Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"

« Предыдущая |  Оглавление  | Следующая »

Первое из них было устремлено к утверждению всеобщего господства начала вины путем конституирования ее даже в тех случаях, для которых безвиновная ответственность допускается самим законом. Насколько успешным такой метод оказался фактически и в какой мере благодаря ему удалось, не изменяя логике, свести концы с концами, об этом можно судить по самому изначальному и притом наиболее полному литературному его освещению. Существует деятельность такого вида, которая в самой себе ничего виновного не заключает, но, как писал М. М. Агарков, <требует повышенной бдительности. Такая деятельность и является основанием для возложения на лиц и предприятия, которые ею занимаются, ответственности по ст. 404 ГК (1922 г. - О. И.), т. е. ответственности не только за вину, но и за случай>. Казалось бы, ясно, что единственно возможным основанием ответственности вина не является. Но дальше: <Возлагая такую ответственность, закон стимулирует принятие повышенных мер предосторожности со стороны лиц и предприятий, на которые распространяется ст. 404 ГК>. Как будто бы не менее ясно, что ответственность наступает лишь за вину, выраженную хотя бы в несоблюдении повышенных мер предосторожности. Однако оба эти предельно ясных положения превращаются в обоюдную неясность, как только читатель доходит до сообщаемого ему конечного вывода: <Таким образом, ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности, не вводит в наше право какого-либо нового принципа построения гражданской ответственности наряду с принципом вины. Ст. 404 создает лишь по практическим соображениям изъятие из принципа вины>[798].

Второе веяние, пришедшее в общую теорию права к середине 50-х го-дов[799], переносится на цивилистическую (как и хозяйственно-правовую) почву в 60-х годах[800]. Суть его состоит в возвеличении принципа вины до пьедестала единственного морально оправданного основания юридической ответственности, и делается это с такой непререкаемостью, какая сообразуется лишь с почти афористическим изречением О. А. Красавчикова, что <если нет вины, то, естественно, нет и ответственности>. Там же, где, по указанию закона, обращенному, например, к владельцам источников повышенной опасности, компенсационные обязанности возлагаются независимо от вины, они означают, что, вместо ответственности, <возмещение вреда происходит по системе риска>[801]. Почему обязательство по возмещению ущерба невиновным причинителем однородно страховому обязательству, несмотря на различия в основаниях, субъектах и объеме, но разнородно с ответственностью, несмотря на сходство оснований при тождестве субъектов и объема, - этот вопрос внимания сторонников изложенных воззрений к себе не привлек. Осталась незамеченной также логическая несопоставимость ответственности и риска в том плане, в каком они разграничиваются процитированными высказываниями. Действительно, раз речь идет не о дозволенном, а о любом вообще риске, его нельзя определить иначе, как возможное или вероятное зло, принимаемое на себя тем, на кого оно в силу установленного порядка должно быть возложено. Поэтому ответственность также обнимается понятием риска, как и выводимое за ее пределы всякое иное возмещение вреда. А поскольку риск и ответственность соотносятся друг с другом как род с видом, противопоставление <рисковых> и <ответственных> компенсаций способно прояснить существо вопроса не больше, чем любая иная подмена родовыми понятиями видовых.

Третье веяние, лишь самым отдаленным намеком предвосхищенное литературой 20-х годов[802], стало достаточно ощутимо только благодаря публикациям начала 70-х годов. Обуреваемые им авторы также считают, что вне субъективных предпосылок юридическая ответственность в подлинном смысле исключена. Но, наряду с виной, такие предпосылки могут, по их мнению, состоять и в риске, под которым подразумевается не эвентуальность претерпевания вероятного зла, а то, что житейски называют <идти на риск>, отдавая себе отчет в совершаемых поступках. Это позволило В. А. Ойгензихту определить риск как <психическое отношение> лица к своей или чужой деятельности, <выражающееся в сознательном допущении отрицательных последствий>, с тем, что вне сочетания с противоправными действиями (например, при страховании) он может служить основанием распределения убытков, а в соединении с противоправностью (например, при причинении вреда источником повышенной опасности) <риск является основанием ответственности>[803]. <Когда владелец автомашины, - пишет развивающий те же взгляды С. Н. Братусь, - садится за ее руль, он весьма отчетливо осознает ту опасность, которую она представляет для пешеходов, для других средств транспорта. Он отдает себе отчет в том, что возможны неустранимые по его воле несчастные случаи, вызванные движением его автомашины, и что он будет обязан возместить причиненный этим движением вред. Следовательно, субъективное основание ответственности налицо. Владелец автомашины сознательно избрал тот вариант поведения, за нежелательные последствия которого он несет ответственность, хотя его вины нет>[804].

Между тем, если бы уже в результате выбора поведения, последствия которого могут быть вменены деятелю независимо от его вины, появлялись субъективные предпосылки ответственности, их не устранила бы и всеобщая замена принципа вины принципам причинения. А в таком случае концепция риска, выдвинутая для субъективизации ответственности, превращается в прямую свою противоположность, теоретически оправдывая какое угодно ее обоснование. Не подлежит также сомнению, что совершающий противоправно-виновные поступки идет еще на больший риск, чем тот, кто избирает деятельность, сопровождаемую мерами безвиновной ответственности. И если сравнительно с виной родовой значение риска менее заметно, чем при противопоставлении ответственности, то не потому, что его не существует, а вследствие образования наряду с широким узкого понятия риска, соотносимого исключительно со сферой дозволенной деятельности.

Дискуссия, таким образом, продолжается. Но ведут ее уже в условиях, когда вина как обязательный, преимущественный или возможный элемент состава гражданского правонарушения признается всеми. Это обстоятельство отразилось на решении многих конкретных вопросов.

Пока ответственность сопрягалась с принципом причинения, практическая надобность размежевания вины, случая и непреодолимой силы со всей серьезностью о себе не заявляла. В 20-30-х годах к этому обращались лишь отдельные из немногочисленных глашатаев принципа вины. Но и в их среде оригинальные сравнительно с западноевропейской цивилистикой соображения удалось высказать только И. П. Либбе, когда он определил непреодолимую силу как <непредвиденное событие, возникшее вне круга деятельности предприятия, наступление и последствия которого не могут быть предотвращены мерами, совместимыми с хозяйственным успехом предприятия>[805].

После теоретического постановления вины в действительной ее значимости положение меняется коренным образом. Свет увидела целая серия работ по исследованию исключающих вину случайных и форс-мажорных обстоятельств с размежеванием их специально для такой ответственности, которая, простираясь до границ непреодолимой силы, не устраняется простым казусом. Толчок к одному из направлений указанного исследования был дан Д. М. Генкиным, связывавшим непреодолимую силу с объективно-случайной причинностью[806], а его единомышленники распространяли подобным же образом сформулированное понятие либо на все[807], либо только на природные явления[808]. Другое направление, ориентируясь на соединенность непреодолимой силы с чрезвычайными, объективно неустранимыми в конкретной или однородной ситуации факторами, выводило ее либо только из внешних для деятельности нарушителя источников[809], либо также из особенностей деятельности самого нарушителя[810],

В условиях почти безраздельного господства принципа причинения отсутствовали требуемые предпосылки и для научного анализа вопроса о влиянии вины на объем ответственности. В 20 - 30-х годах известное внимание было уделено лишь уменьшению размера взыскиваемых с нарушителя платежей соответственно виновности потерпевшего в обязательствах из причинения вреда[811] или учитывая непринятие кредитором по хозяйственному обязательству всех возможных мер к обеспечению бесперебойности своей работы, несмотря на неисправность, допущенную должником[812].

Но как только от принципа причинения советская цивилистическая теория перешла к принципу вины, почва для прослеживания многогранных связей между виновностью и ответственностью сразу же существенно расширилась. Возникла даже идея при допускаемой нарушителем легкой неосторожности соразмерять объем компенсаций с тяжестью его собственной вины. Согласно одной рекомендации, это было бы возможно при исключительных обстоятельствах, <например, в случаях повреждения ценной вещи>[813], а соответственно другой, следовало бы для тех же оснований ввести общее правило о <снижении суммы подлежащих уплате штрафных санкций или суммы подлежащих возмещению убытков>[814]. Однако, как указывали противники запроектированных нововведений, вина в гражданском праве должна служить условием ответственности, но не мерой, определяющей ее объем, а <попытки соразмерять пределы гражданской ответственности со степенью вины причинителя вводят в гражданско-правовые отношения чуждый им элемент уголовно-правового характера>[815].

Помимо охарактеризованных также и многие другие цивилистические проблемы предстали перед наукой в новом своем ракурсе под воздействием изменившихся взглядов на важнейшие начала гражданской ответственности. Но, разумеется, центральной среди них была и остается самая общая проблема, продиктованная настоятельной потребностью теоретического отражения этой ответственности в едином научном понятии.

Легче всего требуемое понятие можно было бы образовать, не порывая с принципом причинения, в свете которого любая принудительно осуществляемая санкция за совершенное правонарушение есть уже мера ответственности. Но из-за самоочевидности подобного вывода его прямое формулирование казалось излишним всем тем, кто исповедовал указанный принцип. Как бы это ни казалось парадоксальным, понятие гражданской ответственности в духе теории причинения впервые разработал такой ревностный защитник принципа вины, каким был М. М. Агарков. В своей появившейся в 1940 г. книге он рассуждал следующим образом.

Гражданский закон различает категории долга и ответственности. Исполняя обязательство добровольно, должник следует своему долгу. Если добровольность нарушается, и должника принуждают к исполнению обязательства в первоначальном виде либо путем компенсации убытков, наступает ответственность. Стало быть, <долг и ответственность являются не различными и независимыми друг от друга элементами обязательства, а лишь двумя аспектами одного и того же отношения>, и, <таким образом, то, что мы обычно называем словами долг и ответственность по обязательству, является в целом не чем иным, как обязанностью должника в обязательном правоотношении>[816].

Ту же идею в 1976 г. выдвинул С. Н. Братусь, определив ответственность как <опосредствованное государственным принуждением исполнение обязанности>. Но, судя по приводимым иллюстрациям, он пошел еще дальше М. М. Агаркова, исключив из сферы ответственности даже действия по ликвидации последствий правонарушения, когда они совершаются самим нарушителем без вмешательства юрисдикционных органов. <Если неустойка уплачена должником добровольно, - пишет он, - не возникает вопрос об ответственности, подобно тому, как этот вопрос не возникает и тогда, когда выполнено основное обязательство. Но если исполнение не последовало, по инициативе кредитора приводится в движение аппарат принуждения - действует механизм ответственности>. Точно такую же оценку получает компенсация убытков, требование о возмещении которых - <это требование об исполнении новой обязанности, заменяющей прежнюю обязанность. При добровольном исполнении ее должником нет оснований говорить об ответственности>, ибо <определение юридической ответственности как опосредствованного государственным принуждением исполнения обязанности охватывает все случаи нарушения обязанностей>, выражаются ли они в отказе совершить исходное действие или возместить убытки, причиненные таким отказом[817].

Как представленное понимание ответственности сообразуется с началом вины, - не сказано ни слова и проясняется лишь благодаря содержанию теории Агаркова - Братуся. Действительно, без вины не возникает обязанность возместить убытки или уплатить неустойку. Но ее возникновение не считается ответственностью. Ответственность - это принудительное взыскание уже возникшего долга, в том числе по убыткам и неустойке. Но чтобы взыскать долг, не нужно вины должника и достаточно не последовавшего с его стороны добровольного исполнения по какой угодно причине.

Понятно, что не будь начало причинения давно уже отвергнуто советской цивилистической наукой, освещенная теория явилась бы для него бесценной находкой. Можно также предположить, что обратись М. М. Агарков к им же возвеличенному началу вины как к пробному камню проверки на истинность своих собственных воззрений, дело не обошлось бы без существенных коррективов. Что же касается соотношения между той же позицией и обоснованием юридической ответственности в работах С. Н. Братуся, то оно складывается куда более сложно и требует к себе особого внимания.

Каждое последовательно защищаемое им положение, на первый взгляд, с неумолимой логикой вытекает из всех предыдущих: гражданская ответственность есть принудительное исполнение добровольно неисполненного обязательства; ее основанием, следовательно, служит нарушение юридического долга; это последнее не может быть допущено иначе, как виновно или рискованно. А поскольку психическое отношение к действию и результату заложено и в вине, и в риске, ответственность всегда находит достаточную субъективную мотивацию, какими бы ни были конкретные ее условия.

Все, таким образом, поставлено на нужные места, внушая высокое доверие логической своей неуязвимостью. Так бы это, по-видимому, и было в действительности, если бы, подобно вине, и риск в предложенной трактовке относился к стадии нарушения обязательства, не исполненного добровольно. Вспомним, однако, владельца автомашины, садящегося за ее руль. Когда он рискует (управляя автомашиной) или превращает вероятное зло в реальное (причиняя вред), ответственности нет, ибо пока еще от добровольного исполнения существующего обязательства никто не уклоняется. Наоборот, в результате причинения вреда обязательство только возникает. Когда же его привлекают к ответственности путем принудительного взыскания причитающегося возмещения, нет риска, ибо отказ от добровольных платежей не составляет сознательного выбора допускаемой законом опасной деятельности. Наоборот, он свидетельствует о противоправном, в большинстве случаев виновном, но отнюдь не рискованном поведении в разъясненном смысле. И неустранимое для С. Н. Братуся противоречие в том как раз и заключается, что, определяя ответственность как принудительное исполнение добровольно не исполненного долга, нужно отказаться от его же понимания риска, а, обосновывая ссылкой на риск безвиновную ответственность владельцев источников повышенной опасности, нужно пожертвовать его же определением ответственности.

Можно, конечно, предположить, что, определяя ответственность как принудительное исполнение неисполненного добровольно, автор имел в виду не всегда единичное, а в подлежащих случаях удвоенное ее основание, соединяющее само правонарушение (например, причинение вреда) с отказом от добровольного устранения его последствий (например, компенсации причиненного ущерба). Но и при таком предположении все равно бы не удалось преодолеть отмеченное противоречие. Если в сфере дозволенного риска, как впрочем и во всякой иной общественной сфере, ответственность воплощается не в деликтном, другом компенсационном или штрафном обязательстве, а лишь в принудительном взыскании неисполненного добровольно, то и деликт должен считаться основанием именно этого обязательства, но отнюдь не ответственности за его неисполнение. И наоборот, если деликт в широком его понимании всегда служит хотя бы одним из оснований ответственности, последняя должна воплощаться не только в принудительном взыскании неисполненного добровольно, но и в самом деликтном, другом компенсационном или штрафном обязательстве.

Между тем, ответственность - результат правонарушения. Это признается всеми, кроме тех, кто, различая ответственность перспективную (чувство долга) и ретроспективную (санкции за пренебрежение долгом), сводит ее к регулируемой правом обязанности дать отчет в своих действиях, будут ли они противоправными или правомерными. В науке гражданского права подобных воззрений придерживается В. А. Тархов[818]. Но и он сбрасывает их со счетов, переходя к исследованию элементов состава правонарушения как основания гражданской ответственности или заявляя, что <множество правовых обязанностей выполняется без какого-либо намека на ответственность>; <когда общественные отношения осуществляются нормально, ответственность существует, но не применяется>; <меры ответственности обусловлены... различием имущественных последствий правонарушений> и т. п.[819] Ясно, что ни в каком ином смысле, кроме как в значении санкции за неправомерные поступки, ответственность здесь и не могла бы подразумеваться.

А раз поступок неправомерен, он не должен исчерпываться для нарушителя последствиями, наступающими в нормальной обстановке. Нужно, чтобы ответственность проявлялась: в договорной области - не в исполнении нарушенного обязательства, хотя бы и принудительном, а в уплате неустойки, возмещении убытков, как и всяком ином наносимом должнику уровне ввиду его неисправности[820]; в сфере деликтов - не в принудительности взыскания компенсационных платежей, а в самих платежах по деликтным обязательствам, как вытекающем из закона следствии совершенного правонарушения. Иными словами, отрицательные имущественные последствия для нарушителя в виде лишения субъективных гражданских прав, возложения новых или дополнительных гражданско-правовых обязанностей - вот что такое гражданская ответственность по господствующему в современной цивилистической литературе мнению[821]. Но если ответственность всегда есть какой-то новый урон или дополнительное обременение, необходимы оправдывающие это ее действие специальные предпосылки, заложенные в самом поведении привлекаемого к ответственности субъекта.

С максимальной логичностью их выводят сторонники последовательного соблюдения начала вины, научная аргументация которых до прозрачности ясна: тот, кто виновно совершает противоправные поступки, заслуживает общественного осуждения, а если общество кого-либо осуждает за совершенные действия, справедливо подвергнуть его определенным личным или имущественным стеснениям. Но как только дело доходит до безвиновной ответственности, казавшиеся преодоленными теоретические затруднения в усугубленном виде появляются вновь. Помимо безуспешных попыток подмены такой ответственности принципом риска, вносятся предложения так изменить действующий закон, чтобы не осталось от нее и малейшего намека. Особую активность проявил в этом направлении Н. С. Малеин, рекомендующий заменить ответственность за чужую вину системой прямой ответственности, возмещение вреда владельцев источника повышенной опасности компенсацией его на распределительных началах и др.[822] Законодатель, однако, далек от принятия этих предположений, которые к тому же всех случаев ответственности без вины не объемлют, а не считать ответственностью то, что безоговорочно признает ею закон, отказывая соответствующим нормам в сколько-нибудь удовлетворительной иной интерпретации, - значит, вместо поисков решения, уходить от возникшей проблемы.

---

Примечания:

[798] Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 337.

[799] См.: Александров Н. Г. Законность и правоотношения в советском обществе. М., 1955, с. 166 - 168.

[800] См.: Брагинский М. И. К вопросу об ответственности за чужие действия по советскому гражданскому праву. - Труды ВЮЗИ, 1966, т. 1, с. 51; Красавчиков О. А. Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности, с. 154; Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, с. 15 и сл.

[801] Красавчиков О. А. Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности, с. 154.

[802] См.: Магазинер Я. М. Советское хозяйственное право. Л., 1928, с. 289, 298.

[803] Ойгензихт В. А. Проблема риска в гражданском праве. Душанбе, 1972, с. 77, 216.

[804] Братусь С. Н. Юридическая ответственность и законность. М., 1976, с. 181 - 182.

[805] Либба И. Ответственность железных дорог за целостность груза и срочность доставки. М., 1924, с. 260.

[806] См.: Обзор заседаний сектора гражданского права ВИЮН. - Советское государство и право, 1949, № 11, с. 73.

[807] Например: Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 361.

[808] Например: Туманов В. А. Понятие непреодолимой силы в советском гражданском праве. - Вопросы советского гражданского права. М., 1975, с. 116.

[809] Например: Павлодский Е. А. Случай и непреодолимая сила в советском гражданском праве. Автореф. канд. дис. М., 1972, с. 15.

[810] См.: Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву. Л., 1955, с. 198.

[811] Например: Данилова Е. Н. Обеспечение увечных. М., 1927, с. 110.

[812] Например: Венедиктов А. В. Договорная дисциплина в промышленности, с. 61 - 62.

[813] Шварц Х. И. Значение вины в обязательствах из причинения вреда, с. 37.

[814] Матвеев Г. К. Вина в советском гражданском праве. Киев, 1955, с. 212.

[815] Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 376.

[816] Агарков М. М. Обязательства по советскому гражданскому праву, с. 44.

[817] Братусь С. Н. Юридическая ответственность и законность, с. 85, 89 - 90.

[818] См.: Тархов В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву. Саратов, 1973, с. 6 - 10.

[819] Там же, с. 4, 5, 13, 18.

[820] Наиболее развернутый, хотя и не во всех своих позициях приемлемый их перечень, см.: Садиков О. Н. Имущественные санкции в хозяйственных договорах. - Советское государство и право, 1957, № 4, с. 51.

[821] См.: Антимонов Б. С. Основания договорной ответственности социалистических организаций. М., 1962, с. 14 - 18; Басин Ю. Г. Материальная ответственность предприятий и организаций за невыполнение заданий и обязательств. М., 1969; Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву. Л., 1955, с. 7 - 8; Кофман В. И. Ответственность за нарушение обязательств. - В кн.: Советское гражданское право. Под ред. О. А. Красавчикова. В 2-х т., т. 1, с. 479 - 484; Красавчиков О. А. Ответственность, меры защиты и санкции в советском гражданском праве. - Учен. труды Свердловск. юрид. ин-та, 1971, вып. 27, с. 16; Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях. М., 1969; Матвеев Г. К. Основания гражданско-правовой ответственности. М., 1970, с. 30 - 57; Райхер В. К. Правовые вопросы договорной дисциплины в СССР. Л., 1958, с. 71 - 72.

[822] См.: Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, с. 21 - 47; он же. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях. Автореф. докт. дис. М., 1969.

« Предыдущая |  Оглавление  | Следующая »