Кассо Л.А. Понятие о залоге в современном праве
Более выдержанным, с точки зрения придаточности, является взгляд законодателя 1864 г. на положение третьих владельцев заложенных недвижимостей; он налагает[484] на них лишь одну обязанность, а именно: допущение взыскания со стороны залогодержателя, если они не пожелают удовлетворить его требование против закладчика, тогда как закон 1842 г. говорил об ответственности владельца[485] и о лежащем на нем долге[486].
Приблизительно так же выражается баварский ипотечный закон 1822 г.[487], послуживший вместе с прусским правом главным образцом при реформе залогового права в Саксонии. Разлад, существующий здесь между основным понятием о залоговом праве и явлениями, вызванными книжной регистрацией, подчеркивается в самом законе[488]; баварские юристы тем не менее стараются придать этим явлениям характер исключения, не нарушающего общего правила о параллельности вещного и личного иска при залоге[489]. Нужно заметить, что и в Вюртемберге несмотря на то, что там рецепция римских начал в области залогового права была интенсивнее, чем где-либо, введение гласности законом 1 мая 1825 г.[490] также создало возможность существования залогового права в обеспечение недействительного требования[491].
Обязательность записи и влияние формального ипотечного права на соотношение требования и залога - вот результат влияния прусской системы не только на германские законодательства, но и на объективное право соседних государств. Можно в этом отношении указать между прочим на Ипотечный Устав 1818 г. для Царства Польского, составленный Вычеховским и заменивший действующую там с 1809 г. французскую ипотечную систему[492]. В нем залоговое право, согласно учению Allgemeines Landrecht'a, определяется как придаточное право, но тем не менее для третьих лиц, находящихся in bona fides по отношению к содержанию книги, возможно приобретение ипотеки на недвижимость без подкладки личного обязательства[493].
Уничтожение безмолвных ипотек и необходимость записи имеют главной целью превратить крепостной реестр в полный обзор поземельной задолженности известной территории, так что принцип гласности тесно связан с принципом достоверности. Это значит, другими словами, что для лица, обозревающего крепостные книги, внесенные права считаются соответствующими действительности, а невнесенные - несуществующими. Несмотря на эту, казалось бы, неизбежную, связь между обоими принципами, можно все-таки указать на ганноверский закон 14 декабря 1864 г., установивший обязательность записи[493], но тем не менее не решившийся признать безусловную достоверность внесенных указаний, так что третье лицо, приобретшее залоговое право на основании числящейся в книге статьи, не может по этому закону устранить негласные возражения должника, предъявляемые им на основании отношений к первоначальному[494] залогодержателю. Здесь зависимость залога от требования удержалась согласно римским воззрениям, и в противоположность вышеприведенным законодательствам можно сказать, что материальное право сохранило свое первенство и что формальные моменты отступают на задний план.
Такое же явление встречается в настоящее время у нас в прибалтийском крае, где несмотря на безусловное проведение ипотечной записи с 1889 г.[495] римская придаточность еще подрывает принцип достоверности[496].
Все приведенные уклонения от общего принципа придаточности в только что рассмотренных законодательствах можно считать в сущности явлениями случайными в том смысле, что они не вызваны там желанием создать новый тип залога в виде отвлеченного иска, направленного на удовлетворение из определенной недвижимости, а просто вытекают из характера крепостной регистрации[497]. Нормальным типом ипотеки на недвижимость в этих законодательствах является залоговое право, установляемое кредитором и должником на основании связывающего их личного правоотношения, участь которого отражается впоследствии и на вещном праве; а если в руках третьего лица залоговое право и может очутиться без соответствующего личного требования, то это не потому, что законодатель усматривает в этом отрешении вещного права от первоначального обязательства какое-нибудь принципиальное преимущество, а только потому, что подобное отступление от принципа "NEMO habet ipse quam potest, transferre juris plus" необходимо в интересах достоверности крепостной записи. Но тем не менее в терминологии этих законодательств чувствуется какая-то нерешимость, какое-то колебание во взглядах на сущность и на внутренний характер залогового права. Наряду с романистическими определениями встречаются термины, правильность которых вряд ли можно отстаивать с точки зрения римской догматики. В Саксонии и в Баварии употребляются слова <внесенное требование>[498], <залоговое требование>[499] в смысле залогового права; и из этого можно было бы, пожалуй, вывести, что законодатель в этих государствах как будто признает за вещным правом функцию личного. У pимлян залог давал только право на удовлетворение из продажи заложенной вещи; право же на действие должника было тесно связано с личным требованием. В саксонском[500] и баварском законодательстве, наоборот, ответственности владельца заложенной вещи, о которой была речь выше, соответствует в руках кредитора залоговое право, которое как будто призвано побуждать залогодателя или его преемника к известному действию, т. е. к уплате. При таком построении залоговое право, по-видимому, узурпирует роль личного требования и до известной степени уничтожает его значение[501].
В этих явлениях можно, конечно, усмотреть лишь смутные и нечаянные проблески нового взгляда в области ипотечного права; мекленбургскому же законодательству суждено было выставить его с большей ясностью.
Известно, что в глазах общественного мнения Германии мекленбургское ипотечное законодательство получило во второй половине нашего столетия то значение, которое прусское имело в начале века: оно приобрело репутацию образцового порядка, достойного подражания[502]. Таким же престижем были окружены бременские ипотечные[503] законы, главным образом благодаря залоговым свидетельствам или Handfesten, выдаваемым собственнику для заклада кредитору и представляющим, очевидно, серьезные удобства[504]. Но в Бремене нет принципиального уклонения от учения о придаточности; Handfeste сама по себе не создает залогового права; последнее возникает лишь по приобретении со стороны кредитора определенного требования против залогодателя[505], и Handfeste может переходить к новому кредитору только вместе с этим требованием[506].
Наоборот, нововведение мекленбургского права означает крупный поворот в области теории.
Нас прежде всего поражает пестрота[507] ипотечного законодательства в Мекленбургских Герцогствах, которой впрочем суждено исчезнуть по наступлении будущего столетия. встречаются там особые уставы для отдельных городов и отдельных категорий недвижимостей; но первое место по влиянию на другие кодификации Германии принадлежит, несомненно, ипотечному уставу для вотчин 18 октября 1848 г., получившему силу закона в обоих герцогствах. До него залоговое право помещичьих участков нормировалось положением 12 октября 1819 г., вызванным учреждением дворянского кредитного общества[508]; в нем излагалась система, напоминающая характер ипотеки прусского Landrecht'a в смысле подчинения материального права требованиям крепостной регистрации. Но в этом законе уже проглядывает подчеркивание реального характера вещного обеспечения в роли самоцели. В § 38 этого закона мы читаем: "JEDES Veränderungen vorgehenden diesem mit die auf Rücksicht alle ohne mithin Besitzers, derzeitigen des Person der nicht und an Gute dem gehört Hypothekenbuch eingerichtetes solchermassen". Эта обособленность реального момента получила свое применение лишь в уставе 1848 г. Последний к только что цитированному положению присовокупляет еще следующие слова (§ 16, I): "DEMNACH die des der existent Guts Belastungen dingliche selbständige vielmehr Beantragenden, Eintragung Verhaftung persönliche eine für Sicherheitsrechte blosse keine Eintragungen durch werden". Здесь высказывается в виде принципа то, что по прусскому праву было возможно лишь вследствие недействительности требования или вследствие несвоевременного погашения ипотеки в крепостной книге. Мекленбургский же закон, не отрицая, конечно, допустимости случаев, где ипотека служит известному требованию, успевшему возникнуть до записи, дает тем не менее ясно понять, что подобное соотношение не есть conditio sine qua non для существования залогового права[509]. Последнее предполагает только согласие со стороны собственника на обременение его недвижимости в размере известной суммы и на определенный срок[510]. Это согласие собственника является большей частью результатом договора с кредитором, - мы говорим большей частью потому, что возможна запись на основании одностороннего animus donandi закладчика. Но обмен волеизъявлений неоднократно не оставляет других конкретных следов, кроме самого заклада вещи; обязательство, для которого таким образом устанавливается вещное право, может скрыться в самом залоговом акте, упоминающем только об обременении недвижимости без указания на обязательственное отношение, которым оно было вызвано.
Это исчезновение личного[511] момента большей частью не противоречит интересам жизни, так как займы, обеспеченные вотчинами, имеют свое основание не в кредитоспособности владельца, а почти исключительно в стоимости имения. С теоретической же точки зрения, вряд ли можно говорить здесь о придаточности[512] ввиду того, что возникает одинокое залоговое право, не сопровождающее личного требования. Законодатель в Мекленбурге не запрещает, конечно, удержания личной ответственности по правоотношению, превратившемуся в залоговую сделку, и не препятствует установлению этой ответственности рядом с вещным обеспечением. Но влияние этого личного требования - и моментов, его ограничивающих, - на вещное право крайне незначительно. Во-первых, нужно отметить, что и здесь по переходе залогового права в руки нового залогодержателя должник не имеет против последнего ни одного из возражений, которые он мог бы иметь против первоначального контрагента[512]. Преемник первого залогодержателя считается имеющим право осуществлять ипотечный иск только потому, что ему передана залоговая квитанция или Hypothekenschein[513]. Даже если его преемник вдобавок был еще личным кредитором залогодателя, передача долгового акта здесь, в отличие от прусского права[513], необязательна[514]. Мекленбургская практика даже пришла к результату, что такое непереданное личное требование - в случае приобретения залогового права новым лицом - уничтожается[515] в руках первого кредитора. Как видно, здесь переход вещного права не поставлен в зависимость от приобретения обеспеченного требования. Переход этот до такой степени самостоятелен, что ипотека может по дороге лишиться своего спутника и даже косвенным образом положить конец его существованию. Результат, с точки зрения римского права, на самом деле чудовищный!
Впрочем и в отношениях первоначального залогодержателя к залогодателю личное требование, когда оно устанавливается сторонами, играет весьма скромную роль; целый ряд возражений, могущих принадлежать залогодателю против иска, вытекающего из обязательства, признаются законом неуместными, когда иск возбужден на основании залоговой квитанции. Женщины и несовершеннолетние не могут в таком случае ссылаться на преимущества, возникающие из Senatus Consultum Velleianum и Macedonianum, рецепированных в Мекленбурге[516]. Даже для предъявления exceptio non numeratae pecuniae со стороны закладчика к первоначальному залогодержателю установлен тридцатидневный срок, по пропущении которого не внесенное в книгу возражение не может быть предъявлено, даже когда ответчик в состоянии доказать другим способом факт неполучения упомянутых в закладной денег[517]. Здесь, как и в вышеуказанном случае, когда вообще отсутствует момент личного обязательства, залоговое право выставляется в виде самостоятельного вещного обременения, имеющего свою собственную raison d'être - eine selbständige dingliche Belastung, как выражается закон. Ипотеке вследствие этого приходится играть двойную роль: она, с одной стороны, исполняет обязанность требования и содержит для кредитора право на известное действие владельца заложенного участка[518]; а, с другой стороны, она снабжена атрибутами всякого залогового обеспечения: правом преследования вещи в любых руках и преимущественного удовлетворения при стечении кредиторов[519]. Мы вернемся впоследствии к этому совмещению двух функций современной ипотеки. Здесь покамест достаточно упомянуть только об этом новом явлении в области теории. Понятно, что не догматическое новшество как таковое способствовало популярности мекленбургской ипотечной системы. Привле-кательным в глазах юристов и экономистов остальных частей Германии явилось сходство этой ипотеки с векселем, также призванным заменять другое правоотношение, о котором упоминает только Valutaclausel, и играющим в современном мире роль наиболее распространенной novatio. Ипотека в только что рассмотренном виде, отрешенная от своей causa, казалась в глазах многих более верным способом для привлечения капиталов, чем римское залоговое право, стесненное своей связью с личным требованием. Многие надеялись, что облегчение порядка передачи залогового права и ограждение приобретателя от возражений со стороны должника не могли не придавать поземельному кредиту особую заманчивость, так как держателю ипотеки было сравнительно легко находить удобный сбыт своему праву. Наконец удачным нововведением мекленбургского законодательства[520] показалось также право собственника требовать внесения ипотечной статьи на его имя в определенном денежном размере для свободного распоряжения оной. От собственника зависит уступить потом кому угодно вещное право со старшинством ex tunc или сохранить за собой все выгоды этого обременения после продажи участка другому лицу. Ипотека собственника получила таким образом значительное расширение; в прусском праве разрешалось собственнику пользоваться освободившимся местом в реестре и только приостанавливать действие confusio; в мекленбургском же ему дается возможность таким путем создавать с самого начала ипотечный ранг в пользу еще не известного залогодержателя, а обладание залоговой квитанцией или Hypothekenschein позволяет собственнику удовлетворять в любой момент свои кредитные потребности.
Через несколько лет после издания ипотечного устава для вотчин главнейшие его постановления были распространены на залоговое право городов законом 21 декабря 1857 г.[521], тогда как для сельских участков, не подходящих под понятие о вотчинах, было издано 12 января 1854 г.[522] т. н. Domanial-Hypothekеnordnung, также стоявшее за самостоятельный характер ипотечного права[523].
Но этим не ограничилась область применения новых начал. Эти особенности, считавшиеся преимуществом, обратили на себя всеобщее внимание в Германии, может быть, главным образом благодаря удовлетворительному состоянию сельского хозяйства в Мекленбурге, которое многие были расположены приписывать удачной нормировке поземельного кредита, хотя весьма правдоподобно, что причины, вызвавшие эту удовлетворительность, были более глубокие. Как бы то ни было в Пруссии со второй половины пятидесятых годов мы уже встречаемся с движением в пользу коренного пересмотра ипотечного законодательства и подражания мекленбургскому праву[524]. Инициатива исходила из палаты господ, ближе стоящей к нуждам сельского хозяйства, чем другое какое-либо государственное учреждение. Она в 1857 г. высказала желание, чтобы ипотечное обременение могло являться результатом простого соглашения заинтересованных сторон с устранением сложной проверки causa debendi, которая предписывалась прусским правом[525]. Нужно к этому прибавить, что сложность залогового процесса была до такой степени значительна, что, по словам прусских авторов[526], было легче для кредиторов добиться личного задержания, чем удовлетворения по взысканию с заложенной вещи.
Главным затруднением при осуществлении ипотечного права, приобретенного залогодержателем от первого кредитора, являлась возможность предъявления возражений во стороны ответчика - возражений, не внесенных в книгу, но будто бы известных цессионарию в момент приобретения требования. Ответ истца на подобные возражения и установление его bona fides отнимали, конечно, много времени и затрудняли осуществление кредиторских прав, так что все это вместе взятое не способствовало популярности ипотечных помещений капиталов, тем более, что постоянно увеличивающееся число новых промышленных и торговых предприятий во второй половине нынешнего века отвлекало свободные деньги в другие стороны[527]. Эти соображения излагаются в мотивах прусской ипотечной комиссии, учрежденной в 1869 г. вследствие вышеупомянутого постановления палаты господ 1857 г. Но члены этой комиссии руководствовались не исключительно практическими соображениями; они, как видно, считали себя также призванными к разъяснению теоретических затруднений и находились вдобавок под очевидным впечатлением вышеприведенной статьи Meibom'a, появившейся в 1860 г., где автор старался выставить необходимость единственного типа вещного обременения, под который могли бы быть подведены все сделки реального кредита, и предлагал назвать его Realschuld[528]. Следы этой новой терминологии встречаются именно в проекте, оконченном комиссией в 1864 г.[529] Составители его не говорят уже о Pfandrecht или Hypothek[530], а устанавливают рядом с понятием о праве собственности категорию
Примечания:
[484] § 430.
Der Beklagte kann die Pfandklage abwenden, wenn er dem hypothekarischen
Gläubiger volle Befriedigung wegen der Forderung leistet, für welche
das Pfand haftet.
[485] § 87.
Der dritte Besitzer eines Grundstücks ... ist gehalten entweder die
Schulden zu bezahlen ...
[486] § 88.
Die Haftung des redlichen dritten
Besitzers für die Schulden des Grundstücks ...
[487] Hypothekengesetz
f. das Königreich Bayern 1 июня 1822 г. (изд. Gütl. München,
1896), § 56: Die Haftung des
dritten redlichen Besitzers erstreckt sich nicht weiter als das Gut ...
[488] L. c., §
2: Von der Richtigkeit und Dauer der Forderung hängen auch die Wirkungen
der Hypothek ab, vorbehaltlich dessen, was wegen Oeffentlichkeit des
Hypothekenbuches unten bestimmt ist. Ср. § 25, 26, 57. - Ср. Dernburg. Krit.
Vierteljahrschrift XXI, стр. 22.
[489] Ср. Gönner. Commentar
über das Hypothekengesetz f. d. Königreich Bayern, стр. 112
сл.; Roth.
Bayerisches Civilrecht II, § 184 и отчасти также Regelsberger. Bayerisches
Hypothekenrecht, стр. 176 и 169.
[490] Ср. Fecht. Gesetze und
Verordnungen über württemb. Pfandrecht. Stuttgardt, 1879.
[491] § 88.
Gegen einen Dritten hingegen, welcher die eingetragene Forderung durch
lästigen Rechtstitel und im guten Glauben erworben hat ... können von
dem Schuldner Einreden wider die ursprüngliche Richtigkeit der Forderung,
sowie später entstandene Einreden ... nur dann geltend gemacht werden,
wenn solche in dem Unterpfandsbuche zur Zeit des Eintrags der Erwerbung
vorgemerkt worden sind ... Впрочем придаточности, высказанной в
определении § 1, вполне соответствуют предписания § 210-214,
216, требующих проверку уничтожения обязательства для погашения ипотеки в
книге. Ср. Römer. Das württembergische Unterpfandsrecht, стр. 251.
[492] Ср. Дуткевич. Польское
ипотечное право, стр. XVII сл.
[493] § 24.
Das Alter einer Hypothek bestimmt sich, ohne Rücksicht auf die Zeit der
Entstehung der Forderung, durch die Zeit der Eintragung.
[493] § 24.
Das Alter einer Hypothek bestimmt sich, ohne Rücksicht auf die Zeit der
Entstehung der Forderung, durch die Zeit der Eintragung.
[494] Ср. v. Bar. Das Hannoversche Hypothekenrecht,
стр. 53.
[495] Статьи Свода гражд.
узаконений губерний прибалтийских, касающиеся залогового права, нуждаются в
настоящее время в пересмотре, хотя бы и с чисто формальной стороны. До реформы
1889 г. ст. 1335-1449 имели целью нормировать обыкновенное - в сущности
римское - залоговое право, по отношению к которому ручной заклад
(1469-1497) и публичная ипотека (1569-1603) являлись только двумя подвидами со
своими особенностями. В настоящее же время вследствие § 1 Измен. в Закон. об
ипот. 9 июня 1889 г. эти два подвида исчерпывают круг возможных форм вещного
обеспечения, так как ручной заклад делался единственной формой залога на
движимость, а публичная ипотека - единственным видом залогового права на
недвижимость. Тем не менее остались в Своде неизменными статьи общего
содержания, имевшие в виду (ныне уничтоженный) безгласный залог; так например,
ст. 1414, хотя и говорит, что <каждое
закладное право само собою прекращается с погашением обязательства, которому
оно служит обеспечением...>, но ввиду ст. 1598 эти слова могут в крайнем случае
быть отнесены только к ручному закладу. Следует при этом указать на то, что
Продолжение к Своду 1890 г., вызванное изменениями в области материального
права, составлено если не небрежно, то по крайней мере поспешно. Рядом с новой
редакцией ст. 1393 (<добровольное закладное право на недвижимость может быть
установлено только посредством внесения в подлежащие публичные книги>) осталась
прежняя ст. 3004, которая между прочим говорит: <при установлении закладного права на недвижимость в Лифляндии
и Эстляндии (кроме Ревеля) корроборация или ингроссация не требуются
безусловно> - что, несомненно, недопустимо ввиду § 1 вышеуказанного закона 1889
г.
[496] Общий принцип,
высказанный ст. 3016, остался в силе: <внутренних
недостатков сделки корроборация не устраняет, а акт, недействительный по своему
содержанию, не приобретает через нее никакой силы>. Недостатки по отношению к
праву собственности могут быть устранены посредством <прокламы> (3019) и в силу
срочного года (3018). Но действительность залогового права, поставленная в
зависимость от существования требования (1339), не может быть спасена ни
<прокламой>, которая не имеет значения для отношений контрагентов между собой,
ни срочным годом, по истечении которого стороны все-таки могут еще заключить pactum de non petendo, разрывающее также вещное обеспечение.
Таким образом, в настоящее время в остзейском крае возможно для debitor cessus предъявление всех возражений против
цессионария, приобретшего на основании книги вместе с залогом (3476)
требование, оказавшееся впоследствии недействительным или отсроченным (1340).
Этим значительно умаляется роль крепостных книг как обзора ипотечных правоотношений.
В защиту достоверности реестра выступает одна статья 1598, основанная на
прежних узаконениях, имевших в виду дореформенные публичные ипотеки. Более стройную
в сравнении с нынешним положением картину представлял проект, составленный Бунге в 1864 г. (Entwurf
einer Grund- und Hypothekenordnung für Liv-, Est- und Gurland),
благодаря § 16.
[497] Ср. Regelsberger. Bayerisches
Hypothekenrecht, стр. 140.
[498]
[499]
[500] Терминология саксонского уложения имела несомненное влияние на редакцию статей
остзейского Свода; ст. 1578 последнего говорит об
[501] К такой конструкции был
уже склонен Schmidt. Grundsätze des gemeinen und preussischen Pfandrechts (1840),
стp. 4, но он для прусского права тем не менее не
решался отрицать подчинение залога требованию, стр. 135 сл.
[502] См. Stobbe. Deutsches
Privatrecht II (3-е
изд.), § 147.
[503] См. Mascher. Das deutsche
Grundbuch- und Hypothekenwesen, стр. 380 сл., 396 сл.
[504] Ср. Heineken. Bremische
Einrichtungen zur Beförderung de Credits в Archiv
f. civ. Praxis. Т. XXII, стр. 87 сл.
[505] Erbe-
und Handfesten-Ordnyng der freien Hansestadt Bremen, 30 июля 1860 г., §
113: Wird einem Gläubiger zur Sicherheit seiner Forderung eine Handfeste ... eingehändigt.
- Ср., кроме того, Post. Entwur eines gem. deutschen und hansestadt-bremischen Privatrechts
III, стр. 113.
[506] Зак. 30 июля 1860 г., §
119: Der Inhaber einer Handfeste kann dieselbe auch bis zu dem
Betrage, wofür sie ihm versetzt ist, an Andere weiter verpfänden,
dies jedoch nur zugleich mit der Forderung selbst, wofür ihm die Handfeste
haftet. - В Любеке новая Hypotheken-Ordnung 11 мая
1880 г. не изменила прежнего характера залогового права. См. § 14 названного закона
(и по этому поводу ср. еще Duhn. Deutschrechtlice Arbeiten, стр. 97 сл.). Как на нововведение
можно однако указать на § 41, допускающий ипотеку собственника.
[507] Наглядную картину этой
пестроты дает Stobbe. Deutsches Privatrecht II, I в таблицах на стр. 136 сл.
[508] Meibom. Mecklenburgisches
Hypothekenrecht, стр. 14.
[509] Закон 18 окт. 1848 г., ст. 16, II. Der Antrag auf Eintragung ist
durch eine solche persönliche Verhaftung nicht nothwendig bedingt,
vielmehr solcherhalb Alles einer Vereinbarung der Betheiligten überlassen.
Ср. Meibom. Mecklenb. Hypothekenrecht, § 13.
[510] Требуется только изъявление,
чтобы обременение носило ипотечный характер. § 12: Jede
Eintragung erfordert ein das rechtliche Verhältniss der zu intabulirenden
Belastung des Guts angebende Urkunde. Es muss die Eintragung enthalten: a) den
Betrag des eingetragenen Rechts in einer bestimmten Kapitalsumme; b) den Tag
der Eintragung; c) den Namen dessen, auf welchen sie erfolgt; d) die
Zeitbestimmungen oder Bedingung; e) den Zinsenfuss.
[511] Личную ответственность
закладчика составители проекта хотели первоначально поставить в зависимость от
обладания вещью с тем, чтобы она ipso jure прекращалась
по переходе участка в другие руки. Ср. Tschierpe. Erörterungen, стр. 101.
Но при окончательной редакции закона эта мысль была оставлена и получился ныне
действующий § 16, III: Ein späterer Eigenthümer des Guts ist als solcher
für seine Person nicht verhaftet. Но прежний собственник остается
лично ответственным, если между ним и залогодержателем существует
обязательственное правоотношение.
[512] § 27, I: Wider einen neuen Inhaber, der sich als
solcher rechtsgehörig legitimirt und sich im Besitze des
Hypothekenscheines befindet ... stehen dem Schuldner überall keine
Einwendungen gegen den ursprünglichen Rechtsbestand der eingetragenen
Forderung zu, und sind zu Gunsten derselben alle
... Einreden ausgeschlossen.
[512] § 27, I: Wider einen neuen Inhaber, der sich als
solcher rechtsgehörig legitimirt und sich im Besitze des
Hypothekenscheines befindet ... stehen dem Schuldner überall keine
Einwendungen gegen den ursprünglichen Rechtsbestand der eingetragenen
Forderung zu, und sind zu Gunsten derselben alle
... Einreden ausgeschlossen.
[513] Ср. Landrecht
I, 20, § 359-397 и I, 20, § 512; I, 11, § 393.
[513] Ср. Landrecht
I, 20, § 359-397 и I, 20, § 512; I, 11, § 393.
[514] См. § 26, IV, § 27, 18.
Зак. 1848 г. Ср. у Tschierpe, l. c., V. 4, 13. Формуляр передаточного акта:
[515] См. решение, приведенное
у Stobbe.
Deutsches Privatrecht, § 151, прим. 3.
[516] § 29, IV
и V.
[517] § 29.
[518] Ср. по этому поводу Meibom.
Mecklenb. Hypothekenrecht, § 5.
[519] См. Buchka. Die Hypothek des
Eigenthümers, стр. 80 сл.
[520] Закон 1848 г., § 16, IV.
[521] Ср. § 19 и 38 т.н. Revid. Stadtbuchordnung, заменившей закон 21 дек. 1829 г.
Впрочем закон не распространился на Висмар, имевший свой собственный ипотечный
устав. Ср. Stobbe, II (1896), стр. 136.
[522] См. Regierungsblatt
f. d. Grossherzogthum Schwerin, 1854, № 2.
[523] В этом законе хотя и нет
теоретических определений вроде § 16 Rittersch. Hyp.-Ordnung
1848 г., но тем не менее отсутствует момент придаточности. В пользу последнего
не говорят § 11, п. 1 закона и § 18 инструкции, на
которые ошибочно ссылается Meibom. Mecklenburgisches Hypothekenrecht, стр. 104, 125, так как в
этих статьях слово
[524] Dernburg-Hinrichs. Das
preuss. Hypothekenrecht, стр. 55.
[525] Förster. Preussisches
Grundbuchrecht, стр. 10 сл.
[526] О значении, которое
имели в этом направлении зак. 4 марта 1834 г. и конкурсный устав 8 мая 1855 г., см. Dernburg-Hinrichs, l. c., стр. 50.
[527] Ср. по этому поводу Achilles. Die
preussischen Gesetze über Grundeigenthum und Hypothekenrecht vom 5 Mai
1872, стр. 8 сл.
[528] Jahrbuch
des gem. deutschen Rechts, IV, стр. 510.
[529] Entwurf
eines Gesetzes über das Hypothekenwesen und einer Hypothekenordnung
für Preussen. Nebst Motiven. Redigirt im Justizministerium. Berlin, 1864.
[530] Уже в 1836 г. v. d. Hagen. Hypothek des
Eigenthümers, стр. 275 указывал на недостаточность прежней
терминологии вследствие особенностей залогового права и предсказывал необходимость
нового наименования.
[531] § 23. Die
Eintragung einer Forderung begründet eine selbständige Realobligation
dergestalt, dass das Grundstück ... für die eingetragenen
Kapitalsposten nebst vorbedungenen Zinsen ... verhaftet ist. Ср. § 27,
28.
[532] Ср. стр. 52 сл.
[533] § 23.
Die Realobligation ist nicht an die Existenz und Rechtsgültigkeit, sowie
den Fortbestand des zu Grunde liegenden persönlichen Anspruchs gebunden,
der ihr zu Grunde liegende Rechtsgrund - der Titel des persönlichen
Anspruchs - berührt vielmehr das dingliche Recht nur in so weit, dass
Einwendungen gegen den ursprünglichen Gläubiger und dessen Cessionar
im bösen Glauben gegenüber daraus hergeleitet werden dürfen.
