Васьковский Е.В. Учебник гражданского права
3. Зло, которым грозят, должно быть значительным (фр., 1112; ит., 1112; исп., 1267; порт., 666), т.е. более важным (majoris malitatis), чем убыток, который произойдет от заключения сделки. Поэтому если кто-нибудь заставляет другого подписать вексель, грозя в противном случае назвать его дураком, то в подобной угрозе нельзя видеть принуждения.
Так как все эти условия (неправомерность угрозы, основательность страха и важность грозящего зла) не поддаются точному определению в законе, то оценка их должна быть предоставлена суду. По этой причине проект германского уложения просто постановляет: "если кто-либо был противозаконно побужден к волеизъявлению посредством угрозы, то он может оспаривать свое волеизъявление" (ст. 103). От суда уже зависит решить, действительно ли была в данном случае противозаконная угроза и могла ли она служить достаточно сильным поводом к заключению сделки.
В нашем праве необходимо различать два случая принуждения: при вступлении в брак и при заключении других сделок.
Для совершения брака требуется "непринужденное согласие сочетающихся лиц" (Х, 12). Поэтому браки, "совершившиеся по насилию" (Х, 37, 62, 666), признаются недействительными, а виновные в насилии подвергаются строгому уголовному наказанию (ул., 1550). Принуждение может выражаться или в прямом физическом насилии, или в угрозах такого рода, что "угрожаемый мог и должен был считать себя в опасности" (ул., 1550). Отсюда видно, что страх должен быть основательным, а зло, которым грозят, - непредотвратимым и значительным, т.е. касающимся самой личности, а не имущества жертвы. Притом только такое наказуемое уголовным законом принуждение служит причиной недействительности брака. Угрозы иного рода, незначительные и предотвратимые, не имеют значения.
Принуждение в остальных сделках отличается иными признаками. Статья 702 Х т. следующими словами определяет его: "принуждение бывает, когда кто-либо, быв захвачен во власть другого, принуждается к отчуждению имущества или ко вступлению в обязательства насильственно, страхом настоящего или будущего зла, могущего постигнуть его лицо или имущество". Из этого видно, что по нашему праву для наличности принуждения необходимы три условия: сделка должна быть заключена 1) из страха, 2) настоящего или будущего зла, грозящего личности или имуществу 3) лица, захваченного во власть другого. Первых два условия не нуждаются в разъяснении; необходимо остановиться только на третьем. Что означает выражение "быть захваченным во власть другого"? Единственный разумный смысл, который можно придать ему, таков: "не иметь возможности предотвратить исполнение угрозы иным способом, кроме заключения вынужденной сделки".
Итак, наш закон не упоминает ни об основательности страха, ни о значительности зла, ни даже о неправомерности угрозы, а выставляет только один, и без того подразумеваемый, признак - непредотвратимость зла. Вследствие этого нашим судам предоставлен широкий простор при определении наличности принуждения.
Последствия принуждения указаны в ст. 700, по которой сделка признается недействительной, и в ст. 703 Х т., согласно которой "надлежит заявить окольным людям или местной полиции того же дня и затем не позже недели просить о произведении расследования". Сенат вначале толковал последнюю статью в том смысле, что пропуск недельного срока уничтожает право оспаривать действительность сделки (74/111; 69/851), но впоследствии примкнул к высказанному в литературе вполне правильному мнению, что этот пропуск не имеет влияния на право иска, так как другими законами (ул., 1686, 1687, 158 п. I, 1545, 1546 и др.) установлен для таких случаев десятилетний срок (76/582)[95].
В нашей литературе крайне спорен вопрос о том, считать ли принуждение основанием недействительности сделки только в тех случаях, когда оно наказуемо по уголовному закону (ул., 1686, 1687, 1545, 1546), или же не обращать внимания на его наказуемость? Проф. Загоровский, К.К. Арсеньев и петерб. юрид. общество высказались в пользу второго мнения, а г. Неклюдов и сенат (78/154, 76/585, 75/258) - в пользу первого. Для того чтобы решить, кто прав, необходимо сравнить постановления уголовных законов с постановлениями гражданских и посмотреть, совпадают ли они между собой или нет. Сделав это, можно убедиться, что ст. 1686 улож. о наказ. ("кто силою или угрозами заставит кого-либо") и ст. 702 Х т. ("кто, быв захвачен во власть другого, принуждается насильственно, страхом настоящего или будущего зла :") не только вполне покрывают друг друга, но даже гражданский закон составлен в более энергичных и резких выражениях, чем уголовный, а следовательно, не оставляет места для ненаказуемого принуждения. Вследствие этого принуждение только в таком случае может служить поводом в признании сделки недействительной, когда оно подлежит уголовному наказанию.
Незнание и ошибка. Полное отсутствие сведений относительно чего-нибудь называется незнанием (ignorantia), а неправильное представление о каком-либо обстоятельстве - ошибкой (error). Общая черта незнания и ошибки состоит в том, что в обоих случаях отсутствует правильное мнение. А так как выражение воли относительно какого-либо предмета без надлежащего представления о нем не может иметь значения, то с юридической точки зрения незнание и ошибка ничем не различаются между собой.
Как незнание, так и ошибка могут касаться либо правовой нормы (ignorantia, error juris), либо какого-нибудь фактического обстоятельства (ignorantia, error facti). Так как неведением обнародованного закона никто не может отговариваться, то ошибка в праве не считается извинительной. Поэтому, напр., кто займет другому деньги на честное слово, не зная, что закон установил для займов письменную форму, тот не может требовать уничтожения сделки по причине своей ошибки. Только незнание иностранных законов и ошибка в понимании неясного и возбуждающего сомнения закона (т.е. в толковании его) могут быть извинительными[96].
Наоборот, ошибка в факте, по общему правилу, должна быть принимаема во внимание и может служить основанием недействительности сделки, так как никто не обязан знать всех фактических обстоятельств и явлений жизни. Только по исключению ошибка в факте становится неизвинительною именно когда она представляется чересчур грубой, как-то: касается собственного права или действия (напр., кто-нибудь продает чужую вещь, ошибочно считая ее своей).
Фактическая ошибка может касаться: 1) мотивов, побудивших лицо заключить сделку, 2) существенных частей сделки и 3) несущественных частей.
1) Заблуждение в мотивах, по общему правилу, не должно приниматься во внимание как потому, что мотивы обыкновенно неизвестны с достоверностью, так и потому, что раз выражено желание заключить сделку, то уже безразлично, какие побуждения руководили данным лицом. Купил ли А вещь потому, что она ему нужна, или в надежде перепродать ее с барышом, или для того, чтобы подарить приятелю, - от этого сущность дела не изменяется: он купил, потому что хотел купить. Если он ошибся в своих расчетах, если ему не удалось перепродать вещи или если приятель отказался принять подарок, - все это совершенно посторонние обстоятельства, на которые никто не обязан обращать внимания.
Исключение составляют безмездные сделки (дарение, завещание). Так как при них одно лицо предоставляет выгоду другому без всякого вознаграждения с его стороны, то вполне справедливо обращать внимание на мотивы, побудившие первого к заключению сделки и отличающиеся всегда бескорыстным характером. Если, напр., А. делает подарок Б., думая, что Б. услужил его жене, то такое дарение может быть уничтожено, если окажется, что А. ошибся. Что касается возмездных сделок, то в них ошибка в мотивах принимается во внимание в тех редких случаях, когда она служит единственным основанием к заключению сделки. Напр., А. дает вексель Б., ошибочно полагая, что он должен ему какую-либо сумму, а между тем после вспоминает, что он уже вполне расплатился.
2) Ошибка в существенных частях сделки относится либо к существу сделки (А. берет вещь, думая, что она ему подарена, между тем как ее дают на прокат), либо к предмету сделки (А. покупает у Б. одну лошадь, а Б. думает, что продает другую), либо к лицу, с которым заключается сделка (А. нанимает Б., принимая его за В.). Во всех этих случаях сделки, по общему правилу, должны быть признаваемы недействительными, так как выражение воли лица не совпадает с его истинным намерением. Однако такое правило небезусловно. Именно, если индивидуальность того элемента, относительно которого произошла ошибка, не имеет значения, то нет основания уничтожать сделку. Напр., А. дарит сыну капитал, а сын думает, что получил его по выделу. Подобная сделка остается в силе, так как дарение и выдел - однородные способы приобретения имущества и главные признаки их одинаковы. То же самое относится к ошибке в предмете и лице: покупая вещь в магазине, можно по ошибке взять вместо нее другой экземпляр того же сорта, или, нанимая извозчика Ивана, можно принять его за Петра; однако разрушать такие договоры по причине ошибки нельзя, так как она не имеет существенного значения.
3) Ошибка в несущественных частях сделки (error concomittans), т.е. в имени и качествах контрагента, в качествах предмета и т.п. не имеет влияния на действительность сделки. Однако и такая ошибка по исключению принимается во внимание. Это бывает, главным образом, при купле в тех случаях, когда ошибка касается такого свойства покупаемой вещи, в котором выражается ее экономическое значение и ценность. Так, напр., кто покупает съестные припасы, тот может требовать уничтожения сделки, если припасы окажутся гнилыми.
Наше законодательство не содержит в себе общих постановлений относительно ошибки, а упоминает о ней только по поводу завещаний. Именно, согласно ст. 1026 Х т. завещание признается недействительным, если оно составлено с явной ошибкой в лице наследника или в завещанном имуществе. Что касается остальных сделок, то причинами их недействительности закон считает принуждение и подлог, умалчивая об ошибке и обмане. Однако из ст. 700, по которой сделки должны основываться на непринужденном произволе и согласии сторон, и ст. 569, по которой договоры должны быть составляемы правильно, следует, что сделки, заключенные с ошибкой в существенных частях, не могут иметь законной силы, так как в них нет надлежащего согласия сторон и правильности договора. Поэтому сенат вполне верно разъяснил, что ошибка может служить причиной признания сделки недействительной, если касается самого основания сделки и существенных ее условий (92/26, 73/343).
Ввиду отсутствия в нашем законе точных правил относительно ошибки суду предоставлен широкий простор при оценке ее влияния на действительность сделок.
Обман[97] (dolus). Если ошибка лица, заключающего сделку, нарочно вызвана контрагентом, то она обращается в обман. С первого взгляда казалось бы, что все правила относительно ошибки могут быть применены и к обману, так как он только один из ее видов. Подобное воззрение действительно существовало прежде. Но со времен Савиньи оно окончательно оставлено. В самом деле, каждый человек должен поступать добросовестно. Этого требуют принципы нравственности и правовой порядок. Следовательно, обманутый должен быть защищаем законом, но не потому, что он ошибся, а потому, что его обманули (Унгер). Отсюда следует, что для обмана необходимо установить специальные правила на основании анализа его понятия.
Обман, по точному определению, представляет собой недобросовестное введение в ошибку одним из контрагентов другого, вследствие чего последний согласился заключить невыгодную для себя сделку. В понятие обмана входят, таким образом, следующие признаки:
1) Обман представляет собой введение в заблуждение, т.е. ошибку, вызванную искусственным образом с помощью каких-либо уверений, умышленного молчания и проч.
2) Введение в ошибку должно быть совершено недобросовестно. Иначе будет не обман, а обоюдная ошибка, или, как принято говорить, недоразумение.
3) Обман должен исходить от контрагента, а не от постороннего лица. Исключение составляет тот случай, когда постороннее лицо действует по желанию или с ведома контрагента.
4) Сделка должна быть невыгодной для обманутого. Иначе ему нет причины жаловаться на обман.
5) Между обманом и заключением сделки должна быть причинная связь, т.е. обман должен быть таков, что без него сделка не состоялась бы (dolus causam dans). В противном случае нет основания уничтожать сделку, так как она была бы заключена и без всякого обмана.
Таковы выработанные теорией и принятые иностранными законодательствами признаки обмана (фр., 1116; ит., 1115; исп., 1269, 1270; порт., 663; сакс., 96, 833, 836; австр., 871-873; прус., I, IV, 84-93; герм. 103).
В нашем Х томе нет специальных постановлений об обмане. Статья 702 говорит только о принуждении и подлоге. В обыденной речи подлогом называется частный вид обмана. Но в Х т., именно в ст. 526, как справедливо заметил г. Неклюдов, принято как раз обратное словоупотребление: обман считается видом подлога. Кроме того, из частных случаев (ст. 133 и 666: браки, заключенные посредством обмана, недействительны; ст. 1548: купля уничтожается при обмане в качестве вещи) и из общего правила о непринужденной свободе и согласии (Х, 700), а также из постановлений уголовного закона, наказывающего не только вовлечение в убыточную сделку путем обмана (ул., 1688, 1689), но и обмер, обвес и всякого рода в количестве или в качестве товара, в расчете платежа, при размене денег и пр. (уст. о наказ., 173), несомненно видно, что наше законодательство признает влияние обмана на действительность сделок. Однако здесь возникает такой же вопрос, какой возбудили постановления нашего закона о принуждении: имеет ли юридическое значение уголовно ненаказуемый, так называемый гражданский обман? Мнения наших юристов на этот счет тоже расходятся между собой. Одни (проф. Голевинский, гг. Неклюдов, Гантовер) думают, что нашему праву чуждо понятие гражданского обмана. Другие (проф. Фойницкий, гг. Карницкий и Книрим) держатся противоположного взгляда. Последнее мнение, принятое и сенатом, представляется более правильным: действие лица, побудившее кого-нибудь заключить невыгодную сделку, может не подходить под признаки, установленные в уголовном законе, и в то же время несомненно быть обманом. Так, напр., уголовный закон требует для наказуемости обмана совершения положительных действий[98], между тем как простое умолчание о факте (напр., о недостатке покупаемой вещи) тоже является обманом.
Но гражданские последствия обоих видов обмана, по нашему праву, неодинаковы. Сделки, заключенные при наличности уголовно наказуемого обмана, уничтожаются судом; наоборот, гражданский обман, служа причиной недействительности сделок только в случае, указанном в ст. 1518 Х т., дает в остальных случаях потерпевшему право требовать вознаграждения за вред и убытки по ст. 684 ("всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли ни преступления, ни проступка"). Так разъяснил и сенат (83/78, 90/9, 91/12).
§ 13. Выражение воли
Для заключения сделки недостаточно одного намерения; это намерение должно быть обнаружено каким-либо образом; необходимо, как принято говорить, чтобы воля была выражена или изъявлена. Такое изъявление может происходить разными способами и принимать разные формы.
Способы выражения воли[99] разделяются на явные, или прямые, и скрытные (молчаливые), или косвенные. Явными называются всякого рода внешние знаки (слово, письмена, жесты), непосредственно направленные на изъявление воли. К числу скрытых относятся такие действия, которые хотя и не направлены непосредственно на изъявление воли, однако дают основание заключать, что такое изъявление сделано (facta concludentia). Так, напр., если покупатель, осмотрев товар, говорит продавцу: "я куплю пять аршин", то это будет прямое изъявление воли; если же он просто скажет: "отмерьте пять аршин", то хотя такая фраза сама по себе не выражает желания купить, однако дает продавцу полное право думать, что покупатель согласился на сделку.
Какие действия дают право предполагать с достоверностью, что воля изъявлена, - это вопрос факта, подлежащий разрешению в каждом отдельном случае.
Среди косвенных способов выражения воли особенно важное значение имеет молчание. В каких случаях оно служит признаком изъявления воли - это вопрос факта. Поэтому поговорка "молчание знак согласия" не вполне верна. Как признано новейшими писателями, молчание только тогда должно быть признаваемо согласием, когда тот, кто молчит, мог и должен был говорить (qui tacet, cum loqui potuit ac debuit, consentire videtur). Так, напр., если А., зайдя в магазин, берет вещь и говорит, что заплатит за нее завтра, то молчание продавца будет служить выражением его согласия, так как он не только мог, но и должен был выразить свою волю по поводу предложения А. Наоборот, если продавец промолчит, потому что не расслышит или не поймет слов А., то в таком случае молчание не может быть признано знаком согласия.
Наш закон, подобно большинству европейских кодексов, не упоминает о способах изъявления воли. Кассационная практика первое время не признавала молчаливых способов, а требовала непременно явных (69/454; 70/229; 715; 308 и др.), но затем усвоила противоположный, вполне правильный взгляд (87/70, 81/175, 80/135 и др.).
Формы изъявления воли. По общему правилу, как прямые, так и косвенные способы выражения воли могут быть облекаемы в любую форму: устную или письменную, со свидетелями или без них и проч. Но в некоторых случаях законодатель, желая предать совершению сделки возможно большую достоверность или гласность, а также обеспечить доказательство ее заключения, предписывает ту или иную форму. Вследствие этого все сделки распадаются на формальные, для которых установлена обязательная форма, и неформальные, для которых этого не сделано.
В современных цивилизованных государствах существуют особые учреждения, на обязанности которых лежит удостоверять совершение сделок между частными лицами. Таковы вотчинные (ипотечные) и нотариальные учреждения. К области ведения первых относятся сделки, имеющие предметом вещные права на недвижимость; к области вторых - все прочие. О вотчинных установлениях речь будет в вещном праве; здесь же необходимо остановиться только на нотариальных.
Нотариат в современной своей форме - создание нового времени, хотя зародыши этого учреждения существовали в Древнем Риме в лице особых писцов (scribae, exceptores, notaril, tabelliоnes), удостоверявших совершение актов[100].
В России организация нотариата определена особым "Положением о нотариальной части". Согласно 1-й статье его "заведование нотариальной частью, под наблюдением судебных мест, поручается нотариусам и состоящим при нотариальных архивах старшим нотариусам". Нотариусы определяются старшим председателем судебной палаты по представлениям председателя окружного суда из числа русских подданных, совершеннолетних, неопороченных, не состоящих на другой службе, представивших определенный залог и выдержавших экзамен при суде (ст. 5-7). Число нотариусов в каждой местности определяется особым расписанием (ст. 4). При каждом окружном суде состоит нотариальный архив под заведованием старшего нотариуса (ст. 42).
Обязанности нотариусов заключаются: 1) в совершении для желающих всякого рода актов, кроме особо изъятых законом; 2) в выдаче выписей из актовых книг и копий актов; 3) в засвидетельствовании явки актов разного рода, протестов и вообще в совершении засвидетельствований; 4) в принятии на хранение представленных от частных лиц документов и 5) в составлении проекта раздела наследства в указанных законом случаях (ст. 65). Что касается старших нотариусов, то, помимо заведования архивами (ст. 154, 155), им предоставлено утверждение актов, составляемых нотариусами и касающихся прав на недвижимое имущество, т.е. купчих и закладных крепостей, государственных и рядных записей и т.д. (ст. 157, 158, 159). После такого утверждения нотариальные акты обращаются в крепостные (ст. 65, 157).
Примечания:
[95] Боровиковский. О 703 ст. Х т. (в "Жур. гр. и уг. пр.", 1874, N 1).
[96] Ошибку в толковании некоторые относят к фактической (Савиньи), а другие
– к юридической (Пухта, Вехтер). Но как заметил Унгер (II, § 77), она может
быть юридической, если состоит в неправильном понимании закона, и фактической,
если закон понят верно, но подводимый под него фактический случай представлен
в ложном виде.
[97] Баршев. Об обмане в юрид. отношении ("Рус. Вест., 1871, N 5).
Кроме этой поверхностной заметки вопросу об обмане посвящены рефераты г.
Карницкого и проф. Фойницкого в петерб. юрид. общ. ("Жур.
гр. и уг. пр.", 1880, N 5 и 7).
[98] Фойницкий. Мошенничество по русскому праву, I 1871,
II 154. Спорный вопрос о границах уголовного и гражданского
обмана разбирается как в этом сочинении (особенно, т. II, стр.
162–181), так и в новейшем труде того же автора "Курс угол. права, часть особенная"
1890, 244–254.
[99] Мейер. О юридических вымыслах и предположениях, о скрытных
и притворных действиях, 1854, 68–85.
[100] Ляпидевский. История нотариата, 1875, т. I (неоконченная и
устаревшая компиляция).
