Кассо Л.А. Понятие о залоге в современном праве
Нужно заметить, что назначение администрации в случае неуплаты долга новому Заемному Банку относится только к закладываемым вотчинам. Для городских строений, также принимаемых к залогу в этом кредитном учреждении, была установлена обязательность продажи, как в уставе 1754 г.[1046] Особенность заключалась лишь в том, что эти строения должны были быть перед тем застрахованы в страховой экспедиции[1047], находившейся при Банке. В случае пожара выданная ссуда покрывалась прежде всего страховой суммой, а в случае недостаточности последней недоимка взыскивалась с участка, который продавался на общем основании; устав не упоминает об ответственности остальным имуществом[1048].
В двадцатых годах, когда был переработан устав Заемного Банка 1786 г., продажа залога как необходимая мера удовлетворения была распространена и на вотчины[1049], которые оставались за Банком в качестве арендных имений лишь в случае неудачной переторжки[1050]. Кроме приведенных трех Банков, другие казенные учреждений также были управомочены отдавать взаймы деньги частным лицам под заклады и залоги; сюда должны быть отнесены приказы общественного призрения, созданные Учреждением о губерниях[1051] и производившие сначала ссудные операции на основании правил, выставленных уставом Банка 1786 г.[1052] Рядом с ними в истории реального кредита видную роль играли находившиеся в ведении опекунских советов ссудные и сохранные казны при воспитательных домах; там неуплата долга влекла за собой продажу залога[1053] или заклада[1054], причем залогодатель имел право на hyperocha, которая, впрочем, могла идти и на удовлетворение личных кредиторов, если были предъявлены против него другие требования[1055]. Продажа залога, важная для самого должника, как и для третьих лиц, вводилась таким образом постепенно нашим законодательством в тех сферах, где нельзя было опасаться сопротивления со стороны кредитора; этим путем подготовлялась залоговая реформа, которая в этот раз удержалась.
Обыкновенно принято считать залоговые нововведения, выставленные в Уставе о банкротах[1056], возвращением к системе 1737 г. Такое положение соответствует истине в том смысле, что закон 1800 г. означает и для закладных на недвижимость между частными лицами решительное отступление[1057] от принципа непосредственного присвоения залога, восторжествовавшего в 1744 г.
Однако между нормировкой 1737 г. и порядком, выставленным в 1800 г., существует несомненная разница, которая придает Уставу о банкротах характер менее резкого поворота, чем закон XVIII века. Последний не отводил кредитору непосредственного воздействия на заложенный участок после просрочки и давал ему только право на вырученную из продажи сумму. Наоборот, по банкротскому уставу[1058], как и доныне[1059], просрочка дает кредитору право на шестимесячное обладание и пользование участком. Это правомочие осталось как последний след прежнего окончательного присвоения: собирание плодов с заложенной недвижимости призвано заменить для кредитора право собственности, приобретаемое им по старому порядку и вытесненное теперь необходимостью публичной продажи по истечении названного срока.
Рядом с этим следом прежней залоговой просрочки нужно указать еще на другой остаток прежнего воззрения: по указу 1737 г. в случае недостаточного предложения на торгах залогодержатель мог оставлять недвижимость за собой, и сумма, обозначенная в закладной, являлась покупной ценой; по банкротскому же уставу такое превращение залогового права в собственность наступает eo ipso, если предложенная на торгах цена ниже долга; impetratio dominii, так сказать, обязательна[1060]. Этим, впрочем, исчерпывается право залогодателя; из банкротского устава[1061] ясно вытекает, что законодатель сохранил прежнюю точку зрения на ограниченную ответственность залогодателя[1062] и она впоследствии была еще раз подтверждена нашим объективным правом[1063].
Наконец в учении о залоге недвижимости по уставу 1800 г. можно отметить еще последнюю связь с правом предшествующего периода, а именно: право выкупа родичей, которое призвано осуществляться не только после просрочки, но и после публичной продажи[1064]. Понятно, что при прежней системе не было основания избавить залогодержателя от риска быть лишенным вещи взамен уплаты долговой суммы. Но по введении обязательной продажи все меры законодательства должны были бы стремиться к привлечению как можно большего числа покупателей; право же выкупа, допускаемое банкротским уставом и после аукциона, могло только заставить многих воздержаться от предложения на торгах. Право выкупа имения, проданного с публичных торгов, было уничтожено лишь в 1815 г.[1065]
Если мы теперь обратимся к закладу движимости, то мы увидим, что в этой области новшества устава 1800 г. еще менее значительны. Здесь нормальной формой удовлетворения в случае просрочки является оставление вещи у закладодержателя[1066]. Только в случае, если закладодатель потребует продажи вещи, наступает для кредитора обязанность погасить требование из вырученной суммы; и из этого вытекают два последствия, вполне соответствующие романистическому учению: если получается излишек, то он здесь, как и при залоговой продаже недвижимости, выдается должнику[1067], но зато последний подвержен риску добавочной ответственности, если продажа окажется неудовлетворительной[1068]. Интересно, впрочем, остановиться на соображениях, которыми руководствуется здесь устав 1800 г.: в глазах его составителей неограниченная ответственность не вытекает, как можно было думать, из сосуществования вещного права и личного иска, а рассматривается как кара, налагаемая на должника за то, что он не допустил кредитора к нормальной форме удовлетворения, т. е. к присвоению вещи, и навязал ему все хлопоты, связанные с продажей. Исключительно этой точкой зрения может быть объяснено постановление устава, налагающее такую неограниченную ответственность на личного кредитора, потребовавшего продажи заклада: долгового отношения между этим личным кредитором и залогодержателем во всяком случае нет.
Понятно, что для залогодателя или для его кредиторов иногда в высшей степени важно спасти от права присвоения залогодержателя вещь, стоимость которой значительно превышает обеспеченную сумму. С этой целью устав 1800 г. дает конкурсному управлению право вносить в актив заклады, обеспечивавшие требования против должника с тем, чтобы закладодержатель получил бы сполна следуемую ему сумму[1069]. Эта операция, называемая выкупом, в уставе поставлена в зависимость от ликвидации актива, и до того момента[1070] закладодержатель имеет против конкурсной массы требование, которое, впрочем, отличается от других притязаний тем, что оно в качестве замены заклада удовлетворяется сполна. Именно этот случай и имелся в виду впоследствии уставом о торговой несостоятельности 25 июня 1832 г. в ст. 75, 76 и 77[1071], касающихся и недвижимого имущества. При таком объяснении исчезает мнимое противоречие между ст. 78[1072] этого последнего устава, которая говорит об отдельном удовлетворении залогодержателя, и ст. 101, п. 3[1073] того же закона, которая упоминает о залогодержателе как о конкурсном кредиторе. Остается только редакционная ошибка, так как в последней статье приводятся кредиторы, хотя и привилегированные, но подверженные тем не менее соразмерной скидке, если все они вместе взятые исчерпывают наличный актив[1074], тогда как требование залогодержателя в случае выкупа со стороны конкурсного управления должно быть удовлетворено сполна[1075], невзирая на стечение каких-либо других притязаний[1076].
Банкротский устав исходит из точки зрения, что закладные сделки между частными лицами имеют целью в громадном большинстве случаев обеспечить заемное обязательство, и выставляет вследствие этого в качестве схемы этих сделок заемное письмо с вещным обеспечением. Эти образцы 1800 г., как известно, до сих пор принадлежат к действующему праву, так что можно утверждать, что и доныне всякое требование, обеспеченное залогом, должно быть формально втиснуто в рамки заемного обязательства. При этом нужно заметить, что по уставу 1800 г. акты, совершенные крепостным порядком, как заемные письма с вещным обеспечением или без оного, получают бесспорный характер в том смысле, что против них не допускается возражение о безденежности[1077]. Это устранение воздействия со стороны causa debendi и такая отвлеченность обязательства, обеспечиваемого залогом, - нововведение в нашем законодательстве. В предыдущих узаконениях мы встречаем следы допущения названного возражения против закладных[1078], и оно устранялось, по-видимому, только тогда, когда оно предъявлялось наследниками заемщика[1079]. В Свод Законов вследствие редакционной ошибки[1080] внесено исключение спора о безденежности только относительно крепостных заемных писем без залогового обеспечения, но из этого пробела не следовало бы выводить практические последствия, так как в глазах устава 1800 г., как и нынешнего закона, закладная, составленная крепостным порядком, не есть что-либо иное, как крепостное заемное письмо с реальным обеспечением.
К нововведениям Устава о банкротах нужно, по всему вероятию, отнести еще также сохранившееся до сих пор безусловное воспрещение перехода залогового права от одного кредитора к другому[1081]. В предшествующем законодательстве мы не находим такого ограничения; в актах вышеприведенных сборников часто встречаются по поводу возможной впоследствии эвикции слова <а кто с сей закладной, тот по ней истец>[1082], из которых следовало бы вывести, что закладная передавалась первоначальным кредитором третьим лицам, хотя эти слова также могут быть отнесены к тем случаям, где заложенный участок был продан залогодержателем после просрочки и где приобретатель оного, получивший закладную как документ, удостоверяющий право распоряжения залогодателя, обращает свой иск о вознаграждении по эвикции против последнего как против лица, заложившего чужую вещь[1083]. Во всяком случае в этих актах встречаются несомненные указания на то, что кредитор мог отдавать заложенное ему движимое имущество третьему лицу; правомочие последнего ограничивалось, разумеется, правом выкупа со стороны залогодателя.
Устав о банкротах, нормируя заклад движимости в виде pig-nus'a[1084], имел, конечно, основание под влиянием романистических воззрений воспрещать передачу заложенной движимости третьему лицу. Ст. 21 ч. II устава прямо указывает на мотив этого ограничения: должник вверил свою вещь определенному контрагенту и имеет право требовать, чтобы она не находилась в руках ему неизвестного лица. Статье 21 ч. II предшествуют в уставе постановления, касающиеся заклада движимости[1085], так что воспрещение передачи в связи с предыдущим изложением и в связи с мотивировкой самой статьи можно было бы отнести лишь к движимому имуществу. Но статья редактирована в слишком общих выражениях, так что неудивительно, что впоследствии Свод Законов ограничил право распоряжения кредитора также относительно закладных на недвижимости[1086], хотя здесь шестимесячное владение после просрочки вряд ли могло служить основанием для выставления этого воспрещения в интересах собственника.
Подобное безусловное устранение возможности передавать требования, снабженные вещным обеспечением, на первых порах вызывало некоторые недоумения[1087], однако мы встречаем это воспрещение даже в проекте уложения 1814 г.[1088], и этот факт сам по себе может служить аргументом в защиту памятника, который с легкой руки Карамзина[1089] принято у нас считать продуктом рабского подражания французскому праву. Весь отдел этого проекта, посвященный залоговому обеспечению, по своему внешнему виду и по порядку статей[1090] в значительной мере напоминает соответствующее изложение в уставе 1800 г.; в нем удержана терминология последнего и, кроме того, там еще уцелел взгляд на залог как на реальную гарантию заемного обязательства. Интересно, наконец, постановление уложения относительно продажи заложенной движимости: вслед за предписанием выдать hyperocha должнику указывается на то, что неудачность продажи не дает закладодержателю права добавочного взыскания[1091]. Если здесь уложение отступает от точки зрения устава 1800 г. и возвращается к прежнему национальному воззрению, то нельзя во всяком случае приписать эту точку зрения влиянию французского или даже римского права!
Бросая последний взгляд на устав 1800 г., мы можем там наряду с только что указанными нововведениями отметить еще один остаток, для практической жизни, может быть, самый важный, прежнего воззрения на залог как на сделку, ведущую к приобретению права собственности залогодержателем после просрочки. По крайней мере в уставе не отменяется прежняя конструкция залогового соглашения как момента, лишающего залогодателя права распоряжения для дальнейших обременений и отчуждений[1092]. Мы видели, что в древних актах закладчик обещает, что данная вотчина никому не заложена, другими словами, что на нее устанавливается первый, а не второй, залог, который в этом периоде нашего правового развития считается немыслимым. Указ 1 августа 1737 г.[1093] также остается верным точке зрения, отождествляющей залог с отказом от права распоряжения. В самом конце XVIII века, непосредственно перед изданием устава о банкротах, она повторяется[1094], и в двадцатых годах[1095] запрещение, налагаемое между прочим на заложенное имущество, нормируется в той форме, в которой оно с некоторыми изменениями сохранилось до настоящего времени. Из этого видно, что устав 1800 г. в данной области нового ничего не ввел; и если мы ближе всмотримся в смысл этого запрещения, которое является у нас и доныне по крайней мере принципиально неизбежным спутником залогового права, то мы именно найдем здесь след прежней просрочки, который не мог быть вытеснен уставом 1800 г. уже потому, что последний закон выставил принцип необходимости залоговой продажи лишь по отношению к недвижимостям, сохранив залоговую просрочку для остальных предметов вещного обеспечения. Удержание старой точки зрения отразилось на нормировке нового залога 1800 г.
Если залог призван в случае неуплаты долговой суммы поступить в собственность кредитора, то понятно, что он не может служить обеспечением другому требованию, так как удовлетворение путем присвоения вещи доступно одному только лицу. То же самое относительно купли-продажи: закон не предполагал, что может найтись лицо, расположенное приобрести уже заложенное имуществ, так как покупатель при неуплате долга со стороны залогодателя лишился бы всей вещи, и вследствие этого закон предпочитал ограждать третьих лиц от таких последствий посредством запрещения. Но когда была введена обязательная продажа заложенной недвижимости, то этим самым была дана возможность второму залогодержателю, как и приобретателю заложенной вещи, соразмерить заемную или покупную цену со стоимостью имения, оставшейся свободною. Но закон этого шага не сделал и в залоге между частными лицами, созданном уставом 1800 г., осталось несоответствие двух противоположных принципов: залоговой продажи и залогового присвоения; последний момент именно высказался в удержавшемся ограничении права распоряжения залогодателя.
Здесь также было суждено казне в роли залогодержателя указывать путь нового развития. Но прежде чем перейти к рассмотрению этих дальнейших явлений в истории нашего залога, нужно отметить, что даже в то время, когда между частными лицами уже установилась distractio pignoris, можно отметить более строгое применение этого начала со стороны самого государства по отношению к находящимся в его руках закладам. В уставе Ассигнационного Банка 1808 г. мы видим, что продажа заложенного товара обязательна, а не поставлена в зависимость от заявления закладчика; недоимка впрочем покрывается здесь также из остального его имущества, как и в уставе 1800 г.[1096] Но это расширенное право взыскания, выставленное несколько лет спустя и в уставе Государственного Коммерческого Банка[1097], не встречается во всех узаконениях[1098], нормирующих заемные сделки с обеспечением движимостью в казенных кредитных учреждениях; иногда вместо личного иска против закладодателя встречаются постановления, позволяющие в случае недовыручки привлекать к ответственности оценщиков заложенного товара[1099]. Впоследствии для заклада акций в новоучрежденном Государственном Банке 1860 г.[1100] установившаяся тогда биржевая котировка дала возможность снабдить банк вспомогательным средством, заменяющим личную ответственность закладчика, а именно: правом продажи заклада до срока в случае курсового понижения, угрожающего уничтожить соответствие между ценностью бумаг и размером выданной ссуды[1101].
Но нормировка залога и заклада в казенных кредитных учреждениях имела значение не только при установлении формы удовлетворения залогового требования, но вообще для всех моментов, связанных с понятием о вещном обеспечении. Если мы теперь обратимся к операциям поземельного кредита в государственных банках прошлого века, то мы найдем в узаконениях, нормирующих их, понятное стремление законодателя к собиранию верных сведений относительно закладываемых имений. Этим путем охранялся, разумеется, прежде всего фискальный интерес в данном учреждении, но, кроме того, постепенно развивался у нас момент публичности в вотчинных правоотношениях, основание которому было уже положено Петром Великим[1102]. Полное Собрание Законов за вторую половину XVIII века изобилует указами, предписывающими крепостным учреждениям высылать в Заемный Банк общие сведения об имениях, продаваемых или закладываемых в Империи[1103], дабы Банк мог убедиться, что имение, представленное к залогу, принадлежало залогодателю и было свободно от других закладных[1104]. Как видно, главным препятствием к правильности реального кредита являлась фактическая негласность многих сделок[1105], и все усилия законодателя направлены были к искоренению этого зла для достижения достоверности[1106]. Кроме общих сведений о недвижимой собственности, которые должны были быть собраны Банком, последний требовал еще от присутственных мест сообщений относительно стоимости отдельного имения, и мы видим, что эта стоимость зависела иногда от случайных моментов, как например, смертности среди крестьян[1107]. Явным доказательством того, что государство при этом не имело в виду только свои чисто хозяйственные соображения, но охраняло одновременно интересы всего общества, могут служить те узаконения, которые предписывают огласку залогов, установленных в Банке[1108], а также те указы, которые регулируют сведения об имениях, освободившихся от залога Банка[1109]. Обременения в пользу кредитного учреждения отличались еще тем, что в уставе предписывалось точное соотношение между размером ссуды и объемом закладываемого имущества[1110]. Банк руководствовался при оценке особыми правилами, и залог должен был простираться только на участок, по своей стоимости соответствующий выданной ссуде, так что воспрещено было налагать общее обременение на все недвижимости залогодателя.
Примечания:
[1046] Манифест об учреждении
при Государственном Заемном Банке страховой экспедиции 23 декабря 1786 г.
(16478), § 9; см. также указ 20 апреля 1814 г. (25573).
[1047] Эта экспедиция не
оправдала, впрочем, тех надежд, которые возлагались на нее как на центральное
страховое учреждение для всего государства. Ср. Архив Государственного Совета.
Т. IV. Журналы по делам департамента экономии. Ч. I, стр. 320 (июль 1822 г.).
[1048] Манифест 23 декабря 1786
г., § 9, п. 3. Залог незастрахованного долга был возможен только с
поручителями. См. указ 6 декабря 1802 г. (20544) о раздаче денег из Киевского
Приказа Общественного Призрения.
[1049] См. узаконения, приведенные
под ст. 388 сл. Устава госуд. кредитных установлений в Своде Законов 1832 г.
[1050] Ст. 26 указа 11 января
1828 г. (1710).
[1051] П.С.З. 14392, ст. 382.
[1052] Указ 22 июня 1795 г.
(17346).
[1053] См. учреждение 20 ноября
1772 г. (13909), п. 4; позже указ 5 июля 1824 г. (29937), § 9.
[1054] План ссудной казны 20
ноября 1772 г. (13909), п. 5. Ср. еще указы 21 декабря 1796 г. (17668) и 22
декабря 1798 г. (18789).
[1055] Ср. указ 2 февраля 1801
г. (19761).
[1056] Устав 19 декабря 1800 г.
(19692).
[1057] Ч. II,
ст. 43 сл.
[1058] Ч. II,
ст. 39.
[1059] См. Свод Законов. Т. XVI, ч. 2, ст. 615 Законов о судопроизводстве гражданском.
[1060] Ч. II,
ст. 46.
[1061] Ч. II,
ст. 46, 70; теперь в Своде законов.
Т. XVI, ч. 2; Законы о суд.
гражд., ст. 626.
[1062] Ср. указ 30 мая 1816 г.
(26292) по поводу заложенного дома, сгоревшего во время пожара Москвы в 1812 г.
[1063] См. ст. 293 закона 19
июля 1849 г. (23405), теперь в Своде Законов. Т. XVI,
ч. 2. Положения о взысканиях гражданских, ст. 315.
[1064] Ч. I,
ст. 49.
[1065] Указ 9 декабря 1815 г.
(26017).
[1066] Ч. II,
ст. 53.
[1067] Ч. II,
ст. 54.
[1068] Ч. II,
ст. 55.
[1069] Ч. I,
ст. 106. Ежели банкрот дал кому заклад, или что из имений правильно заложил, то
есть, прежде усмотрения своего несостояния и до вступления на него ко взысканию
требований, а тот заклад стоит больше той сумы, в которой заложен; то заплатя
деньги, оный заклад взять в конкурс, и с прочими банкротовыми имениями в свое
время продать; а тому, у кого был заклад, заплатить сумму сполна.
[1070] Это было прямо оговорено
в проекте конкурсного устава 1763 г. (у Гольмстена.
Истор. очерк конкурсного процесса, стр. 158): <: деньги отдавать по продаже, а
не наперед>.
[1071] П.С.З. 5463, ст. 75: К
составу имуществ несостоятельного принадлежат также посредством выкупа все
имущества, несостоятельным заложенные, если они еще не проданы (ныне в Уст.
суд. торгового, ст. 572). Ст. 76: Конкурсное управление имеет на заложенные
имущества право выкупа не только в срок платежа, но и до срока, хотя бы
имущество было заложено и в казенных кредитных установлениях ... (ныне ст.
573). Ст. 77: Выкуп производится платежом заимодавцу полной суммы долга (ныне ст. 574).
[1072] Ныне ст. 575 Устава
судопроизводства торгового.
[1073] <К долгам первого
разряда причисляются ... 3) долги, на залогах и закладах утвержденные. Они
удовлетворяются сполна продажею и
выкупом заложенного имущества, буде подлежит оное выкупу> (ныне п. 3, ст. 599
Устава судопроизводства торгового).
[1074] Ср. ст. 102 и 100 устава
1832 г. (ст. 600 и 598 Уст. суд. торгового).
[1075] Ср. решение
кассационного департамента 1895 г., № 97.
[1076] Шершеневич теперь (см. Конкурсное право [1898
г.], стр. 387) усматривает здесь противоречие закона;
раньше (Учение о несостоятельности [1890 г.], стр. 347 сл.) он объяснял п. 3 ст. 599 возможностью для
залогодержателя отказаться от вещной
гарантии и предъявлять личный иск, но этим не выясняется, почему личный иск в
данном случае подлежит полному удовлетворению.
Ср. Устав о банкротах. Ч. I, ст. 107.
[1077] Ч. II,
ст. 63: На закладные и крепостные заемные письма не уважать никаких о безденежности
их от должника и наследников его показаний ... (Аргументация кассационного решения
Сената [1888 г., № 70] не может
умалить значение этой статьи). Существовал только введенный ук. 10 июля 1815 г.
(25900), п. 4 по аналогии с купчей крепостью семидневный срок, в течение
которого заемщик мог просить об уничтожении заемной крепости.
[1078] Ср., например, указ 14
апреля 1759 г. (10942).
[1079] См. Уложение Царя Алексея Михайловича, гл. XVII,
ст. 31, а впоследствии указ 24 мая 1764 г. (12168).
[1080] Ср. ст. 1327 1 ч. Х т. по изд. 1832 г. (ныне ст. 2012).
[1081] Устав о банкротах, ч. II, ст. 21: Закладные и домовые с залогом письма передавать с
подобными надписями другим запрещается, поелику заемщик вверил залог свой заимодавцу.
[1082] См., например, закладную
1700 г. в Собрании историко-юридических актов Беляева.
[1083] См., например, в Актах
юрид. быта, II, № 126, XIII
закладную 1679 г.
[1084] Ч. II,
ст. 9.
[1085] Ст. 10 сл.
[1086] Т. Х, ч. 1, ст. 1653 и 1678.
[1087] См. Архив Госуд. Совета.
Т. IV. Журналы по делам департамента законов. Ч. II, стр. 491.
[1088] В несколько смягченной
форме, см. ч. III, гл. XII, § 280 (в Архиве Госуд. Совета. Т. IV.
Журналы по делам департамента законов. Ч. I): Передача
закладной прежде истечения срока не дозволяется; но если по миновании оного
платеж не учинен, то заимодавец вправе передать закладную другому...
[1089] См. Русский Архив 1870
г., стр. 2326.
[1090] См. гл. XI и XII, ч. III
проекта, l. c.
[1091] Гл. XI, § 253.
[1092] См., например, ч. II, ст. 77.
[1093] В начале изложения.
[1094] Указ 8 июня 1798 г.
(18575).
[1095] См. зак. 21 декабря 1821
г. (28850) и 17 февраля 1825 г. (30235).
[1096] Устав 2 марта 1806 г.
(22042), § 75.
[1097] См. Устав 7 мая 1817 г.
(26837), § 62.
[1098] Так например, не
упоминает об этой ответственности указ 2 октября 1838 г. (11579), нормирующий
заклад в ссудной казне Воспитательного Дома, ст. 53-57.
[1099] Ср., например, Правила
на выдачу ссуд из Одесского и Таганрогского Приказов Общ. Призрения 27 сентября
1833 г. (6452), гл. VI, п. 32, а также Устав компании
для хранения и залога громоздких движимостей 1838 г. (11751), § 57.
[1100] П.С.З. 35847.
[1101] Устав Государственного
Банка, ст. 76, 77.
[1102] См. указ 20 октября 1719
г. (3436), п. 21.
[1103] Ср. указ 10 февраля 1766
г. (12567) и 4 октября 1771 г. (13667).
[1104] См. указ 27 января 1780
г. (14974) и 27 января 1781 г. (15112).
[1105] Ср., например, по этому
поводу ук. 18 июня 1773 г. (13997), 23 июня 1796 г. (17478), 12 июня 1813
г. (25399).
[1106] Если имение оказывалось
впоследствии тем не менее заложенным раньше частному лицу, то обременение в
пользу банка оставалось все-таки в силе. Ср. указ об учреждении Государственного
Заемного Банка 13 мая 1754 г. (10235), § 2.
[1107] См., например, указ 16
января 1772 г. (13739). Стоимость заложенного в банке имения не должна быть
впоследствии уменьшена действиями собственника. Ср. Манифест о Вспомогательном
Банке 18 дек. 1797 г. (18274), ст. 33.
[1108] См. указ 13 ноября 1766
г. (12783).
[1109] См. указ 19 июля 1767 г.
(19943).
[1110] Ср. указ 17 февраля 1763
г. (11760).
