Кассо Л.А. Понятие о залоге в современном праве
Этим только что указанным видам залогового обеспечения нужно противопоставить случаи, где долговая операция носит смешанный характер, где банком открывается кредит определенному лицу на основании его общего имущественного положения и общей кредитоспособности, но вдобавок принимается как обеспечение известного размера кредита определенная недвижимость в залог[1277]. По уставам этих банков такой залог не суживает права взыскания кредитора, который может искать удовлетворения и из остального имущества должника[1278]. В обществах взаимного кредита сопоставление вещной гарантии с обыкновенным личным кредитом выражается в выдаваемом должником соло-векселе, сила которого здесь осуществляется на общих основаниях, вполне независимо от установленной Sicherungshypothek; а в некоторых из этих обществ личная ответственность поставлена просто в зависимость от соглашения сторон[1279].
Нужно еще по поводу этой чисто обеспечительной ипотеки заметить, что она допускает в большем размере, чем наша закладная (и даже чем залог в земельных банках), воздействие обязательственного момента на вещное обеспечение: в рамках открытого кредита заключаются многочисленные и разнообразные банковые операции, из которых возникают возражения и ограничения, могущие отразиться и на осуществимости залогового взыскания.
Если мы теперь перейдем к закладу движимости, то и там найдутся сделки чисто реального характера, где ссуда выдается ввиду представленного обеспечения и независимо от общей благонадежности должника. Такой характер носят займы, заключаемые в ссудных кассах[1280], в городских ломбардах[1281], займы под обеспечение хлеба, сложенного на железных дорогах[1282]. Во всех этих случаях установлена для залогодержателя обязанность продажи заклада в случае просрочки, но нет при этом упоминания о личной ответственности должника в случае недостаточности или нечаянной пропажи заклада.
Такая добавочная ответственность остальным имуществом встречается, однако, по залогу вещей, сложенных на товарных складах. Но несомненно, что помещение обратного иска приобретателя варранта в законе 1888 г.[1283] должно быть объяснено влиянием австрийского и французского права; в уставах раньше возникших обществ для хранения товара мы не встречаем личной ответственности в случае недостаточности заложенных предметов[1284].
Такую же разницу можно отметить между уставами первых общественных городских банков и ныне действующим Положением: в первых заем под обеспечение движимости не создавал личной ответственности заемщика[1285], тогда как ныне городской банк может в случае неудовлетворения из продажи товара или процентной бумаги обратить иск и на остальное имущество закладодателя[1286].
Можно отметить еще на другом примере романизацию залоговой ответственности в нашей жизни. В 1849 г.[1287] последовало признание законодателем обычая, установившегося на петербургской бирже, в силу которого должник, заложивший акции, подвергался добавочному взысканию, если продажа бумаг не удовлетворяла кредитора и в силу которого закладодатель не мог освободиться от этой ответственности отказом от данного имущества. Это новое положение, отменяющее постановление Устава о банкротах, было впоследствии[1288] распространено[1289] на всю Россию, так что мы имеем здесь отрадный пример кодификации обычая - нечто вроде зачатка официальной редакции кутюма!
Только что отмеченный дуализм между сделками чисто реального характера и другими операциями, в которых обнаруживается лично-вещный момент, хорошо иллюстрируется двумя институтами, возникшими сравнительно недавно в связи с теми мерами, которые принимает правительство для борьбы с настоящим сельскохозяйственным кризисом, а именно: залог по т. н. мелиоративному кредиту[1290] и залог для обеспечения кредита, открываемого Государственным Банком по соло-векселям.
В первом случае ссуда имеет в виду улучшение основного капитала и выдается под обеспечение недвижимостей, которые по своей ценности и помимо будущих улучшений являются достаточной гарантией для ссудодателя: залог этот носит, таким образом, характер, тождественный с обременениями в земельном банке, без личной ответственности должника[1291].
Наоборот, кредит по соло-векселю был приравнен по крайней мере первоначально к значению кредита, открываемого Государственным Банком под векселя с двумя подписями[1292]. Он должен был иметь вследствие этого характер обыкновенного вексельного обязательства лишь с придаточным вещным обеспечением. Здесь ссуда выдается для расширения не основного, а оборотного капитала: имеется в виду кредитная благонадежность[1293] данного лица и вследствие этого предполагаемое расширение всего хозяйства. Банку дается общее право взыскания рядом с гарантией, вытекающей из представленного в залог имения. Первые узаконения[1294] в этой области придерживались среднего направления, придавая этому кредиту присущий ему смешанный характер. Но в новом уставе Государственного Банка заметно как будто подчеркивание реального момента обеспечения: размер ссуды определяется не только стоимостью наличных оборотных средств, но и стоимостью имения[1295]: а так как оценка последнего, несомненно, легче производится, то этим создается нечто вроде поземельного долга. Кроме того, неясной представляется нормировка прав взысканий: устав говорит, что Банку принадлежит или иск по векселю, или залоговое производство; и из редакции закона как будто вытекает, что раз Банк выбрал второй путь, первый для него закрыт[1296]. Наконец в новейших правилах 1897 г.[1297] разрешается переход кредита на сингулярного преемника, который приобретает обеспечительное имущество[1298]. Это, конечно, мало гармонирует с понятием о кредите, основанном на личных качествах и хозяйственных способностях заемщика[1299]. Неудивительно потому, что в обществе начинает укореняться взгляд на кредит по соло-векселю как на вторую закладную в кредитном установлении[1300], к которой владельцы прибегают после предварительной ипотеки в земельном банке.
Глава VIII. Русская ипотека в проекте вотчинного устава 1892 г.
Из изложенного в предыдущей главе явствует, что для теоретика в настоящее время затруднительно определить окончательно характерные черты нашего залогового права, хотя в нем можно отметить отражение некоторых из тех моментов, на которые было указано при рассмотрении западного права. Но для практического применения залога результаты развития, имевшего место у нас до настоящего времени, несомненно, более осязаемы. В течение прошлого и нынешнего веков выработались у нас два вида залоговой ответственности применительно к тем случаям, где обременение играет роль полного эквивалента за занятые деньги, и применительно к тем явлениям, где вещная гарантия покрывает только ту часть вреда, который может наступить от неисполнения какого-нибудь обязательства. Параллельно с выделением этих двух типов залогового обременения обнаруживается постепенное расширение права распоряжения залогодателя, насколько деятельность его не противоречит цели залога[1301]. Для завершения этого исторического процесса было бы достаточно со стороны нашего законодательства постановить, что вообще запрещение, когда оно имеет только целью удержать определенную стоимость вещи, не должно служить препятствием к отчуждению; тем самым был бы создан абсолютный характер для залогового права в силу судебного решения; и достаточно было бы признать за взысканием на основании ареста или запрещения право на преимущественное удовлетворение, чтобы иметь залог в полном смысле слова[1302]. С другой стороны, легко было бы создать законодательным путем внешние условия для передачи залогового права, облеченного либо в форму закладного, либо в форму залогового свидетельства, и получить таким образом все те выгоды, которые принято связывать с обращаемостью ипотек. Несколько постановлений в этой области приурочили бы действующее ныне право к выясненным жизнью потребностям.
При этом нужно иметь в виду, что наше право всегда знало публичность в смысле установления внешних признаков залога в интересах третьих лиц и что, кроме того, в настоящее время закон 1889 г.[1303] восстановил начало специальности, сильно пострадавшее в течение нынешнего века вследствие распространительного толкования ст. 1062 Х т. ч. 2[1304], благодаря которому учащалось на практике применение общих запрещений на все имущество ответчика. Тот же закон сосредоточил все запрещения в крепостном реестре, что значительно облегчает должностному лицу обозрение всех ограничений, лежащих на данному участке, и если бы пользование этим реестром было бы разрешено и частным лицам, у нас бы eo ipso основалась бы публичность в смысле общедоступности поземельных сведений. Остался бы тогда один только важный пробел в действующем праве, а именно: отсутствие безусловного значения этих сведений. У нас в настоящее время правительственный орган не гарантирует того, что содержание книги соответствует действительности и в случае разногласия между формальным и материальным правом приобретение правомочия на основании оказавшегося неправильным сведения не может считаться бесповоротным[1305]. Во всяком случае наша практика[1306] отстаивает до сих пор эту точку зрения, отдавая преимущество материальному праву, хотя в своде наших гражданских законов встречаются статьи, как будто признающие достоверность крепостной записи[1307].
В истории наших кодификационных работ в этой области встречаются два проекта ипотечной реформы, усвоившие книгам принцип достоверности. Это проект графа Блудова 1859 г.[1308] и проект Министерства юстиции 1874 г.[1309] Оба они скорее имеют значение, которое в германском законодательстве присвоено т. н. Grundbuchordnungen: они нормируют преимущественно самую регистрацию прав на недвижимости и в области материального права стараются удержать действовавший тогда порядок и ограничиваются лишь необходимыми переменами[1310]. Несколько шире характер изложения в проекте 1892 г. - по крайней мере относительно залога. Работа эта вызвана Высочайше утвержденным мнением Государственного Совета 19 мая 1881 г.[1311], в силу которого результаты, достигнутые проектом 1874 г., были облечены в форму особых правил, изданных в связи с этим мнением Государственного Совета и призванных служить руководством при дальнейших работах в этой области[1312]. Рассмотрение проектов положения об укреплении права на недвижимость и правил об устройстве крепостных учреждений должно было быть поручено комиссии, состоящей из членов Государственного Совета[1313]. Но в 1882 г. предварительная редакция проектов была поручена комиссии, работающей над составлением проекта гражданского уложения[1314], и этим последним фактом, по всему вероятию, объясняется более значительное место, отведенное материальному залоговому праву в проекте, изданном в 1892 г. под названием вотчинного устава[1315]. Кроме общих начал публичности и достоверности для всех правомочий, связанных с определенной недвижимостью, кроме подробного ученья о порядке приобретения и прекращения этих прав[1316], мы находим в отделе о залоге определение этого института[1317], основания для его приобретения[1318], изложение объема правомочий залогодержателя[1319], особенности, вызванные стечением нескольких залогодержателей[1320] и наконец описание характера залогового взыскания с недвижимостей. Очевидно, что все эти статьи вотчинного устава должны вступить в силу после замены 1 ч. Х т. новым Уложением, а то было бы весьма затруднительно установить связь между этим уставом и им не отмененными постановлениями действующего материального права[1321]. В таком случае, судя по ходу работ до настоящего времени, нельзя ожидать введения реформы ипотечного дела в непосредственном будущем - что, впрочем, не противоречит п. IV мнения Государственного Совета 19 мая 1881 г.[1322]
Новый проект содержит и новую терминологию. Слово <вотчинный>, которым он озаглавлен, применяется ко всем правам, установляемым на недвижимости, к книгам, где эти права регистрируются, и наконец к учреждениям, заведующим этой регистрацией. Такое наименование вызывает воспоминания об учреждении (Вотчинной Коллегии) с аналогичными функциями: впоследствии же в Своде Законов[1323] оно применяется к вещным искам вообще в противоположность личным. Но в новейшей литературе слово <вотчинный> опять получило более тесный смысл - для характеристики всех правоотношений и явлений, вытекающих из имущественной роли недвижимости, и законодатель в 1889 г. санкционировал эту терминологию[1324]. Остается только пожелать, чтобы благодаря новому уставу и на обыденном языке укоренилась новая терминология, соединяющая все виды недвижимостей под названием вотчины: тогда и огородник явится в глазах своих соседей <вотчинником>, и лицо, отдающее деньги взаймы под обеспечение торговых бань или извощичьих дворов, будет считать себя <вотчинным кредитором>[1325]. Но еще более затруднительным будет формальное сведение всех существующих у нас поземельных правоотношений к определенным типам, выставляемым вотчинным уставом. Стоит только раскрыть первый том Сборника Гожева и Цветкова, чтобы наглядно убедиться в пестроте современных прав на недвижимость. Там перед глазами читателя мелькают постановления о землевладении крестьян, колонистов, о поземельном устройстве казачьих войск, о землевладении резешей, об имуществе кочевых инородцев, о чиншевом владении и т. д. Нелегко будет по введении предлагаемой проектом системы в пределах известной территории[1326] составлять второй отдел вотчинной книги[1327] и разграничить вносимые туда статьи о праве собственности от статей третьего отдела, где содержатся ограничения этого правомочия[1328]. Наша поземельная жизнь изобилует явлениями, напоминающими в известном отношении средние века: бывают случаи, когда и у нас скрещиваются на участке правомочия двух лиц, среди которых нелегко выделить понятие о собственности и понятие о jus in re aliena. Тогда возникнут затруднения, о которых составители проекта, к сожалению, умалчивают. Вопрос этот, впрочем, выходит из-за пределов настоящего очерка и должен быть отнесен к науке гражданской политики. Последняя также должна рассмотреть спор о соотношении вотчинной регистрации и положения межевого дела в России[1329]. По этому поводу уже высказались в литературе два противоположных мнения: одни[1330] становятся на точку зрения составителей устава[1331] и отстаивают возможность немедленного введения вотчинного устава независимо от упорядочения межевания, так как вотчинные книги призваны гарантировать только наличность известного права[1332], а не территориальный его объем; другие[1333], наоборот, находят, что юридическое определение вотчинных прав потеряет бóльшую часть своего значения, если местоположение объекта права в пространстве не будет точно установлено. Одни и другие писатели ссылаются на пример западных государств, то подчеркивая строгую индивидуализацию участков, к которой стремится современная жизнь, то, наоборот, указывая на неизбежные разногласия между действительными границами участка и его описанием в вотчинной книге. Даже науке гражданской политики будет трудно дать здесь абсолютно правильный ответ. Все зависит в сущности от объема этих разногласий и размера уклонений формальной записи от настоящего облика участка. Несомненно, например, что при нашей чересполосице почти невозможно будет придать первому отделу[1334] вотчинной книги присвоенную ему роль описательного момента, а эта неопределенность отразится, несомненно, на значении остальных статей. И в результате может оказаться, что открытие вотчинной книги для данного участка обострит только межевые споры без наличности средств для удовлетворительного их решения.
Но опять-таки проект рассматривается здесь лишь с точки зрения залогового права, которое, впрочем, им нормируется только по отношению к недвижимости, как это вытекает уже из самого заглавия устава. В нем мы находим тем не менее одно постановление об обременении движимого имущества: в связи с определением объема залогового права на недвижимый участок устав постановляет, что оно распространяется также на отдельные плоды и на принадлежности имения[1335]. Это положение интересно уже потому, что оно свидетельствует о необходимости ипотеки движимости и о невозможности провести безусловность ручного заклада[1336]. Но в вотчинном уставе данное положение создает в высшей степени любопытное явление: плоды и принадлежности подлежат, как видно, залоговому праву только пока они находятся на заложенной земле. Но и тут залогодержатель стеснен в своем взыскании: он должен допустить конкуренцию личных кредиторов и ограничиться соразмерной долей из вырученной продажей суммы[1337]. В сущности залогодержатель достиг бы тех же результатов с помощью личного требования. Не совсем ясно, почему составители снабдили его по отношению к этим движимым вещам именно залоговым правом, раз они предварительно выкинули из его правомочий droit de suite и droit de préférence. Что же остается от понятия о залоге?
Примечания:
[1277] См., например, Устав
кредитных товариществ, ст. 37.
[1278] См. Уст. Харьковского
Общества взаимного кредита 21 апр. 1881 г. (С. У. Р. 1881 г., ст. 394), § 10,
§ 14, п. 2 и § 22; Уст. Одесского Общества взаимного кредита 28 ноября 1867 г.
(45219) § 3, 19 и 32; ср. по этому поводу Сенат 1878 г., № 18 и по поводу
Саратовского Общества взаимного кредита решение 1879 г., № 143.
[1279] Устав Киевского
Коммерческого Банка 18 июля 1868 г. (45999), ст. 33.
[1280] Зак. 24 апр. 1879 г.
(59458), ст. 10, 11.
[1281] Устав Одесского ломбарда
1871 г. (49734), ст. 55; Устав Киевского Частного ломбарда (С. У. и Р.
1885 г., ст. 383), § 54 и 61; Московского ломбарда (С. У. и Р. 1884 г., ст.
401), § 54 и 61. - Устав товарищества для заклада движимого имущества 4
июня 1868 г. (46074), ст. 37, 41: Устав Московского товарищества для ссуд под
заклад движимого иму-щества 28 мая 1869 г. (47142), ст. 43.
[1282] Правила о производстве
Государственным Банком при посредстве железных дорог выдачи ссуд под залог
хлебных грузов 14 июня 1888 г. (5348), ст. 10, 11.
[1283] Закон 30 марта 1888 г.
(5099) о товарных складах, ст. 39.
[1284] См. ст. 37 уставов,
помещенных в П. С. З. под № 49887, 49888, 49958.
[1285] См., например, Устав
банка в Пензе 1844 г. (18311), ст. 107; в Зарайске 1847 г. (20837),
ст. 95; в Ростове 1874 г. (21027), ст. 68; в Коломне 1847 г. (21067), ст.
94; в Архангельске 1847 г. (21622), ст. 102.
[1286] См. Положение 1862 г.
(37950), ст. 75, 91, 107, 116.
[1287] Высочайше утвержденное
мнение Госуд. Совета 14 июня 1848 г. (22363).
[1288] Закон 1861 г. (36556).
[1289] Сенат в решении 1889 г.
№ 2 придает этому положению значение общего закона и для кредитных
установлений.
[1290] Высочайше утвержденное
мнение Госуд. Совета 6 мая 1896 г. (С.У. и Р. № 78) о ссудах на
сельскохозяйственные улучшения.
[1291] Ст. 15, 21, 26.
[1292] См. зак. 28 мая 1883 г.
(1605) и 24 января 1884 г. (1980). Второй имел целью нормировать обеспечение
кредита посредством недвижимости, уже заложенной, и установил правила о вторых
залоговых свидетельствах, которые потом перешли в закон 1892 г.
[1293] Циркуляр Госуд. Банка
1884 г., № 83077.
[1294] См. прим. 3.
[1295] Ст. 100.
[1296] Ст. 106.
[1297] Правила для выдачи
учреждениями Госуд. Банка ссуд под соло-векселя на снабжение хозяйства
оборотными средствами от 19 июля 1897 г.
[1298] Правила, ст. 54.
[1299] Но нужно отметить, что
Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета 11 мая 1898 г.
(Собр. Узак. и Распор., № 68) - о разрешении акционерным банкам ... выдавать
ссуды под соло-векселя, обеспеченные имениями, - в ст. 11 установил параллельность
личного и вещного исков залогодержателя.
[1300] Тем более, что ст. 48
Правил дает возможность значительно смягчать предполагаемую краткосрочность
этого кредита.
[1301] Уставы банков, разрешающие
продажу залога, оговаривают себе право воспрещать сделки, обесценивающие
заложенную недвижимость. Ср., например, Уст. С.-Пб. гор. кред. общества, ст.
75.
[1302] Так, например, проект уложения 1814 г., ч. III,
разд. XI, § 318. <В случае двух
запрещений по судебному приговору разных присутственных мест, на одно имение
налагаемых, преимущество отдается тому, которое прежде состоялось.>
[1303] 26 июня 1889 г. (6131) I, ст. 1 и 5.
[1304] По изд. 1768 г.
[1305] См. в Стенографическом отчете общих собраний пер-вого
съезда представителей российских зем. банков 1874 г. (стр. 175) ходатайство в смысле установления у нас
достоверности реестра.
[1306] Ср. Сенат 1888 г., № 62.
[1307] Ст. 614 и 635 1 ч. Х т. как будто указывают на действительность залога,
установленного не собственником. Но Сенат 1887 г., № 34 объяснил, что эти
статьи относятся к случаю, когда собственник предпочитает не оспаривать
действительность залога, а взыскивать обременяющую имение сумму с бывшего
владельца, заложившего его.
[1308] Проект положения об обеспечении договоров и обязательств ипотечным
порядком, внесенный графом Блудовым
в Госуд. Совет в марте 1859 г. (напечат. в Трудах Ипотечной Комиссии 1,
стр. 34 сл.), ст. 26.
[1309] Окончательный проект
положения об укреплении прав на недвижимое имение (нап. в Трудах Ипот. Ком. II, стр. 1029 сл.), ст. 128.
[1310] Ср. по этому поводу
Всеподданнейшую записку статс-секретаря графа Палена
14 дек. 1867 г. (Труды I, стр. 3): <Относительно
пересмотра некоторых постановлений материального права следует принять в
руководство то общее правило, что постановления эти, как имеющие основанием
своим твердую историческую почву и находящиеся в органической связи со всею
системой русских гражданских законов, подлежат изменению лишь в крайних
случаях, когда существо их окажется несовместным с необходимыми условиями правильного
ипотечного устройства>.
[1311] Собрание узак.
и расп., ст. 936.
[1312] Они изданы под
названием: Главные основания предполагаемого
порядка укрепления прав на недвижимое имущество.
[1313] Высочайше утвержд.
мнение Госуд. Совета 19 мая 1881 г., п. II.
[1314] 3 ноября 1882 г., в
Собр. узак. и расп., ст. 106.
[1315] Одновременно с ним вышли
следующие проекты: а) Положение о порядке взыскания с недвижимых имений. b) Учреждение вотчинных установлений. с) Правила об
обеспечении имением договоров с казною и с кредитными установлениями.
[1316] Проект Вотчинного
устава, ст. 1-16 и ст. 111-211.
[1317] Вотчинный устав, ст. 43.
[1318] Ст. 44, 50 сл., 54 сл.
Устав в этом отношении различает залог, основанный на частной сделке - залог
добровольный - и залог принудительный, основанный на судебном решении. Понятие
о залоге, вытекающем из самой статьи закона, исключено проектом, ст. 56, 10,
11.
[1319] Ст. 74 сл.
[1320] Ст. 59 сл.
[1321] Например, ст. 75, п. 5,
7 Вотчинного устава, несомненно, предлагает более широкое понятие о
принадлежностях имения, чем в ст. 387 1 ч. Х т.
[1322] П. IV:
Узаконения о новом порядке укрепления прав на недвижимое имущество вводить в
действие постепенно, по мере возможности и соображаясь с имеющимися
средствами...
[1323] См. ст. 1592 Гражд.
Законов в Своде 1832 г.
[1324] 26 июня (6131) Высоч.
ут. мнение об изменении действующих узаконений относительно обеспечения силы
налагаемых на вотчинников
ограничений в праве распоряжения недвижимыми имуществами.
[1325] Ст. 63 вотчинного устава: Лицо, которому по
вотчинной книге принадлежит ... залоговое право (вотчинный кредитор) ...
[1326] Ст. 356 перечисляет
случаи, когда в местностях, где будет введен устав, первоначальная записка
имений будет обязательна.
[1327] Ст. 118.
[1328] Ст. 119.
[1329] Ср. Высочайше
утвержденное мнение Госуд. Совета 19 мая 1881 г., п. VI.
[1330] См. Лыкошин. Ипотечная реформа и межевание, в
Журн. Мин. Юст. 1897 г., № 4.
[1331] Объяснительная записка к
проекту вотчинного устава (1893
г.) I, стр. 34 сл.
[1332] Вотчинный устав, ст.
13-18.
[1333] Ср. Минцлов. О первоначальной записке имений в
вотчинные книги, Журн. Мин. Юст. 1896 г., сентябрь. Ср. в этом же направлении
по поводу проекта 1874 г. Пестржецкий.
Замечания на второй проект ипотечного устава. Харьков 1875 г. - Наконец ср. еще
в Журнале Юрид. Общества 1898 г., № 2 заседание 22 ноября 1896 г., стр. 60 сл.
[1334] См. вотчинный устав, ст. 117.
[1335] ст. 75, п. 4, 5, 7.
[1336] Переименование ипотеки
движимости в право удержания (см. Свод гражд. узак. прибалтийских губерний, прим. к ст. 1357 и 1403 по Прод. 1890 г.) не
создает еще ручного заклада.
[1337] Вотчинный устав, ст. 97.
