Покровский И.А. История римского права
Прожив еще одну зиму в Петербурге, преподавая римское право на Высших женских курсах и в других местах и будучи в весьма угнетенном состоянии духа, петербургский профессор принимает решение переселиться в Москву, приняв предложение Московского коммерческого института преподавать там теорию права и гражданское право на младших курсах. Здесь ему предстояло работать до революционных событий 1917 г. Сугубо практическая ориентированность преподавания в коммерческом институте, почти полное отсутствие там духа научного поиска и внимания к теоретическим и историческим аспектам правоведения тяготили Иосифа Алексеевича. Не приносит ему облегчения и работа в другом учебном заведении Москвы - Московском народном университете им. А.Л. Шанявского, где, по его мнению, царила та же атмосфера, что и в коммерческом институте[56]. Он находит известное отдохновение лишь в кабинетной научной работе, развивая те мысли и наработки, которые были им сделаны в предшествующий период.
Уже в 1913 г. вышла в свет его "История римского права", впоследствии переизданная в 1915, а затем в 1917 гг. Эта книга стала венцом многолетних усилий И.А. Покровского в области изучения римского права и отразила состояние отечественной романистики в период ее расцвета в предреволюционные годы. В том же 1913 г. была напечатана небольшая, но весьма значимая брошюра Иосифа Алексеевича "Абстрактный и конкретный человек перед лицом гражданского права". Она показала, что автор отличается трезвым взглядом на проблемы цивилистики и считает необходимым соотносить теоретические построения с их возможной практической реализацией в реальной жизни. Московский период жизни И.А. Покровского отмечен и активной разработкой актуальных проблем гражданского права, плодом которой стала выпущенная им в 1917 г. книга "Основные проблемы гражданского права", ставшая, говоря словами автора посвященного ему некролога, "его лебединой песнью"[57].
Крушение старого порядка в 1917 г., казалось бы, открывало профессору Покровскому возможность вернуться в Северную Пальмиру, в среду близких ему людей.
В самом деле, он ненадолго возвращается в Петроград, чтобы снова стать в ряды университетской профессуры. Но обстоятельства не благоприятствовали этому начинанию, и, приняв участие лишь в одном заседании юридического факультета 15 мая 1917 г., он вскоре был вынужден вернуться в Москву. Здесь удача в последний раз улыбнулась Иосифу Алексеевичу. Он был приглашен преподавать в Московском университете, профессором которого и продолжал оставаться в последние годы жизни. Так же, как и раньше, он активно занимается научной и педагогической работой, борется за университетскую автономию, стараясь не устраняться от бурного кипения общественной жизни того времени.
Но силы его постепенно тают. С 1917 г. И.А. Покровского мучают приступы астмы. Течение болезни усугубляется материальными лишениями и нервными переживаниями, испытываемыми им в трудные революционные годы. И 13 апреля (31 марта) 1920 г. один из тяжелейших приступов астмы стал для него последним.
V
Всю жизнь профессор Покровский продолжал оставаться либералом и гуманистом до мозга костей. В своей последней работе "Государство и человечество" он, уже став свидетелем сначала жестокой бойни Первой мировой войны, а затем и кровавой вакханалии войны гражданской, тем не менее утверждает неизбежность объединения всего человечества на началах неотъемлемых прав личности, превалирующих над правами государства. Иосиф Алексеевич до последних дней сохранял веру в благую природу человека и грезил построением общества на основе индивидуализма, с одной стороны, и незыблемых этических начал - с другой. Тем не менее было бы ошибкой считать И.А. Пок-ровского либералом в современном понимании этого слова. Как отмечал его коллега М.Я. Пергамент, воззрения Иосифа Алексеевича несли на себе сильный отпечаток идеализма, а его понимание неотъемлемых прав личности лежало скорее в духовной, чем в материальной сфере[58]. Он рассматривает в их числе свободу совести, право на охрану интимной жизни, право на имя, право чести и т.п. С другой стороны, профессор Покровский считал, что включение в этот перечень права собственности дискредитирует саму идею неотъемлемых прав личности, что частноправовой порядок извращается в капитализм, который, в свою очередь, заходит в моральный тупик, и выходом из него являются социальные реформы, ведущие к обобществлению производства. Таким образом, во взглядах И.А. Покровского отразилась вся противоречивость мировоззрения представителей интеллигенции этого периода.
В связи с освещением философских и политических взглядов этого замечательного ученого и общественного деятеля представляется уместным особо остановиться на статье, написанной им для знаменитого религиозно-философского сборника "Из глубины" в июле 1918 г. - в период нарастания "белого" и "красного" террора, когда любое публичное выступление по вопросам политики требовало немалого личного мужества[59]. Как ни странно, несмотря на то, что этот сборник стал заметной вехой в развитии русской общественно-политической мысли, собрав под одной обложкой статьи таких известных деятелей отечественной культуры, как П.Б. Струве, Н.А. Бердяев, Вяч.И. Иванов, С.Л. Франк, П.И. Новгородцев, С.А. Аскольдов, С.Н. Булгаков, А.С. Изгоев, С.А. Котляревский, В.Н. Муравьев, М.Л. Капустин и, наконец, И.А. Покровский, факт участия последнего в этом издании либо был неизвестен его биографам, либо намеренно замалчивался ими. О нем не упоминают ни М.Я. Пергамент, ни Н.Н. Полянский, ни М.В. Зимелева, ни Е.А. Лаппа-Старженецкая[60]. Можно преположить наличие двух причин такого "заговора молчания". Во-первых, нелегкая судьба данного сборника дает основания полагать, что части биографов профессора Покровского он на самом деле был неизвестен. Дело в том, что сборник был составлен в июле 1918 г., но случившиеся в том же месяце левоэсеровский мятеж и в сентябре - покушение Ф. Каплан на В.И. Ленина привели к окончательному запрету большевиками всех оппозиционных изданий, и легальное появление сборника стало невозможным. Находившийся на нелегальном положении составитель сборника П.Б. Струве вскоре покинул Москву, оставив подготовленную к изданию рукопись в типографии "Кушнерева и К.". Однако в 1921 г., в обстановке кризиса системы "военного коммунизма", прокатившихся по России антибольшевитских крестьянских восстаний, забастовок рабочих и студенческих волнений создалась атмосфера, при которой рабочие типографии "Кушнерева и К." сочли возможным самостоятельно издать сборник и пустить его в продажу. Впрочем, эти действия были быстро пресечены властями, и немногие экземпляры нового издания разошлись "из рук в руки", минуя книжные магазины, и за пределы Москвы так и не вышли[61]. Год спустя большинство авторов сборника, из тех, кто еще продолжал находиться в Советской России, были высланы на знаменитом "философском пароходе" за границу.
Однако трудно поверить в то, что никто из биографов И.А. Покровского не знал об этой статье. Скорее всего, они ее намеренно игнорировали, поскольку все биографии профессора Покровского были написаны уже в советское время, и во избежание проблем с цензурой в 1920-е гг. было бы неуместно вспоминать о статье, исполненной антибольшевитского пафоса и откровенно враждебной идеологии Советской России. Между тем кажется, что эта статья как никакая другая характеризует как взгляды автора на русскую революцию и роль русской интеллигенции в ее подготовке, так и его философию права и политические воззрения.
Статья называется "Перуново заклятье". В самом начале этой работы профессор Покровский приводит старинную новгородскую легенду о том, как во время крещения Руси жители Новгорода сбросили в реку Волхов идол своего языческого бога Перуна, а рассерженный бог, доплыв до моста, выкинул на него палку со словами: "Вот вам, новгородцы, от меня на память". С тех пор у новгородцев повелось для решения любых спорных вопросов общественного бытия сходиться в урочное время на волховском мосту и драться палками. "Так мстил низверженный Перун новгородцам: выходило так, что новгородцы, сбросив его, стали управляться в конечном счете палкой".
Ужасаясь эксцессам "красного" террора, потрясенный профессор задается вопросом: "Но ограничилась ли месть Перуна одними только новгородцами?" - и сам же отвечает: "Увы, мы знаем теперь, что нет: злое заклятье легло на весь русский народ и на всю до сих пор его историю". Далее он яркими мазками прорисовывает свою версию исторического пути России, конечным итогом которого стали революционные события 1917 г.: "Мы знаем, что палочное вечевое народоправство сменилось палочным самодержавием - жезлом Ивана Грозного, дубинкой Петра Великого, шпицрутенами Николая I. Наступившее недавно "освобождение" завершилось диктатурой пролетариата, и снова повторяется, но уже в огромном всероссийском масштабе, нарисованная выше картина старорусского народоправства". За этим афористичным историческим экскурсом следует неутешительный вывод: "Палка Перуна гуляет. Либо мы сами себя неистово колотим, либо нас неистово колотят, иного способа жить вместе, иного способа осуществлять свое национальное "самоопределение" мы как будто не знаем".
Далее, пытаясь докопаться до корней всероссийской беды, И.А. Покровский указывает на опасности перехода от покоящегося на иррациональных основаниях монархического режима к республиканской форме правления, которая должна опираться исключительно на рациональные мотивы. Он отмечает, что "демократизация государства приводит сплошь и рядом к ослаблению психологического влияния власти и психологической силы закона", поскольку юридическое основание народного представительства, заключающееся в идее народного суверенитета, ослабляет моральный авторитет власти, которая уже не воспринимается как нечто сверхъестественное и стоящее над народом. Отсюда следует вывод, что, учитывая предопределенную всем ходом российской истории "темноту и политическую невоспитанность народных масс", единственной надеждой на благоприятный исход демократизации в России было разумное руководство народом со стороны интеллигенции. По мнению И.А. Покровского, русская интеллигенция оказалась неспособна на осуществление такого руководства, главным образом потому, что она традиционно демонстрировала весьма слабый интерес к вопросам права. При этом он делит интеллигенцию на два лагеря - идеалистический и материалистический, явно относя себя к первому[62]. Своим единомышленникам-идеалистам профессор римского и гражданского права инкриминирует нравственный максимализм, который в конечном итоге вырождается в правовой нигилизм, обусловленный тем, что, по мнению идеалистов, правовой порядок, который покоится на власти и принуждении, "по самой своей идее исключает свободу произволения и потому противоречит основным требованиям нравственности". Русский юрист считает совсем не случайным тот факт, что "мы, русские, склонны к анархизму: ни для одного идейного течения мира мы не дали столько видных теоретиков, как именно для анархизма (Л. Толстой, Бакунин, Кропоткин)".
Материалистов И.А. Покровский, напротив, обвиняет в нравственном релятивизме, который также ведет в конечном счете к правовому нигилизму. Он указывает, что в рамках материалистической доктрины "история человечества двигается не такими или иными идеями о правде и справедливости, а чисто материальными силами - интересами общественных групп и классов; право лишь санкционирует созданное борьбой этих интересов фактическое соотношение". В конечном счете для материалистов "право оказывается просто некоторым барьером, за которым прячутся, пока приходится обороняться, но который является помехой, как только почувствуют достаточно силы, чтобы перейти в наступление", а "то, что они в сущности признают и перед чем они в действительности преклоняются, есть исключительно сила: прав, поскольку силен". Кажется, что упоминание в данном контексте именно "материалистов", а не "социалистов" или "марксистов" является не эвфемизмом, призванным прикрыть истинных адресатов этой гневной филиппики, а сознательной позицией, и это понятие в данном случае заключает в себе не только российских марксистов, но и сторонников "реалистической школы" Р. Иеринга, столь популярной в среде либерально настроенных юристов предреволюционной России и оперировавшей категориями интереса, прагматической цели, борьбы и силы[63]. Вообще, нельзя забывать, что, за исключением узкого круга последовательных консерваторов "охранительного" направления, в дореволюционной России практически все представители интеллигенции в той или иной форме разделяли социалистические, "прогрессистские" идеи, и постольку, поскольку И.А. Покровский также был сопричастен этому движению, его обличение крайностей идеализма русской интеллигенции в известном смысле может расматриваться и как покаяние за собственную роль в общественно-политической жизни страны в предреволюционные годы.
Немногими, но сильными мазками нарисовав впечатляющую картину идейного банкротства основных направлений общественной мысли дореволюционной России, И.А. Покровский переходит к бескомпромиссному обличению той роли, которую социалистическая интеллигенция сыграла непосредственно в ходе революционных событий 1917 г. и продолжала играть в последующее время. Хотя он указывает, что далек от утверждения, что в ужасах революционного лихолетья повинна вся интеллигенция, и признает, что "уже с самого начала революции было немало людей, которые предостерегали против бесцеремонного обращения с правом, которые звали народ к порядку и законности", тем не менее ему приходится признать, что "сила крика" осталась "за теми крайними флангами обоих направлений: в которых равнодушие к праву переходило в прямое отрицание". Обвиняя в разрушении права и нравственности в народе анархизм и материалистический социализм, И.А. Покровский демонстрирует неожиданные для его либеральных воззрений элементы "консервативной антропологии", то есть скептического отношения к идеалистическому взгляду на природу человека, предполагающему, что гармоничному устроению мира мешают лишь внешние препятствия, угнетение и неразвитость народных масс, а в условиях свободы человечество естественно способно к гармоничному устроению своей жизни на основе гуманистических идеалов, изначально присущих человеческой природе. Обличая анархизм, он указывает, что это учение поистине предполагает "святых людей", а без этого анархизм, "разрушая правовые сдержки: отдает человеческое общежитие на волю индивидуального эгоизма" и "неизбежно вырождается в звериное bellum omnium contra omnes". "Неизбежным следствием этого во взбаламученной народной психике является широчайший разгул всяческих преступлений. Ибо ни жизнь, ни имущество ближнего не гарантированы: на все я могу смотреть исключительно как на средство удовлетворения моих интересов".
По поводу "материалистического социализма" И.А. Покровский высказывается в том смысле, что его "крайнее учение" вносило в умы "не меньшую отраву", чем анархизм. Этому направлению общественной мысли опять же инкриминируется абсолютизация теории интереса, в данном случае - классового. Профессор права описывает суть данного учения следующим образом: "Всякий интерес моего класса есть законный интерес, ибо вне области интересов и над нею нет никакой высшей решающей инстанции, с другой стороны, всякое средство для защиты этого интереса дозволено, ибо что, кроме его технической непригодности для этой цели, может заставить нас от него отказаться?" Далее следует не лишенная горечи констатация: "Можно было опасаться заранее, какой рефлекс дадут все подобные учения в той же темной и до крайности взбудораженной народной душе; действительность превзошла, однако, самые мрачные опасения". Затем И.А. Покровский выносит окончательный вердикт материализму как идейному течению в целом: "Материалистическое понимание истории" претворилось в грубейшее материалистическое понимание жизни. Все высшие проявления человеческого духа - совесть, честь, потребность в истине, правде и т.д. - исчезли под напором самых элементарных похотей тела. "Экономика" теории превратилась на практике в кошмарный разгул ничем не сдерживаемых звериных инстинктов, в оргию убийств, издевательств и грабежей".
Свой убийственный теоретический анализ господствующей идеологии И.А. Покровский заключает открытым обвинением порожденного ею режима, выразив сущность "диктатуры пролетариата" в следующей формуле: "озлобление и ненависть составляют ее душу, разрушение - ее стихию, всеобщее рабство - ее результат". Он обвиняет "вожаков большевизма" в развращении народа и предрекает им неудачу на пути любого "положительного строительства", поскольку, по его мнению, "уже не они ведут за собой массы, а массы гонят их". Хотя последующие исторические события показали, что в этом пророчестве И.А. Покровский ошибался, и большевики сумели-таки в дальнейшем обуздать разрушительную энергию народных масс и направить ее в созидательное русло, тем не менее остается поражаться тому мужеству, с которым находившийся в самом сердце Советской России периода "красного террора" университетский профессор бросил открытый вызов ее правителям. Пафос и резкость предъявленных им правящему режиму обвинений характеризует и ту степень отчаяния, которая только и могла подвигнуть уже немолодого кабинетного ученого на такой явно самоубийственный шаг[64].
В заключительной части своей статьи И.А. Покровский вновь обращается к теме вины интеллигенции за происходящую в России катастрофу. Он пишет ":Вместо благородного величия освободившегося гения она явила миру низость взбунтовавшегося раба, а русский народ выставила в виде опьяневшего Калибана на позор всему миру и всем векам". Полагая, что "за месяцами греха должны последовать долгие десятилетия покаяния и трудной работы для воссоздания рассыпавшегося отечества", он призывает интеллигенцию осознать свою ответственность за те идеи, которые она проповедует народу, и настаивает на необходимости не просто честности и искренности такой проповеди, но и постоянного внимания к тому, как высказываемые идеи могут быть восприняты в коллективной психологии масс. И.А. Покровский призывает интеллигенцию "честно и тщательно" пересмотреть свой "идейный багаж", поскольку "она должна признаться, что в нынешних тяжких испытаниях она оказалась несостоятельной даже с точки зрения своей интеллигентности, т.е. с точки зрения своих знаний и своего понимания", поскольку "оказалась полузнающей, а иногда и вовсе не знающей того, за разрешение чего она так смело бралась". Главной необходимостью он считает изменение отношения интеллигенции к идее права и поэтому вступает в полемику с материалистической "теорией интересов" в ее марксистской версии теории "классовых интересов" и вскрывает логическую противоречивость этой теории, усматривая логическое противоречие в том, что марксизм не допускает "этической равноправности" интересов всех социальных групп и классов, но даже вне зависимости от результатов силового разрешения конфликта таких интересов в пользу той или другой стороны признает этически превалирующими интересы "пролетариата". Здесь профессор права отмечает: "Какие бы основания ни выдвигались при этом, все равно, вы должны признать, что, прибегая к этим основаниям, вы оставляете вашу голую теорию интересов, как таковых, и подвергаете мысленно борьбу за них некоторой высшей этической оценке. Над борющимися интересами вы невольно мыслите какую-то высшую надклассовую инстанцию, которая одно одобряет, другое - отвергает, - независимо от того, что из них побеждает в фактической борьбе. Перебирая мысленно претензии противников, вы невольно про одни из них думаете: этого он вправе требовать, а про другие: этого он не вправе. Вы, таким образом, сами против своей воли оперируете понятиями "право" и "неправо". Провидчески предвосхищая будущую модель взаимоотношений между "городом" и "деревней" в сталинские годы, И.А. Покровский предрекает возможность возникновения "эксплуататорских поползновений в классе промышленных рабочих по отношению к земледельцам", и на этом примере демонстрирует, что и в рамках марксизма не всякий интерес даже пролетариата правомерен. Отсюда следует вывод: "не на все то, в чем мы имеем интерес, мы имеем уже и право. Критерий права доминирует, таким образом, над критерием интереса и составляет такое понятие, без которого мы не можем ни мыслить, ни действовать". Далее он продолжает: "Как бы мы ни определяли затем этот критерий права ближе, в чем бы мы ни усматривали основной принцип этого последнего, во всяком случае мы уже оказываемся в плоскости известного рода этических оценок, в плоскости суждений о должном. А в этой плоскости никакие материалистические концепции истории не могут иметь для нас обязательного значения; то, что было и что есть, принципиально не указ для того, что должно быть". Указав на то, что конфликты интересов не перестанут существовать до тех пор, пока в обществе есть разделение труда, И.А. Покровский настаивает на необходимости "решить, что право и что неправо", чтобы иметь возможность наладить сотрудничество различных социальных групп. Разграничение "права" от "неправа", по его мнению, возможно только на твердом этическом фундаменте, поэтому он призывает материалистов "проникнуться в известной степени идеализмом".
Примечания:
[56] В этом университете,
одном из немногих негосударственных высших учебных заведений в дореволюционной
России, учебный процесс был организован по принципу вольных лекториев, и
здесь отсутствовала как системность в преподавании учебных курсов, так и
дисциплина студентов и их научная работа, которая велась лишь эпизодически
в рамках семинаров тех групп студентов и преподавателей, которые, подобно
И.А. Покровскому, вынуждены были перейти в Университет им. Шанявского
из императорских университетов ввиду конфликта с Министерством просвещения.
Кроме того, при построении специальных курсов руководство данного учебного
заведения стремилось сделать их максимально прагматичными, чтобы привлечь
вольнослушателей из числа лиц, уже имеющих высшее образование и работающих
на практике. Подробнее см.: С-ов С. Из взглядов слушателей на Университет
Шанявского // Вопросы высшей школы. Вып. I. М., 1915.
[57] Лаппа-Старженецкая Е.А.
Памяти И.А. Покровского // Дела и дни. 1920. Вып. 1. С. 604.
[58] См.: Пергамент М.Я.
Биография И.А. Покровского // Русский исторический журнал. Кн. 7. Пг., 1921. С. 246.
[59] Из глубины: Сб. статей о русской революции
/ Под ред. П.Б. Струве. М.; Пг.: Русская мысль, 1918.
[60] Как следствие, не упомянул о ней и А.Л.
Маковский, и она не указана в составленной О.Ю Шилохвостом библиографии
профессора И.А. Покровского (см.: Покровский И.А. Основные проблемы
гражданского права. М.: Статут, 1998).
[61] О судьбе сборника подробнее см.: Струве
Н. Пророческая книга // Из глубины: Сб. статей о русской революции.
2-е изд. Paris, YMCA – PRESS, 1967; Полторацкий Н. Сборник "Из глубины"
и его значение // Там же; Колеров М.А., Плотников Н.С. Русская интеллигенция
и национальная судьба // Из глубины: Сб. статей о русcкой революции. 3-е
изд. М.: Изд-во Московского университета, 1990.
[62] Во всяком случае, характеризуя взгляды
интеллигентов-идеалистов, И.А. Покровский неоднократно вместо безличного
описания в третьем лице говорит "Мы".
[63] Обзор теоретических воззрений Р. Иеринга
см., например: Новгородцев П.И. Историческая школа юристов. СПб.,
1999 (по изд. 1896 г.). С. 112 –139. В исследовании П.И. Новгородцева
прямо указывается на то, что "по общему смыслу своих утверждений" Р. Иеринг был близок к идеям марксизма, поскольку он "пришел
в конце концов к системе общественного утилитаризма и внешней телеологии"
(там же. С. 135. Прим. 9).
[64] В том, что И.А. Покровскому грозила опасность
на самом деле реальная, сомневаться не приходится. Достаточно вспомнить,
что в период "красного террора" 1918–1919 гг. погибли 54 члена кадетской
партии. См.: Памяти погибших / Под ред. Н.И. Астрова, В.Ф. Зеелера, П.Н. Мамонтова. Париж, 1929.
Вообще, В.И. Лениным еще 28 ноября 1917 г. был подписан декрет "Об аресте
вождей гражданской войны против Революции", в котором кадетская партия объявлялась
"партией врагов народа". Однако из-за слабости советского режима в первые
месяцы его существования реальных действий против кадетов предпринято не
было, за исключением нескольких самочинных расправ над отдельными кадетами. До середины 1918 г. продолжал собираться
кадетский ЦК, существовали местные парторганизации, выходила партийная пресса.
Однако с началом "красного террора" ситуация кардинально изменилась, и И.А.
Покровский в июле 1918 г. не мог этого не понимать.
