Мейер Д.И. Русское гражданское право
26 января Мейера похоронили. На похоронах, между прочим, присутствовали товарищи его по педагогическому институту, бывшие казанские его слушатели и новые товарищи и слушатели по университету и училищу правоведения. У гроба один из симпатичнейших деятелей 60-х гг. на поприще женского образования, товарищ покойного профессора Н.А. Вышнеградский произнес глубоко почувствованную речь. «Когда пред нашими взорами, – сказал он, – приподымается таинственный покров с глубоко-унылого и божественно-прекрасного лика смерти, то душа, самая рассеянная, собирается с мыслями, углубляется в себя, поражается невольным трепетом, видя отверзающиеся двери беспредельной вечности. Собравший нас здесь печальный случай, этот гроб, сокрывший еще одну из благородных жертв науки, невольно пробуждает в душе много дум грустных и возвышенных. При виде этой, еще, можно сказать, юной жизни, так рано оторванной от благородного труда, не можем не исполниться грустных размышлений и ощущений. Жаль угасшего светильника, который лил около себя обильный свет, жаль деятеля, который обещал так много для науки и воспитания. Но когда вспомним об этой жизни, так доблестно посвященной одному прекрасному делу, когда вспомним о плодах, которые русская наука уже успела собрать от немноголетних, но многоплодных трудов усопшего нашего товарища, то душа исполняется умилением и глубоким уважением к нему. Доблестно идти в бою на смерть за дело правды и добра, но кто усомнится признать не менее доблестным подвиг мирного служителя науки, который видит пред собой только одну цель жизни – истину, который знает только радость ее постижения, который с самоотвержением отрекается от всех увлечений, столь свойственных юности, и честно, без устали, без уклонений идет к своей возвышенной цели. Кто усомнится признать высокую доблесть в человеке, который саму жизнь – этот столь милый всем нам дар Творца – ценит настолько, насколько она послужила к открытию истины?
Я не имею надобности говорить вам, собравшиеся здесь товарищи и ученики усопшего, что смерть похитила у нас именно такого человека. Древние изображали истину в виде женщины, облаченной покровом, над коей были начертаны следующие слова: «Никто нечистый да не приближается ко мне». Усопший друг наш приносил в храм истины именно ту чистоту мысли, то высокое бескорыстие, то отсутствие всяких посторонних побуждений, кои одни только дают слабому человеку силу бодро, без устали трудиться на поприще науки, кои одни только производят благословенные плоды истины и добра. Профессор Мейер был одним из тех, которые самоотверженно трудятся, открывая новые пути в области истины и добра, одним из тех благородных воинов, кои все приносят в жертву своему долгу и без печали слагают саму жизнь, завещая потомству дальнейшее движение вперед. Он сделал много для любимой своей науки. В продолжение своей, краткой для любви нашей, деятельности он образовал много юношей-законоведцев; но едва ли в продолжение всей своей жизни он дал более торжественный урок, как тот, который слышится из его гроба. Благородные юноши, ученики почившего! Позвольте мне изъяснить словами то, что так явственно ощущается при виде этого гроба близко знавшими вашего покойного наставника. Какой бы путь вам ни указало Провидение, идите по нему так же чисто, неуклонно, трудитесь так же доблестно для дела правды и добра, трудитесь до самой смерти вашей, дабы этот грозный час застал вас бодрствующими и трудящимися, а не дремлющими и праздными, ибо такова была кончина проф. Мейера. За 2 дня до смерти, уже наверное зная о ее неизбежной близости, он отправился на свое дело и в последний раз исполнил его перед вами с той совершенной ясностью духа, которая свидетельствует о его необыкновенной нравственной силе. Итак – sit tibi terra levis, столь уважаемый всеми нами друг и товарищ наш. Ты оставил нам много светлых мыслей о науке, но важнейшее наследие, тобой нам завещанное, есть нравственный образец чистого, доблестного служения тому делу, к которому назначило тебя Провидение»[73].
В этих прекрасных словах вылились мысли и чувства друзей Мейера, проводивших его к месту вечного упокоения. Похоронен Мейер на Смоленском лютеранском кладбище. И теперь над могилой его стоит невысокий металлический крест, окруженный таковой же низенькой решеткой – все это более чем скромно и пропадает среди окружающих роскошных памятников. На кресте с трудом можно прочесть так много говорящие уму русского юриста слова: «Dmitrius Meyer». Глядя на этот памятник, не верится, что под ним покоится прах «первого в России цивилиста в истинном смысле и одного из самых благороднейших людей, каких только видели на своих кафедрах русские университеты»[74].
А. Гольмстен
АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ВИЦЫН
Александр Иванович Вицын родился 6 ноября 1833 г. Питомец сначала Пермской гимназии, которую окончил с золотой медалью, а затем Казанского университета, ученик Мейера, А.И. по окончании университетского курса в 1853 г. был отправлен «для дальнейшего усовершенствования в юридических науках» в Московский университет, где и сдал экзамен на магистра гражданского права и в 1856 г. защитил диссертацию «Третейский суд по русскому праву». По возвращении в Казань четыре месяца читал лекции приватно, а с 21 декабря – в качестве адъюнкта по кафедре полицейского права. С этого времени начинается официальная учебная деятельность проф. Вицына и продолжается почти 12 лет. 12 лет научной и преподавательской деятельности, полной непрерывного и неустанного труда, прошли не бесплодно и не бесследно.
Преподавание в Казанском университете началось, как мы видели, с полицейского права, затем перешло на международное и завершилось гражданским правом. На эту свою специальную кафедру А.И. перешел в 1859 г., но через полтора года уже покидает Казань и назначается профессором гражданского права в училище правоведения, а через год – профессором того же предмета в Александровский лицей. В начале 1864 г. совет Петербургского университета избирает его доцентом, в конце того же года возводит его, по защите диссертации «О договоре морского страхования по русскому праву», в степень доктора гражданского права, а в марте 1866 г. – в звание ординарного профессора. Научная деятельность проф. Вицына выразилась как в вышеупомянутых диссертациях, так и в ряде других работ, а именно – в исследовании «Очерк управления в России от Петра Великого до учреждения министерств» (1855 г.) и журнальных статьях, например, «Об учете досрочных платежей по обязательствам» (Журнал Министерства юстиции, 1861 г.) и др.
На всех трудах профессора Вицына лежит печать талантливости, все они отличаются точностью и тщательностью обработки, все вносят что-либо новое в избранную тему. Но надо сознаться, что громкую известность приобрел А.И. не этими учеными трудами, а изданием курса своего учителя Д.И. Мейера. Обязаны мы появлением этого курса в свет всецело и исключительно профессору А.И. Вицыну. Это такая заслуга, которая не будет забыта историей. Начал А.И. издавать лекции своего профессора сначала отдельными очерками с 1857 г. и, ободренный успехом издания и сочувственным приемом критики, предпринял большое дело: он собрал записи лекций и других слушателей Мейера, привел эти записи в порядок, очистил с редакционной стороны, сделал некоторые дополнения и в 1859 г. выпустил первое издание курса. Им же редактированы и последующие четыре издания (1862, 1863, 1864 и 1873 гг.). А.И. много потрудился и по делу составления судебных уставов, именно – Устава гражданского судопроизводства. Это та работа представителя науки, которая, воплотившись в законе, приписывается официальной коллегии, в среде членов которой имя его мы напрасно стали бы искать.
В 1868 г. А.И. внезапно порывает связь с университетом; он оставляет Петербург, перебирается в Москву и становится в ряды адвокатуры. Тут имя его становится громким: его избирают председателем совета присяжных поверенных (1871–1875), т. е. на должность, которая у нас выпадает на долю людей высоких умственных и нравственных качеств... «Едва ли не все наличные члены сословия, – говорится в адресе, поднесенном А.И. в день сорокалетия его службы, – прямо или косвенно имели А.И. своим наставником».
В 1875 г. А.И. покинул адвокатуру и был, по избранию московского купечества, назначен председателем Московского коммерческого суда. И тут деятельность его была более чем выдающейся. Вот что говорят об этом периоде деятельности А.И. присяжные стряпчие Московского коммерческого суда. «Вступив в должность председателя Московского коммерческого суда с дореформенным строем, Вы со всей присущей Вам энергией стремились к поднятию сего суда на должную высоту и приблизили его к светлому типу судебных учреждений императора Александра II. Самостоятельно, не подчиняясь влияниям, с достойной стойкостью преследовали Вы кривду, волокитство и темноту, внося всюду и свет и правду. Вы привлекли в суд лиц с университетским образованием, подняли материальное положение служащих, ускорили и упростили делопроизводство. Руководствуясь исключительно побуждениями честного служения идее правосудия, вы при этом никогда не стремились к внешней популярности».
В 1896 г. исполнилось 40 лет служебной деятельности А.И. Это дало повод московской адвокатуре выразить своему бывшему сочлену глубокое уважение. Присяжные стряпчие при Московском коммерческом суде собрали капитал на учреждение в Московском университете стипендии имени А.И. В 1898 г. А.И. вышел в отставку и, прежде чем удалиться на покой, пожертвовал совету присяжных поверенных свою прекрасную юридическую библиотеку.
А.И. уехал в Ялту; здесь на Пушкинском бульваре он купил себе домик и поселился в нем; недолго ему пришлось там пожить. Сказавшаяся за последние годы болезнь, удушье, скоро поразила его; в один из припадков, 26 февраля 1900 г., он скончался на руках жены, незаметно для нее. С ним сошел в могилу один из достойнейших учеников Мейера, увековечивший память своего учителя.
А. Гольмстен
РУССКОЕ ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ПОНЯТИЯ
Определение гражданского права
§ 1. Обыкновенно считают гражданское право (jus civile) наукой о правах и обязанностях, определяющих отношения граждан между собой в качестве частных лиц, почему и гражданское право иногда называют также частным правом (jus privatum). Но такое определение недостаточно, и довольствоваться им – значит только обольщать себя пониманием науки, тогда как на самом деле понятие о ней окажется неполным, даже ложным. Спрашивается, какие же это отношения между гражданами, которые рассматривает гражданское право, и все ли отношения между гражданами составляют предмет его? Одно лицо наносит другому обиду: представляется отношение между гражданами, но юридические последствия обиды большей частью определяются не гражданским правом, и даже когда допускается гражданский иск по обиде, она, вместо того, может быть преследуема судом уголовным. Итак, где же черта, отделяющая гражданское право от других частей права? И одни ли отношения между гражданами обнимает гражданское право? Оно рассматривает, например, право собственности, господство лица над вещью: правда, и здесь могут представиться отношения между гражданами, – но господство лица над вещью существует само по себе, независимо от отношений между лицами. Определение науки должно быть выведено из ее содержания и показывать содержание, так как только при знакомстве с содержанием науки можно иметь о ней основательное понятие. Но из общепринятого определения гражданского права не видно его содержания, поэтому следует дать науке другое, более точное. Попытаемся сделать это.
Права существуют для человека, и его природа лежит в основании прав. Природе человека присущи различные потребности и стремление к их удовлетворению. Существуют также вещи, способные удовлетворять потребностям человека. И несомненно, что служение на пользу человека - назначение вещей, ибо один и тот же Промысл, который создал человека с его потребностями, создал и мир вещей. Но употребление вещей предполагает господство над ними, и человек, действительно, стремится к господству над вещами. При сожительстве людей это стремление, эта воля, направленные к господству над вещами, не могут быть беспредельными, как и вообще воля отдельного лица в обществе обусловливается совместным существованием воли других лиц. И, таким образом, в обществе принадлежит человеку лишь известная сфера свободы в распоряжении вещами, но, с другой стороны, при сожительстве людей предметом господства может сделаться и сам человек, или в таком виде, что другой будет господствовать над ним, как над вещью, или только отдельные действия человека будут подлежать господству другого, так что при сожительстве людей понятие о вещи расширяется: оно обнимает не только вещи физические (к которым приравниваются и рабы), но и действия других лиц, служащие заменой физических вещей или орудием к достижению господства над ними. В этом обширном смысле вещь то же, что имущество.
Какая же мера свободы предоставляется лицам, живущим в обществе, на употребление имущества для удовлетворения потребностям? Вот предмет гражданского права. Содержание его, таким образом, с одной стороны, определяется потребностями человека и его стремлением к их удовлетворению, с другой - миром вещей, способных удовлетворять потребностям человека. Справедливо, что в стремлении к удовлетворению своих духовных потребностей человек не останавливается на употреблении вещей, но тем не менее отношение человека к миру вещей именно таково, что он стремится употреблять вещи для удовлетворения своих потребностей. С этим-то стремлением, с этой волей человека только и имеет дело гражданское право: оно не рассматривает пути, которыми идет человек для добывания вещей, не рассматривает, как он потребляет их, – это предмет политической экономии.
Если содержание гражданского права составляют права, определяющие отношения лиц к имуществу, то и науку гражданского права можно определить как науку о юридических имущественных отношениях лиц. Но такое определение будет неточно. Юридические отношения, особенно имущественные, чрезвычайно разнообразны: одно и то же право можно осуществить различным образом, следовательно одно и то же право может породить множество разнообразных отношений, так что науке права нет возможности остановиться на юридических отношениях, а она должна свести их к правам, в которых разнообразные отношения получают единство. Понятие о праве, в смысле субъективном, есть последнее для науки права, далее она не идет: можно еще понятие о праве свести к понятию о человеческой личности; но это уже задача философии права. Сами права на имущество можно назвать имущественными. И, таким образом, науку гражданского права должно считать наукой об имущественных правах[75].
Но в сферу гражданского права обыкновенно вносится также учение об учреждениях союза семейственного: о браке, об отношениях родителей и детей, о союзе родственном и опеке. Это объясняется исторически. Римские юристы всю систему права (jus civile) разделяли на право публичное (jus publicum), частное (jus рrivatum) и священное (jus sacrum) и, считая возможным в определении права останавливаться на понятии об отношениях, отзывались, что частное право – то, которое касается частных отношений. При таком определении в сферу частного права должны были войти, конечно, и учреждения семейственные, так как частные лица состоят также в известных семейственных отношениях. С уничтожением язычества jus sacrum, относившееся к языческому богослужению, было совершенно опущено из системы права и остановились на двучленом делении его на jus publicum и jus рrivatum. С разрушением власти римской на Западе утратило там значение и jus publicum. Но jus рrivatum сохранило силу в новых государствах Западной Европы и получило также название jus civile – название, означавшее прежде всю систему римского права.
А есть ли место учреждениям семейственного союза в гражданском праве, если характеризовать его наукой об имущественных правах? Справедливо, что и в отношениях семейственных есть имущественная сторона; но по существу своему учреждения семейственного союза чужды сфере гражданского права. Так, брак с точки зрения христианской религии представляется учреждением религиозным: условия заключения брака, само совершение его и расторжение определяются постановлениями церкви. Потому и место учению о браке – в системе канонического права. Юридическая сторона отношений между родителями и детьми заключается преимущественно в родительской власти, и следовательно прилично поместить учение о ней в государственном праве. Или, если иметь в виду, что отношения между родителями и детьми – прямое следствие брачного союза, то можно рассматривать их в каноническом праве. Союз родственный прежде всего – учреждение нравственно-религиозное, следовательно и ему место – в системе канонического права. Существо опеки состоит в попечении государства об участи лиц, которые сами не могут заботиться о себе. Государство действует здесь, как и всегда, через присутственные места и должностных лиц: деятельность их не частная: опекун – должностное лицо. Потому и учение об опеке следует отнести к государственному праву.
Имущественные права имеют самостоятельный характер, резко отличающий их от других прав, и, следовательно, должна быть особая самостоятельная наука об имущественных правах, которую мы и называем гражданским правом. Если характеристическая черта всех учреждений семейственного союза чужда сфере гражданского права, то по строгой последовательности должно сказать, что учреждениям этим и не место в системе гражданского права. К нему относится лишь имущественная сторона семейственных отношений; другие же стороны должны быть рассматриваемы только по мере надобности, для уразумения имущественной стороны.
Однако же в нашем курсе придется отступить от строгой последовательности, так как распределение преподавания юридических наук находится в связи с разделениями Свода законов, и в состав преподавания гражданского права положено включать также учение о семейственном союзе.
Достоинство гражданского права как науки
§ 2. В государстве права граждан определяются преимущественно законами; законы же, исходя от общественной власти, подлежат изменениям, уничтожению, в один момент времени представляются такими, в другой – другими. Словом, бренность и шаткость характеризуют положительные законы. Может казаться, что так же непрочна, шатка и наука о правах, что вместе с изменением законов должно измениться и ее содержание; может возникнуть сомнение в достоинстве науки, содержание которой зависит лишь от случая, а не от внутреннего основания. Обращая внимание на другие, например естественные, науки, мы усматриваем, что содержание их неизменно, хотя науки и не остаются неподвижными. Если открыт закон тяготения, то он и останется неотъемлемым достоянием естественных наук; по крайней мере не от личного усмотрения, не от произвола людей зависит поставить на место его другой закон.
Однако различие между наукой гражданского права (и вообще юриспруденцией) и другими науками в этом отношении только кажущееся: в сущности наука гражданского права точно так же чужда произвола, как и всякая другая наука. Справедливо, что содержание гражданского права (как и всякой юридической науки) наполняется преимущественно законами. Но нужно обратить внимание на то, к чему относятся эти законы, что определяется ими. Мы признали, что предмет гражданского права – имущественные права; следовательно положительные гражданские законы определяют имущественный быт в государстве. Но таков ли этот быт, чтобы можно было определять его – сегодня так, завтра иначе, или он следует постоянным правилам? Имущество служит человеку средством для удовлетворения потребностей, потребности же постоянно присущи природе человека и вложены в него Провидением; следовательно и удовлетворение их должно следовать твердым началам.
Примечания:
[73] Санкт-Петербургские ведомости, 1856, № 36.
[74] Григорьев. История С.-Петербургского университета, с. 157-158.
[75] Но понятию о праве соответствует понятие об обязанности. Не лучше ли отдать преимущество этому понятию и к нему сводить юридические отношения? В пользу такой мысли, действительно, говорят некоторые основания: а) Право, находясь в свободном распоряжении субъекта, может быть осуществлено и не осуществлено, тогда как обязанность потому и называется обязанностью, что должна быть исполнена: может казаться, что юридический быт получит более прочное определение, если держаться понятия об обязанности. b) Люди, сознавая свои права, нередко забывают обязанности: это может заставить в юридическом быту держаться понятия об обязанности. с) Юридический закон – лишь проявление закона нравственного в применении к общежитию; в сфере же нравственности нет понятия о праве, а есть только понятие об обязанности: следовательно и в юридическом быту на первом месте должно стать понятие об обязанности, а понятие о праве – на втором. Однако понятие об обязанности подчиняется понятию о праве. В действительности представляется прежде всего человек с его свободной деятельностью, а известный круг, предоставленный этой свободной деятельности, и есть право лица. Понятие об обязанности в юридическом быту заключается лишь в признании права со стороны других лиц, и самая общая обязанность состоит в уважении права. И поэтому нет даже надобности определять науку права наукой о правах и обязанностях: это выражение как бы указывает на два самостоятельных понятия, тогда как понятие об обязанности уже заключается в понятии о праве и лишено самостоятельности.
