Васьковский Е.В. Учебник гражданского права
Здоровье. Ненормальное состояние здоровья может отражаться на поступках человека только при том условии, если оказывает влияние на его душевные способности. Поэтому нет основания ограничивать дееспособность лиц, страдающих телесными болезнями, хотя бы даже и хроническими: имеющие катар желудка или золотушные так же способны к юридическим действиям, как и всякий здоровый человек. Только ненормальное состояние внешних органов чувств, препятствующее больному сообщаться с другими людьми и приобретать необходимые познания (слепота, глухота, немота, глухонемота), в некоторых случаях может быть признаваемо обстоятельством, влияющим на дееспособность. Так, напр., наше законодательство, желая придать больше достоверности нотариальным актам, запрещает подписываться на них в качестве свидетелей слепым, так как они не могут знать, что именно подписывают (нот. пол., 87, п. 1). С другой стороны, стремление оградить интересы этих категорий лиц побудило законодателя установить особые правила для совершения сделок ими и на их имя. Так, по ст. 106 нот. пол. "присутствие свидетелей, независимо от желания сторон, обязательно не только при объявлении условий, но и при самом чтении такого акта, в составлении коего участвует глухой, немой, слепой или глухонемой". Далее, нотариусы должны удостовериться, что глухие и глухонемые, от имени или на имя которых составляется акт, действительно понимают содержание его и соглашаются с ним (там же, 107-111).
Не ограничиваясь этим, законодательства при наиболее важных поражениях внешних органов, именно при глухонемоте и немоте, считают даже целесообразным назначать больным опекунов (австр., 275; прус., II, 18, 15-17, 346; сакс., 1982; исп., 213-220). Так, по 381 ст. Х т. глухонемые и немые состоят под опекой до совершеннолетия. По достижении этого возраста они свидетельствуются в порядке, установленном для осмотра душевнобольных, и, смотря по степени своего умственного развития, либо оставляются навсегда под опекой, либо получают попечителя, либо признаются вполне дееспособными. Таким образом, положение немых и глухонемых прямо противоположно положению здоровых людей. "По общему правилу, - справедливо говорит сенат, - всякий достигший совершеннолетия предполагается, уже в силу самого закона, правоспособным (вернее, дееспособным) до тех пор, пока не будет ограничен в этом праве (напр., вследствие душевной болезни, расточительности и т.п.). Относительно глухонемых (и немых) действует обратное положение. Они и по достижении совершеннолетия продолжают считаться неправоспособными и состоят под законным прещением[84] до тех пор, пока, по освидетельствовании, не будет предоставлено им пользование гражданскими правами" (83/51).
Несравненно большее влияние на дееспособность имеют душевные болезни[85], так как они непосредственно поражают сознание и волю человека.
Ограничить гражданскую деятельность душевнобольных можно двояким способом: во 1, совершенно лишить душевнобольных дееспособности и поставить их под опеку, подобно детям, или, во 2, признав душевнобольных недееспособными, дать в то же время заинтересованным лицам право доказывать, что при совершении сделки больной находился в состоянии так наз. светлого промежутка и действовал вполне разумно и сознательно. Иными словами, закон может установить: 1) предположение недееспособности, безусловное и неопровержимое (praesumptio juris et de jure) или 2) предположение недееспособности, подлежащее опровержению (praes juris).
Первая система принята кодексами французским (489-512), итальянским (324-328), португальским (314-336) и проектом общегерманского (64); вторая - господствует в праве римском, английском и саксонском (81, 89, 1984, 2069). Некоторые кодексы не примкнули вполне ни к той, ни к другой системе, а заняли среднее положение. Так, прусский (I, I, 29; I, IV, 25; I, XII, 21) не лишает душевнобольных брачной дееспособности в период светлых промежутков[86], а австрийский (567, 665) объявляет действительными завещания, составленные душевнобольными в такие промежутки.
Какая же из этих систем заслуживает предпочтения?
Несомненно, что гораздо проще и удобнее объявить душевнобольных безусловно недееспособными. Таким путем будут предотвращены споры и процессы о действительности сделок и получат охрану интересы не только самого больного, но и его родных и наследников, а равным образом и третьих лиц, так как никому из них не будет грозить опасность, что сделки, заключенные в период мнимого просветления, нанесут им невознаградимый ущерб. Однако эта мера окажется несправедливой по отношению к лицам, страдающим периодическим помешательством: можно ли безусловно лишать их дееспособности, если после непродолжительного припадка к ним возвращается сознание? "Говоря вообще, - замечает проф. Корсаков, - в большинстве случаев лица с периодическими приступами психозов в светлые промежутки могут считаться юридически здоровыми. Они чаще всего хорошо понимают свойство и значение совершаемого ими и могут управлять своими поступками в границах нормы, что и доказывается тем, что многие из них в промежутки выполняют сложные и ответственные обязанности"[87]. Наиболее правильным и целесообразным решением этой задачи было бы, по всей вероятности, учреждение над лицами, страдающими периодическим помешательством, не опеки, а попечительства; тогда только те сделки их признавались бы действительными, которые заключены ими с согласия попечителей (Барковский). В подобное же положение следовало бы поставить слабоумных и идиотов, так как они не лишены вполне рассудка.
Наше законодательство различает три группы душевнобольных: 1) безумных, т.е. "не имеющих здравого рассудка с самого их малолетства" (Х, 365), 2) сумасшедших, безумие которых "происходит от случайных причин и, составляя болезнь, доводящую иногда до бешенства, может наносить обоюдный вред обществу и им самим" (366), и 3) просто слабоумных (371 и прим. к 377 ст.).
Нетрудно заметить, что эти три рубрики вовсе не исчерпывают всех видов душевных болезней[88] и могут только повести к путанице на практике. Составителям закона следовало бы, не вдаваясь в область психиатрии, прямо назвать всех страдающих умственным расстройством, душевнобольными. Все три категории лиц только тогда ограничиваются в дееспособности, когда признаны больными после официального освидетельствования. Порядок его таков[89]. Губернатор возбуждает производство в трех случаях: 1) когда об этом просят родные больного, его наследники, опекуны или попечители, 2) когда губернатор сам усмотрит, что больного нужно освидетельствовать ввиду его опасности для общежития или неспособности управлять своим имением, и 3) когда губернатор узнает, что кто-либо неправильно помещен в дом умалишенных (Х, 367, 368; общ. губ. учр., ст. 563-565, 666).
Освидетельствование происходит во врачебном отделении губернского правления в присутствии перечисленных в ст. 368 Х т. лиц, а в портовых городах губерний Херсонской, Екатеринославской и Таврической больных исследуют медицинские чиновники в присутствии лиц, указанных в ст. 371 Х т. Освидетельствование состоит в том, что больному предлагаются вопросы, относящиеся к обыденной жизни, и что эти вопросы вместе с полученными ответами заносятся в особый протокол (Х, 373). Если свидетельствуемое лицо принадлежит к крестьянскому сословию, то губернское правление собственной властью может признать его больным. Относительно лиц других сословий протоколы освидетельствования отсылаются в Правительствующий Сенат, от которого и зависит разрешение дела (Х, 374), а губернское правление, если признает наличность душевной болезни, только предписывает полиции войти в сношение с местным мировым судьей или уездным членом окружного суда об охране имущества освидетельствованного до назначения опеки. Лица, признанные Правительствующим Сенатом душевнобольными, "поручаются в смотрение ближайшим их родственникам или, буде последние от того откажутся, отдаются в устроенные для умалишенных дома" (Х, 375), а имущество их поступает "в управление наследникам, с запрещением продавать или закладывать что-либо из оного при жизни владельца и с обязанностью остающиеся за законными издержками доходы сохранять в целости" (Х, 37). В остальном, именно "в отдаче имущества родственникам, в требовании от них отчетов и в назначении им награды, следует поступать так же, как постановлено для имений, состоящих в опеке по малолетству владельцев" (Х, 377). Если больной выздоровеет, то подвергается вторичному освидетельствованию в том же порядке (Х, 378).
К какой же из двух систем принадлежит наше законодательство? Признает ли оно душевнобольных безусловно недееспособными или же дозволяет доказывать противное в случае наступления светлого промежутка? Одни писатели (Мейер, Кавелин, Исаченко) и кассационная практика (69/235; 79/90) стоят за полную недееспособность, другие - за условную (г. Слонимский, отчасти Кистяковский). Буквальный смысл ст. 375, по которой душевнобольные могут быть заключаемы в дом умалишенных, и ст. 377, приравнивающей их к малолетним, а также исторические источники статей о душевнобольных, начиная с указа Петра Великого 6 апр. 1722 г. и кончая судебными уставами 1864 г., не оставляют сомнения в том, что наше законодательство всегда отрицало и отрицает всякую дееспособность за душевнобольными. Убедиться в этом можно также из частных постановлений. Так, наш закон запрещает совершать от имени душевнобольных нотариальные и крепостные акты (прим. к ст. 708, ст. 55), не допускает больных к вступлению в брак (Х, 5), к свидетельству (уст. гр. суд., 84, 371; уст. гр. суд., 93, 704; нотар. пол., 87, п. 1), личному ведению своих дел на суде (уст. гр. суд., 20) и объявляет недействительными продажу, залог и завещания душевнобольных (Х, 1383, 1627, 1017). Ввиду таких постановлений, не упоминающих вовсе о светлых промежутках, следует прийти к заключению, что наш закон признает душевнобольных безусловно недееспособными или, как неправильно выражается сенат, "неправоспособными".
До сих пор речь шла о лицах, официально признанных душевнобольными. Но как быть, если такое признание по каким-либо обстоятельствам не было сделано? Тогда приходится требовать уничтожения сделки, ссылаясь на потемнение сознания больного в момент совершения сделки.
Временное потемнение сознания. Душевные болезни оказывают более или менее продолжительное влияние на умственную деятельность и волю. Однако и вполне здоровые люди могут временно находиться в состоянии невменяемости. Обстоятельствами, вызывающими это состояние, служат: болезненный бред, аффекты, опьянение, лунатизм, гипнотический сон, обыкновенные просонки и пр. Действия, совершаемые во время таких припадков, не могут быть результатом сознательной решимости, а потому, подобно действиям душевнобольных, не должны вести ни к каким юридическим последствиям. Но, разумеется, наличность одного из указанных обстоятельств должна быть доказана тем, кто ссылается на него.
В нашем праве нет общего постановления на этот счет. Но если принять во внимание, что по ст. 1016 "духовные завещания должны быть составляемы в здравом уме и твердой памяти", а по ст. 12, 700 и 1528 для действительности брака, сделок по имуществу и договоров требуется свободное согласие контрагентов, о котором не может быть речи при временном потемнении сознания, то следует признать правильным разъяснение сената, по которому временное или случайное отсутствие свободной воли в минуту совершения сделки может быть доказываемо обстоятельствами тела и влечь за собой уничтожение сделки (68/381; 79/90; 387; 77/209; 73/433 и др.).
Несостоятельность[90]. Лица, объявленные по суду несостоятельными должниками, ограничиваются в дееспособности: им запрещается управлять и распоряжаться своим имуществом (фр. торг. код., 443; ит. торг. код., 699; герм. конк. уст., 5; австр. конк. уст., 3; уст. судопр. торг., 521, 552). Однако не все законодательства определяют одинаково объем такого ограничения. Некоторые объявляют все имущественные сделки должника безусловно ничтожными (ит. торг. код., 707; исп. торг. код., 878); другие дают конкурсным кредиторам право оспаривать их действительность (герм. конк. уст., 6; венг. конк. уст., 6; француз. практ.). Последнее более правильно, так как конкурсное производство имеет целью оградить интересы кредиторов, а для этого вполне достаточно предоставить им право опровергать сделки должника.
Наше законодательство примыкает к кодексам первой группы, запрещая совершать от имени несостоятельных должников всякие нотариальные акты об имении или займе (прим. к ст. 708 Х т., ст. 55) и признавая недействительными "договоры и обязательства, клонящиеся к подложному переукреплению имения во избежание платежа долгов" (Х, 1529, п. 2). Отсюда следует, что несостоятельные должники, как правильно разъяснил сенат, не могут обязываться актами, устанавливающими их имущественную ответственность, сохраняя, конечно, за собой право вступать в сделки другого рода (82/167), каковы, напр., брак, личный наем и пр.
Ограничение дееспособности несостоятельных наступает, по смыслу ст. 506-508, 512 уст. суд. торг., с момента опубликования судебного решения. Но практика приняла более ранний срок: момент постановления решения судом (74/869; 86/7).
Что касается процессуальной дееспособности, то, "по объявлении должника несостоятельным, право его искать и отвечать на суде переходит к конкурсному управлению, за исключением лишь тех дел, в коих управление это выдаст должнику свидетельство, что оно отказывается от их ведения" (уст. гр. суд., 21). Несостоятельный может лично вести только дела: 1) начатые до объявления его несостоятельным, если никто из кредиторов не принял его ведения на себя (уст. гр. суд., 23), и 2) касающиеся неимущественных прав (напр., иски о разводе, законности рождения и пр.).
В недавнее время (1889 г.) выработан г. Туром новый проект устава о несостоятельности по германским образцам[91].
Расточительность. Под расточительностью понимается совершенное неумение вести денежные дела, неумение, грозящее полным разорением не только самому расточителю, но и его ближайшим родным. "В предупреждение и пресечение роскоши безмерной и расточительной, в обуздание излишества, беспутства и мотовства", по словам русского закона, "могут быть учреждаемы опеки над имениями расточителей" (Уст. о предуп. и прес., 182; то же постановлено в иностранных кодексах: прус., I, I, 30, 31; австр., 21; сакс., 818; исп., 32, 200). Сами расточители лишаются права продавать и закладывать свое имение и вступать в обязательство (там же, 184; Х т., 1383) и не могут быть опекунами (Х, 256, п. 1). Однако им дозволяется вести судебные дела, уведомляя о каждом возникшем деле надлежащее опекунское учреждение, без права самостоятельно избирать поверенного, оканчивать дела миром, делать на суде уступки, предъявлять спор о подлоге акта и вступать в ответ по такому спору (уст. гр. суд., 20).
Таким образом, расточители ограничиваются только в имущественной дееспособности и то не вполне.
§ 11. Сделки
Понятие. Сделками (negotium, actus, Rechtsgeschaeft) наз. такие дозволенные юридические действия, которые специально направлены на произведение какого-либо юридического последствия. Так как каждое сознательное действие человека представляет в сущности выражение его воли, то в определении сделки вместо слова "действие" обыкновенно употребляют слово "волеизъявление".
Виды. Сделки бывают односторонними (unilateralia), если основываются на воле одного лица (напр., завещание, отказ от наследства), и двусторонними или многосторонними (bilateralia), когда являются результатом взаимодействия воли двух или нескольких лиц. В последнем случае сделки наз. договорами (conventiones, pactiones). Далее, сделки разделяются на безмездные (lucrativa), при которых одно лицо доставляет выгоду другому без всякого эквивалента с его стороны (дарение, завещание), и возмездные (onerosa), заключающиеся во взаимном обмене ценностями (купля, наем). Наконец, сделки, посредством которых лицо делает предсмертные распоряжения относительно своего имущества, принято называть сделками на случай смерти (mortis causa), а все остальные - сделками между живыми (inter vivos).
Действительность. Сделка наз. действительной, если она ведет к соответствующим юридическим последствиям, и недействительной, если эти последствия не наступают.
Условия действительности. Из определения сделки видно, что для того, чтобы она была действительной, необходима наличность следующих условий.
1. Дееспособность сторон. Сделка - юридическое действие, а совершать такие действия может только тот, кто обладает дееспособностью.
2. Наличность воли. Сделка - юридическое действие, а действие тем и отличается от события, что производится волею человека.
3. Возможная цель. Сделка направляется на юридические последствия, т.е. на установление тех или иных прав и обязанностей. Но, как уже было сказано выше, предмет прав и обязанностей всегда должен быть возможен физически и юридически.
Первое и третье условия не нуждаются в дальнейших разъяснениях. Остается подвергнуть подробному исследованию второе - наличность воли.
§ 12. Наличность воли
В каждой сделке выражается намерение или воля одного (напр., в завещании) или нескольких лиц (напр., в договоре). Следовательно, воля является центром, ядром сделки: без нее сделка недействительна, хотя бы все внешние формальности были налицо. Поэтому в случаях физического насилия, когда, напр., одно лицо схватывает руку другого и подписывает его фамилию на векселе, не может быть речи о заключении сделки, так как воля одного из контрагентов совершенно отсутствует.
Однако и одной наличности воли еще недостаточно для действительности сделки. Гражданское право представляет собой сферу свободной самостоятельности частных лиц. Отсюда следует, что в сделках должны выражаться свободная (непринужденная) и сознательная воля сторон. Свобода воли нарушается принуждением, а сознательность - незнанием, ошибкой и обманом[93].
Принуждение[94], или психическое насилие (vis compulsiva), представляет собой, в отличие от физического насилия (vis absoluta), такое воздействие одного лица на волю другого посредством угрозы, результатом которого является согласие на заключение сделки. Таким образом, лицо вступает в сделку не по свободному решению своей воли, а под влиянием страха (metus), вызванного угрозой. Оставлять такие сделки в полной силе нельзя: это значило бы поощрить мошенничество и шантаж. Необходимо дать лицам, вовлеченным в сделку путем угрозы, возможность требовать ее уничтожения и признания недействительной. Но для того, чтобы принуждение служило основанием недействительности сделки, оно должно обладать некоторыми признаками. Теория, римское право и иностранные законодательства выставляют на этот счет следующие требования.
1. Угроза должна быть неправомерной, противозаконной (австр., 870; сакс., 93; прус., I, IV, 38; герм., 103). Правомерной она бывает при двух условиях: 1) когда грозящий имеет право осуществить то зло, которым грозит, и 2) когда он имеет право требовать заключения данной сделки. Так, напр., А, грозя Б представить просроченные векселя к взысканию, требует выдачи взамен них новых векселей. Напротив, если грозящий не управомочен на осуществление угрозы (напр., если он грозит побоями) или хотя и управомочен, но не имеет права посредством нее требовать заключения данной сделки, то угроза противозаконна. Напр., А грозит представить векселя Б к взысканию, если дочь Б не выйдет за него замуж. Такая угроза, правомерная сама по себе, становится неправомерной в применении к заключению брака, которое должно происходить по свободному согласию.
2. Страх должен быть основательным; пустое опасение, не имеющее достаточного основания, не принимается в расчет (фр., 1112; ит., 1112; австр., 870; прус., I, IV, 34-37; сакс., 94; исп.,1267; порт., 666). Некоторые законодательства выражают это условие так: "угроза должна быть способна возбудить страх в рассудительном человеке" (non vanus homo, personne raisonable, persona sensata). Был ли в данном случае страх основателен, это вопрос факта, подлежащий решению суда.
Примечания:
[84] Так в оригинале.
[85] Этот вопрос рассмотрен Л.З. Слонимским в монографии: Умственное
расстройство, его значение в праве гражданском и уголовном, 1879, и в реферате,
представленном в петербургском юрид. обществе и вызвавшем дельные возражения
со стороны г. Барковского ("Жур. гр. и уг. пр.", 1886, N 1–3). Интересны также
некоторые замечания, сделанные проф. Кистяковским в рецензии
на сочин. г. Слонимского (в "Жур. гр. и уг. пр.", 1880, N 1)
и г. Исаченко в статье "Лица в договоре" ("Юрид. Вест.",
1883, N 6).
[86] Dernburg. Lehrbuch, I, § 75.
[87] Корсаков. Курс психиатрии, 1893, 440; см. также соч. Крафт-Эббина.
Учение об остром или скоропроходящем помешательстве, 1867, гл. VI.
[88] Корсаков. Ук. соч., 283.
[89] Он прекрасно выяснен в статье А.Ф. Кони "Освидетельствование сумасшедших"
("Юр. Лет.", 1891, N 1).
[90] Шершеневич. Учение о несостоятельности, 1890, стр. 196–213.
[91] Разбор его сделан в ук. сочин. проф. Шершеневича (особ. стр. 73)
и в статьях гг. Змирлова (в "Жур. гр. и уг. пр.", 1890, N 6), Маттеля
(там же, 1890, N 8), Новаковского (там же, 1891, N 9), Ржондковского
(в "Юрид. Вест.", 1890, N 5).
[93] Значение всех этих обстоятельств вкратце разобрано в статье проф.
Загоровского "Принуждение, ошибка и обман" ("Юрид. Вестн.", 1890, N
1) и в сочинении проф. Голевинского "О происхождении и делении обязательств",
1872.
[94] Этот вопрос обсуждался по реферату г. Арсеньева в Петерб. юрид.
обществе ("Жур. гр. и уг. пр.", 1877, кн. 6).
