стр. 160-161 (120).

[230] Стр. 169 (124).

[231] Стр. 171 (126).

[232] Стр. 179 (132).

[233] Стр. 258 (193).