Кривцов А.С. Абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве

« Предыдущая |  Оглавление  | Следующая »

Скорее следовало бы указать на более глубокие различия, напр. на различие тех целей, которые преследуют отдельные виды консенсуальных и реальных договоров. Schlossmann[107] предлагает ограничиться делением на два класса, - так чтобы и подошли под более общее название - , так как при каждой уплате для лица обязанного следует освобождение от тягости, а следовательно, известная имущественная выгода или приобретение. Этой Schlossmann противопоставляет , при которой нет никакого имущественного эквивалента за совершенную . Однако нельзя сказать, чтобы можно было с большим удобством пользоваться предлагаемой им классификацией, - так как экономическая цель при первой группе (causa credendi), в свою очередь, распадается на целый ряд слишком разнообразных разграничений, чтобы их можно было объединить в одном общем названии. Однако это противоположение ( - ) играет все-таки весьма значительную роль в исследуемом нами вопросе, - как мы об этом будем иметь случай поговорить подробно в своем месте.

Прежде, чем сделать предметом подробного рассмотрения цели, преследуемые договорными обязательствами, - необходимо добиться ясного представления о том, что, собственно, понимается под <правовой целью> и каково отношение этой правовой цели к целям, фактически преследуемым заключающими договор сторонами. Этот вопрос мы и сделаем предметом нашего дальнейшего исследования.

Глава II. Предположения сторон при договорном обязательстве

§ 5. Понятие "правовой цели" при договорных обязательствах

Мы приступаем теперь к рассмотрению вопроса о той цели, которую преследует обязательственный договор, и о тех различных целях, которые имеются в виду при его заключении самими контрагентами. Выберем для этого сделку, которая наиболее часто встречается в практической жизни, именно куплю-продажу. Представим себе на время такое состояние права, где бы вовсе не существовало того, что мы называем отношением , но где бы действовало только общее правило, что <всякое обещание имеет обязательную силу>[108]. Допустим, затем, такое положение дела, которое было бы способно вызвать отношение, аналогичное <купле-продаже>. Пусть, напр., Иванов, по соображениям своего здоровья, хочет, взамен принадлежащего ему дома в городе, приобрести сельский земельный участок, а Петров, наоборот, желает, взамен своего имения, приобрести дом в городе, - по соображениям ли делового характера, или по другим каким. Ввиду ли того, что Петрову в настоящее время года неудобно ликвидировать свое хозяйство, или по каким другим причинам, - но только они оба условливаются относительно будущего момента, когда должны будут перенести друг на друга право собственности на дом и на имение - с соответственной ценности того и другого - приплатой денег. Другой пример: A желает в начале будущей весны застроить принадлежащее ему пустое место земли и для этого нуждается в паре лошадей, - тогда как B как раз имеет такую пару лошадей и хочет получить за них определенную денежную сумму. Еще пример: C намерен отдать свою дочь замуж и озабочен снабдить ее приличным приданным: однако у него слишком мало денег, чтобы приобрести новую обстановку, и он может рассчитывать только на подержанную; между тем D задумал с будущего года снять более тесную квартиру, - так что ищет возможности сбыть с рук ко дню переезда значительную часть принадлежащей ему мебели.

Из приведенных примеров видно, сколь разнообразны могут быть стимулы, побуждающие стороны к заключению по существу совершенно однородных актов. Эти стимулы, которые впоследствии мы весьма часто будем называть <предположениями> сторон, - могут быть представлены варьирующими до бесконечности. Теперь уместно будет ввести в изложение оставленное нами на время в стороне понятие . Дело в том, что, несмотря на разнообразие приведенных примеров, во всех них есть одна общая черта: они преследуют определенную правовую цель, а именно <куплю-продажу>. Каким же образом могло случиться, что отношения с таким изменчивым характером являются подведенными под одно юридическое название? Вопрос разрешается очень просто. Несмотря на все кажущееся разнообразие этих случаев, во всех этих отношениях есть одно общее зерно, - нечто, постоянно проходящее через все те различные формы, в которых они выступают, и сохраняющие между ними единство. В чем заключается это единство - сделается ясным из рассмотрения приведенных примеров. Как бы различны они ни были, - один момент неизменно повторяется во всех них: стремление приобрести какую-либо вещь в собственность взамен эквивалента в виде известной денежной суммы. Таким образом, <правовая цель> в разбираемых случаях может быть определена, как постоянно повторяющийся момент в целях сторон, фиксированный в юридическую форму - emptio-venditio.

Между тем, эта <правовая цель> не только остается частью тех целей, которые фактически преследуются сторонами, но даже нельзя назвать отношение между <правовой целью> и <фактической целью> - отношением противоположения. Правда, эти два понятия не вполне совпадают друг с другом, но зато они, отчасти, покрывают друг друга. Регулирование взаимного отношения сторон может весьма легко возбуждать сомнения, но одно обстоятельство является бесспорным: правовая цель юридической сделки. В этом-то смысле и сказано в источниках: .

Здесь представляется как раз кстати рассмотреть вопрос, который в последнее время обратил на себя серьезное внимание в литературе. Зависит ли наступление юридических последствий акта от того, была ли воля сторон направлена именно на эти последствия, или является достаточным, что стороны именно хотят тот юридический акт, с которым право в объективном смысле связывает эти последствия[109]? Как поступать в том случае, когда можно положительным образом доказать, что стороны прямо не хотели этих последствий или ожидали наступления совершенно других последствий. Мы не хотим входить в более глубокое рассмотрение этого вопроса, - но укажем только вкратце на различные точки зрения по этому поводу, - что является необходимым для настоящего исследования.

Принципиально мы присоединяемся к точке зрения Колера. Эта точка зрения вполне согласуется с историческими данными, как нам это ясно доказал Ленель. Кроме того, в современном гражданском обороте повело бы к практически невозможным результатам, если бы наступление каждого юридического последствия было обусловлено наличностью особой, на это направленной, воли стороны.

Между тем, не следует злоупотреблять этой точкой зрения. Правда, это вполне правильно, что юридические последствия наступают совершенно независимо от того, направлена ли воля стороны на наступление именно этих юридических последствий: скажем более, - они имеют место даже в том случае, если одна из сторон прямо желает, чтобы они не наступали. Однако никоим образом нельзя согласиться с утверждением Колера[110], что то же самое следует признать также в том случае, когда обе стороны ясно выразили, что они такое-то юридическое последствие заключаемой сделки хотят видеть в данном случае исключенным. В пользу такого взгляда нельзя привести никакого разумного основания, разве только по исключению существует на то в конкретном случае какая-либо особая причина, как, напр., наличность общественного интереса или интереса третьего лица. Нельзя стеснять свободу сторон, обязывая их подчинить свои отношения определенной, заранее установленной регламентации, хотя бы они были вполне согласны друг с другом относительно изменения в подобном порядке. Другими словами, стороны всегда вправе, с общего согласия, изменить отдельное из обычных юридических последствий. Мы говорим - <отдельное>. Это имеет в виду римское право и такие законодательства, которые, подобно римскому праву, признают только обязательственные договоры, относящиеся к известным, определенным категориям, - так что изменения в юридических последствиях могут быть производимы только в границах определяемых той или другой категорией. Что же касается до всех других законодательств, то там, по согласию сторон, может быть отменяемо или изменяемо не только отдельное из определяемых правом в объективном смысле юридических последствий какого-либо договора, но также и несколько таких последствий, или все они в совокупности.

Отметим далее, что резкое противоположение между юридическими и экономическими последствиями сделки в действительности покоится на абстракции[111]. Подобно тому как экономическая ценность обязательства вполне зависит от той охраны, которая дает этому обязательству право в объективном смысле, - в сознании договаривающихся сторон переплетаются друг с другом экономическая и правовая сторона отношения. Другими словами, экономическое отношение всегда должно пользоваться известной правовой защитой, а ближайшее определение объема и характера этой защиты представляется нормам, составляющим право в объективном смысле. Вот почему при юридических сделках, которые встречаются в гражданском обороте так часто, что снабжены особым наименованием, - если стороны обозначают взаимное отношение этим готовым именем, а в то же время ничего не постановят по вопросу об отмене связанных правом с этим названием юридических последствий, - то для суда является обязанностью обращать внимание именно на это название договора и, согласно с этим, регулировать взаимные отношения сторон[112]. Посмотрим, напр., что будет, если стороны назовут заключаемый договор именем - <купли-продажи>? Само собой понятно, что было бы совершенной фикцией предположить наличность определенной воли сторон относительно каждого отдельного юридического последствия, связываемого правом в объективном смысле с договором купли-продажи. Но, с другой стороны, точно так же совершенно ясно, что стороны не только хотят вызвать к жизни фактическое экономическое отношение, состоящее в обмене вещи на деньги, но именно желают возникновения правоотношения купли-продажи. Какие последствия повлечет за собой в каждом отдельном случае это последнее обязательство - может представляться для сторон совершенно неясным, но, тем не менее, как это, впрочем, понятно само собой, именно на наступление этих юридических последствий направлена воля сторон, и они неизбежно наступают[112].

То обстоятельство, что экономическое отношение между сторонами заключено в юридические рамки, - имеет особое значение и для вопроса, который нас непосредственно интересует, - именно, для вопроса о предположениях сторон об эквиваленте, которыми они побуждаются заключить договор. Как бы различны, по своей фактической природе, эти предположения не были, - одно обстоятельство выступает всегда на первый план: юридическое значение этих предположений обсуждается не с точки зрения одной из сторон, - а по тому соглашению обеих сторон, которое имело место относительно таких предположений.

В связи с вышесказанным отметим одну особенность, встречаемую в наших источниках. Между тем, как при contractus reales innominati на каждом шагу встречаем слово для обозначения предположения эквивалента, имеющего решающее значение для стороны, и с выражением , обозначающим, что это предположение не осуществилось, - при консенсуальных договорах, наоборот, насколько автору известно, применение этих выражений не имеет места. Слово при консенсуальных договорах нигде не употребляется для обозначения предположения эквивалента у одной из сторон, - но единственное значение, в котором выступает слово , - это значение, охватывающее все основанное договором правоотношение, напр., , 1. 1, § 6, D. 13, 5[113].

Объяснение указанной особенности заключается в приведенном в предыдущем изложении различии фактических, преследуемых сторонами, целей и той цели, которую мы назвали <правовой целью> и которая определяется характером юридической сделки. Мы уже говорили, что предположения сторон, касающиеся юридических последствий договора, определяются, по общему правилу, правом в объективном смысле. Отсюда само собой понятно, что, напр., такие обстоятельства, как evectio проданной вещи, недостатки при купле-про-даже и тому подобное, - все эти обстоятельства не имеют значения неисполнения самостоятельных , но должны быть рассматриваемы, как моменты, действие которых определяется единой <правовой целью> договора, единственной этого договора, - именно <куплей-продажей>. Напротив, совершенно иначе обстоит дело с contractus reales innominati и со случаями кондикций, связанными с этими последними. Стороны не подчинили здесь в самом договоре свои отношения определенной юридической категории. Вот почему предположения эквивалента, при безымянных реальных договорах, получают самостоятельное значение, что не имеет места в тех случаях, где, как при купле-продаже, эти предположения образуют только отдельный член в более обширном понятии <правовой цели>. Одним словом, при contractus reales innominati ничто не препятствует придать предположениям эквивалента самостоятельное наименование , как это мы видим при emptio venditio.

При этом необходимо сделать ту оговорку, что слова в значении определения правом в объективном смысле предположений эквивалента у того лица, которое принимает на себя по договору известную обязанность, - не является строго основанным на свидетельстве наших источников. Мы уже показали в своем месте, какие различные значения придаются в этих источниках выражениям, в которых встречается термин . Вот почему, не желая производить путаницы в установившейся терминологии, мы и выбрали термин - <правовая цель>, а не слово , для обозначения предположений эквивалента в той форме, как они фиксируются правом в объективном смысле при той или другой юридической сделке. Под именем мы будем разуметь, напротив, предположения об эквиваленте или его сознательное отрицание у той или другой стороны без всякого отношения к нормам объективного права[114]. Подобная терминология является тем более целесообразной, что в литературе нашего предмета это - единственное упроченное[115] значение слова в тех случаях, когда писатели определяют понятие, выражаемое этим словом, а не ограничиваются простым переводом его посредством <основание обязательства>, <основание долга>, <правовое основание> и тому под.[116]

Кроме этого только что указанного значения, слово употребляется иногда в более широком смысле (см. § 1 и 2), охватывая всякое предположение стороны, которому в каждом отдельном случае придается решающее значение, хотя бы это предположение и не относилось к эквиваленту, как, напр., предположение при donatio mortis causa. Такие предположения являются при юридической сделке чисто случайным элементом, служа выражением тех побочных целей, которые преследуются сторонами при договорных обязательствах, - тогда как, напротив, относительно предположений эквивалента следует сказать, что они составляют интегральную часть юридических актов, представляя собой главную цель в глазах сторон, заключающих эти акты. Повторяем, что в дальнейшем изложении мы будем под словом постоянно иметь в виду предположение стороны, касающееся эквивалента, - если только не сделаем прямо особой оговорки, напр., <каждое решающее предположение>, из которой стало бы ясным, что мы в данном конкретном случае разумеем слово , по исключению, в более широком смысле.

Если же такой особой оговорки не будет прибавлено, то будет означать именно <предположение эквивалента>. Это нуждается, однако, в ближайшем разъяснении. Бывают случаи, когда осуществление известного эквивалента вовсе не входит в предположения сторон. Так, напр., при дарении. Однако и в этом случае словом мы будем обозначать отрицательное отношение к вопросу об эквиваленте, - предположение не получать эквивалента. Отсюда следует, что causa можно определить более правильным образом: как ответ на возбуждаемый при каждой юридической сделке вопрос об эквиваленте, будет ли этот ответ положительным или отрицательным. При отрицательном ответе - дело разрешается, конечно, само собой и весьма просто; когда же ответ будет положительным - требуется ближайшее определение эквивалента. Что касается до римского права, то оно ставит в этом отношении необходимым условием, чтобы эквивалент удовлетворял тем требованиям, которые выставлены для отдельных, признанных римским правом, договорных категорий. Для современного гражданского права это требование, конечно, не может иметь никакого серьезного значения.

§ 6. "Правовая цель" при mutuum, commodatum, contractus pigneraticius, despositum и mandatum

Постараемся привести доказательства, что сказанное нами относительно каузального момента при <купле-продаже> находит себе применение также относительно других, встречаемых в римском праве, договорных обязательств. Также и при этих последних, решающим моментом является ответ на вопрос об эквиваленте и то содержание, которое дается этим ответом.

Как это нетрудно понять, отношения при locatio conductio, contractus emphyteuticarius и societas, по занимающему нас вопросу, совершенно одинаковы с emptio-venditio. Точно так же нельзя сомневаться относительно mutuum, commodatum и pignus, что получение денег взаймы, какой-либо вещи в ссуду или в обеспечение являются вполне достаточным эквивалентом за обязанность возвращения вещи или денег, лежащую на заемщике, ссудопринимателе и залоговом верителе. Что же касается до эквивалентной обязанности в пользу коммоданта и залогодателя, (относительно некоторых из этих обязанностей, - напр., обязанности произвести известные издержки, которые приниматель вещи должен делать в интересах ее собственника, - может быть возбуждено большое сомнение по поводу договорного характера этих обязанностей), то таковою является при ссуде связанное с пользованием вещи ее охранение, а при contractus pig-neraticius - то отношение, которому закладное право составляет ac-cessorium.

При depositum и mandatum дело представляет гораздо больше трудностей. Депозитарий и мандатарий не получают никакого вознаграждения за свою услугу и, по общему правилу, не преследуют никакого другого материального интереса в этой услуге. На первый взгляд можно было бы обозначить обязанности этих лиц имеющими чисто дарственный характер. Однако против этого решительным образом говорят приведенные выше[117] исторические соображения.

Прежде всего, что касается до поклажи, - то она не имела, в первой стадии своего развития, договорного характера, но рассматривалась исключительно с деликтной точки зрения. А именно то обстоятельство, что взята чужая вещь на сохранение, вызывает обязанность оказывать известную охрану, нарушение которой обусловливает штрафной иск in duplum[118]. Принимая во внимание это историческое соображение, нет никакого основания видеть в обязанности депозитария и мандатария чисто дарственный характер. Если кто-либо дал обещание, что он примет известную вещь на сохранение, то принудить к исполнению такого обещания в римском праве было нельзя, так как это было актом простой признательности по отношению к другому лицу. Однако если вещь однажды принята на сохранение, то это само по себе вызывает обязанность охраны. При этом данное прежде депозитарием обещание получало характер признания этой обязанности и ближайшего ее определения. Что же касается до тех маленьких различий, которые к излишней тягости для поклажепринимателя, имели место между размерами занимающей нас обязанности по закону и по договору, - то депозитарий имел уже достаточный эквивалент в разъяснении этим договором правоотношения, созданного поклажей, а подобное разъяснение давало ему прочное основание требовать от депонента возмещения издержек по поводу сохранения вещи.

---

Примечания:

[107] В своей инаугуральной диссертации: Zur Lehre von der Causa obligatorischen Verträge. 1868. Стр. 37.

[108] Этим я вовсе не хочу сказать, чтобы подобный порядок действительно когда-либо встречался в жизни, но, напротив, исторический опыт нам вообще показывает, что принцип обязательной силы обещания возникает только относительно некоторых конкретных отношений, где к этому особенно сильно побуждают практические потребности, и что выражение этого принципа в общей абстрактной форме имеет место, если оно вообще встречается в истории права какого-либо народа, на сравнительно поздней ступени развития. Мы предпринимаем поэтому только логическую операцию, но да будет позволено нам это сделать в интересах лучшего выяснения сущности занимающего нас предмета!

[109] В первом смысле высказываются: Karlowa. Das Rechtsgeschäft und seine Wirkung. 1877, именно стр. 6 и стр. 161 сл., Windscheid. Wille und Willenserklärung, Zitelmann. Die juristische Willenserklärung в Jahrb. f. Dogm. Том 16. Стр. 357 сл. и в своем труде Irrthum und Rechtsgeschäft. Стр. 237. Противоположную точку зрения защищают: Kohler в своем сочинении Studien über Mentalreservation und Simu-lation, помещенном в Jahrb. f. Dogm. (Том 16. Стр. 91 сл., особенно стр. 106 сл.), и в труде под заглавием Das Autorrecht (Jahrb. f. Dogm. Том 18. Стр. 128 сл., особенно стр. 149 сл.). На той же точке зрения стоит Lenel. Parteiabsicht und Rechtserfolg (Jahrb. f. Dogm. Том 19. Стр. 154 сл.), а также Lotmar. 1. с. Стр. 15-16.

[110] Jahrb. f. Dogm. Том 16. Стр. 330.

[111] В таком же смысле Karlowa. 1. с. Стр. 165.

[112] См. Zitelmann. Irrthum und Rechtsgeschäft. Стр. 468 сл., стр. 495.

[112] См. Zitelmann. Irrthum und Rechtsgeschäft. Стр. 468 сл., стр. 495.

[113] В 1. II, § 6, D. 19, 1 (ср. родственный случай при locatio conductio в 1. 2 D. 12, 7) говорится о кольце, которое было дано в качестве . Когда вся покупная сумма была заплачена, то применялись следующие слова источников: и . Но эти выражения вовсе не означают, что решающее предположение об эквиваленте при этом договоре не исполнилось, а имеют совершенно другой смысл. Точно так же слова и в 1. 3, 1. 5, § 1, D. 18, 5 употреблены совершенно в ином смысле, чем тот смысл, в котором употребляется выражение . Эти места говорят об уничтожении договора купли-продажи contrario consensu.

[114] В этом смысле слово употребляется постоянно при стипуляции (1. 1, 1. 3 D. 12, 7). В 1. 10 C. 4, 6 мы имеем яркий пример подобного словоупотребления. Здесь относительно говорится, что она , и тем не менее кондикция является исключенной. Отсюда ясно, что термин употреблен здесь в смысле предположения об эквиваленте без какого бы то ни было отношения к предписаниям права в объектив-ном смысле.

[115] Так Schlossmann. Causa. Стр. 37-38, Bähr. Anerkennung. Стр. 11 сл. (7 сл.), Leonhard. Irrthum. Стр. 241, Institutionen des römischen Rechts. Стр. 316-317, F.Hoffmann. Justa causa traditionis. Стр. 85-86, 100 сл., Dernburg. Pandekten. II. Стр. 60 сл. Только Kindel в своем сочинении Das Rechtsgeschäft und sein Rechtsgrund исходит из совершенно оставленного всеми значения слова . Именно он отождествляет causa с самим правоотношением, вызываемым к жизни юридической сделкой. В этом он не нашел себе последователей.

[116]  Все эти выражения будут употребляться нами в дальнейшем как синонимы. Schlossmann. 1. с. называет выражение <правовое основание договора> <нелогичным>. С этим с ним едва ли можно согласиться. Правда, слова <правовое основание> могут быть еще употребляемы в смысле правозарождающего юридического факта, но они употребляются также весьма часто и в том смысле, который указывается в тексте.

[117] См. стр. 25.

[118] См. кроме приведенных в своем месте цитат еще Schulin. Römische Rechtsges-chichte. Стр. 404.

« Предыдущая |  Оглавление  | Следующая »