Кассо Л.А. Понятие о залоге в современном праве
Έάν τις δανείоη τινˆ xαˆ xατ│ τ¾ν оίxείαν δμоλоγίαn Txπρоθεσμήσας δ χρεώστης μ¾ Txπληρώση, πρоτρεπέσθω τоàτоν Tx διαβασίμоυ Ð χρεωστоύμενоς, xαί T│ν μετ│ b xαˆ γ πρоτρоπάς τε xαˆ διαμαρτυρίας μ¾ θελήση Ð χρεωστών πα¸·ησιασθÁναι À τò ¢πόχρεων πоιÁσαι, αÙθεντίαν Tχέτω Ð τ│ Tνέχυρα xατέχων Øπò ¢xριβÁ δημоσίαν Txτίμησιν Tggράφως δί│ ταβоυλλαρίων À xαί Txδίxων ¢πоσημειоυμένων ταàτα διαπιπράσxειν, xαˆ Tx tîν τιμημάτων τ│ xεχρεωστημένα αÙτù παραxρατεˆν, xαˆ τò ώς είxòς περιττευθeν ¢πоxαθιστcν τù χρεωστоàντι ε" δe ¹ τîν Tνεχύρων διαxαία διάπρασις оÙ σώζει τ¾ν TντελÁ τоà χρέоυς ¢πόδоσιν, ¢παιτείτω τòν χρεώστην τò λειπαζόμενоν.
Этот параграф не вполне тождествен с вышеприведенным местом указа 1557 г., но заимствование из него тем не менее в высшей степени вероятно. В начале необходимость напоминания встречается в том и другом текстах: указанию на содействие старосты и целовальников соответствуют слова <... δημοσίαν Tχτίμησιν Tγγράφως δι│ ταβоυλλαρίων À xαˆ Txδίxων:>, и наконец последние строки о выдаче излишка и добавочном взыскании являются в русском тексте дословным переводом с греческого.
Если отрицать здесь произвольное внесение данного греческого места при переписке указа, то остается непонятным, каким образом такая крупная мера в истории нашего залогового права исчезла бесследно, каким образом Уложение, которое в статьях о просрочке[1003] проявляет несомненное знакомство составителей с положениями Литовского Статута, нормирующих Distractionspfand рядом с Verfallpfand[1004], тем не менее умалчивает о продаже заложенной вещи и повторяет только старую формулу о приобретении вещи после просрочки? Если рассмотренное место указа 1557 г. содержало институт, получивший практическое значение в Московском Государстве, то до нас, по всему вероятию, дошли бы какие-нибудь следы судебных дел, возникших по поводу споров либо со стороны должников, требовавших продажи заклада, либо со стороны кредиторов, вчинавших личные иски для покрытия недоимок. Трудно себе представить для XV века такой важный поворот в развитии нашего закладного права, особенно если иметь в виду, что до настоящего времени, по крайней мере на основании Устава о банкротах 1800 г., в нашем праве нет еще безусловной необходимости продавать заложенную движимость, когда эта distractio не требуется должником и если иметь в виду, что нормальным порядком удовлетворения до сих пор считается в Своде Законов[1005] окончательное оставление вещи у кредитора после просрочки долга.
Глава VI. Влияние законодательства на дальнейшее развитие залогового права в России
Залог и купля-продажа в XVIII веке. – указ 1 августа 1737 г. и его отменение. – Заимообеспечительный залог в государственных кредитных учреждениях. – Значение устава о банкротах 1800 г. – Запрещение в роли долгового обременения. – Залог по договорам с казной
Характерные черты древнерусского залога, о которых была речь в предыдущей главе, продолжают обнаруживаться в течение XVIII века по крайней мере в залоговых сделках между частными лицами. В указах этого периода мы постоянно встречаемся с упоминанием о закладных[1006] рядом с купчими как о сделках, передающих окончательное обладание вещью по просрочке долга[1007]. В самом конце столетия еще издаются указы, в которых мы находим прежнее выражение об обращении закладной в купчую[1008]. Один из наказов, данных депутатам Екатерининской Комиссии, излагает между прочим просьбу об издании мер для предохранения просроченных имений от хищнического хозяйства залогодержателей, которые в ожидании выкупа со стороны родичей залогодателя старались всеми средствами обесценивать имущество, временно находящееся в их руках[1009].
Преобладали, по всему вероятию, залоги без передачи недвижимости до просрочки[1010], и мы видим, что это право кредитора на будущую уступку вещи, принадлежащее ему в случае неуплаты долга, охранялось правовым порядком и до этого момента, как, например, при конфискации имущества залогодателя[1011]. Но встречаются также следы непосредственной передачи недвижимости кредитору до просрочки долга[1012], и эта форма залоговой сделки служила, как видно, и в XVIII веке способом передачи вещи таким лицам, которые не имели права приобретать собственность[1013].
Если, таким образом, присвоение вещи[1014] со стороны залогодержателя в случае неуплаты долга является отличительной чертой нашего обыкновенного залогового права до издания устава о банкротах 1800 г., то нужно, разумеется, оговориться относительно короткого промежутка времени от 1737 г. до 1744 г., в течение которого был установлен, как известно, другой способ удовлетворения по залогам и закладам.
Указ 1 августа 1737 г.[1015] заменил оставление вещи за залогодержателем обязательной продажей: с наступлением срока уплаты связано для кредитора необходимость явки закладной в суд, но соблюдение этой формальности не дает ему права на обладание участком, она только считается conditio sine qua non для продажи залога[1016], которая должна была совершаться по правилам, установленным до того для имений, продаваемых в Канцелярии конфискаций[1017]. Обязательность продажи заложенного объекта, установленная указом 1737 г. не только относительно недвижимого, но и движимого имущества, устраняется лишь в тех случаях, когда на торгах не будет предложена сумма, соответствующая долгу; кредитор тогда может оставить вещь за собой[1018].
Эта крупная реформа, превратившая наш залог из права на присвоение в право на удовлетворение из стоимости, вырученной продажею, не могла не останавливать внимания наших исследователей, которые все усматривают здесь первую, хотя и неудержавшуюся впоследствии, попытку установления нового вида вещного обеспечения. Но в литературе тем не менее встречаются критики по адресу этого узаконения, в котором отмечается отсутствие логики или по крайней мере внутренней гармонии. Гантовер[1019], останавливаясь на последствиях залоговой продажи, предписанной этим указом, находит, что раз в нем устанавливается обязанность выдачи излишка залогодателю[1020], нужно было для полного соответствия налагать на этого должника личную ответственность в случае неудачной продажи. Указ же, как известно, решает, что если продажа состоится при предложениях, не соответствующих залоговому долгу и при нежелании залогодержателя оставить вещь за собой, недоимка не взыскивается с остального имущества должника[1021]; такая добавочная ответственность наступает лишь в случае обмана со стороны залогодателя, т. е. тогда, когда обнаруживается, что заложенная вещь лишена объема или свойств, упомянутых при заключении залоговой сделки[1022]. В глазах Гантовера праву залогодателя на остаток необходимо должна соответствовать неограниченная ответственность по личному иску. Мы видели, однако, что в некоторых германских территориях (как, например, в данциге) и по Литовскому Статуту этого соответствия нет; мы встречались там с учреждением продажи залога, создающей денежную сумму, из которой кредитор получает только следующее ему количество денег; но при этом обратное явление, т. е. недостаточность суммы, не нарушает коренного взгляда на залог как на полный эквивалент за занятые деньги. Этот пример, конечно, не может служить аргументом против стремления рассматривать узаконения прошлого столетия с точки зрения принципов, признанных желательными проектом вотчинного устава 1892 г. Более веским соображением может послужить самое содержание указа и главным образом первая часть его, где излагаются соображения, побудившие законодателя взяться за реформу залогового права[1023]; и там между прочим приводятся факты, в глазах законодателя нежелательные, как например, встречающиеся в закладных того времени оговорки о том, что за долг, обеспеченный залогом, отвечает и остальное имущество залогодателя. Законодатель предполагал, что эти оговорки были возможны лишь вследствие незнакомства должников с действующим правом, т. е. другими словами, что по действующим тогда взглядам предмет залога всегда считался достаточным эквивалентом и что расширение ответственности являлось непозволительным злоупотреблением со стороны заимодателей. Понятно, что указ, исходя из такой точки зрения, не мог ввести добавочное взыскание по закладной, особенно если иметь в виду, что данное узаконение имело целью облегчить положение должников, которые в силу просрочки лишались стоимости, большей частью превышающей размер долга. Указ хотел устранить положение, создаваемое этой просрочкой, которая без всякого основания обогащала кредитора. законодатель имел основание думать, что залогодержателю легче наметить себе вещь, покрывающую вполне его интерес, чем должнику выделить объект, стоимость которого не превышала бы занятой суммы. И его точку зрения разделяет поныне наше действующее право.
Однако несмотря на то, что в данном отношении указ 1 августа 1737 г. удержал старую точку зрения национального права, нововведение, им созданное, не встретило сочувствия в обществе или по крайней мере среди лиц, отдававших свои деньги взаймы под залоги: устранение права оставлять вещь за собой непосредственно после просрочки казалось им опасным новшеством, и они, как видно, неохотно подвергали себя неприятностям, связанным со сложными аукционными формальностями[1024]. В результате оказалось, что собственники участков, нуждающиеся в кредите, стали находить деньги с бóльшими затруднениями, чем до издания указа 1 августа. Под влиянием общего неудовольствия со стороны кредиторов, как и должников, закон 11 мая 1744 г.[1025] отменил залоговую продажу как средство удовлетворения залогодержателя. Постановление это знаменательно, потому что из самого содержания указа вытекает, что данная мера вызвана не желанием отменить новый институт, а необходимостью принять во внимание направление оборота. На этом примере видно, что уже в прошлом столетии инициатива в развитии нашего залогового права принадлежала государственной власти и что факторы деловой жизни, создающие в сделках определенные виды кредита, относились к нововведениям пассивно и даже враждебно. В протоколах заседаний наших ипотечных комиссий приходится тем не менее читать, что главной помехой к правильному поземельному кредиту у нас является отсталость залогового законодательства[1026]. Эти стереотипные фразы заимствованы, по всему вероятию, из немецкой ипотечной литературы средины нашего века. Нынешний сельскохозяйственный кризис в этом отношении по крайней мере оказал нам услугу: кто решится теперь утверждать, что если в наше время имения остаются за земельными банками или снимаются с торгов без полного погашения недоимки, то вина этому лежит на нашем залоговом праве?
Указ 11 мая 1744 г. возвращался к системе уложения[1027] и давал залогодержателю право на присвоение вещи по просрочке; но он не предрешал вопроса об участи недвижимости до этого момента, вследствие чего нет основания думать, что уничтожение указа 1737 г. было равносильно предписанию передавать залогодержателям закладываемый участок в момент заключения сделки. Такой вывод[1028] следовало бы считать лишенным достаточного основания уже потому, что закон 1737 г. нормировал только участь вещи после просрочки, не запрещая при этом отдавать путем частного соглашения пользовладение кредитору до наступления того срока, с которым была связана необходимость продажи.
Если таким образом наше залоговое право, за исключением промежутка времени от 1737 до 1744 г., очутилось в том же положении, в какое оно было доведено предшествующим периодом, то, с другой стороны, было бы ошибочно думать, что до Устава о банкротах 1800 г. в этой области нашего права наступило полное затишье. Там, где государство выступало в качестве залогодержателя, там немыслимы были те сопротивления, которые привели к отмене указа 1737 г. Мы теперь проследим нормировку этого казенного залогового права в течение XVIII века и увидим, что она подготовляла распространение новых начал на залоговое право между частными лицами.
В первой половине XVIII века - до указа 1737 г. - мы уже встречаемся с нормировкой заклада движимости, которая значительно отличается от существующей тогда залоговой просрочки: монетная контора открывала кредит частным лицам под обеспечение драгоценных металлических предметов, причем в случае неуплаты последние отдавались в сплавку, а излишек в виде денег возвращался закладчику[1029]. Продажи не было, но производимая этим путем оценка данных объектов ее вполне заменяла. Интересно отметить, что указ не предвидит обратного случая, т. е. превышения долговой суммы, уже потому, что выдача ссуды производилась на основании минимальной оценки закладываемых объектов.
В истории организации нашего земельного кредита[1030] первое место в хронологическом порядке занимает, как известно, Государственный Заемный Банк, учрежденный при Елизавете Петровне в 1754 г.[1031] Его главной операцией являлась выдача ссуд под обеспечение движимого и недвижимого имущества. Мы видим, что в одном и другом случае уставом предписывается обязательная продажа обеспечительного предмета для удовлетворения Банка и выдачи hyperocha залогодателю[1032]. Только относительно недвижимости постановлено, что в случае неудачной продажи отвечает и остальное имущество должника[1033]. Это явное отступление от коренного воззрения нашего права объясняется, очевидно, рецепцией романистической конструкции залога. Но на самом деле в жизни это предписание не имело практических последствий: когда впоследствии Банку угрожала неуплата со стороны залогодателей[1034], мысль о направлении иска против остального их имущества была отвергнута[1035]. Смешением личного и реального кредита можно было бы также назвать положение устава Банка, требующее представления поручителей при выдаче ссуды[1036]; но в сущности это участие добавочных субъектов было вызвано шаткостью официальных сведений о недвижимостях: третьи лица ручались за то, что данное имение, представленное к закладу, действительно принадлежало лицу, ходатайствующему о выдаче ссуды. Это выяснилось[1037] в последующих указах, изданных по поводу операций Банка, и цель поручительства в таком виде была прямо оговорена в новом проекте[1038] кредитного учреждения, призванного заменить Банк 1754 г. Обозрение соответствующих указов в Полном Собрании Законов оставляет впечатление, что продажа залогов, предписанная уставом Заемного Банка, была найдена впоследствии нежелательной[1039] и этим объясняются постановления законодателя о наложении опеки на имения неисправных залогодателей для погашения долга из доходов вместо удовлетворения[1040] из вырученной на аукционе суммы; и если устав нового[1041] Заемного Банка 1786 г.[1042] устранил продажу заложенной вещи, то это не потому, что он вернулся к системе оставления вещи за залогодержателем, а потому, что в его глазах лучшим средством для одновременного обеспечения интересов вкладчиков и заемщиков является взятие имения в присмотр с возвращением его залогодателю по погашении недоимки[1043].
На такую же точку зрения становится недолго просуществовавший Вспомогательный Банк для дворян[1044]; последний является в сущности больше, чем вспомогательное учреждение, так как он не только открывал кредит помещикам, обращавшимся к нему, но, кроме того, еще навязывал свои услуги собственникам тех участков, которые вследствие просрочки должны были быть справлены за частными кредиторами[1045].
Примечания:
[1003] См. гл. Х, 196.
[1004] Разд. VII,
арт. 21 и 28.
[1005] Т. XVI,
ч. II: Законы о судопроизводстве гражданском, ст. 632.
[1006] См. например, указ 4
ноября 1715 г. (2952), 4 июля (3607) и 19 июля 1720 г. (3612), 22 сентября 1763
г. (11934).
[1007] Право распоряжения по обеим сделкам было одинаково ограничено указом о единонаследии.
[1008] См. указ 11 ноября 1786
г. (16460).
[1009] См. наказ Кромского
дворянства в Сборнике ист. Общества. Т. 68, стр. 635.
[1010] Ср. любопытный пример у Филиппова. Бумаги Кабинета Министров
(Сборник ист. Общества. Т. 104), стр. 239 сл.
[1011] Указ 8 мая 1754 г.
(10238).
[1012] Ср., например, указ 25
августа 1732 г. (6163).
[1013] Указ 16 июля 1782 г.
(15434).
[1014] В течение года после
окончательной записи право собственности залогодержателя ограничивалось
воспрещением продажи, установленным в интересах родового выкупа, см. ук.
11 мая 1744 г. (8936) и 15 ноября 1766 г. (12782), п. 15. Однако нарушение
этого воспрещения со стороны залогодержателя не влекло за собой
недействительности отчуждения, см. ук. 16 ноября 1786 г. (16463).
[1015] П. С. З. 7339.
[1016] п[ункт] 3.
[1017] См. учреждение
Канцелярии конфискаций для продажи по казенным недоимкам 19 мая 1724 г. (5414)
и установление при ней особой аукционной камеры в Петербурге ук. 17 мая 1733 г.
(6355).
[1018] П. 6.
[1019] Залоговое право (1890
г.), стр. 93.
[1020] П. 6.
[1021] п. 7.
[1022] П. 8.
[1023] <Понеже о закладных
недвижимых имениях многие жалобы происходят в том, что кто заложит свое
недвижимое имение другому, то заимодавец, усмотря незнание в делах закладчика,
в закладныя вводит такия сильныя и важныя слова, чтоб не токмо заложенное за
собой удержать, но чтоб и достальное его имение у него отнять...>
[1024] Продажа заложенного
успела осуществиться на практике, см. уже указ 11 октября 1737 г. (7398).
[1025] П. С. З. 8936.
[1026] Ср., например, Гантовер, l. c., стр.
3 сл.; раньше в том же смысле Марков
в Журнале гражд. права 1872, I и II.
Трезвые выражения у Пестржецкого в
Журн. гр. права 1872 г., IV, стр. 693.
[1027] п. 2 указа 11 мая 1744 г.: <О закладных недвижимых имениях
поступать по уложению же Х гл. 196 пункта с таким изъяснением: заимодавцу по
прошествии написанного в закладной срока данной ему заклад, за собой записав,
отказать и во владение онаго вступить вольно>.
[1028] Он как будто вытекает из
изложения Победоносцева. Курс гражд.
права, I (1892 г.), стр. 586.
[1029] Указ 8 января 1733 г.
(6300).
[1030] Ср. Пономарев. История правительственных
мероприятий к развитию сельского хозяйства в России (1888 г.), гл. XVIII.
[1031] Об учреждении
Государственного Заемного Банка 13 мая 1754 г. (10235).
[1032] П. 1 и п. 2.
Ср. также впоследствии ук. 26 июля 1754 г. (10265). Заложенные недвижимости
всегда оставались в руках залогодателя.
[1033] П. 2.
[1034] Об отсрочках по платежам
Банку см. указы 1757 г. (10784) и 1761 г. (11259).
[1035] Указ 29 марта 1772 г.
(13778).
[1036] Указ 13 мая 1754 г.
(10235), п. 2.
[1037] См. указ 25 октября 1761
г. (11344).
[1038] О публиковании проекта о
новом по дворянским банкам учреждении 8 августа 1766 г. (12719), § 17.
[1039] Вскоре после открытия
действия Банка успели уже накопиться значительные недоимки. Ср., например, указ
26 июня 1762 г. (11581).
[1040] Указ 25 октября 1761 г.
(11344).
[1041] Слияние старого Банка с
новым было предписано указом 28 июня 1786 г. (16408); Московская контора
закрыта 5 ноября 1800 г. (19632).
[1042] Манифест об учреждении
Заемного Банка 28 июня 1786 г. (16407). Недвижимость остается до просрочки
всегда в руках владельца, § 8; выданная ссуда измеряется только одной стоимостью
имения без примеси момента личного кредита, § 4.
[1043] Манифест, § 16 и 17.
[1044] См. § 30 Манифеста 18
декабря 1797 г. (18274) об учреждении Государственного Вспомогательного Банка
для дворянства. Банк был закрыт 7 мая 1799 г. (18959); см. также указ
10 мая того же года (18961).
[1045] См. § 38 Манифеста 1797
г. и, кроме того, указ 11 мая 1798 г. (18520).
