На главную страницуКлассика российского права, проект компании КонсультантПлюс при поддержке издательства Статут и Юридической научной библиотеки издательства Спарк

Кривцов А.С. Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве

Windscheid хочет, с этой точки зрения, сосредоточить центр тяжести в разрешении вопроса, является ли предположение одной стороны заметным для другой стороны? Здесь можно сделать, принимая во внимание возражения, делаемые его противниками, немаловажный корректив. Недостаточно, чтобы предположение стороны было заметно другому участнику в сделке, - необходимо еще, чтобы это предположение было акцептировано этим другим участником. Однако сам Виндшейд, - правда, обходным путем, - но достигает подобного же результата. Он ставит требование, чтобы предположения были не только тем или другим путем заметны, именно как ограничения воли. Но это является искусственной конструкцией отношения, - конструкцией, тесно связанной с тем, что Виндшейд, как я указал, в своей теории предположения исходил исключительно из римского учения о кондикциях, где, согласно мною сказанному, обращается особенное внимание на одностороннее изъявление воли совершающей передачу стороны. При договорных отношениях, которые, к сожалению, оставляются Виндшейдом в его сочинениях несколько в тени, - вопрос разрешается точным исследованием, приняла ли противоположная сторона ограничение последствий юридической сделки наступлением или осуществлением предположений другой стороны. Этот вопрос разрешается легко, если предположение ясным образом выражено вовне. Гораздо труднее разрешить его, когда такого внешнего выражения нет налицо, но существует только <молчаливое предположение>.

Виндшейд, как уже было мною упомянуто, выставляет в этих целях понятие <первой цели>. Если эта <первая цель> не осуществится, - то, по Виндшейду, вместе с тем, отпадает решающее предположение стороны, и сама сделка должна быть признана недействительной. Что касается до этого выставляемого Виндшейдом понятия <первой цели>, - то критику Ленеля нельзя не признать справедливой, - поскольку эта <первая цель> должна быть понимаема в качестве цели, которая в действительности, в отдельном случае, психологически являлась бы первой. Основания против этого понятия <первой цели> были приведены мною выше, при изложении критики Ленеля. Однако, может быть, исследование Виндшейда понимает <первую цель> не в смысле первой по времени, но такой цели, которая по мысли стороны выступает в качестве первой цели? Другими словами, не разумеет ли он под <первой целью> самую существенную, так сказать, принципиальную цель, преследуемую стороной в известной юридической сделке? Однако и такая постановка вопроса является неправильной. Определение того, что в действительности в отдельном случае является главной целью стороны, - есть только другое выражение вопроса, что в конкретном случае является для стороны решающим предположением, - а это-то и представляет собой тот вопрос, для разрешения которого вводится Виндшейдом понятие <первой цели>.

С нашей точки зрения, если нет внешнего выражения решающего предположения стороны, служащего для нее побудительным стимулом к заключению юридической сделки, - таким предположением следует признать тот момент, который постоянно повторяется в самых различных юридических сделках и притом с таким постоянным и устойчивым характером, что им можно пользоваться в качестве исходного пункта для разрешения занимающего нас вопроса. Это - та цель, которая выше была означена мною, как <правовая цель>. Это - постоянно повторяющийся вопрос об эквиваленте или сознательное исключение такового. Такая правовая цель проходит через каждую имущественно-юридическую сделку. С этой точки зрения, вовсе не представляется исключением договор, имеющий целью прекращение другого договора, - или договор, которым устанавливается для одного из контрагентов право отступления от прежнего договора, - что именно Виндшейд приводит в качестве примеров, когда его <первая цель> не имеет самостоятельного значения. Также и в этих случаях выступает на первый план вопрос, являются ли юридические сделки обусловленным эквивалентом, и если <да>, то какого рода этот эквивалент, - или предприняты они с сознательным исключением такового? С нашей точки зрения, выдвигающей на первый план то, что мы условились называть <правовою целью>, - весьма легко разрешается приведенный мной при изложении критики Ленеля на теорию Виндшейда спор между этими двумя писателями относительно юридического акта, заключенного без указания каузального момента. Я разумею приводимый Ленелем пример отправления по почте переводом известной денежной суммы на имя какого-либо лица, без указания цели такого отправления. Такая юридическая сделка, с моей точки зрения, является в действительности сама по себе неполной и нуждается в известном дополнении. Признать в этом случае самостоятельное значение за формальным актом передачи, пока передатчику (отправителю денежной суммы) не удастся привести доказательства в пользу существования каузального момента и доказать его реальное осуществление, - означало бы выставить презумпцию в пользу свободного от эквивалента характера для подобных юридических сделок, имеющих своим предметом перенесение имущественных ценностей, - а это означало бы признать нормальным, составляющим общее правило, случаем - безвозмездный переход таких ценностей, т.е. случай дарения, - а это, в свою очередь, представило бы яркое противоречие с действительностью. Наша точка зрения, кстати сказать, вполне подтверждается и местами источников[164], касающимися традиции, которые требуют при иске, основанном на традиции, доказательства наличности . Правда, эти места, цитированные в примечании, представляются до известной степени спорными, - но зато гораздо менее сомнительным представляется отношение при обязательственном обещании. Здесь римское право, как много раз было указываемо нами выше, исходит из того, что требует изъяснения не только какой-либо causa, - но также совершенно точного изъяснения ее характера, и только в этом последнем случае обязательству придается юридическое значение.

Таким образом, <правовая цель> помогла нам для разрешения интересующего нас вопроса. Однако не надо забывать, что это только частичное решение вопроса. Ведь отношение по эквиваленту допускает весьма большое разнообразие, - другими словами, эквивалент может быть весьма различным. Вот почему всякий раз, когда предположение стороны не получило внешнего выражения, возникает дальнейший вопрос, каков эквивалент при этой сделке? Если этот вопрос не может быть разрешен на основании той категории, к которой надо отнести юридическую сделку, - то здесь должны быть применены общие правила относительно толкования юридических актов.

Что касается до выставляемого Ленелем, для решения того же вопроса, понятия <экономической цели>, - то эта экономическая цель, в сущности, представляет собой то же самое, что мы называем <правовой целью>. В самом деле, выставляя свою <экономическую цель> в качестве решающей дело нормы, - он, вместе с тем, совершенно исключает из рассмотрения случаи дарения и этим придает этой цели самостоятельное значение. Кроме того, еще следует заметить, что Ленель нисколько не объясняет, каким путем может послужить к ответу на занимающий нас вопрос выставляемое им понятие <экономической цели>.

§ 14. Объективная и субъективная доктрины

Предшествующее изложение показало нам разницу двух основных точек зрения в литературе относительно значения каузального момента при обязательствах: объективной и субъективной. Объективисты, представителем которых является Ленель, кладут центр тяжести на право в объективном смысле, которое должно, по их мнению, заключать в себе указания на то, какие предположения стороны, при той или другой юридической сделке, являются существенными для действительности этой сделки и потому должны быть считаемы наличными в каждом конкретном случае. Субъективисты, наиболее ярким примером которых может служить Виндшейд, - признают зависимость юридической сделки от осуществления или неосуществления каждого предположения стороны, которое служило стимулом к заключению юридического акта и было акцептировано другой стороной. Наш взгляд относительно того, какую из этих двух точек зрения мы считаем за правильную, - отчасти уже ясен на основании предшествующих соображений. Сделаем еще несколько замечаний.

Та роль, которая приписывается объективному праву, - в значительной степени преувеличена, - особенно, когда приходится на практике разрешать вопрос о значении отдельных предположений. Объективисты предлагают применять здесь исключительно те правила, которые выработало право в объективном смысле. Но возникает вопрос: где найти эти объективные правила? Заключает ли в себе вообще право в объективном смысле эти правила? В известной степени, правила эти, действительно, могут быть указаны, именно, насколько они касаются naturalia negotii той или другой юридической сделки. Но по отношению к вопросу об этих последних (naturalia negotii), - вовсе не существует особого разногласия между субъективной и объективной точкой зрения. Виндшейд развивает в своем учебнике правила относительно naturalia negotii, нигде не требуя положительной зависимости применения этих правил от воли участников в соответствующей юридической сделке. Но, как я уже несколько раз в течение предшествующего изложения имел случай упоминать, эти naturalia negotii охватывают только ограниченный круг из предположений сторон. Кроме того, стороны могут по желанию изменять naturalia negotii. Отсюда само собой понятно, что, если при решении вопроса о предположениях сторон, имеющих существенное значение для действительности юридической сделки, - обращать исключительное внимание на объективные юридические правила, - то это означало бы заниматься построением здания, которое не может быть возведено, так как индивидуально изменяющийся характер отдельного случая исключает самую возможность выставления таких общих правил. На самом деле, такие общие правила послужили бы только к тому, чтобы судья решал каждый отдельный случай так, как ему подсказывают его опыт и чутье относительно значения того или другого предположения стороны при известной юридической сделке в данном конкретном ее виде. Таким образом, если субъективизм представляет опасность растеряться в разрешении вопроса о том, какое из множества наличных побудительных к заключению сделки соображений является существенным и какое нет, - то односторонняя объективная точка зрения может повести, с другой стороны, к не менее опасным результатам. Ведь объективные правила, о которых здесь только и может быть речь, являются не юридическими правилами, но практическими правилами опыта. Эти последние, конечно, могут и даже должны руководить судьей при постановлении судебного решения, но не могут и не должны претендовать на исключительное значение. Правда, судебное решение в занимающем нас вопросе должно быть постановляемо с принятием во внимание этих правил опыта, но они не должны идти вразрез с точной оценкой обстоятельств каждого индивидуального случая.

Объективная доктрина не может оправдать устранение подобной индивидуальной оценки каждого конкретного случая. Здесь-то сказывается та могущественная роль и громадное значение, которые должны принадлежать судье в разрешении гражданских дел. Это - его интерпретация, которая должна помочь делу. Он поступает здесь совершенно аналогично тому случаю, как если бы дело шло о нескольких вновь найденных разрозненных кусках старого закона, которые предстояло бы соединить в одно целое со старыми кусками в духе старых кусков. Судья может достигнуть справедливого результата, только придерживаясь твердо воли стороны, как она нашла себе выражение в юридической сделке. В противном случае индивидуальные интересы сторон весьма легко могли бы быть принесены на алтарь <объективной точки зрения>.

Таким образом, в результате мы получим два правила. Первое правило: если предположение стороны, послужившее двигательным стимулом к заключению юридической сделки, было внешним образом выражено и принято противоположной стороной, - то неисполнение этого предположения влечет за собой недействительность юридической сделки. Второе правило: если такое предположение внешним образом не выражено, то оно может быть признано за существенное посредством интерпретирующей деятельности судьи, который руководится в данном случае, во-первых, naturalia negotii этой сделки, если они не отменены направленной на такую отмену волею стороны; во-вторых, правилами опыта, имеющими, однако, только руководящее значение; в-третьих - и самое главное, особенностями отельного случая, какие нашли себе выражение в юридическом акте. Он должен относительно этих невыраженных предположений сторон установить такой порядок, который мог бы всего более удовлетворять взаимным интересам сторон, как они нашли себе выражение в юридической сделке.

Изложенное показывает, что если откинуть крайности объективной и субъективной точек зрения, то в действительности оба взгляда весьма близко подойдут друг к другу по их практическим результатам. Останется, однако, различие в тенденции той и другой доктрины. Объективисты начинают с того, чтобы установить объективный правопорядок, т.е. установить прежде всего комплекс правил, обязательных для толкования юридической сделки известной категории, - при этом индивидуальные особенности конкретного случая весьма легко могут быть подвергнуты совершенному оставлению в стороне, или тому, что им не будет придано достаточного значения: для субъективистов, напротив, юридическая сделка, со всеми ее индивидуальными особенностями, является не только конечной целью, но и исходным пунктом интерпретирующей деятельности суда. Постоянное стремление субъективной доктрины заключается в том, чтобы прийти как можно более ближе к самому справедливому in concreto результату. Эта-то тенденция и служит объяснением того обстоятельства, что субъективизм с такой ревностью и энергией проводится английской судебной практикой.

Глава IV. Юридические последствия отсутствия или недостатков эквивалента при договорных обязательствах

§ 15. "Sine causa" или "nulla causa"

До сих пор мы говорили о тех последствиях, которые связаны правом в объективном смысле с осуществлением или неосуществлением предположений сторон при заключении ими договорных обязательств. При этом имелась постоянно в виду положительная функция каузального момента. Теперь нам надо посмотреть, какие последствия связаны правом в объективном смысле с совершенным отсутствием , или с теми или другими дефектами, выпадающими на ее долю, - другими словами, этим мы приступаем к рассмотрению отрицательной функции каузального момента. Обратимся для этого непосредствено к самим источникам.

I. или

Эти выражения употребляются в источниках сплошь и рядом соверешенно в общем смысле, чтобы обозначить недостаток достаточного основания для того, чтобы обратить внимание на какой-либо факт. Windscheid заменяет в этом случае термин термином [165]. Причина к игнорированию того или другого факта может лежать или в публично-правовом интересе, или в воле самой стороны, - см. 1. 66 D. 12, 6 и надпись титула D. 4, 9.

a. α. Представим себе, что имущественный объект перенесен другому лицу вследствие или посредством furtum, или посредством какого-либо другого запрещенного законом акта. Во всех этих случаях, пока вещь еще существует, дается vindicatio, а затем, после ее гибели, - 1. 5, § 18, 1. 6 D. 24, 1, 1. 30 pr. D. 19, 1, c. 3 C. 4, 9. Впрочем, ясно, что в этих случаях может быть также употреблен термин . Это последнее выражение мы встречаем во многих местах источников или исключительно, 1. 25 D. 25, 2, или попеременно с термином , 1. 6 D. 24, 1 и c. 3 C. 4, 9.

β. Родственным представляется тот случай, где, хотя и нет ничего такого, что носило бы характер уголовного правонарушения, но переход имущественной ценности из рук в руки не удовлетворяет тем требованиям, которые выставлены относительно подобного перехода в законе. Также и в этом случае, для увеличения сферы имущественного обладания одного лица насчет другого, - нет достаточного <правового основания>. Такого основания не будет во всех тех случаях, когда веритель получил от должника исполнение лежащей на этом последнем обязанности, а взамен не представил ему никакой выгоды в виде эксперимента. Укажу для примера на 1. 1, § 1, 2, D. 50, 12, где выражения , имеют именно означенный смысл.

b. или иногда употребляются в источниках в несколько ином смысле. Эти выражения обозначают часто такой факт, который сам по себе вполне удовлетворяет требованиям закона, чтобы вызвать известные юридические последствия, - но является вполне сообразным с требованиями справедливости () дать юридические средства парализовать действие этого факта, так как не исполнилось то решающее предположение, в связи с которым рассматриваемый факт только и мог обусловить наступление тех или иных правовых последствий. В предыдущей рубрике (α, β) термин или применялся к самому переходу имущественного объекта в аналогичном случае. Здесь тот же термин применяется к тому предположению стороны, которое должно было при подобном переходе осуществиться и не осуществилось. Юридическое средство для парализования действия подобного перехода называлось, как известно, . Она давалась в том случае, если исполнения решающего предположения вовсе не было налицо с самого момента перехода (), или если предположение, хотя первоначально исполнилось, но впоследствии отпало ()[166]. В этом последнем случае о происшедшем переходе часто говорят, как будто он был без основания , 1. 2 D. 12, 7, или , 1. 11, § 6, D. 19, 1. Condictio, наконец, давалась в том случае, если предположение не осуществлялось, согласно ожиданию, в будущем времени (), D. 12, 7, особенно 1. 1, § 2, 1. 2, § 3, D. 44, 4. Входить в подробное рассмотрение всех этих случаев лежит вне рамок настоящего труда.

§ 16. "Falsa causa". Condictio indebiti

II.

Очень часто при юридической сделке стороны исходят из неверных обозначений относительно того или другого пункта, и, однако, это обстоятельство не является достаточным повлечь за собой недействительность юридического акта. Укажу для примера на 1. 72, § 6, D. 35, 1 () и на 1. 52 D. 12, 6. В этом последнем фрагменте что-либо дается и не может быть вытребовано обратно . В связи с прилагательным слово употребляется, таким образом, для обозначения неправильного предположения стороны, касающегося мнимо существующего при самом заключении сделки момента, - предположения, которое побуждает сторону к совершению этой сделки. Выражение отличается от выражения тем, что при неправильное предположение относится к будущему времени 1. 23 pr., § 3, D. 12, 6. Впрочем, области применения того и другого выражения являются весьма близкими друг к другу и как то, так и другое могут обозначать каждое решающее предположение стороны. В более тесном смысле выражение относится специально к предположению , именно к тому, которое касается эквивалента. обозначает с этой точки зрения не более как неправильное представление об уже существующем долге, и мы встречаем в источниках выражение попеременно с выражением и т.под., чтобы обозначить основание для condictio indebiti, как, напр., 1. 23 pr. D. 12, 6, 1. 13, § 1, D. 5, 3, 1. 26, § 2, 10, 1. 19, § 1, D. 12, 6 и мног. друг.


Примечания:

[164] 1. 55 D. 44, 7, 1. 31 D. 41, 1.

[165] См. Windscheid. Voraussetzung. Стр. 52 сл.

[166]  В этом случае об имеющем здесь место обогащении говорят , 1. 2 D. 12, 7 или , 1. 11, § 6, D. 19, 1.