Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"
Преобразованию подвергается прежде всего установленное римскими юристами соотношение между правом и иском. В противоположность источникам римского права, которые не считали исковую защиту обязательным атрибутом всякого правомочия, глоссаторы устанавливают неразрывную связь между ними, полагая, что существование права всегда предполагает его исковую защиту, как и с другой стороны - предоставление иска возможно лишь в том случае, если он направляется на осуществление какого-либо права. Иск с точки зрения глоссаторов всегда является внешней формой выражения определенного права, в целях защиты которого он предоставляется, причем тождественные или сходные иски могут явиться средством защиты только тождественных или сходных прав, лежащих в основании этих исков.
Анализируя в соответствии с таким взглядом на соотношение права и иска установленное в римской юриспруденции деление исков на ac-tiones in rem и actiones in personam, глоссаторы пытаются отыскать права, лежащие в основании последних и составляющие, по выражению Аккурсия, mater actiones. И они приходят к выводу, что подобно тому, как иски могут быть вещными или обязательственными (actiones in rem, actiones in persоnam), так и соответствующие им права являются правами вещными или обязательственными (jura in rem, jura in persоnam). Переходя, далее, к отдельным видам вещных исков, глоссаторы констатируют полное сходство между виндикационными исками цивильного и преторского права (rei vindicatio и rei vindicatio utilis), из которых первые предоставлялись для защиты права собственности, а вторые - для защиты прав эмфитевты, суперфициария и других преторских вещных прав. Оба вида исков влекли за собой тождественные последствия, а этого было вполне достаточно для того, чтобы глоссаторы могли констатировать, что в основании этих исков лежат тождественные или по крайней мере сходные права, а именно - право собственности, выступающее как верховная собственность (Obereigentum, dominium directum), когда оно защищается цивильным виндикационным иском, или как собственность подчиненная (Untereigentum, dominium utile), когда оно защищается преторским виндикационным иском. Тем самым и была создана теория разделенной собственности[58], получившая самое широкое применение прежде всего для обоснования отношений, связанных с феодальной земельной собственностью, которая представлялась средневековым юристам поделенной между непосредственными обладателями земли и теми, от кого последние землю получили и в зависимости от которых они находились.
Разделив право собственности на землю между сеньором и вассалом, глоссаторы уже без особых трудностей могли обосновать как их права в отношении прикрепленных к земле крестьян, так и сферу военной и публичной власти, признанной за каждым из них. Поддержанное и развитое постглоссаторами применительно к еще более дробным отношениям земельной собственности, это учение безраздельно господствовало в феодальной юриспруденции, сохранив свое значение вплоть до XVIII - XIX вв., когда с утверждением экономического и политического господства буржуазии были устранены исторические предпосылки феодальной иерархической системы, а одновременно с гибелью самой этой системы утрачивает всякий смысл и обосновавшая ее средневековая юридическая концепция.
Вслед за подразделением всех видов прав на две основные группы - права вещные и обязательственные, глоссаторы ограничивали также двумя разновидностями различные основания, из которых эти права возникают. Но если классификация прав имела решающее значение для конструирования учения о разделенной собственности, то классификация оснований возникновения этих прав сыграла особо важную роль в утверждении нового взгляда на обязательственные отношения.
Основания возникновения различных видов прав глоссаторы подразделяли на causa remotа, под которыми они понимали способы приобретения прав, и causa proxima, которые они рассматривали как юридические основания этого приобретения. В соответствии с этим такие способы установления обязательственных отношений, как деликты или контракты, относились ими к разряду causa remota, а сами обязательства объявлялись causa proxima возникших на их основе личных (персональных) прав. Анализируя, далее, различные виды способов приобретения обязательственных прав (causa remota), глоссаторы, а вслед за ними и постглоссаторы особое внимание уделяли договорам, оценка юридического значения которых в их учениях существенно отличалась от тех взглядов на договоры, которых придерживались римские юристы. В противоположность последним они полностью устраняют всякое различие между простым, неформальным соглашением и соглашением, облеченным в определенную форму, признав, что те и другие в равной мере и с одинаковой юридической силой могут порождать отношения обязательственного характера.
К тем же выводам, хотя и по несколько иным соображениям, приходили и канонисты, которые заботились при этом не столько об упрощении юридических форм опосредствования экономических отношений, сколько о максимально облегченных и наиболее эффективных средствах обеспечения имущественных интересов церкви, идеологами которой они являлись. Они, например, считали, что даже при несоблюдении особой формы, необходимой для установления обязательств, последние должны были иметь полную юридическую силу при подкреплении их клятвенным обещанием. Такая концепция неформальных контрактов, разумеется, могла иметь значение прежде всего для случаев передачи имущества по простому соглашению в пользу церкви, поскольку, как правило, именно соглашения этого рода сопровождались клятвенными обещаниями. Но впоследствии и канонисты начинают придавать своим взглядам на договоры более широкое и общее значение, признав, что всякое слово обязывает независимо от того, являлось ли оно присягой или простым обещанием, и всякое нарушение данного слова должно рассматриваться как действие греховное. В этой своеобразной мистической форме постепенно утверждается новое воззрение на договор, признающее его простым соглашением, а потому далеко выходящее по своему значению за пределы феодальной юридической теории и практики и сохранившее свою силу в новых исторических условиях и в новых юридических доктринах - в юриспруденции эпохи капитализма.
Таким образом, разрабатывая основные цивилистические проблемы, средневековые юристы не только создавали правовые конструкции, специфические для своего времени и соответствующие классовой структуре феодально-крепостнической формации, но и совершили вслед за римскими юристами дальнейший шаг по пути образования юридических норм и форм, абстрактно приспособленных к опосредствованию отношений всякого частного оборота, основанного на частной собственности и эксплуатации. В истории развития гражданского (частного) права эксплуататорских формаций средневековая юриспуденция не имела и в условиях преобладания натурального хозяйства не могла приобрести того значения, которое характеризует творчество римских юристов. Но в то же время было бы ошибочно думать, что она ограничивалась слепым подражанием римским юристам и беспрекословным следованием текстам римских источников. Более развернутое, хотя и классово ограниченное представление о понятии юридического лица; своеобразное, наиболее приспособленное к классовым особенностям эпохи феодализма разрешение проблемы собственности вообще, феодальной земельной собственности в особенности; гораздо более широкий, чем у римлян, взгляд на договорные обязательства и условия их действительности - все эти и многие другие факты с достаточной очевидностью свидетельствуют о том, что цивилистическая доктрина эксплуататорских формаций поднимается в лице феодальной цивилистки на новую ступень своего исторического развития, окончательное завершение которого связано уже со следующим историческим этапом - этапом юриспруденции буржуазного общества.
Печатается по: Сборник ученых трудов /
Свердловский юрид. ин-т. Вып. 13.
Теоретические проблемы гражданского права /
Науч. ред. С. С. Алексеев, О. А. Красавчиков.
Свердловск, 1970. С. 124 - 144.
Цивилистическая доктрина промышленного капитализма
1. Общая характеристика
Буржуазная цивилистическая доктрина в виде определенной системы взглядов, отпочковавшихся от других социальных (например, философских) наук, а также от цивилистических концепций предшествующего исторического периода (эпохи феодализма), формируется в конце XVIII начале XIX в., развивается и углубляется на протяжении всего XIX столетия, а к его окончанию и особенно в начале XX в. претерпевает настолько существенные изменения, что может стать предметом как самостоятельного тематического выделения, так и специального научного анализа. Оставаясь же в рамках промышленного капитализма, нельзя не заметить, что динамика современных ему цивилистических воззрений, детерминированная определенными общими закономерностями, весьма чувствительна также к специфическим историческим условиям каждой конкретной страны и прежде всего к таким условиям, которые проявились в создании новой исторической системы гражданского законодательства.
Так, во Франции уже вскоре после победы революции 1789 г. были начаты кодификационные работы, ставившие своей задачей не только обновление гражданского законодательства применительно к потребностям буржуазного экономического оборота, но и объединение его в масштабе всей страны, до того (подразделявшейся соответственно действовавшим в разных ее частях частноправовым нормам на два района: страну писанного (римского) и страну обычного (национального) права. При этом в донаполеоновский период составляется 4 проекта гражданского кодекса (3 Камбасаресом и 1 Жакминотом), но ни один из них так и не обрел юридической силы. Возвращая в 1793 г. для доработки проект, представленный на его рассмотрение, Конвент потребовал, чтобы составители обеспечили закрепление <естественных прав> человека в <кратких, ясных и общих> формулах. История, однако, распорядилась иначе: в 1804 г. принимается кодекс Наполеона, предписавшего в самый момент образования кодификационной комиссии, чтобы кодекс был написан <кратко, но неясно>.
Однако, если это предписание важно для понимания форм кодекса, воплощенного в нем стиля, то для характеристики его гносеологических источников гораздо более существенно, что в комиссии, созданной Наполеоном 13 августа 1800 г., один из ее членов, Тронше, ориентировался на писанное римское право, а другой, Порталис, отстаивал идеи французского обычного права. Большое влияние на работу комиссии оказали также сочинения крупнейших французских юристов, в первую очередь Дюмулена, Дома и особенно Потье, многие формулы которого из <Трактата об обязательствах> были почти дословно перенесены в кодекс[60]. В целом же кодекс амальгамирует все использованные в процессе его разработки источники, хотя наиболее широко он вобрал в себя идеи римского права - начиная от институционной системы своего построения и кончая многочисленными конкретными юридическими конструкциями.
Центральным институтом французского гражданского кодекса становится институт частной собственности, опирающийся на право собственника <распоряжаться вещами наиболее абсолютным образом> (§ 544). Ничем не ограниченное право частной собственности дополняется законодательно закрепленным началом договорной свободы, из которого следует, что <соглашения, законным образом заключенные, имеют силу закона в отношении тех, которые в них вступили> (§ 1134). Индивидуалистическая устремленность кодекса, вполне соответствующая домонополистическому капитализму, проявляется и в том, что он не знает никаких других субъектов гражданского права, кроме лиц физических. Нормы о юридических лицах появились лишь во французском торговом кодексе 1807 г., но и они оказались несовершенными в такой мере, что только благодаря соответствующему судебному истолкованию были постепенно приспособлены к реальным жизненным потребностям.
Нет поэтому ничего удивительного в том, что если на первых порах после принятия кодекса 1804 г. французская цивилистика почти целиком сосредоточивается на его комментировании, анализе отдельных его правил и положений, то в дальнейшем она постепенно переключается на разработку таких категорий, которые либо вовсе не упоминаются в кодексе, либо находят в нем усеченное отражение. Не случайно, например, о таких находящихся за пределами кодекса явлениях, как юридическое лицо, наиболее крупные исследования (Мишу, Саллейль) появились впоследствии именно во Франции. Кодекс потому и смог обнаружить такую способность к долгожитию, что, наряду с легальными коррективами, подвергался постоянной реанимации усилиями судебной практики и цивилистической доктрины.
Совершенно иные исторические условия сложились в Германии. Не пережившая, в отличие от своего западного соседа, революционных битв большой очистительной силы, она к тому же сохраняла вплоть до 60-х гг. XIX в. государственную раздробленность. Вследствие этого даже ко времени, когда французы могли отпраздновать 90-летие своего кодекса, большая часть Германии продолжала пользоваться местными уложениями (прусским земским уложением 1794 г., саксонским гражданским уложением 1863 г.), в Бадене, Ганновере и других западных землях применялся воспринятый ими кодекс Наполеона, а на всей германской территории как общее право (gemeines Recht) сохраняло силу рецепированное римское право. Это последнее, дойдя до XIX столетия в форме, которую ему придали немецкие юристы по крайней мере трех предшествующих веков, и приобрело под наименованием пандектного права решающее значение для германской юриспруденции.
Неодолимость многовековой традиции, освящавшей пандектное право, сказалась и на проведении кодификационных работ. Если вексельный устав 1847 г. и торговое уложение 1861 г., за которыми в 1869 г. официально признается общеобязательное действие на всей территории Германии, по понятным причинам не могли питаться римскими источниками, то в созданной в 1874 г. комиссии для разработки проекта гражданского уложения решающее слово принадлежало крупнейшему юристу-пандектисту Виндшейду - автору большого труда, посвященного пандектному праву. Вышедший в 1888 г. из недр этой комиссии проект уложения и представлял собой не что иное, как краткий компендиум курса пандектного права, и потому за ним неотступно следовало ироническое наименование <маленького Виндшейда>. Этот проект вызвал критические голоса самого различного толка. Одни обвиняли его в несоответствии <социальным потребностям современности>, а другие - в романистическом искажении <чисто> немецких правовых воззрений[61]. После изменения в 1890 г. состава комиссии, дополненной государственными и судебными чиновниками, с предоставлением места, которое занимал Биндшейд, юристу-германисту Зому, были начаты работы над вторым проектом. Он и стал законом 1 июля 1896 г., а введен в действие с 1 января 1900 г.
В гражданском уложении 1896 г. использованы, наряду с германским обычным правом и партикулярным законодательством, памятники римского права в том виде, который они приобрели в эпоху рецепции, и в той системе, которая им сообщена немецкими юристами-пандектистами (уложение строится по пандектной системе). Однако основные нормы уложения, появившегося в преддверии к империализму, пришлось создавать заново. Право собственности, например, и здесь трактуется в смысле предоставленной собственнику возможности поступать с вещью как ему угодно, но (и это <но> в высшей степени знаменательно) лишь в меру непротиворечия его действий правам третьих лиц (§ 903). Последняя оговорка, кажущаяся по первому впечатлению вполне оправданной, в действительности послужила юридической базой как для специальных норм, которые в интересах возникавших монополий ограничивали собственника земли в его праве на недра, водные ресурсы и воздушное пространство, так и для актов государственного вмешательства в отношения собственности, диктуемого теми же интересами. Это вмешательство распространяется и на договорные отношения, где благодаря каучуковым правилам о <доброй совести> и <добрых правах> (§ 242, 826) свободное волеизъявление сторон в случае необходимости легко может быть заменено свободой судейского усмотрения. В то же время ни в одном из ранее изданных законов не отводилось <корпоративным> субъектам (юридическим лицам) такого места, какое они заняли в германском гражданском уложении. Более чем в 60 параграфах уложения скрупулезно перечисляются возможные виды юридических лиц, определяется порядок их образования и ликвидации, пределы и формы ответственности и т. п.
Все эти и многие другие новшества не появились по мановению волшебного жезла. Их подготовила цивилистическая доктрина, которая, в отличие от французской цивилистики, на протяжении почти всего XIX столетия не была связана вновь принятым гражданским законом и потому устремляла свои помыслы не на поддержание жизнедеятельности уже появившегося правового организма, а на создание юридических конструкций, которым еще предстояло получить законодательную санкцию. Не случайно поэтому немцы, уступая французам, например, в фундаментальности исследований о юридических лицах, смогли выдвинуть гораздо большее количество концепций об этом правовом феномене и раньше других пером Гирке и его сторонников обосновать необходимость замены разрешительного порядка образования юридических лиц столь важным для монополизирующегося капитала явочным порядком. Германское уло-жение потому и могло выступить в качестве своеобразного антипода французскому кодексу, что своим появлением оно обязано как существенным преобразованиям исторической обстановки, так и ориентированной на эти преобразования цивилистической доктрине.
В то время, как Германия приступила к общим кодификационным работам в области гражданского законодательства лишь в 70-х гг., Россия обращается к ним уже в начале XIX в. При этом имеются в виду не только самодеятельные, иногда - подпольные, разработки (как, например, у декабристов), но и появившийся в 1810 г. проект гражданского уложения, который был составлен Сперанским в соответствии с полученным им официальным поручением и где, наряду с использованием кодекса Наполеона, а также римских источников, были воплощены многие самобытные идеи, порожденные специфически русскими историческими условиями. Несмотря на то, что этот проект разделил общую судьбу <реформаторских идей>, с которыми царское самодержавие носилось в начале XIX в., работа над ним не прошла для русского гражданского законодательства бесследно. Создавая впоследствии под началом выдающегося цивилиста Балугьянского Свод законов, Сперанский сумел при подготовке ч. 1 т. Х - этого русского Свода законов гражданских - добиться в духе своего проекта не только принятия ряда новых законодательных актов, но и включения в Свод многих правоположений, которые хотя и сопровождались ссылками на царские указы, однако по самому своему характеру не могли иметь с этими указами ничего общего.
Впервые Свод законов гражданских в составе общего Свода появляется в 1832 г. Трижды (в 1842, 1857 и 1876 гг.) он в обновленном виде издавался вместе с общим Сводом, а в 1887 г. - независимо от него. Это последнее издание, повторенное с небольшими изменениями в 1900 г., сохраняло официальную юридическую силу вплоть до утверждения гражданского законодательства пролетарской диктатуры. Но хотя ч. 1 т. Х насчитывала 2334 статьи и создавалась с вполне определенным намерением сделать все возможное, чтобы, вопреки строжайшим запретам, отойти от окостенелых форм безнадежно устарелого закона, она, как отмечалось и в современной цивилистической литературе[62], даже самым отдаленным образом не соответствовала тем потребностям, которые возникали на почве складывавшегося торгового оборота и менового хозяйства. Положение усугублялось также тем, что если в центральных и примыкавших к ним районах страны формально действовал Свод законов гражданских, а фактически все решала сенатская практика, то на <окраинных> территориях имели силу различные иные законы - начиная от шведского уложения 1734 г. (Финляндия) и кончая шестикнижьем Арменопула (Бессарабия).
Примечания:
[58] E. Landsberg. Die Qlossе
des Accursius und ihre Lehre vom Eigentum, 1883, S. 82 - 88.
[60] См. например, § 1101 и стр. 1 в книге Pothier, Traité
des obligations, 1801.
[61] См.: Dernburg. Die allgemeinen Lehren des bürgerlichen Rechts, I, 1902, s.
7.
[62] См. например: Г. Ф. Шершеневич.
Учебник русского гражданского права, 1912, стр. 53.
