Кассо Л.А. Понятие о залоге в современном праве

« Предыдущая |  Оглавление

Если мы перейдем к рассмотрению залогового права на недвижимость, то мы там не найдем безусловного единообразия: составители встретились в этой области нашей жизни с двойственностью нормировки, вызванной тем специальным залоговым правом, которое в отношениях с казной и кредитными установлениями выросло у нас рядом с залогом между частными лицами. По отношению к явлениям, относящимся к обременениям первой из только что названных категорий, составители не решились провести безусловно выработанные ими начала. Интересно по этому поводу рассмотреть распределение норм, относящихся к залогу в казне и в кредитных установлениях и выделенных вследствие этого в особый проект[1338]. По отношению к залогу по договорам с казной там сохранен в сущности status quo. Вотчинное установление выдает залоговое свидетельство для этой цели и самая залоговая сделка заключается по-прежнему в данном присутственном месте, которое доводит только об этом до сведения вотчинного установления для соответствующего внесения в книгу[1339]. Относительно же установлений государственных, общественных и частных проект различает обеспечение обыкновенного займа от заключения кредитных займов[1340]. По первым сделкам выдаются свидетельства как до сих пор, но самое установление залогового обременения совершается в вотчинном присутственном месте[1341]; по кредитным же займам нет даже залогового свидетельства, и единственная льгота, предоставленная банку, сводится к разрешению заключать залоговую сделку у нотариуса, если domicilium банка не находится там, где состоит вотчинное установление по данной недвижимости[1342]. Как видно, при кредитном займе проект проводит полное торжество нового порядка и устранение старого.

оставляя даже в стороне те соображения[1343], которыми составители руководились при этой нивелировке, призванной, может быть, стеснять банки в их операциях[1344] и вследствие этого призванной вредно отзываться на интересах той публики, для которой в сущности и вводится новый порядок, следует обратить внимание на самое основание различия между залогами по займам вообще и залогами по кредитным займам. Вотчинный устав здесь, очевидно, рецепировал Сautionshypothek германских уставов, когда он в ст. 51 постановляет: <Если сумма требования, в обеспечение коего установляется залог, не определена или самое требование может возникнуть лишь в будущем из какого-либо договора или иных отношений сторон, то установляемый в обеспечение таких требований залог именуется кредитным залогом>. - И статья, следуя примеру западных законодательств, прибавляет далее, что в таких случаях нужно внести максимальную сумму обеспечиваемого денежного интереса. Положение это вызвано моментом специальности, присущим книжной регистрации обременений, но он не должен был бы служить основанием для разделения залогов на два вида. Во всяком залоге, обеспечивающем денежную сумму, есть определенная доля неизвестности в том смысле, что неизвестно еще, какую часть долга придется взыскивать путем залогового иска, какое количество процентов останется за должником в виде недоимки; так что <будущее>, о котором говорит ст. 51, может всегда иметь некоторое значение. А в применении к банковым операциям на основании указанного в этой статье мерила будет трудно, если не невозможно, провести грань между сделками, заключаемыми в  ипотечных банках и называемыми <обеспечением займов недвижимым имением>, и операциями, производимыми в других банках под названием <кредитного залога>. В ипотечных банках может быть заложено имение на известную сумму, а ссуда может быть выдаваема по частям[1345]. Здесь отдельные требования возникают лишь в будущем, по мере выдачи ссуды, и так как заемщик может и не воспользоваться всей ссудой, то сумма будущего требования банка еще не определена, но тем не менее можно думать, что составители проектов не решились бы применить к этому случаю понятие о кредитном залоге. Члены комиссии, несомненно, ближе к истинному основанию для правильного разделения залоговых сделок на две группы, когда они признают за займами в ипотечных банках характер ограниченной ответственности[1346]. Они, очевидно, были в данном случае несколько стеснены правилами уставов этих учреждений, которые имеют дело только с реальным кредитом; допущение личной ответственности шло бы вразрез с основным моментом оценок, производимых в этих банках.

Но зато по отношению к залогам между частными лицами составители не чувствуют себя связанными никакими подобными соображениями, и они выставляют общую презумпцию в пользу неограниченной ответственности залогодателя согласно учению романистов[1347]. В глазах членов комиссии эта неограниченность вытекает из самого понятия об акцессорности[1348], и если они довольно подробно стараются оправдать это новшество, то это не потому, что они тяготятся идти вразрез с моментом, выработанным вековым развитием нашего залога[1349], а потому, что они считают нужным объяснить соображения, заставившие их отступить от обратной презумпции, выставленной в ст. 20 главных оснований 1881 г.: <По долговому обязательству, обеспеченному на недвижимом имуществе, должник ответствует лишь тем самым имуществом, в крепостную книгу которого обязательство это записано, разве бы между должником и заимодавцем состоялось соглашение об ответственности первого всем его состоянием до полного удовлетворения долга>[1350].

Интересно однако проследить применение принципа ст. 97 вотчинного устава, выставленного вопреки противоположному указанию Государственного Совета. В сущности, безусловно, эта неограниченная ответственность проводится только по отношению к судебной или принудительной ипотеке и к т. н.  кредитному залогу[1351]. Против этого нельзя возражать уже потому, что судебная ипотека немыслима без личной ответственности, а залог, называемый кредитным, очевидно, означает тот дополнительный залог, где вещное обеспечение играет второстепенную роль и где на первом плане личность должника. Но при простом добровольном залоге залогодержатель должен искать прежде всего удовлетворения из заложенной недвижимости, и остальное имущество должника отвечает лишь in subsidium, что, несомненно, мало гармонирует с понятием о самостоятельности требования, вытекающего из акцессорности залога[1352]. Впрочем, как видно, составители на самом деле мало расположены придавать большое значение личной ответственности при залоге, особенно в тех случаях, когда заложенная вещь переходит в руки сингулярного преемника: устав[1353] постановляет, что после такого отчуждения неосуществление залогового права в течение трех лет лишает залогодержателя окончательно личного иска против залогодателя. Для того, чтобы понять значение этого постановления, нужно противопоставить ему ст. 7, которая изъемлет из действия давности все внесенные в книгу права, причем видно, что составители распространяют это последствие регистрации не только на вещное право, но и на обеспеченное требование[1354]. Получается, таким образом, следующая картина: пока недвижимость находится в руках залогодателя, он отвечает бессрочно и отвечает всем своим имуществом. Как только он продаст заложенную недвижимость, в его пользу начинается укороченный срок, по истечении которого он свободен от всякого обязательства. результат этот поразителен особенно по отношению к  кредитному залогу проекта, для которого нет, очевидно, изъятия из второй половины ст. 98, так что переход недвижимости и в этом случае поведет к возможности прерывания чисто личной долговой связи. Здесь еще раз дает себя чувствовать отсутствие правильной классификации залоговых сделок на основании объема права взыскания кредитора[1355], и, кроме того, обнаруживается стремление, свойственное вообще книжной регистрации, стремление к перенесению личного момента долгового обременения в самое вещное право.

В начале главы IV проекта вотчинного устава, посвященной залогу, выставлен момент, который должен был предохранить составителей от такого слияния, а именно: подчеркивание акцессорного характера залогового обременения[1355]. Эту акцессорность составители, по-видимому, считают необходимой[1356], усматривая в введении Grundschuld известную опасность, хотя в сущности Grundschuld (по крайней мере в прусском праве) является недоношенным институтом, который на практике почти что не отличается от передаваемой ипотеки, предлагаемой нам нашим проектом 1892 г.[1357] Но вслед за определением ст. 43 идет постановление, где говорится о внесении требования в книгу[1358]. Статьи четвертого отдела, посвященные залоговым обременениям, содержат, конечно, указание на требование, для которого создается обеспечение, но, с точки зрения материального права, вносится не требование, а  залог, основанием которого служат или залоговая сделка[1359], или судебное постановление. Этому смешению понятий, вызванному, по всему вероятию, выражением <еingetragene Forderung>, встречающимся в Саксонском уложении[1360] и Остзейском Своде, соответствует не совсем удачная терминология проекта: <залоговое требование> употребляется там в смысле требования, обеспеченного залогом[1361]; но иногда, как видно, составители употребляют это выражение для обозначения самого залогового взыскания[1362], и ясность изложения от этого, конечно, не выигрывает. Впрочем очень возможно, что здесь объяснением такой двойственности данного выражения должно послужить усвоение, хотя и бессознательное, может быть, той отличительной черты, которую мы старались отметить в германском праве, того личного момента, который вносится теперь в залог и в силу которого последний содержит в себе не только право на удовлетворение из определенной стоимости, но прежде всего право на действие со стороны обладателя заложенной вещи, другими словами: право на уплату. Такое предположение может лишь подтвердиться чтением ст. 99, где говорится об ответственности владельца заложенной недвижимости[1363].

Следы западных веяний в уставе 1892 г. неудивительны тем более, что рецепция некоторых из них только завершает развитие нашего залогового права, история которого представляет несомненное сходство с соответствующими периодами в прошлом западно-европейских территорий. Устав санкционирует в самых общих выражениях абсолютный характер залогового права, не являющегося уже препятствием к отчуждениям[1364], и вместе с тем расширяет понятие о залоговом обеспечении, не призванном служить только одним заемным сделкам[1365]. Но спрашивается, неужели для этого нужно было создать изложение, которое поражает нас своим отвлеченным характером, своей отрешенностью от окружающего нас мира? Недаром в нашем обществе понятие об Уложении связано теперь с представлением о работах, при которых действующее право играет роль tabula rasa. Самая внешняя форма проекта производит такое впечатление, будто бы одной из главных забот комиссии было создание новой терминологии: знакомые нам слова, как закладная, запрещение, укрепление, крепостная книга тщательно устранены. Русский юрист при чтении этих статей может получить впечатление, что он имеет перед собой перевод с проекта, предназначенного для какой-нибудь австралийской колонии или какого-нибудь южно-американского государства; иностранец же легко может поверить, что в уставе 1892 г. у нас впервые вводится залоговое право.

Но все эти внешние свойства, конечно, не в состоянии умалить того значения, которое проект  вотчинного устава может иметь для жизни. В настоящее время составители его успели уже оказать две крупные услуги нашему действующему праву. По их инициативе издан был закон 26 июня 1889 г., преобразовавший нашу запретительную систему, а в 1891 г. утверждены Министерством Юстиции составленные ими новые правила[1366] для ведения реестров крепостных дел. Эта инструкция придает названным реестрам приблизительно тот вид, который предполагается для вотчинной книги, описанной в проекте 1892 г., так что в этом отношении замедление обсуждения законопроекта в Государственном Совете не может иметь особенно вредных последствий.

Составители проекта[1367] возлагают, как видно, надежды на созданную ими обращаемость залоговых прав. До сих пор неподвижимость этого денежного помещения мало отражалась на интересах заемщиков: закладная привлекала и продолжает привлекать капиталистов, которых прельщают довольно высокий процент, добровольные неустойки, а иногда и возможность выгодно приобрести собственность на принятую в залог вещь. Привлечет ли теперь новый залог, облекаемый в форму курсирующей на рынке ценности[1368], новый круг капиталистов и улучшится ли вследствие этого наплыва положение собственников? Одно будущее может дать ответ. Но каков бы ни был этот ответ и какова бы ни была участь проекта в высших законодательных сферах, работа комиссии сама по себе - явление отрадное. Она останется в истории нашего права как признак жизни, как стремление к усовершенствованию.

Печатается по: Понятие о залоге в современном праве.
Исследование Л. Кассо. - Юрьев: Типография К. Маттисена, 1898.

Список научных трудов Льва Аристидовича Кассо

1. Die Haftung des Benefizialerben nach römischem und heutigem Rechte. - Berlin, 1889.
2. Преемство наследника в обязательствах наследодателя. - Юрьев, 1895.
3. Обзор Остзейского права. - Юрьев, 1896 (1-е изд. - Ученые записки Императорского Юрьевского университета за 1894 г., N 2).
4. Общие и местные гражданские законы. - Харьков, 1896.
5. Ф. Г. фон Бунге и остзейское гражданское право // Журнал министерства юстиции. Спб., 1897.
6. Der Satz des Sachsenspiegels von den "ESSENDEN Pfändern" in Russland. - Zeitschrift der Savigny Stiftung (germ. Abteilung, 1898).
7. Понятие о залоге в современном праве. - Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1898.
8. Источники русского гражданского права. - М.: Университетская типография, 1900.
9. Запродажа и задаток // Журнал министерства юстиции. Спб., 1903. кн. 5.
10. К истории свода гражданских законов // Журнал министерства юстиции. Спб., 1903. кн. 3.
11. Неизвестность хозяина найденной вещи. - М.: Изд. книжного магазина комиссионера гос. типографии И. К. Голубева под фирмою <Правоведение>, 1903.
12. К столетию Кодекса Наполеона // Журнал министерства юстиции. Спб., 1904. Кн. 1.
13. Здание на чужой земле. - М.: Изд. книжного магазина комиссионера гос. типографии И. К. Голубева под фирмою <Правоведение>, 1905.
14. Русское поземельное право. - М.: Изд. книжного магазина комиссионера гос. типографии И. К. Голубева под фирмою <Правоведение>, 1906.
15. Византийское право в Бессарабии // Ученые записки Императорского Лицея цесаревича Николая. М., 1907. вып. 1.
16. Россия на Дунае и образование Бессарабской области // Ученые записки Императорского Лицея цесаревича Николая. М., 1912, 1913. вып.VI, VII; М.: Печатня А. Снегиревой, 1913.
17. Петр Манега. Забытый кодификатор Бессарабского права. - пг.: Сенатская тип., 1914.

---

Примечания:

[1338] Правила об обеспечении недвижимым имением договоров с казной и с кредитными установлениями, 1892 г.

[1339] Правила, ст. 1 сл., 12 сл.

[1340] Правила, гл. II. Об обеспечении недвижимым имением займов из кредитных установлений; гл. III. Об установлении кредитного залога в пользу кредитных установлений.

[1341] Правила, ст. 25, 28.

[1342] Ст. 44.

[1343] Ср. Объяснительную записку к проекту Правил (1893), стр. 55 сл., стр. 86 сл.

[1344] Сенат 1880 г., № 287 признал, что Общества взаимного кредита могут заключать залоговые сделки о недвижимостях по залоговому свидетельству и по закладной.

[1345] Ср. Устав акционерных земельных банков (изд. Комитета Съездов 1886 г.), стр. 95 сл.

[1346] Вотчинный устав, ст. 104: <: по залогу в обеспечение займа из кредитных установлений кроме кредитного залога должник отвечает лишь заложенным имением>.

[1347] Ст. 97: <Вотчинный кредитор, не получивший полного удовлетворения из заложенного имения, может обратить взыскание на другое имущество должника или его наследника, если при установлении залога не было условлено, что должник отвечает только заложенным имением>.

[1348] Объяснительная записка к проекту Вотчинного устава I, стр. 489.

[1349] До вотчинного устава проект графа Блудова, ст. 23 и проект 1874 г., § 145 также высказались за неограниченную ответственность. Составители последнего, однако, долго колебались, и видно, что они первоначально склонялись в пользу удержания старого принципа. См. Труды Ипотечной Комиссии I, стр. 138, 256, 388.

[1350] Ср. по этому поводу Вербловский. Юрид. Вестник 1881 г., стр. 666.

[1351] Ст. 102.

[1352] Загадочным является смысл ст. 104, под которой в  объяснительной записке помещена ссылка на ст. 1445 Остзейского Свода, допускающую excussio personalis, и на ст. 426 Саксонского Уложения, исключающую это возражение. Что имели в виду составители: создать льготу для кредитора, который в обыкновенных случаях должен на основании ст. 98 изыскивать сначала с заложенной вещи, или установить льготу для владельца недвижимости в том смысле, что ему дается по крайней мере на время возможность устранить от себя взыскание? Впрочем, как видно, и между редакторами господствует по этому поводу разногласие. Ср. Гантовер. Залоговое право, стр. 727, прим. и Объяснительная записка I, стр. 494.

[1353] Ст. 98 in fine: Означенная (неограниченная) ответственность первоначального должника и его наследника продолжается несмотря на переход имения в другие руки, если кредитор в течение трех лет по наступлении срока залоговому требованию обратил взыскание на заложенное имение.

[1354] Ср. ст. 49 и Объяснительная записка I, стр. 299.

[1355] Устав, ст. 43.

[1355] Устав, ст. 43.

[1356] См. Объяснительная записка I, стр. 254 сл., 272 сл.

[1357] Ср. между прочим ст. 106 вотч. устава.

[1358] Ст. 54. Правильнее редакция ст. 59, п. 2.

[1359] Вотч. устав, ст. 4, 234 сл.

[1360] Ст. 387. Германское уложение, наоборот, говорит об , ст. 1115.

[1361] См. Объяснительную записку I, стр. 49.

[1362] Вотч. устав, ст. 106.

[1363] <Приобревший обремененное залогом имение отвечает по этому залогу только заложенным имением>.

[1364] Ст. 9 вотчинного устава.

[1365] Ст. 50 вотчинного устава.

[1366] Правила 31 мая 1891 г., утверж. Мин. Юст. и введенные в действие с янв. 1892 г. в нот. архивах Киевского Округа (Собр. узак. 1891 г., № 60) и с 6 янв. 1894 г. в нотар. архивах С.-Пет., Моск., Казанс., Сарат., Харьк., Одесск. округов (Собр. узак. 1893 г., № 179).

[1367] Ср. Гантовер. Залоговое право, стр. 196.

[1368] Вотчинный устав, ст. 83 сл.

« Предыдущая |  Оглавление