Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"
Но едва успели появиться изложенные контрвозражения, как позиция их автора подверглась критике с совершенно иной стороны.
А. А. Собчак, соглашаясь с тем, что все основанные на актах планирования договоры являются хозяйственными, усомнился в обязательности такого же качества для однотипных им неплановых договоров. Взять хотя бы складское плановое и неплановое хранение: первое бесспорно относится к хозяйственным договорам, тогда как однотипное ему второе должно быть, по мнению А. А. Собчака, оставлено в числе договоров общегражданских. Значит, дело не в признаке однотипности, а в совершенно иных обстоятельствах, обусловленных тем, что хозяйственные цели достигаются социалистическими организациями при помощи договоров двоякого рода. Одни, как, например, поставка, обретя типовую самостоятельность, применимы исключительно в отношениях между социалистическими организациями и потому входят в разряд договоров хозяйственных, основаны ли они на акте планирования или не требуют его издания. Другие, как, например, хранение, доступны также гражданам и, чтобы тем не менее стать хозяйственными договорами, должны быть заключены социалистическими организациями во исполнение акта планирования. Соответственно <хозяйственными договорами признаются договоры, заключаемые между социалистическими организациями независимо от степени предопределенност
§ 3. Ответственность
Понятие и основные начала гражданской ответственности. Меры юридической ответственности уже потому не могут не иметь для советского гражданского права всеобщего значения, что сопутствуют всем без изъятия отдельным его институтам. Но проявляются они преимущественно в последствиях нарушения существующего обязательства (договорная ответственность) либо в порождающих новое обязательство последствиях самого правонарушения (деликтная ответственность). Поэтому учение об обязательствах всегда оказывалось в прошлом, а в принципе остается и теперь решающим средоточием учения о гражданской ответственности. Последнее же в своем поступательном движении развертывалось таким образом, что главные усилия были сперва устремлены к выяснению характерных для этой категории основополагающих начал, и лишь значительно позднее научное внимание переключается на определение общего ее понятия.
Уже в процессе разработки ГК РСФСР 1922 г. и еще с большей настойчивостью вслед за его принятием ставится вопрос о том, чтó лежит в основе ответственности по советскому гражданскому праву - принцип вины или принцип причинения. Отдельные голоса в защиту принципа вины раздавались и в литературе 20-х годов с ориентацией главным образом на обязательства из причинения вреда[767], а иногда также на договорные обязательства[768]. Но господствующие позиции несомненно принадлежали тогда сторонникам принципа причинения, во главе которых стоял А. Г. Гойхбарг и которые в обоснование этого принципа ссылались как на текст Гражданского кодекса, так и на принадлежавшие им самим социологические соображения. В тексте ГК, вместо ответственности за вину (позитивная формула), говорилось о ее неприменимости к нарушителю, который не мог предотвратить наступление вреда (негативная формула). Комментирование же этого текста опиралось на идею обусловленности компенсации любого ущерба интересами общества в целом, а отказа в его компенсации по любым мотивам - исключительно интересами причинителя. Отсюда и общий вывод о том, будто <наш кодекс... строит... ответственность за причинение вреда на социальном начале причинения, а не на индивидуальном начале вины>[769]. Для ответственности не требуется ни умысла, ни неосторожности, и возлагается она в виде санкции <за объективную связь вреда с деятельностью причинившего вред>[770]. Такое ее построение <наиболее соответствует духу советского права, которое всюду заменяет субъективные моменты объективными>, а в области компенсации ущерба учитывает также, что <по общему правилу, всякий должен нести риск своей хозяйственной деятельности и своего поведения>[771].
Многие из приведенных аргументов излагались декларативно, не сопровождаемые даже видимыми попытками их обоснования. Так было с утверждением, будто в советском праве субъективные моменты сплошь заменяются моментами объективными. В иных случаях теорию причинения стремились усилить при помощи ответов на исходившие от ее критиков полемические замечания. И чтобы под их влиянием не обнаружилась вытекающая из этой теории абсолютная бесплодность правила ст. 404 ГК РСФСР 1922 г. о безвиновной ответственности владельцев источников повышенной опасности, было предложено толковать его как исключающее из числа условий ответственности не вину, а противоправность, или вообще решающее вопрос не об условиях, а о субъектах ответственности. Не обошлось также без рекомендаций изменить действующий закон, неукоснительно следуя началу причинения, с обязательной отменой таких юридических норм, которые, подобно ст. 403 ГК РСФСР 1922 г., умалчивали о вине причинителя, но без всяких обиняков говорили об умысле или неосторожности потерпевшего. А в то же время обязательной предпосылкой ответственности признавалась <сознательность действий причинившего вред. Причинивший не должен быть механическим орудием причинения вреда. Если кто-нибудь толкает другого так, что тот упадет на рядом стоящую корзину с хрупким стеклом, то упавший не несет ответственности перед владельцем стекла>[772]. Но этот пример, как и предваряющее его общее суждение, свидетельствуя о невозможности даже для теории причинения полностью отрешиться от начала вины, <является иллюстрацией того, что принцип причинения нашим правом не воспринят, - иначе упавший должен был бы нести ответственность>[773].
Небезынтересно, что целиком уклониться от использования отдельных элементов понятия вины не смогли не только авторы теории причинения, но и отвергавшие применимость этого понятия в советском гражданском праве другие наши ученые. П. И. Стучка, например, сообразуясь со своей идеей возможно большего сближения Гражданского кодекса с кодексом Уголовным, признавал социально вредный поступок в равной мере основанием и уголовной, и гражданской ответственности. Он решительно отказывал в аналогичной значимости как <голому>, так и виновному причинению. Но все это не помешало ему подчеркнуть, что <основная работа заключается в проверке как бы отброшенного понятия вины и замене его (хотя бы частичной, - раз мы должны все же считаться с понятием воли, - в виде сознания и т.д.) не просто причинением, но понятием деяния социально вредного или опасного вместе или в дополнение простой субъективной формулы о доброй вере>[774].
К сожалению, последователи П. И. Стучки не заметили этой существенной оговорки, а если и заметили, то не сделали ровно никаких предопределяемых ею выводов. Их вполне удовлетворяла гораздо более прямолинейная перспектива, питавшаяся надеждой на то, что, <став даже в уголовном праве на путь изживания принципа вины и замены его принципом социальной опасности, мы и в гражданском праве будем иметь, очевидно, постепенное изживание так называемой гражданской вины с заменой ее принципом социальной вредности>[775]. Но теперь уже дело не ограничивалось одними только теоретическими изысканиями. При разработке опубликованного в 1931 г. проекта Основных начал гражданского законодательства, которые в соответствии с сущностью двухсекторной концепции предполагалось распространить на отношения с участием граждан, были предприняты шаги к обеспечению подобным изысканиям прямого государственного санкционирования.
Как сообщал еще до опубликования проекта участвовавший в его разработке Г. Н. Амфитеатров, предполагалось ввести <понятие социально опасных и социально вредных действий в качестве объективного критерия для суждения об ответственности>. А это должно было, по его мнению, означать <не только формальный разрыв с теорией вины и причинения, но и открытое объявление войны им>[776], хотя при более спокойном анализе с очевидностью выясняется, что <объявленная война> практически свелась к замене принципа вины лишь несколько обновленным в духе социологической школы уголовного права принципом причинения. Что же касается планово-договорных обязательств, согласно прогнозу Г. Н. Амфитеатрова, вместо вины, <критерием ответственности должна стать степень использования данным предприятием хозрасчетных возможностей для выполнения плана, степень овладения хозяйственной инициативой, степень умения правильно, по-хозрасчетному организовать руководство своей оперативной работой>[777]. Сказанное, однако, не может иметь никакого иного смысла, кроме того, что если хозорган использовал все хозрасчетные возможности, но выполнить договор ему не удалось, неисполнение должно считаться обусловленным такими обстоятельствами, предотвратить которые он был не в состоянии, а, следовательно, ответственность исключается его невиновностью в полном согласии с буквой и смыслом действовавшего тогда гражданского закона (ст. 118 ГК РСФСР 1922 г.). Стало быть, отличаясь от критерия вины словесно, новый критерий Г. Н. Амфитеатрова обнаруживал сходство с ним по существу, что подтверждали также слова предостережения, обращенные к тем, кто хотел бы превратить гражданскую ответственность в <какое-то <возмездие> за самый факт нарушения обязательства независимо от причин, которыми оно (нарушение) вызвано>[778]. И отнюдь не исключено, что благодаря такому сходству Г. Н. Амфитеатров в конце 30-х годов без особых колебаний воспринял принцип вины[779], а в середине 30-х годов продолжал освещать гражданскую ответственность в духе двухсекторной теории, хотя к тому времени он уже целиком стоял на позициях теории единого хозяйственного права[780].
В условиях господства хозяйственно-правовой теории вина, как и прежде, причислялась к разряду буржуазных правовых идей, некритически заимствованных советскими гражданскими кодексами[781]. А поскольку подлинная научная теория вины никем этому ошибочному тезису тогда не противополагалась, сила кажущейся его неоспоримости производила известное впечатление даже на тех, кто был далек в принципе от выражения хозяйственному праву каких-либо симпатий. Так произошло, например с А. В. Венедиктовым, когда исследование проблем договорной дисциплины в промышленности привело его к мысли о том, что требование полного и безусловного выполнения плановых заданий, распространенное на плановые договоры, исключает безответственность даже невиновного договорного контрагента и, таким образом, сама объективная несовместимость начала вины с планово-хозяйственными связями должна была побудить <советское право... принцип вины заменить принципиальной недопустимостью освобождения от ответственности за неисполнение обязательства в обобществленном секторе>[782]. Но стоило тому же автору перейти от вины к понятиям случая и непреодолимой силы, как он потребовал замены этих понятий основанной на принципе вины общей законодательной директивой об освобождении должника от ответственности всякий раз, <когда невозможность исполнения создается вне зависимости от каких-либо производственно-технических и организационно-хозяйствен-ных дефектов в работе неисправного контрагента и когда он не в состоянии устранить создавшихся препятствий, несмотря на использование всех имеющихся у него как хозрасчетного предприятия возможностей>[783].
Итак, следовательно, к какому бы теоретическому обоснованию безвиновной ответственности мы ни обращались, повсюду заявляет о себе льющая в глаза несогласованность между абстрактно построенным силлогизмом и применением его к отдельным жизненным ситуациям. Но в этом нет ничего удивительного. Сама многократная повторяемость отмеченного противоречия, предупреждая об ущербности принципа причинения, была провозвестницей широкого торжества и едва ли не единодушного признания, уготованного в недалеком будущем принципу вины.
Уже в учебнике по гражданскому праву 1938 г. правило ст. 118 ГК РСФСР относительно договорной ответственности толковалось в том смысле, что ответственность исключается, <если нарушение договорного обязательства вызвано обстоятельством, лежащим вне воли и возможности должника (т. е. если нарушение договорного обязательства произошло не по вине должника)>[784]. При анализе деликтной ответственности тот же учебник, помимо аналогичного истолкования ст. 403 ГК РСФСР, подверг развернутой критике теорию причинения, со всей определенностью подчеркнув, что <экономические последствия виновных действий должны ложиться на виновного. Но если причинитель действовал без вины, то возлагать на него эти последствия было бы нецелесообразно. Человек был бы задавлен последствиями таких действий, в отношении которых ему нельзя сделать упрека даже в неосторожности. В результате началось бы снижение человеческой активности, упадочность человеческой психики, притупление чувства ответственности за свои действия>[785]. Таковы далеко не исчерпывающие отрицательные последствия практического использования начала причинения. А после того, как они были выявлены, цивилистическая доктрина приступила к выработке обосновывающей начало вины позитивной аргументации.
Проведенное в 1939 г. на материалах деликтных обязательств первое гражданско-правовое исследование вопросов виновности без всяких колебаний провозгласило <основным принципом регулирования гражданской ответственности в советском праве... принцип вины>, социальная эффективность которого увязывалась с тем жизненно важным обстоятельством, что, <вменяя кому-либо в вину его деяния, мы выражаем наше отрицательное суждение о его поведении>. И если возмещение вреда <имеет своей целью реагировать на правонарушение в виде определенного вторжения в сферу прав правонарушителя и оказания воспитательного влияния на остальных членов общества, стимулируя их к правильному поведению, то отсюда абсолютно ясно, что эта ответственность... может покоиться только на принципе вины, т. е. на оценке правильности поведения причинителя>[786].
Дальнейший шаг в намеченном направлении был сделан учебником по гражданскому праву 1944 г., авторы которого не ограничились указанием на то, что <ответственность... лишь за вину является общим правилом> и что только когда нарушитель <действовал умышленно или неосторожно, имеется достаточное основание для его ответственности>, а перешли от декларативных тезисов о значении вины к созданию отражающей ее внутреннюю сущность единой теории, применимой к договорным санкциям в такой же мере, как и к возмещению причиненного вреда. <В вопросе об ответственности по обязательствам, - писали они, - ... понятия вины те же, что <слово <случай> в гражданском праве обозначает отсутствие умысла и неосторожности> вообще и обычно используется как наименование для таких ситуаций, когда не может наступить ни деликтная, ни договорная ответственность[787].
Воплотив одну из первых разработок общецивилистического учения о вине, учебник 1944 г. был одновременно и едва ли не последней из публикаций, откликавшихся критически на все еще памятную отрицательными для практики последствиями теорию причинения. Позднее эта теория если и упоминалась на страницах советской гражданско-правовой литературы, то не в актуальном, а историко-сопоставительном или даже противопоставительном плане. Только в виде редчайшего исключения, причем разве лишь на почве современной хозяйственно-правовой концепции, с призывом вернуться к безвиновной ответственности можно встретиться и в наши дни.
Такой характер носила, например, сравнительно частная рекомендация отказаться от принципа ответственности за вину в отношениях по поставкам, не подкрепленная, впрочем, никакими другими аргументами, кроме бездоказательной ссылки на то, что иначе становится неизбежным ослабление договорной дисциплины, снижение роли имущественных санкций в этой области[788]. С гораздо большей степенью обобщенности адресованные законодателю аналогичные советы выводились из деления санкций на экономические, вызывающие претерпевание отрицательных последствий своей хозяйственной деятельности самим хозорганом, и юри-дические, реализуемые посредством переложения таких последствий на указанный в законе другой хозорган. А поскольку <отказ от взыскания убытков с должника по мотивам отсутствия его вины означает, что тем самым экономическая ответственность, убытки возлагаются на так же невиновного кредитора>[789], то для восстановления справедливости было предложено вслед за экономической освободить от обусловленности виной и юридическую ответственность. Но, не говоря уже о критике со стороны противников теории хозяйственного права[790], подобные призывы прозвучали одиноко даже в среде ее приверженцев, подавляющее большинство которых, выступая в поддержку принципа вины, не видят для перехода к принципу причинения сколько-нибудь серьезных оснований[791].
Вместе с тем замена принципа причинения принципом вины проводилась далеко не однозначно обращавшимся к исследованию гражданско-правовой ответственности советскими цивилистами.
Стоявший у самых истоков этого процесса Х. И. Шварц исходил из того, что <Гражданский кодекс, не признающий начала причинения как общего принципа, допускает... возложение ответственности на причинителя и в том случае (имелись в виду ст. 404, 406 ГК РСФСР 1922 г. - О. И.), если вред причинен им невиновно[792]. Этот взгляд, позднее названный О. А. Красавчиковым концепцией виновного начала с исключениями[793], безраздельно господствовал почти до самого конца 50-х годов. В 1957 г. с его критикой выступил К. К. Яичков, по словам которого советский закон не дает поводов <утверждать, что тот или иной принцип ответственности за противоправное причинение вреда имеет какое-либо преимущественное значение перед другим>, а <вина ответственного лица является лишь дополнительным условием ответственности в тех случаях, когда по закону установлена ответственность за виновное причинение вреда>[794]. Получив из уст О. А. Красавчикова наименование концепции двух начал[795], изложенные воззрения вызвали известный резонанс главным образом в работах, которые посвящены ответственности за вред, причиненный источником повышенной опасности[796]. Нетрудно также заметить, что, поскольку среди <двух начал> вина выделяется лишь в качестве дополнительного условия ответственности, это определенным образом повышало причинение до уровня обладающего всеобщим действием основного ее условия. Тем самым концепция К. К. Яичкова как бы перекликается с суждениями С. С. Алексеева, который, опираясь на закрепленную в гражданском законе презумпцию виновности нарушителя, склонен полагать, что гражданская ответственность наступает уже при появлении свойственных составу правонарушения объективных моментов - <объективированного вредоносного результата, противоправности, причинной связи>, а субъективный момент учитывается лишь при его отсутствии <в рамках особой правовой категории, приобретающей в гражданском праве специальное значение, - в рамках оснований освобождения от ответственности>[797]. Но если любой из вариантов концепции двух начал, оттесняя с теоретической авансцены принцип вины, соответственно раздвигает границы научного восприятия для принципа причинения, то известные учению о гражданской ответственности иные веяния действовали прямо противоположным образом.
Примечания:
[767] Например: Аскназий С. И. Вина и
причинение в обязательствах из причинения вреда. - Вестник советской юстиции,
1925, № 20, с. 776 - 780; Либба И.
Ответственность железных дорог за смерть и увечье пассажиров. - Транспорт и
хозяйство, 1927, № 1, с. 260; Варшавский
К. М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда. М., 1929,
с. 74 - 89.
[768] Например: Яблочков Т. М. Невозможность
исполнения и сила договорного обязательства. - Право и жизнь, 1926, № 4 - 5, с.
15 - 27, № 6 - 7, с. 14 - 19; Фаас И.
Я. Вина при заключении договора. - Записки Одесского ин-та народного хозяйства.
Одесса. 1928, с. 2, с. 387 - 445.
[769] Гойхбарг А. Г. Хозяйственное право
РСФСР, с. 174.
[770] Гражданский кодекс советских
республик. Текст и практический комментарий. Под ред. А. Л. Малицкого, Харьков,
1927, с. 576.
[771] Семенова А. Е. Обязательства,
возникающие вследствие неосновательного обогащения, и обязательства, возникающие
из причинения вреда. М., 1928, с. 20.
[772] Гойхбарг А. Г. Хозяйственное право
РСФСР, с. 174.
[773] Варшавский К. М. Обязательства,
возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 75.
[774] Стучка П. И. Курс советского
гражданского права, т. 1, с. 82.
[775] Свердлов Г. М., Тадевосян В. С. Гражданский кодекс РСФСР в
судебной практике. М., 1929, с. 153.
[776] Амфитеатров Г. Н. Основные начала
гражданского законодательства и борьба за марксистскую методологию. - Советское
государство и революция права, 1930, № 4, с. 74.
[777] Амфитеатров Г. Н. Ответственность по
договору. - В кн.: Вопросы советского хозяйственного права. М., 1973, с. 214.
[778] Амфитеатров Г. Н. Ответственность по
договору, с. 214.
[779] Советская юстиция, 1937, № 14, с. 6.
[780] См.: Курс советского хозяйственного права. Под ред. М. Н. Доценко, т. 2, с. 94
- 97.
[781] Например: Каравайкин А. А. Исполнение
договоров. М., 1934, с. 32; Комаров
В. Основные вопросы теории советского договорного права в свете исторической
роли диктатуры пролетариата. - Советское государство и право, 1934, № 1, с. 52.
[782] Венедиктов А. В. Договорная
дисциплина в промышленности, с. 125.
[783] Венедиктов А. В. Договорная
дисциплина в промышленности, с. 175 - 176.
[784] Гражданское право. Коллектив ВИЮН, т. 2, с. 57.
[785] Там же, с. 393.
[786] Шварц Х. И. Значение вины в
обязательствах из причинения вреда. М., 1939, с. 25, 29, 42.
[787] См.: Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и
Д. М. Генкина, т. 2, с. 323, 324, 375, 376.
[788] См.: Шор Л. М. Совершенствование
договорно-правовых отношений в сфере материально-технического снабжения. -
Советское государство и право, 1973, № 1, с. 43 - 52.
[789] Мамутов В. К., Овсиенко В. В., Юдин В. Я. Предприятие и материальная ответственность. Киев,
1971, с. 29; Экономические санкции и дисциплина поставок. Под ред. В. К. Мамутова.
Киев, 1976.
[790] См.: Матвеев Г. К. Защита принципа
виновной ответственности в отношениях между хозорганами. - Советская юстиция,
1973, № 15, с. 15 - 16.
[791] См.: Малеин Н. С. Имущественная
ответственность в хозяйственных отношениях. М., 1968.
[792] См.: Шварц Х. И. Значение вины в
обязательствах из причинения вреда, с. 26.
[793] См.: Красавчиков О. А. Возмещение
вреда, причиненного источником повышенной опасности, М., 1966, с. 118.
[794] Яичков К. К. Система обязательств из
причинения вреда в советском праве. - В кн.: Вопросы гражданского права. М.,
1957, с. 170 - 171.
[795] См.: Красавчиков О. А. Возмещение
вреда, причиненного источником повышенной опасности, с. 121.
[796] См.: Антимонов Б. С. Гражданская
ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности. М., 1952,
с. 32.
[797] Алексеев С. С. Предмет советского
социалистического гражданского права. - Учен. труды Свердловского юрид. ин-та,
т. 1, с. 273.
