Кассо Л.А. Понятие о залоге в современном праве

« Предыдущая |  Оглавление  | Следующая »

Утешительно констатировать такое постепенное развитие момента публичности и специальности в нашем законодательстве, особенно если вспомнить, что в большинстве западных государств конца XVIII века еще господствовали римские безмолвные и генеральные ипотеки. Отрадно также отметить, что это стремление законодательства[1111] находило иногда сочувствие в некоторых частях нашего общества[1112].

Сведения об имениях доставлялись в Банк сначала в виде общего перечня сделок о недвижимостях, заключаемых в течение известного промежутка времени[1113]. Для второго Заемного Банка было уставлено, кроме того, правило о вытребовании из присутственных мест, заведывающих крепостными делами, обзора сведений, касающихся отдельного имения, представленного к залогу в Банке[1114]. Таким образом возникли залоговые свидетельства[1115], существующие доныне и призванные, по всему вероятию, играть еще дальнейшую роль в истории нашего поземельного кредита. Залоговое свидетельство скоро сделалось conditio sine qua non для получения из государственного кредитного учреждения ссуды[1116], и так как государство не имело основания менее доверять представителям этих учреждений, чем крепостным установлениям, то разрешалось совершать акт залогового обременения в самом Банке не в виде обыкновенной закладной крепости, а в форме залоговой подписки[1117], т. е. письменного волеизъявления со стороны должника, подвергающего обозначенный в залоговом свидетельстве участок залоговому праву в пользу Банка.

Все это послужило основанием к раздвоению залога у нас на два вида; вещное обременение в виде закладной крепости между частными лицами и обеспечение долга недвижимостью посредством предъявления залогового свидетельства и залоговой подписки в государственное кредитное учреждение. Последняя порождала такие же последствия, как и закладная крепость, благодаря тому, что Банк немедленно после дачи подписки был обязан сообщить об этом компетентному органу для наложения запрещения на обозначенное в свидетельстве имение[1118].

Но тождественность этих последствий была, однако, скорее формального свойства, так как мы с конца прошлого века можем отметить значительное расширение права распоряжения залогодателя в тех случаях, когда залогодержателем является казенное кредитное учреждение. И здесь именно обнаруживается новый толчок, данный залогу нашим законодателем.

Прежде всего было дано право собственникам заложенных в Заемном Банке 1786 г. имений продавать их с разрешения Банка и с переходом долга на покупателя несмотря на то, что имение находилось под запрещением и что последнее не снималось[1119]. Позже постановление было распространено на имения, заложенные в учреждениях, подведомственных Опекунским Советам[1120] и отдающих известные суммы под обеспечение недвижимости. дальнейшим шагом в этом направлении было разрешение устанавливать второе залоговое право на имение, уже заложенное в Заемном Банке[1121], на основании новых правил 1824 г.; и это расширение правомочий залогодателя коснулось впоследствии также залогов в Приказах Общественного Призрения[1122] и Опекунских Советах[1123]. названные установления получили право тогда выдавать собственникам заложенных участков копии[1124] с залоговых свидетельств для представления их при перезалоге того же имения по договорам с казной[1125]. При этом кредитное учреждение сохраняло первенствующее место в случае просрочки, и дальнейший залоговый долг удовлетворялся только по погашении старейшего требования на основании принципа: prior tempore, potior jure[1126].

Небезынтересно заметить, что только одни государственные учреждения пошли по этому новому пути, а частные лица, как видно, не решались развязывать руки своим должникам: в уставах банков Анфилатова и Савина, например, залогодателю не разрешалась по-преж-нему продажа заложенного имущества[1127].

В 1862[1128] и в 1863 гг.[1129], как известно, воспоследовало общее разрешение закладывать по любому долгу имения, уже заложенные в государственных кредитных учреждениях. Мы увидим в следующей главе, что неясность редакции этих законов оказала услугу развитию нашего залогового права благодаря возможности экстенсивного толкования. Здесь нужно только напомнить, что с этими узаконениями совпадает временный - как это теперь[1130] обнаружилось - выход государства из роли поземельного залогодержателя по кредитным сделкам[1131]. Инициатива в этом деле была тогда предоставлена частным предприятиям: стали возникать городские кредитные общества и земельные банки. В своих уставах[1132] они рецепировали залоговые свидетельства и разрешали залогодержателям дальнейшие распоряжения заложенными участками; другими словами, они стали применять старые институты, выработанные государственной властью в то время, когда она выступала в качестве ипотечного кредитора.

Понятно, что при подобном повороте в истории нашего залога запрещение лишилось характера, ему первоначально присвоенного, т. е. характера безусловного препятствия к отчуждению недвижимости.

В 1738 г.[1133] мы встречаемся с первой нормировкой формального установления такого ограничения права распоряжения недвижимостью. Когда оно не вытекало уже из залога, оно преимущественно служило обеспечением бесспорным денежным требованиям[1134] или правам взыскания, уже признанным подлежащими удовлетворению[1135]. Запрещение должно было быть наложено[1136] на определенную недвижимость; при невозможности точного обозначения допускались, однако, и общие запрещения[1137] на все недвижимое имущество должника или ответчика, но в размере известной суммы. Это, так сказать, судебная ипотека в самом первоначальном виде: для удержания известной стоимости недвижимого объекта, из которой кредитор должен получить удовлетворение, объект этот временно изъемлется из оборота, так что распоряжение участком, на котором лежит запрещение, возможно лишь по удовлетворении денежного интереса[1138] лица, по просьбе которого наложено запрещение[1139]. Обеспечительная гарантия, конечно, не пострадала бы, если бы ей была придана абсолютная сила; тогда запрещение как действительное ограничение в праве распоряжаться недвижимостями применялось бы у нас в XVIII веке лишь как предварительная мера при конфискации[1140] или как целесообразное средство, чтобы предохранить спорное[1141] имение от продажи и от связанного с ней систематического разорения со стороны временного хозяина.

Но в этой стадии развития нашего права переход имущества к третьему субъекту с обременением в пользу лица, по отношению к которому приобретатель не являлся обязанным, считалось тогда неуместным. Сенат неоднократно напоминал местным учреждениям о недопустимости перехода недвижимости вместе с обременением к новому приобретателю, строго воспрещал совершение купчей крепости на имение под запрещением, даже когда покупщик изъявлял желание о взятии на себя такого долга[1142].

Обеспечительное запрещение, лишенное таким образом абсолютного характера, не имело и другой черты, которую мы привыкли обыкновенно связывать с залогом: запрещение не создавало преимущественного права на удовлетворение в пользу данного лица[1143]: кредиторы, притязания которых еще не снабжены таким запрещением, конкурируют с требованием, обеспеченным в такой форме. Нигде нет следов, что запрещение давало право управомоченному лицу удовлетвориться раньше других из стоимости участка; только для казны упоминается об одной особенности: ее оглашенные требования удовлетворялись раньше, чем требования частных лиц, возникшие после наложения запрещения от ее имени[1144].

В действующем праве[1145] у нас до сих пор запрещение в роли обеспечительной меры лишено исключительной силы, так что не может быть речи у нас о судебной ипотеке в том смысле, в каком она существует на западе. Но другая функция вещного обременения, абсолютная сила права истца, стала постепенно развиваться у нас по мере того, как казна в роли залогодержателя начала разрешать распоряжения заложенными ей недвижимостями несмотря на то, что они находились под запрещением в размере выданной ссуды. Таким образом, благодаря залогу в государственных кредитных учреждениях, а также и залогу по договорам с казной, о котором будет речь ниже, образовался новый вид обременения: запрещение менее злостного характера, если можно так выразиться, запрещение, которое уже не ограничивает права распоряжения собственника и роль которого сводится только к оглашению известного уменьшения стоимости данного участка. Такое запрещение равнялось отметке в германском Grundbuch и только название его напоминало прежнее безусловное приостановление права распоряжения собственника.

Когда наш законодатель в средине нынешнего столетия счел нужным охранять[1146] приобретателя арендованного участка от невыгодных последствий, которые имеет для него факт получения арендных денег вперед продавцом, он назвал по старой памяти предписанную крепостную формальность  запрещением, но тут же оговорился, что оно здесь не может служить препятствием к отчуждательной сделке: запрещение означает здесь только предварение об уменьшении стоимости данного участка.

Мы видели, что законы 1862 и 1863 гг. дали повод к общему расширению прав залогодержателя, но эти узаконения смягчили только запрещение, вытекающее из залоговой сделки, и не коснулись обеспечительных запрещений по искам без залогов[1147]. Составители Положения о нотариальной части пошли далее; они предлагали в первоначальном проекте упрощение и объединение этих явлений в форме общего уничтожения запретительной системы и замены ее соответствующими отметками, вносимыми в крепостной реестр[1148]. Эта мысль была отвергнута в окончательной редакции проекта, так как она выходила, по-видимому, из пределов задачи, возложенной на комиссию[1149]. Прежняя запретительная система осталась[1150] в силе и была, как известно, изменена лишь в 1889 г[1151]. Но тем не менее в Положении о нотариальной части в ее нынешней редакции остался след этой первоначальной мысли; из ст. 182 видно, что в глазах составителей вносимое в реестр запрещение[1152] как таковое не служит поводом к ограничению права распоряжения и что последняя функция возлагается на запрещение только тогда, когда она именно устанавливается с определенной целью воспрепятствовать переходу недвижимости в другие руки[1153].

Прежде чем закончить обзор того влияния, которое имела на развитие нашего залогового права нормировка государственного хозяйства, следует еще остановиться на залоге по откупам, подрядам и поставкам частных лиц с казной. Последняя выступает в этих случаях также в роли кредитора, но обеспечиваемое требование вытекает здесь не из займа, а из locatio conductio и emtio venditio. В этих правоотношениях именно обнаруживается тот второй вид залога, который западное законодательство тщетно старается выделить, как было раньше сказано при характеристике Sicherheitshypothek, именно та обеспечительная сделка, где вещная гарантия играет лишь добавочную роль и где на первом плане стоит личность данного контрагента, обязавшегося к известному действию, совершение которого имеется, безусловно, в виду кредитором. Здесь закладываемая недвижимость не служит помещением для капитала и отдаваемая в заклад движимость не имеет значения эквивалента выданной ссуды; вещное обеспечение призвано здесь предохранять только до известной степени кредитора от вредных последствий неисполнения долга. В большинстве случаев ввиду объема подряда и поставки залог покрывает только часть возможного убытка для подрядодателя или заказчика, и эту отличительную черту данной формы залога можно проследить в нормировке этих сделок между частными лицами с казной уже со средины прошлого века[1154]: там устанавливается лишь определенное соотношение, признанное необходимым, между стоимостью обещанных действий и стоимостью закладываемых объектов, и это объясняется уже тем, что обыкновенно подрядчик или поставщик не мог бы представить полной вещной гарантии. Сделка основана, таким образом, прежде всего на личном доверии, и если это доверие не оправдается, то наступает, как при нарушении любого обязательства, неограниченная ответственность должника потому, что нет главного основания для сосредоточения взыскания лишь на определенных объектах.

Такая расширенная ответственность залогодателя по договорам подряда и поставки встречается в узаконениях[1155], нормирующих эти сделки вплоть до Свода[1156] Законов, и она до сих пор принадлежит к действующему праву[1157]. Это отличие от заимообеспечительного залога объясняется характером сделок, для которых создается в виде добавочного момента вещная гарантия. если вникнуть в основание этой отличительной черты, то сразу рушится обаятельная сила аргумента, выводимого отсюда нашими современными юристами[1158] в пользу расширения ответственности по всем залогам вообще: они ссылаются на пример казны как кредитора, окружившегося наиболее интенсивными средствами защиты, и предлагают de lege ferenda приравнить в этом отношении положение частных залогодержателей. Но они, как видно, ясно не сознают возможности двоякого значения залога и, кроме того, упускают из виду, что казна выступает здесь по сделкам, где возможна Sicherheitshy-pothek, добавочная гарантия, а не вещное обеспечение с исключением другого права взыскания. Ответственность должника здесь шире не потому, что он обязался перед казной, а потому, что она вытекает из характера сделок, заключаемых до начала XIX века чаще всего с казной и вследствие этого отдельно нормированных[1159]. Там, где государство выступало и до сих пор выступает в роли заимодателя, там, как мы видели, личная ответственность залогодателя большею частью не принималась в расчет.

При рассмотрении указов, касающихся залога по договорам, купли и найма с казной, т. е. поставки, подряда и откупа, мы видим, что и здесь нашим законодательством проводится принцип необходимости продажи залога[1160] для удовлетворения кредитора, и иногда даже принцип специальности[1161].

По примеру залога в заемных банках там вводится также предъявление залогового свидетельства, выдаваемого крепостным учреждением[1162]. Мы видели, что имения, заложенные в кредитных установлениях, могли быть заложены вторично по договорам с казной[1163]; дальнейшей стадией в этом развитии является разрешение представлять в обеспечение договора с казной имущество, уже заложенное по другой сделке того же рода[1164]. Таким путем и в этих случаях запрещение получает значение обременения недвижимости без прекращения права распоряжения[1165].

На залоговом праве, как это вытекает из настоящего обзора, подтверждается созидательная работа нашего законодательства. Защита казенных интересов не помешала государству заботиться и об интересах частных лиц: параллельная нормировка правомочий залогодержателя и залогодателя повела к постепенному и правильному развитию институтов. Здесь не было необдуманных заимствований из иностранного права, не было также увлечений чисто теоретическими соображениями. Существующие рамки мало-помалу расширялись, но не разрушались, как это видно из удержания старой терминологии. Такое явление нельзя не признать отрадным и можно пожелать, чтобы оно повторялось в других областях нашего гражданского права.

Глава VII. Свойства залогового обременения в действующем русском праве

Легальное определение залога. – Расширение правомочий залогодателя. – Соотношение вещного и личного момента. – Возникновение залогового права; закладная крепость и залоговая подписка. – Зародыши судебной ипотеки. – Залог в кредитных установлениях; ссуды на сельскохозяйственные улучшения и соло-векселя Государственного Банка

В нашем ныне действующем праве можно отыскать официальное, так сказать, определение залога, но не там, где следовало бы ожидать, не в связи с учением об этом институте в 1 ч. Х т. Там указывается лишь на обеспечительную функцию залога[1166]; определение же выставлено как бы случайно в Уставе судопроизводства торгового по поводу сделок in fraudem creditorum: из примечания к ст. 569 этого устава мы узнаем, что <залог есть не что иное, как отчуждение права распоряжения, составляющего нераздельную принадлежность права собственности>. Не говоря уже о том, что эти слова не указывают на главное значение осуществления залогового права и останавливаются лишь на одном из последствий этого обременения, можно, кроме того, усмотреть в этом неполном определении положение, не соответствующее ныне действующему праву[1167]. Современные земельные и земские банки, а также кредитные общества разрешают залог уже заложенной недвижимости, так что лицо, ставшее по отношению к ним в положение залогодателя, не лишается права распоряжения в том смысле, что может подвергать свою недвижимость действию дальнейших залоговых сделок[1168]. Уставам этих кредитных учреждений предшествовали вышеупомянутые узаконения[1169], имевшие в виду залог имений и домов, уже заложенных в государственных кредитных установлениях; цель эту по крайней мере можно вывести из самого заглавия[1170] соответствующих Высочайше утвержденных мнений Государственного Совета. Но самое содержание сих последних дает повод к распространительному толкованию, так как среди сделок, которые не должны считаться препятствием к дальнейшему залогу, упоминаются и закладные крепости[1171], а последние, как известно, в государственных кредитных установлениях заменялись предъявлением свидетельства от крепостных дел и залоговой подпиской, из чего можно было легко вывести заключение, что и залоговое право в пользу частного лица не должно было лишать собственника права дальнейшего залога. Вдобавок оказалось, что ст. 1215 устава гражданского судопроизводства, упоминающая об удовлетворении залогодержателей по старшинству закладных, как будто подтверждала правильность этого вывода. Раз говорится о старшинстве закладных, то это предполагает по крайней мере наличность двух таких сделок по поводу одной и той же недвижимости, причем совершение второй из них относится к периоду времени, когда на эту недвижимость существовало уже залоговое право в пользу частого лица. Но это совпадение скорее случайное и ст. 1215 устава вряд ли вызвана стремлением согласоваться с законами 1862 и 1863 гг. Из мотивов[1172] видно, что составители Устава гражданского судопроизводства не предполагали существования у нас ипотечного старшинства и они, редактируя названную статью, имели, по всему вероятию, в виду ожидаемую тогда реформу нашего залогового права. С этой же точки зрения должно быть объяснено происхождение ст. 183 Положения о нотариальной части[1173].

---

Примечания:

[1111] Ср. по поводу сделок между частными лицами указ 18 марта 1773 г. (13961). Ср. еще раньше указ 24 сентября 1747 г. (9443).

[1112] Ср. ходатайства купцов Гжатской пристани в Екатерининской комиссии. Сборник Ист. Общества. Т. 93, стр. 232 и 233.

[1113] См. Устав Заемного Банка 1754 г., п. 2. Закладная совершалась уже в Банке, п. 6 in fine.

[1114] См. Устав Заемного Банка 1786 г. (16407), п. 12, а также Манифест о Вспомогательном Банке 1797 г. (18274), п. 21 и указ 12 ноября 1798 г. (18747).

[1115] Для Заемного Банка см. формуляр залогового свидетельства в указе 29 февраля 1828 г. (1836); ср. еще указ 11 марта 1859 г. (34233).

[1116] Ср. ук. 18 мая 1828 г. (2042) и 27 октября 1829 г. (3262).

[1117] См. между прочим указ 25 февраля 1802 г. (20157).

[1118] см. Устав Заемного Банка 1786 г. (16481), п. 54 и Манифест о Вспомогательном Банке 1797 г. (18274), п. 27.

[1119] См. Манифест об учреждении Государственного Заемного Банка 28 июня 1786 г. (16407), п. 9. - Ср. еще впоследствии закон 1828 г. (2348), п. 11.

[1120] Ср. ук. 28 ноября 1803 г. (21059), 1 апреля 1815 г. (25816), 3 февраля 1835 г. (7826).

[1121] Раньше еще был разрешен перезалог по откупам указом 10 февраля 1810 г. (24129) и также относительно имений, заложенных в Опекунских Советах указом 29 декабря 1815 г. (26054).

[1122] Устав 4 июня 1824 г. (29940). См. ст. 25, 52, 76, 105. - Устав 1786 г., впрочем, как будто предполагает уже возможность таких перезалогов и оговаривает себе преимущество. П. С. З. 16481, ст. 54. - ср. еще указ 1833 г. (6526), п. 3, lit. b.

[1123] См. закон 31 июня 1822 г. (29148).

[1124] См. в Своде Законов 1842 г. в Уставе кредитных установлений узаконения, приведенные под ст. 1193.

[1125] См., например, ук. 1829 г. в П. С. З. 3076 и 3121.

[1126] См. узаконения, указанные выше в прим. 3 и 4.

[1127] См. указ 29 октября 1809 г. (23942), § 27 и указ 28 декабря 1818 г. (27603), ст. 6. Продажа имущества, заложенного в банке Анфилатова, была допущена лишь в 1863 г. (40402).

[1128] Высочайше утвержденное мнение Госуд. Совета 12 февраля 1862 г. (37970), III. Разрешить недвижимые имущества, заложенные в государственных кредитных установлениях, как населенные, так и ненаселенные, с ведома сих установлений, отдавать, сверх того, в залог частным учреждениям и лицам...

[1129] Высочайше утвержденное мнение Госуд. Совета 11 ноября 1863 г. (40259). О разрешении владельцам заложенных в государственных кредитных установлениях домов ... отдавать оные в залог частным учреждениям и лицам.

[1130] После учреждения Дворянского и Крестьянского Банков.

[1131] Указ 31 мая 1860 г. (35847) закрывал Заемный Банк и предписывал ликвидацию ссудных дел в Сохранной Казне и Приказах Общественного Призрения.

[1132] См. указ 4 июня 1861 г. (37199), ст. 21; 6 февраля 1862 г. (37950), ст. 114; 20 мая 1864 г. (40898).

[1133] Указ 8 июня (7594), п. 10.

[1134] См. Устав о банкротах 1800 г. (19692), ч. II, ст. 57.

[1135] Ср. учр. о губ. 1775 г. (14392), ст. 98; и, кроме того, ук. 9 января 1758 г. (10788), гл. XIV, п. 6 и 30 апреля 1800 г. (19402).

[1136] Указ 17 августа 1797 г. (18098).

[1137] Ср. узаконения, приведенные под ст. 2850 Зак. гражд. в Своде 1832 г.

[1138] Ср. указ 1773 г. (14049).

[1139] Допускалось, разумеется, перенесение запрещения от одного имения на другое. См., например, ук. 1805 г. (21622) и 1810 г. (24102).

[1140] Ср. ук. 8 марта 1751 г. (9838) и 1 марта 1755 г. (10072).

[1141] Ср., например, указ 27 января 1798 г.; при этом имение часто бралось в казенный присмотр. См. указ 1815 г. (25815). Для нынешнего права ср. ст. 610 У. Г. С. и Сенатское решение 1870 г., № 1885. - Спорное имение как таковое могло быть отчуждено, но уложение уже признало, что истец имел право отыскать присужденную ему вещь в руках третьего лица. Гл. Х, ст. 214; это было повторено указом 20 сентября 1809 г. (23851).

[1142] См. ук. 14 февраля 1805 г. (21622), 24 января 1810 г. (24102) и 29 сентября 1823 г. (29620).

[1143] Это вытекает из ст. 70, 71, 76, 74, ч. II Устава о банкротах.

[1144] Ср. ст. 77 и 78, ч. II Устава о банкротах.

[1145] См. Свод законов, т. XVI, ч. 2 Суд. Гражд., ст. 509 сл. - Уст. суд. торг., ст. 596 сл., ср. также решение Сената 1878 г., № 58.

[1146] См. указ 14 октября 1835 г. (8476).

[1147] См. закон 12 февраля 1862 г. (37970), III, п. 3.

[1148] Проект Положения о нотариальной части, выработанный II Отделением Соб. Е. И. В. Канцелярии, ст. 40 и 151 прим.

[1149] См. соображения комиссии, Высочайше утвержденной 11 января 1865 г. для работ по преобразованию судебной части, стр. 43.

[1150] См. Положение о нот. части, ст. 179, 154, прим. 2.

[1151] Закон 26 июня 1889 г. (6131). Ср. Отчет по Госуд. Совету за 1889 г., стр. 529 сл.

[1152] Положение о нотариальной части, ст. 184.

[1153] <Отметки в реестре крепостных дел об ограничении права собственности на отчуждаемое недвижимое имущество не препятствуют утверждению акта о переходе этого права, если ограничение не состоит в  прямом запрещении>. Ср. еще Временные правила и формы для руководства торговых судей и старших нотариусов при применении Положения о нот. части 1867 г., ст. 99.

[1154] Ср. ук. 31 июня 1774 г. (14179); 8 декабря 1776 г. (4544), п. 8; 12 декабря 1790 г. (16928).

[1155] Ср. уже Регламент Камер-Коллегии 23 июня 1731 г. (5789), ст. 22, п. 6 и ст. 23; указ 31 июля 1774 г. (14173); указ 28 ноября 1818 г. (27582); указ 14 июля 1826 г. (467), п. 10.

[1156] Изд. 1832 г. гражд. законы, ст. 2309. Ср. ук. 1838 г. (11313), § 161.

[1157] Зак. о суд. гражд. в т. XVI, ч. 2 Свода Зак., ст. 512.

[1158] См., например, Гантовер. Залоговое право, стр. 93.

[1159] Ср. еще залог при аренде казенного участка в Уставе о казенных оброчных статьях (в Своде Законов 1832 г.), ст. 70.

[1160] См. ук. 5 июля 1821 г. (28676), 16 апреля 1824 г. (29871).

[1161] См. ук. 16 сентября 1807 г. (26623).

[1162] См., например, указ 6 окт. 1816 г. (26451), и узаконения, приведенные под ст. 1025 Зак. гражд. в Своде Законов 1832 г.

[1163] Ср. указ 17 сентября 1846 г. (20448) и 26 декабря 1849 г. (23775).

[1164] Ср. кроме вышеприведенных еще ук. 12 июля 1817 г. (26923) и 16 марта 1816 г. (26201).

[1165] См. по этому поводу справедливые замечания  К.Ан-рова в Юрид. Вестнике 1877 г., кн. 5 и 6: К вопросу о праве залога свободных частей ценности заложенного имения.

[1166] Ср. ст. 1554, 1587.

[1167] Впрочем, оно и не соответствовало уже праву, действующему в 1876 г., когда было издано узаконение, послужившее основанием примечанию к ст. 569 (П. С. З. 56466).

[1168] См. Устав акционерных земельных банков, ст. 11; Устав земского банка Херсонской губернии, ст. 26, прим. 2; Устав С.-Петербургского Кредитного Общества, ст. 21; Положение о Государственном Дворянском Банке, ст. 22.

[1169] 12 февраля 1862 г. (37970) и 11 ноября 1863 г. (40259).

[1170] 12 ноября 1863 г. О разрешении владельцам заложенных в государственных кредитных установлениях домов, торговых бань и фабричных строений отдавать оные в залог частным учреждениям и лицам. - В законе 12 февраля 1862 г. п. III гласит: Разрешить недвижимые имущества, заложенные в  государственных кредитных установлениях, как населенные, так и ненаселенные ... отдавать сверх того в залог частным учреждениям и лицам на следующих основаниях...

[1171] 12 февр. 1862 г., III, 3) Акты сии (которыми владелец заложенного кредитному установлению имения обеспечивает на сем имении долг свой частному учреждению) не могут быть совершаемы, когда есть в виду запрещения или другие обстоятельства, препятствующие по действующим законам совершению акта крепостным порядком; но долги государственным кредитным установлениям по первоначальному в них залогу имения, ответственность по выданным для залога в делах с казной копиям свидетельств и  долги, обеспеченные закладными на то же имение, а равно запрещения по всем сим долгам не служат препятствием к совершению новой закладной. - Закон 11 ноября 1863 г. содержит ссылку на содержание зак. 12 февр. 1862 г.

[1172] К ст. 1222 Уст. гр. суд.: <В нашем гражданском праве не существует правил об ипотеках или о старшинстве долгов...>

[1173] <Последующие акты об ограничениях права собственности утверждаются старшим нотариусом и отметки об этих ограничениях вносятся в реестр крепостных дел, не требуя на то согласия лиц, в пользу которых имеются ограничения, если, впрочем, права сих лиц не нарушаются ограничениями последующими>.

« Предыдущая |  Оглавление  | Следующая »