На главную страницуКлассика российского права, проект компании КонсультантПлюс при поддержке издательства Статут и Юридической научной библиотеки издательства Спарк

Васьковский Е.В. Учебник гражданского права

Исследуя вопрос о видах вещных прав, Е.В. Васьковский отмечает, что вещные права абсолютны, поэтому они обязательны для всех, а их характер отражается на всем гражданском обороте. Поэтому государство не может предоставить определение объема и содержания вещных прав на усмотрение частных лиц и должно само заранее установить, какие формы вещных прав оно считает возможным допускать на своей территории. В связи с этим во всем мире законодатель определяет как формы вещных прав, так и их объем, не позволяя частным лицам установить на свою вещь абсолютное право любой формы и любого размера.

Важнейшими классическими видами вещных прав, которые существовали в Древнем Риме и продолжают существовать в цивилизованных государствах Европы, автор считает право собственности, сервитуты и залог. Вместе с тем в отдельных странах в исторической перспективе встречались и встречаются многие другие вещные права. Е.В. Вась-ковский выделяет: эмфитевзис, суперфиций, вещные повинности и вещное право преимущественной покупки недвижимости.

Большое внимание в учебнике уделяется регистрации вещных прав. Автор исследует исторические корни регистрации вещных прав и представляет современные ему главные системы регистрации вещных прав и сделок относительно таких прав: система отметок (инскрипций) и записей (транскрипций); система залоговых книг (Pfand-buchsystem), или ипотечная система в собственном смысле; система поземельных книг (Grundbuchsystem), или ипотечная система в широком смысле (по русской терминологии - вотчинная); крепостная система (своеобразная система, которая была принята действовавшим тогда русским гражданским законодательством).

В центре внимания автора при исследовании видов вещных прав, безусловно, находится право собственности как самое важное и самое обширное среди них. Данное право предоставляет своему обладателю наибольшую меру власти, какая только может существовать в общежитии над телесными вещами. Вследствие этого оно имеет первостепенное значение в экономическом, социальном и политическом отношении.

Относительно понятия права собственности в современной литературе, отмечает Е.В. Васьковский, существуют два наиболее распространенных воззрения. Согласно первому воззрению, право собственности представляет собой полное, неограниченное и исключительное юридическое господство лица над телесной вещью (Савиньи, Пухта, Барон, Унгер, Виндшейд, в России - Победоносцев).

В соответствии с другим, - право собственности нельзя назвать полным и исключительным, поскольку оно всегда ограничивается законом и правами других лиц, поэтому его следует определить как высшее и наиболее полное, но все-таки ограниченное юридическое господство над вещью (Гартман, Брунс, Ранда, Иеринг, Дернбург, в России - Мейер, Гамбаров).

Несмотря на разнообразие даваемых праву собственности определений, общепризнанными являются два обстоятельства: во-первых, то, что право собственности предоставляет лицу наиболее обширное и полное юридическое господство над вещью, и, во-вторых, то, что это господство должно ограничиваться и действительно ограничивается в некоторых отношениях ради интересов общежития.

Анализируя определение права собственности, данное в ст. 420 Х тома Свода законов Российской империи как возможность в порядке, установленном гражданскими законами, исключительно и независимо от постороннего лица владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом, Е.В. Васьковский считает его неудачным по ряду причин, но прежде всего потому, что понятия "владеть, пользоваться и распоряжаться" не исчерпывают содержания права собственности. В связи с этим автор предлагает под правом собственности понимать возможность полного и всестороннего юридического господства над телесными вещами, поскольку она не ограничена самим законом или правами посторонних лиц. Из этого определения выводятся признаки права собственности: во-первых, право собственности предоставляет своему обладателю возможность не только фактического, но и юридического (охраняемого законом от всяких нарушений и притязаний) господства над вещью, что отличает его от простого владения как чисто фактического господства.

Во-вторых, господство, основывающееся на праве собственности, отличается полнотой и всесторонностью, т.е. может выражаться во всевозможных воздействиях на вещь.

В-третьих, объектом права собственности служат только телесные вещи, так как только над ними господство человека может быть полным и всесторонним. Бестелесные вещи (права), а также действия других лиц, продукты умственного труда (литературные и музыкальные произведения) и прочие возможные объекты прав по существу своему не допускают такого господства.

В-четвертых, полнота и всесторонность права собственности ограничиваются, с одной стороны, специальными постановлениями закона, а с другой стороны, правами других лиц на данное имущество. При этом как только какое-либо из этих ограничений отпадает, право собственности немедленно расширяется в своем объеме. Данное свойство, присущее праву собственности, некоторые исследователи называют упругостью (эластичностью).

Характеризуя содержание права собственности, автор констатирует невозможность его точного определения, проистекающую из того, что оно предоставляет своему обладателю возможность всякого воздействия на вещь, лишь бы только это воздействие не было воспрещено законом и не нарушало прав других лиц на ту же вещь. Этот подход являлся общепризнанным в XIX веке, хотя ранее делались попытки дать исчерпывающее перечисление составных элементов права собственности.

В тесной связи с понятием и содержанием права собственности анализируются его законные ограничения, под которыми следует понимать указанные в самом законе случаи сужения сферы принадлежащего собственнику юридического господства над вещью. Законодатель подвергает право собственности ограничениям двух видов, а именно: во-первых, путем лишения собственников некоторых принадлежащих им правомочий и, во-вторых, путем подчинения действий собственников контролю со стороны органов публичной власти (эти ограничения не имеют отношения к гражданскому праву и исследуются в публичном праве).

Е.В. Васьковский все законные ограничения подразделяет на три категории:

Автор уделяет пристальное внимание вопросу о видах права собственности и констатирует, что несмотря на существование видового деления в классическом римском праве и в средние века, современное законодательство и доктрина полностью отвергают саму возможность такого положения. Данный вывод основывается на том, что право собственности едино и не допускает дробления, поскольку в случае попытки разделить правомочия, совмещенные в собственности, на несколько групп, получилось бы не несколько прав собственности, а несколько частичных вещных прав.

Исследуя право общей собственности, автор подчеркивает, что из определения права собственности как самого полного, всестороннего господства над вещью вытекает невозможность одной и той же вещи быть предметом двух или нескольких прав собственности. Вместе с тем одно и то же право собственности на одну и ту же вещь может принадлежать нескольким лицам. В таком случае возникает отношение, известное под названием общей собственности. Общая собственность характеризуется наличием нескольких субъектов и единством объекта.

При анализе вопроса о юридической природе общей собственности автор выделяет три основные позиции. По мнению большинства ученых, делится само право собственности (Ранда, Бекинг, Унгер, Арндтс). Согласно другой точке зрения, предмет общей собственности не делится реально, но каждая малейшая частица его мыслится разделенной (Бринц, Вехтер, Виндшейд, Рюмелин, в россии - Мейер, Победоносцев). В соответствии с третьей позицией, при общей собственности делится не вещь и не право, а экономическая ценность вещи (Колер, Ферстер, Штейнлехнер, Пунтшарт, в России - Шершеневич).

Анализ проблем права собственности завершается вопросом об особенностях его защиты. Е.В. Васьковский выделяет два вида нарушения права собственности: полное (собственник утрачивает возможность осуществлять свое право, поскольку лишается владения вещью) и частичное (осуществление права собственности подвергается ограничениям и помехам, которые не связаны с лишением собственника владения вещью). В связи с этим собственнику предоставлены два вида иска для их устранения: виндикация (rei vindicatio) и негаторный, или прогибиторный (actio negotoria, prohibitoria).

Еще одним классическим видом вещных прав являются сервитуты. Е.В. Васьковский выделяет два основных признака, определяющих их сущность: во-первых, сервитуты представляют собой вещные права, поскольку создают непосредственное отношение между управомоченным лицом и вещью, и, во-вторых, сервитуты дают управомоченному лицу возможность только частичного господства над вещью, т.е. не охватывают эту вещь целиком, как право собственности, а распространяются только на некоторые из ее частей или сторон. Согласно господствующему в науке мнению, сервитуты являются правами на чужую вещь, которую обременяют лишь в одном или нескольких отдельных отношениях (Виндшейд, Иеринг, Унгер, Дернбург, Арндтс, Шенеман). При таком подходе характерными признаками сервитутов являются их подчиненность праву собственности, а также его обременение, так как право обладателя сервитута в той или иной степени парализует право собственности. Причем эта степень может быть в одних случаях почти нечувствительной для собственника (например, при праве прохода, проезда и т.п.), в других же случаях - весьма значительной (при узуфрукте, закладе, суперфиции, эмфитевзисе).

Сущность сервитута автор также раскрывает через два основных принципа, которым они полностью подчинены. Суть первого принципа состоит в том, что нельзя иметь сервитута в собственной вещи (nulli res sua servit), так как право собственности заключает в себе все правомочия, которые могут составлять содержание сервитутов. Второй принцип гласит, что предметом сервитута не могут быть положительные действия собственника того имущества, в котором он установлен (servitus in faciendo consistere non potest), поскольку сервитут создает связь между своим обладателем и чужою вещью, а не ее хозяином.

Автор представляет различные классификации сервитутов, но основное внимание посвящает характеристике личных сервитутов, устанавливаемых для одного индивидуально определенного лица, и вещных, имеющих целью удовлетворять потребности другого недвижимого имущества. Вместе с тем он подчеркивает, что учение о сервитутах очень мало развито в современном ему русском гражданском законодательстве по сравнению с европейскими странами, кодексы которых устанавливают подробные правила для отдельных видов сервитутов. В отличие от этого в Х томе Свода законов Российской империи определение форм, объема и способов осуществления большинства этих прав предоставлено свободному соглашению заинтересованных лиц, за исключением лишь одного вида сервитутов - пожизненного владения.

Наконец, в завершение анализа вещного права Е.В. Васьковский представляет последний, по его мнению - классический вид вещных прав - залог. В самом широком смысле залог представлен автором в соответствии с господствовавшими в то время воззрениями как право на имущественную ценность объекта. Коль скоро объекты, представляющие имущественную ценность, распадаются на две группы, т.е. на телесные и бестелесные вещи, или права, то и залог разделяется на два вида, а именно: на залог вещей и залог прав.

Е.В. Васьковский выступает в пользу признания залога вещным правом, критикуя попытки доказать вещно-обязательный характер залога, поскольку они основаны на употреблении термина "обязательство" в слишком широком, не свойственном ему смысле. Несостоятельной, по мнению автора, является также позиция, согласно которой залог объявляется обязательственным правом, направленным против всякого собственника данной вещи, так как данная конструкция не в состоянии объяснить некоторых особенностей залога, например, права старшинства между залогодержателями.

Что же касается сущности залога прав, то в учебнике приводятся имевшиеся в то время точки зрения. Одни считают залог прав совершенно особым юридическим явлением, суррогатом, подобием настоящего залога (Дернбург, Келлер), не вещным, а обязательственным правом (Колер). Другие, наоборот, видят в залоге единый институт, двумя ветвями которого являются залог вещей и залог прав (Зом, Бринц, Виндшейд, Бремер).

Автор завершает анализ подробной характеристикой залога по русскому гражданскому праву.

Этот весьма краткий экскурс ставит своей целью лишь раззадорить взыскательный вкус читателя, интересующегося не только современным гражданским правом, но и богатством теоретической мысли, присущим русской цивилистической школе, одним из ярчайших представителей которой был Е.В. Васьковский. А теперь в путь, дорогой читатель, ибо имеющий глаза, да увидит!

А.Е. Шерстобитов
доктор юридических наук,
профессор кафедры гражданского права
юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

Рецензии на книгу Е.В. Васьковского

"Русское гражданское право" Д.И. Мейера. - "Учебник гражданского права" проф. Г.Ф. Шершеневича. - "Учебник гражданского права" Е.В. Васьковского. - "Наше предварительное следствие, его недостатки и реформа" проф. В.П. Даневского

Русское гражданское право. Чтения Д.И. Мейера. Изд. 6-е, с исправлениями А.Х. Гольмстена. Спб., 1894. - Учебник русского гражданского права проф. Казанского унив. Г.Ф. Шершеневича. Казань, 1894. - Учебник гражданского права Е.В. Васьковского. Вып. 1-й. Введение и общая часть. Спб., 1894. Написать курс русского гражданского права теперь, несомненно, гораздо труднее, чем в то время, когда писал Мейер. Научная юридическая мысль тогда только что была возбуждена теориями исторической школы и систематизирована в знаменитых Пандектах Пухты. Сомнений в правильности построений, воздвигаемых на римских источниках по методу Савиньи, у его горячих приверженцев, - а к ним принадлежали почти все сколько-нибудь видные цивилисты, - не было. Ученым юристам оставалось продолжать дело Пухты, применяя его воззрения, систему и выводы к разработке положительного права европейских государств. Курс покойного профессора Мейера создан под сильным влиянием лекций Пухты. Теоретические взгляды, система, многие выводы, - все это часто заимствовано из упомянутых выше Пандект и лекций Пухты или носит на себе следы их могущественного влияния. Однако и тогда Мейер не счел себя вправе ограничиться конспектом положений, взятых из названных пособий, как "господствующей теории" в Германии, и подбирать под него соответствующие ссылки на статью русского закона или указать на то, что русское право, вопреки господствующей теории, смотрит на дело иначе. Мейер критически относится к каждой мысли своего учителя, продумывает ее до конца и излагает не слова пособия, а результат собственных размышлений над содержащимися в нем мыслями. Его положение поэтому последовательно, лишено противоречий и производит впечатление вполне самостоятельной и необыкновенно солидной работы, так что нужно много внимательности, чтоб открыть руководящий источник теорий автора (ср., наприм., 119-120 стр. курса Мейера и § 56 первого тома Vorlesungen über d. heutige Röm. Recht Пухты). Еще больше труда было над источниками русского права. Здесь проделана огромная черная работа установления и систематизирования русских норм сравнительно с римскими, разъяснения мелких вопросов для установления принципов, часто отсутствующих в законе, и вообще полная творческая работа над совершенно сырым материалом. И Мейер мастерски справился с этою работой. Пандекты и лекции Пухты превратились в классический курс русского гражданского права, по которому учились и продолжают учиться большинство русских юристов. Лекции Мейера отлично передают значительную часть обычной романистической теории гражданского права, ясно формулируя и юридические понятия, и технические вопросы; содержат превосходный догматический анализ и синтез русского права, позволяющие решать целый ряд практических вопросов и до сих пор, часто лучше известного, обширного и полного исторических справок курса г. Победоносцева; они, наконец, дают и ряд оригинальных и часто правильных, с точки зрения многих современных цивилистов, юридических взглядов: определение гражданского права как права имущественных отношений, и исключение из него значительной части семейного и брачного, отнесение прав родительской власти к праву государственному, апология ограничений родительской власти и определение цели последней как блага подвластных, а не эгоистического интереса ее обладателей, сопровождаемая осторожными, но сильными и по времени смелыми рассуждениями по поводу неприменимости к современному быту "патриархальных" понятий и нравов негров, продающих детей за безделицу, и вообще начал крепостной патриархальности (стр. 92), великолепная защита раздельности имуществ супругов вопреки взглядам многих новейших цивилистов (Оршанского, Цитовича, Загоровского и др.) и т.д. Строгий юридический ум Мейера в несовершенствах русского права и быта находит лишь подкрепление своим воззрениям и, улавливая в законодательной деятельности мелочи и намеки на прогрессивное развитие права, горячо намечает идеалы этого развития. Нечего говорить, что у Мейера не встречается фактических ошибок в изложении норм права или теоретических учений о нем. С его взглядами не всегда можно соглашаться, но с ними всегда нужно считаться ввиду их серьезности и глубокой продуманности. Г. Гольмстен поэтому оказал большую услугу русским юристам, приспособив, без серьезных изменений текста, лекции Мейера к современному положению русского права и его теории. В предисловии он жалуется на трудность принятой им на себя задачи: "надо было проникнуться воззрениями автора и избегать, по возможности, всего личного, субъективного, могущего звучать резким диссонансом". Но, нам кажется, дело для г. Гольмстена значительно облегчалось ясностью мысли Мейера, ее научною солидностью и особенно тем, что методические взгляды его точны и определенны. Мейер отлично понимал задачи догматики с точки зрения того воззрения на право, которому следовал и к которому причисляет себя и г. Гольмстен, но и умел систематически осуществлять их на деле. У него слова о методе не стояли вне соответствия с изложением. А при этом условии легко было добавлять новое подходящее к воззрению Мейера и отмечать изменившееся. Во всяком случае, г. Гольмстен хорошо исполнил свою задачу. Очень ценен и прекрасный биографический очерк Мейера.

Гг. Шершеневич и Васьковский желают достигнуть результатов проф. Мейера при современном положении науки и имеющимися в их распоряжении средствами. Но и это положение, и эти средства не соответствуют их задаче. Наука гражданского права переживает теперь глубокий кризис, вызванный сменой направлений в ее изучении, причем новое течение не нашло пока полного выразителя в смысле полного проведения в систематическом изложении основных своих идей; старое же или противопоставляет солидную цельную систему, построенную на не удовлетворяющих никого уже более началах, или дает лишь частные видоизменения в ней, более или менее подходящие. Есть теперь только две немецкие системы, которые можно было бы взять за образец: Пандекты Виндшейда и Дернбурга, представляющие собою отмеченные сейчас направления. Но для того чтобы воспользоваться Виндшейдом, не применив его взглядов, нужно проделать его работу: дать новый синтез тех мнений, которые содержат его примечания; Дернбург же вводит историческую перспективу в освещение своих положений, и желающий за ним следовать в новом праве должен знать хорошо историю. Иначе говоря, теперь гораздо больше чем прежде нужна солидная и продолжительная самостоятельная работа над разбившимися по группам мнениями и взглядами, наполняющими современную литературу, потерявшую "господствующее течение". Продуктивное творчество Мейера теперь должно быть во много раз усугублено для того, чтобы свести концы с концами в системе, которую приходится строить. В противном случае получится мозаика взглядов, имеющих между собою мало общего. Выросли затем и русская жизнь, и русское право, и русская литература; практика создала новое право, так или иначе мотивированное в решениях. Необходимо уловить и здесь подходящие идеи и течения, сведя их в одно целое: А гг. Шершеневич и Васьковский все еще думают, что достаточно распределить материал по §§ с заголовками курсов немецких учебников или, что вернее, по программе министерства народного просвещения для экзаменов давать в начале каждого несколько общих фраз, схваченных наудачу из того или другого пособия, дать две-три ссылки на римское право, "иностранные законодательства", цитату, если есть подходящая, из Х-го тома, либо указание на то, что "наша практика" согласна или не согласна с иностранными законодательствами, - и "курс" готов. Да и это еще слишком много, по крайней мере, с точки зрения г. Шершеневича: у него сплошные страницы и §§ учебника без единой ссылки на Х-й том, без указаний решений, на которых у него основывается мысль, или иностранных законодательств, так что читатель совсем не знает, какое право ему излагают. Г. Васьковский строже на этот счет: Х-й том и законодательства цитируются, указываются иногда и решения, хотя очень скупо, но от этого дело не много выигрывает. Анализа норм русского права нет как у него, так и у г. Шершеневича, а есть лишь кажущаяся передача "результатов" науки без их оценки, разъяснения, не говоря уже о самостоятельности отношения к пособиям. Вообще оба курса в теоретическом отношении - короткие конспекты не всегда верно понятых книжек, содержащие поверхностную систематику норм и мелкую полемику по поводу тех или других воззрений авторов, не проникнутую цельностью собственных взглядов или последовательностью развития руководящих принципов. Авторы, впрочем, много говорят о "методах" своей науки, делают свои заключения насчет споров, происходивших по этому поводу, но г. Шершеневич находит, что все методы хороши: и исторический, и догматический, и социологический, и критический (§ 2), а г. Васьковский думает, что хотя многие писатели "рекомендовали и применяли историко-сравнительный метод, другие - историко-философский, третьи пытались оправдать с научной точки зрения старый догматический или конструктивный, но общего соглашения по этому вопросу еще не последовало" (стр. 12-13), и что лучше, кажется, совсем без метода. И в самом деле: "юридические отношения между людьми в их частной жизни и нормы, определяющие их (т.е. гражданское право), могут быть изучаемы с нескольких точек зрения" (Васьковский, стр. 10). А именно, по г. Шершеневичу: "Когда при мысли об одном лице или предмете возникает представление о другом, то мы имеем перед собой отношение. Юридическим отношение становится тогда, когда связь между лицами соединяется с вопросом о праве. Я вхожу в вагон и закуриваю сигару или открываю окно: мое отношение к окружающим может быть неприлично, если я закуриваю, не спросясь дам, может быть безнравственным, если я открываю окно в вагоне, когда в нем находятся больные, но юридическим оно станет только тогда, когда возникнет вопрос, имею ли я право и при каких условиях совершить означенные действия (неприличия и безнравственность) без согласия (!) прочих пассажиров?.. Юридическое отношение имеет (и) другое, более узкое, но более важное значение. Под юридическим отношением в тесном смысле слова принимается основанное на юридическом факте соответствие права и обязанности, которые устанавливаются между известными лицами" (стр. 50-51). По г. Васьковскому (стр. 96): "Термин "юридическое отношение" употребляется в разных значениях. В обширном, отвлеченном смысле под ним понимают всякое жизненное отношение, охраняемое законом (наприм., договор, дарение, брак), в узком, конкретном смысле - каждое данное отношение (наприм., между А и Б по договору займа в 100 р.)". Сколько значений слова! И "представление", и "действие", и "связь", и курение, и "неприличие", и "всякое жизненное отношение", и "каждое данное отношение": Какие уж тут определенные методы! Дело совсем не в них, так как "в каком бы смысле ни понимать "юридическое отношение", - продолжает г. Васьковский, - во всяком случае, характеристическим признаком, отличающим его от всяких иных отношений (нравственных, дружеских и пр.), является то обстоятельство, что в основе его лежит одно или несколько субъективных прав" (ibid.). Чего проще: характеристический признак юридического отношения в том, что в его основе лежит право! Автор вообще не только сам не вдумывается в свои соображения и слова, но и порицает тех, кто это делает. Так, он считает "односторонней и поверхностной" попытку разграничения областей права частного и публичного, сделанную в германской литературе Иерингом, Тоном, принятую Дернбургом и рядом других писателей и поддерживаемую в русской Муромцевым, Дювернуа, Гамбаровым и др., и решает дело гораздо проще. "Найдена ли точная граница между животным и растительным царствами?" - спрашивает г. Васьковский и отвечает словами Льюиса, откуда-то им взятыми[18]: "Чтоб отличить корову от огурца не нужно быть слишком глубоко посвященным в таинства животной жизни; но в простейших организмах нет ни одного признака, по которому можно было бы абсолютно отличить животное от растения". Ввиду этого г. Васьковскому кажется проще сказать словами Милля: "Та часть человеческой жизни, которая касается, главным образом, индивидуума, должна составлять достояние индивидуальности, а та, которая касается, главным образом, общества, должна подлежать ведению общества". "Применить эти слова к области права и значит, - по автору, - разграничить частное и публичное право" (стр. 9-10):


Примечания:

[18] У г. Васьковского для этой цитаты две ссылки. Одна действительно на Льюиса (На берегу моря), а другая на Русск. Богатство (1882 г., N 2). Откуда взяты слова, мы не знаем.