Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"
Сообразуясь с иными установками, эту проблему пытаются разрешить сторонники теории <двух начал> или <начала вины с исключениями>. Там, где есть вина, ответственность согласно их взглядам и основывается на осуждении поступков нарушителя. Когда же вина отсутствует, нет почвы для морального осуждения, но если по характеру осуществляемой деятельности угроза имущественных санкций способна побуждать к взысканию мер, сокращающих или вовсе сводящих на нет возможность несчастных случаев, законодатель должен вводить юридическую ответственность, базирующуюся не на вине, а на таком субъективном факторе, каким является стимулирование. Особую активность в исследовании этого фактора проявил Б. С. Антимонов, который первым, собственно, и ввел его в научно-цивилистический обиход. Он указывал, что правило о безвиновной ответственности <побуждает владельца источника повышенной опасности не только избегать того, что право называет виновным поведением, но сверх того заставляет его всеми мерами, не жалея труда, времени и затрат, разрабатывать все новые методы и средства для сведения опасности к нулю>[823]. Но, помимо пока еще не проведенной способности критерия стимулирования разъяснить исчерпывающе все предусмотренные действующим законом случаи безвиновной ответственности, высказывается сомнение в существовании прямой связи между стимулируемым лицом (например, личным собственником легкового автомобиля) и субъектом, способным к разработке постоянно совершенствуемых мер по технике безопасности (например, заводом по изготовлению автомашин).
Благодаря, однако, тому, что в границах морального осуждения противоправно-виновных поступков учение о гражданской ответственности как определенном отрицательном для нарушителя последствии не вызывает среди своих приверженцев каких-либо разногласий, удалось внести элемент существенной новизны в проводимый под тем же углом зрения анализ многих соприкасающихся с ответственностью других вопросов гражданского права.
Принцип реального исполнения, закрепленный для хозяйственных договоров еще в начале 30-х годов, не находил тогда в цивилистической литературе никакого иного раскрытия, кроме того, которое было дано непосредственно законом: уплата штрафов и возмещение убытков не освобождают должника от исполнения самого обязательства[824]. Преломленный же через понятие ответственности как наступающих для неисправной стороны особых отрицательных последствий, этот принцип в литературе 50-х и последующих годов получил гораздо более разностороннее освещение. Он исследуется теперь отдельно на стадии нормального развития и на стадии нарушения гражданско-правового обязательства[825]. Вместе с тем специально подчеркивается, что <о реальном исполнении обязанностей можно говорить как о совершении должником именно того действия, которое предусмотрено основной обязанностью, в отличие от действия, направленного на погашение дополнительной обязанности (установленной в порядке санкции за возможное нарушение)>[826].
Пока исполнение не было отдифференцировано от ответственности, неустойка трактовалась в духе оценочной теории[827], согласно которой интерес договорного контрагента состоит либо в совершении самого обещанного ему действия, либо в компенсации причиненных его несовершением убытков, а неустойка - это заранее оцениваемый договорный интерес, определенная сторонами предположительная величина убытков, возможных при неисполнении договора. Но как только науке удалось наметить хотя бы и нечетко выраженную демаркационную линию между исполнением и ответственностью, компенсационная теория тотчас же начала вытесняться теорией штрафной, независимо от того, сводят ли неустойку исключительно к штрафу или допускают приурочение к ней также компенсационной функции[828].
Помимо перечисленных также и некоторые другие цивилистические проблемы раскрылись перед взором исследователя с необычной, иногда даже неожиданной, своей стороны под воздействием сформировавшихся новых взглядов на понятие гражданской ответственности. Но, естественно, центральной среди них была и остается проблема единого основания этой ответственности, воплощенного в составе гражданского правонарушения.
Элементы названного состава в разных работах представлены несовпадающими перечнями. Одни относят сюда вред, противоправность, причинность и вину; другие исключают вред, поскольку он представляет то, за что нужно отвечать, а не то, что служит основанием ответственности; третьи не считают обязательными элементами состава причинность, так как ответственность может сводиться лишь к уплате неустойки, а подчас и вину, так как возможна ответственность независимо от вины. Стремясь подвести под выявившуюся разноголосицу более или менее приемлемый общий знаменатель, Г. К. Матвеев предложил условно различать <полноценный> состав гражданского правонарушения, включая в него вред, противоправность, причинность, вину, и <ограниченный состав>, которым могли бы охватываться <безвиновная ответственность (скажем, при случайном причинении вреда источником повышенной опасности>), а также <безвредная> ответственность <(например, за непоставку товара - в виде уплаты неустойки за неисполнение договора, хотя оно не повлекло реального убытка)> и ответственность <беспричинная> <(к примеру, за увечье пассажиру самолета, причиненное в результате воздействия непреодолимой силы)>[829]. Но как бы ни конструировался состав гражданского правонарушения отдельными учеными и какие бы элементы состава ни объявлялись обязательными или факультативными, два из них - причинность и вина, подвергшиеся наиболее интенсивному исследованию в советской цивилистической науке, должны привлечь к себе особенно пристальное внимание.
Причинная связь. Будучи одним из условий гражданской ответственности, причинная связь уже в 20-х годах вовлекается в орбиту цивилистических исследований. В продолжение длительного времени она освещалась почти исключительно в связи с деликтными обязательствами, а первые попытки ее обобщенной для гражданского права разработки относятся лишь к 50-м годам. Но, поскольку даже при несовпадающих в разное время масштабах изучения, сущность самой причинности остается единой, таким же единым оказался и процесс доктринального ее осмысления.
На стадии закладывания основ цивилистической мысли СССР в подходе к проблеме причинной связи сказывался водораздел между защитниками принципа вины, с одной стороны, и начала причинения, с другой.
Принцип вины проглядывал в тенденции раскрытия содержания юридически значимой причинности путем использования в том или ином виде субъективного критерия. Так, выделяя в институте деликтных обязательств на первый план превентивную цель, К. М. Варшавский полагал, что <возмещение вреда рационально в той мере, в какой субъект... в состоянии не причинять вреда... С этой точки зрения ответчик должен считаться причинившим вред и нести за него ответственность... если только он мог и должен был предвидеть последствия своих действий>[830]. Но, помимо философски необоснованного растворения объективной причинности в субъективной виновности, изложенные взгляды страдали и чисто практическими недостатками вследствие абсолютной своей неприменимости к допускаемым гражданским законом случаям безвиновной ответственности, существование которой не отрицал тогда ни один из сторонников принципа вины.
Принцип причинения, вовсе исключающий субъективный момент, наталкивал на восприятие других взглядов, известных под наименованием теории типичной, или адекватной, причинности. Как указывала, например, А. Е. Семенова, ответственность может базироваться лишь на такой причине, которая нормально вызывает действительно возникший результат, или, как уточнял ту же позицию А. Г. Гойхбарг, оценка результата в качестве нормального должна выводиться из сопоставления не только с вызвавшей его причиной, но и с воплотившим его объектом. Одновременно с типичностью указанные авторы в качестве равнозначного ей критерия привлекали непосредственность причинения: <причинная связь должна быть такой, чтобы результат вытекал непосредственно из действия>[831]; <необходимо, чтобы вредоносное действие было непосредственной и основной причиной результата>[832]. Но непосредственная и типичная причина - далеко не одно и то же. Выбор непосредственной причины должен был бы освобождать от ответственности за причину типичную, если между нею и результатом вклинились промежуточные звенья. Выделение типичной причины, помимо философской ущербности тождества причиняющей силы в разных фактических обстоятельствах, вело бы к отказу от конкретного анализа отдельных жизненных случаев при решении вопросов гражданской ответственности.
И, быть может, неудовлетворенность каждой из противостоявших друг другу двух рассмотренных теорий уже независимо от следования началу вины или причинения предопределила цивилистическое восприятие уголовно-правовой по своим источникам третьей теории - conditio sine gua non (или необходимого условия), которая за время непродолжительного пребывания на гражданско-правовой почве обрела двоякое выражение.
По одному из ее вариантов, <доказать, что вред причинен кем-либо - значит, доказать, что лицо является одной из причин нанесения вреда, хотя бы действия его отнюдь не были достаточны сами по себе для его возникновения>[833]. По другому варианту, <для того, чтобы установить, какое звено из цепи предшествующих событий является причиной ущерба, надо остановиться на каждом событии в отдельности, представить себе нормальное влияние этого события без связи с предшествовавшими ему и последовавшими за ним событиями и фактами, и если действие этого события могло вызвать тот ущерб, который подлежит возмещению, то это событие должно быть признано причиной ущерба>[834]. Ясно, однако, что вне сочетания с масштабами предвидения причинителя первый вариант позволяет растягивать цепь причинной связи до бесконечности, а построенный на таком сочетании ведет к смещению причинности с виновностью, закрывая пути для отыскания требуемой причинной связи в случаях безвиновной ответственности. Что же касается второго варианта, то, сконструированный словесно по модели необходимого условия, он своим подлинным смыслом примыкает к теории типичной (адекватной) причинности. Это подтверждают также предпринимаемые его автором поиски решающей причины в отдельных фактических ситуациях. Выявляя причину смерти, наступившей после того, как, утратив ногу в результате трамвайного происшествия, потерпевший был прооперирован нестерильными инструментами, он писал: <Если бы потерпевшему была оказана помощь нормальным путем, то естественным последствием несчастного случая была бы лишь некоторая утрата трудоспособности>; но так как <производство операции без дезинфекции инструментов нормально влечет за собой очень серьезные последствия, не исключая смерти>, <причиной смерти потерпевшего и ущерба его семьи должны считаться действия врача>[835].
По своим историческим судьбам в советской гражданско-правовой науке охарактеризованные концепции оказались в несопоставимо разном положении. В то время, как к теории необходимого условия наша цивилистическая доктрина никогда позднее уже не возвращалась[836], теория типичного причинения обнаружила в ней гораздо большую жизнеустойчивость, долго оставаясь на самых господствующих ее рубежах. Еще учебник по гражданскому праву 1944 г. продолжал утверждать, что, рассматривая любой спор о возмещении причиненного вреда, <суд должен установить, принадлежит ли связь между противоправным действием и вредом к типичным причинным связям, с которыми приходится считаться на практике>, поскольку именно в таком смысле следует понимать указания высших судебных органов относительно причинения ущерба действиями ответчика <целиком> как обязательного условия возложения на него имущественной ответственности[837].
Но вскоре сложившиеся по поводу проблемы причинности в праве научные воззрения начали переживать период коренного перелома, наметившегося в 40-х годах в уголовно-правовой литературе, а к 50-м годам распространенного также на область гражданского права. Появилась теория необходимой и случайной причинной связи, которую вслед за разработавшими ее криминалистами[838] активно поддерживали многие советские цивилисты[839].
Бесспорное положительное значение этой теории для нашего правоведения в целом заключалось в осуществленном ею решительном размежевании причинности как объективной и виновности как субъективной предпосылки правовой ответственности. Она сыграла вместе с тем огромную роль в изживании таких концепций юридически значимого причинения, которые несут на себе отпечаток философского механицизма (например, теория необходимого условия), а подчас даже идеализма (например, адекватная теория). В своих же позитивных выводах развивавшие ее авторы сходятся на том, что право учитывает лишь необходимую причинную связь между неправомерным поведением и наступающими последствиями, а если причинность случайна, отсутствуют достаточные для привлечения к юридической ответственности объективные условия. Один только В. П. Грибанов подчеркивает, что <причинность есть та из сторон всеобщей взаимосвязи, которая выражает необходимую связь явлений>[840], а следовательно, причинно-случайные зависимости для него вообще не существуют. Близок к этой точке зрения В. А. Тархов, хотя и допускающий причинно-случайные связи, но не усматривающий никакого различия между связями причинно-необходимыми и закономерными[841].
Между тем, если необходимость равнозначна закономерности, как признают В. П. Грибанов и В. А. Тархов, то, следуя их теории причинной связи, юридическую ответственность пришлось бы вовсе упразднить, так как нарушитель может случайно реализовать существующую закономерность, но не создать ее в качестве обязательного условия ответственности своим противоправным поведением. Подойдя к тому же вопросу с иной меркой и признав вслед за Л. А. Лунцем один факт находящимся <в причинно-следственной связи с другим, если практически - на опыте - доказано, что факты первого рода влекут за собой результат того же рода, к которому относится второй факт>[842], мы под новым наименованием необходимого и случайного вернулись бы к старой теории типичного причинения. В случае же отказа от какого бы то ни было критерия выделения необходимой причинности или характерного для подавляющего большинства сторонников этой теории полного умолчания о нем, практическая эффективность предложенной конструкции существенно снизилась бы, а то и вовсе свелась на нет. Так во всяком случае думают те, кто, отдавая должное проделанной благодаря учению о случайных и необходимых причинах негативно-очистительной работе, не разделяют его позитивных выводов.
В середине 50-х годов как один из противовесов этому учению выдвигается теория причинной связи, которая, вместо случайного и необходимого, воспользовалась философскими категориями возможного и действительного[843]. Сообразно с нею, прикосновенное к наступившим нежелательным последствиям противоправное поведение иногда создает их возможность - абстрактную или конкретную, а иногда превращает уже возникшую возможность в действительность. Нарушитель должен отвечать, если он обусловил действительность результата, т. е. воплотил в отличительных особенностях последнего индивидуальные свойства причиняющей силы своего неправомерного поведения, или по крайней мере создал конкретную его возможность, т. е. совершил такое действие, благодаря которому дальнейшее превращение возможности в действительность ставится в зависимость от обстоятельств, и без того повторяющихся в данной конкретной обстановке. Если нет ни того, ни другого, значит, оцениваемое поведение соотносится с результатом как вызвавшее всего только абстрактную его возможность, а потому недостаточно для возложения ответственности.
Эта теория подверглась еще более острой критике, чем научная ее предшественница[844]. По мнению одних, она ничем почти не отличается от теории случайного и необходимого, раскрывая первое через понятие возможного, а второе через понятие действительного. В соответствии с другим мнением, акцентируя внимание на реализующих конкретную возможность объективно повторяющихся обстоятельствах, она по сути дела возвращает нас к теории типичного причинения. Высказывалось и третье мнение, по которому категории возможности действительно привлекаются здесь в особом, а не в философском понимании, тогда как взятые в общефилософской трактовке они так же не решали бы проблемы юридически значимого причинения, как ее не решают категории случайности и необходимости.
К началу 60-х годов относится разработка еще одной гражданско-правовой теории причинной связи[845], воспроизведенной затем автором в томе первом учебника по советскому гражданскому праву 1968 г. издания. Отправляясь от бесспорного тезиса о том, что нельзя считать причиной поведение, без которого результат все равно бы наступил, эта теория строится на различении причин непосредственных и косвенных. Поведение, явившееся непосредственной причиной результата, рассматривается ею как достаточная объективная предпосылка юридической ответственности во всех случаях. Иначе определяется роль такого поведения, которое только косвенно содействует наступлению результата: <Косвенная причинная связь должна признаваться существенной и учитываться юридической практикой в том случае, когда косвенным причинителем... создано отклонение от обычных результатов человеческой деятельности>[846].
Не следует, однако, забывать о том, что для возложения ответственности за результат, наряду с причинной связью, нужна неправомерность причинившего его поведения. А, являясь противоправным, поведение уже в силу этого его качества не может не отклоняться от <обычных результатов человеческой деятельности>. И, оставаясь верным обрисованной позиции до конца, нужно было бы смириться с проистекающим из нее тождеством противоправности и причинности, ибо, раз поведение противоправно, оно как отклоняющееся от нормального становится одновременно причиной вредного результата. Но тогда допущенное устаревшей теорией <необходимого условия> растворение причинности в вине было бы заменено посредством вновь созданной теории <обычных результатов> точно таким же ее растворением в противоправности.
Можно, таким образом, констатировать, то у каждой из включенных в современный цивилистический обиход теорий причинной связи имеются свои сильные и слабые стороны. Обращает на себя внимание также и то немаловажное обстоятельство, что в зависимости от содержания воспринятых общих взглядов на юридически значимую причинность определяется конкретная методика разрешения относящихся к гражданской ответственности многочисленных частных вопросов.
Взять хотя бы вопрос об объеме возмещения причиненных убытков. Многие из возбуждаемых им дискуссий прямого касательства к учению о причинной связи не имеют.
Так, уже с середины 30-х годов ведется спор о том, как облегчить в хозяйственных связях между социалистическими организациями исчисление размера фактически причиняемых убытков - идти ли по пути <нормированных убытков> с взысканием их в объеме, заранее определяемом договором[847], применять ли <метод приближенных оценок>, позволяющий требовать компенсации всех убытков хотя бы на основе приблизительного подсчета их величины[848], или предоставлять потерпевшей стороне право на имущественную компенсацию в точном соответствии с фактически доказанным масштабом понесенного ею урона[849]. Но этот спор затрагивает чисто доказательственные проблемы, и характером взглядов на причинность в праве его исход не определяется ни в малейшей степени.
Примечания:
[823] Антимонов Б. С. Значение вины
потерпевшего при гражданском правонарушении. М., 1950, с. 38.
[824] Например: Бахчисарайцев Х. И.
Предприятия тяжелой промышленности и борьба с нарушением договоров. - Советская
юстиция, 1934, № 25, с. 12 - 14.
[825] Например: Краснов Н. И. Реальное
исполнение договорных обязательств между социалистическими организациями. М.,
1959, с. 16.
[826] Толстой В. С. Исполнение
обязательства. М., 1973, с. 32 - 33.
[827] Последнее по времени развернутое ее обоснование см.: Граве К. А. Договорная неустойка в советское время. М., 1950.
[828] Решающая заслуга в преодолении оценочной теории неустойки принадлежит В. К.
Райхеру (Райхер В. К. Правовые
вопросы договорной дисциплины в СССР, с. 162 и сл.).
[829] Матвеев Г. К. Основания гражданской
ответственности, с. 6 - 7.
[830] Варшавский К. М. Обязательства,
возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 58 - 59.
[831] Гойхбарг А. Г. Хозяйственное право
РСФСР, т. 1, с. 172.
[832] Семенова А. Е. Обязательства,
возникающие вследствие неосновательного обогащения, и обязательства, возникающие
вследствие причинения вреда, с. 18.
[833] Раевич С. И. Комментарий к ст. 403 ГК
РСФСР 1922 г. - В кн.: Гражданский кодекс РСФСР. Комментарий. Вып. 3. М., 1924,
п. 8.
[834] Вольфсон В. М. Учебник гражданского
права РСФСР. М., 1927, с. 104.
[835] Там же.
[836] За редкими лишь исключениями ошибочной подмены объективной причинности субъективными
факторами. Например, Иоффе О. С.
Значение вины в советском гражданском праве. - Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1951,
вып. 3, с. 153 - 156.
[837] См.: Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 327 -
328.
[838] Прежде всего А. А. Пионтковским (Уголовное право. Общая часть. Под ред. А. А.
Пионтковского. М., 1948, с. 304) и М. Д. Шаргородским (Шаргородский М. Д. Причинная связь в уголовном праве. - Учен.
труды ВИЮН, 1947, вып. 10).
[839] См.: Антимонов Б. С. Значение вины
потерпевшего при гражданском правонарушении. М., 1950, с. 132 - 203; Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве. М., 1950, с. 300 - 319;
Флейшиц Е. А. Обязательства из
причинения вреда и из неосновательного обогащения. М., 1951, с. 52 - 72; Матвеев Г. К. Вина в советском гражданском
праве. Киев, 1955, с. 51 - 96; он же. Основания гражданской ответственности.
М., 1970, с. 88 - 173; Тархов В. А.
Ответственность по советскому гражданскому праву. Саратов, 1973, с. 108 - 136.
[840] Гражданское право. Под ред. П. Е. Орловского и С. М. Корнеева, т. 1, с. 528.
[841] См.: Тархов В. А. Ответственность по
советскому гражданскому праву, с. 117.
[842] Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве,
с. 307 - 308.
[843] См.: Иоффе О. С.
Ответственность по
советскому гражданскому праву, с. 219 - 235.
[844] См.: Советское гражданское право. Под ред.
В. А. Рясенцева. В 2-х т. М., 1965, т. 1, с. 518 - 519; Советское гражданское
право. Под ред. О. А. Красавчикова, т. 1, с. 489 - 490; Гражданское право. Под
ред. П. Е. Орловского и С. М. Корнеева, т. 1, с. 534; Матвеев Г. К. Основания гражданской
ответственности, с. 88 и сл.
[845] См.: Кофман В. И. Границы юридически
значимого причинения. - Правоведение, 1960, № 3, с. 45 - 58.
[846] Советское гражданское право. Под ред. О. А. Красавчикова, т. 1, с. 487 - 488.
[847] См.: Ельевич М. И., Шахназаров А. М. Организация промышленного
снабжения, хозрасчет и договорные отношения. - В кн.: Организационные вопросы
хозрасчета в промышленности. Л., 1933, с. 29.
[848] См.: Венедиктов А. В. Договорная
дисциплина в промышленности, с. 91 - 96.
[849] См.: Матвеев Г. К. Об определении
договорного убытка в отношениях между социалистическими
организациями. - Юридический сборник Киевского ун-та, 1948, № 3, с. 123.
