Энгельман И.Е. О давности по русскому гражданскому праву: историко-догматическое исследование
В первом Судебнике для тех же исков установлен уже другой срок, 3-6 лет. Сокращение срока автор объясняет политическими расчетами московского правительства, именно желанием великого князя Иоан-на III отделаться от споров и тяжб, возникавших вследствие присоединения при нем к Москве многих удельных княжеств; притом срок этот, по его мнению, мог быть установлен еще прежде Судебника в каком-либо удельном княжестве и потом перенесен Иоанном III в законодательство московское. Из той самой грамоты, в которой упоминается о законе Василия Дмитриевича, можно извлечь еще и другое объяснение, так как здесь ясно выражен финансовый взгляд того времени на суд, который сопоставляется здесь с данями и пошлинами и распределяется как доходная статья между боярами великого князя и вотчинника-митрополита. Этим, по нашему мнению, и объясняется продолжительный, 15-летний срок давности, потому что, стесняя истца, она вместе с тем была ограничением самого князя и частных вотчинников в финансовом отношении. Какие бы затем соображения ни руководили великим князем Иоанном III при издании статьи Судебника о давности, не подлежит сомнению то, что частновладельческий финансовый взгляд на суд в его время значительно ослабел, а потому и к удержанию продолжительного давностного срока там, где он не опирался на правах, предоставленных жалованными грамотами предшественников Иоанна III, не было уже прежнего мотива для правительства. Что же касается сроков по Судебнику, то сами по себе они не слишком кратки для периода неразвитого судопроизводства и для эпохи быстрых и многообразных преобразований, как называет это время профессор Дмитриев.
Затем автор рассматривает, каким образом понималась и применялась на практике давность, установленная Судебником, и находит, что она не имела решительного, безусловно погасительного для исков значения, а, напротив, иски, не осуществленные в течение 20, 26 и даже 40 лет, не только принимались к разбирательству, но и самое возражение давностью входило в состав процесса наряду с другими доказательствами и подлежало обсуждению и оценке судьи в каждом отдельном случае. Отказ в иске мотивировался обыкновенно не одним пропущением давностного срока, а и отсутствием или недостатком других доказательств.
Во втором Судебнике встречается, между прочим, определение о 40-летней давности по спорам родовых вотчин. Разбирая это определение, автор оспаривает мнение Неволина, будто означенное определение выражено так обще и неясно, что дает возможность понимать его как учреждение 40-летней давности для всех вотчинных исков. Но, сколько нам известно, покойный профессор никогда не высказывал такого мнения. От своего лица он говорит, напротив, что <эта статья Судебника касается только выкупа, потому что предшествующее и последующее за ней место говорит только о выкупе>. Полагая затем, что практика того времени распространила это постановление Судебника на все иски о вотчинах, он говорит, что такому распространению смысла благоприятствовал и сам Судебник <неопределенностью своих выражений, которыми устанавливался 40-летний срок для выкупа вотчин>.
До Уложения царя Алексея Михайловича не выработался еще прочный и однообразный характер давности. Она не имела решительного значения и была только одним из средств судебного доказательства, подлежавшим наравне с другими оценке судьи. К делам, затрагивавшим интересы казны, она вовсе не применялась; напротив, где она не противоречила этим интересам, там допускалось даже нечто вроде приобретательной давности, именно в применении к порожним землям, не приносившим казне никакого дохода. С Уложением она получает бóльшую определенность.
Разбирая затем постановления Уложения, автор, между прочим, делает догадку относительно давности исков о праве собственности на движимое имущество. Остановившись на ст. 285 Х главы Уложения[37], он выводит отсюда заключение, что иски о возвращении движимого имущества подлежали 5-летней давности, хотя и сам чувствует непрочность этого вывода, приписывая ее неточной редакции статьи. Мы думаем, что такой вывод совершенно несостоятелен. Уложение любит говорить примерно, казуистически (см. гл. XVI, ст. 22, 29 и др.), но из этой казуистики его не следует выводить minimum'a условия или срока, если оно не только не указывает на этот minimum, но еще прибавляет: и больше или меньше, т.е. положительно дает знать, что число приводится им в виде примера, казуса, а не ограничения. Таково именно значение первой половины ст. 285. В этой статье установляется годичный срок для исков о приплоде; Уложение хотело указать, что этот срок не распространяется на иски о самих плодоприносящих животных, которые возвращаются хозяину, хотя бы он начал свой иск лет через 5 и больше или меньше со времени завладения.
Затем г. Энгельман следит постепенное уничтожение приобретательной давности в применении к примерным землям, шаг за шагом, с постепенным развитием того начала, что всякая земля, не принадлежащая никому в частную собственность, укрепленную письменным актом, принадлежит государству. К XVIII столетию в русском праве развилась и осталась единственно только исковая давность, срок которой был различен, смотря по предмету, к коему она применялась. Иски о недвижимых имуществах погашались 40-летней давностью, иски по договорам и обязательствам - в 15 лет, иски о приплоде - в течение одного года. Эти разные давности резко различались одна от другой. Первая не допускала перерыва в применении к выкупу родовых вотчин: право этого выкупа непременно должно было быть осуществлено в течение 40-летнего срока. 15-летняя давность развита была в значительно большей степени; она применялась только там, где был спор, где требование истца не признано противной стороной; поэтому она не имела места против документов, собственноручно подписанных должником. Таким образом, для применения ее требовалась в известной степени bona fides, добросовестность на стороне должника. Здесь возможен был и перерыв давности частичной уплатой долга или вчинанием иска.
Считаем нелишним заметить, что, причисляя по примеру прежних исследователей 40-летний срок выкупа родовых вотчин к исковой давности, автор очевидно впадает в противоречие сам с собой, потому что в других местах сочинения он отрицает характер давности в таких определениях о сроке, которые не допускают его перерыва, и с этой точки зрения полемизирует с Любавским, утверждая, что срок, существующий в действующем русском праве для выкупа родовых имуществ, вовсе не составляет собой давности, давностного срока, а определяет только срочность права выкупа и есть срок преклюзивный.
Как давность различных исков применялась в судебной практике XVIII века, говорит г. Энгельман, нам неизвестно; кажется, применение ее было шатко, неоднообразно, и самая давность не представляла собой твердо установившегося, выясненного понятия. Это можно вывести из того обстоятельства, что в указах Екатерины II, которыми введена общая 10-летняя давность для уголовных и гражданских дел, давность выдается за нечто новое, не существовавшее в то время, за новую милость.
Обзор постановлений со времени Императрицы Екатерины II до наших дней сделан автором весьма кратко и большей частью состоит в простом указании на разные выходившие время от времени законы о давности. Подробнее разобраны только постановления о погашении исков о беглых крепостных и межевые инструкции XVIII столетия, окончательно уничтожавшие давностное приобретение земель чрез занятие последних, - подробнее потому, что эти законы относит автор к истории, между тем как постановления о 10-летней исковой давности и о других сроках ее в применении к различным искам принадлежат уже к действующему законодательству; догматическому же изложению действующих законов о давности посвящен уже другой, последний отдел сочинения.
Главный вывод, к которому пришел автор в конце своего исторического исследования, состоит в том, что наша история выработала одну только давность исковую и если знала нечто вроде приобретательной давности в применении к землям, то этот институт постепенно разрушался и наконец уничтожен совершенно. Односторонность и неразвитость постановлений о давности уже довольно давно сознаны законодательной властью. В 1844 году, после продолжительных предварительных работ по этому вопросу в Правительствующем Сенате и во II отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии, Государственный Совет мнением положил: издание нового полного закона о давности отложить до общего пересмотра всего Свода Законов Гражданских и обнародовать до того времени только некоторые дополнительные постановления по отдельным, уже достаточно выяснившимся вопросам о давности. Такие, и только такие, постановления действительно и были изданы 23 апреля 1845 года.
Догматическое учение о давности по действующему русскому праву представлено автором в пяти рубриках, в коих определяются: 1) понятие о давности, 2) объем ее, 3) условия, 4) причины, приостанавливающие и прерывающие течение ее, и 5) последствия давности.
Прежде всего он старается установить и доказать главное свое положение, что наша давность есть только исковая и что у нас нет давности приобретательной. Считаем нужным сгруппировать в сжатом очерке доказательства, развиваемые им подробно на стр. 144-163 его сочинения.
Мы видели, говорит он, что история русского права дала в своем результате одну только исковую давность. Правда, при издании Свода Законов были означены в Х томе вещные последствия исковой давности[38] и само владение, как условие давности вещных исков, названо давностью владения, или владением давностным, но от этого, очевидно, не мог измениться исковой характер самой давности. Рассматривая действующее законодательство, мы не встречаем в нем деления давности на приобретающую и погашающую, или исковую. О первой совсем не упоминается, даже в тех статьях т. Х Свода Законов, в которых специально говорится о способах приобретения права собственности и перечисляются самые эти способы. Если же в ст. 533 т. Х сказано, что владение превращается в право собственности, когда оно продолжится в течение установленной законом давности, то этим выражением указывается только последствие исковой давности, потому что превращается владение в право не иначе, как действием суда, и потому только, что истекла давность иска против владельца. Из примеч. 1 и 4 к ст. 396 т. V Свода Законов видно, что право собственности на недвижимые имущества приобретается по русскому законодательству не владением, а только формальным актом. Признавая давность владения в том виде, как она определяется в нашем законодательстве, приобретательной давностью, отдельной от исковой, мы должны были бы допустить главную мысль старой доктрины о необходимой будто бы соответственности действия приобретательной и исковой давности как двух сторон одного и того же абстрактного понятия. Но эта мысль уже оставлена наукой, как несостоятельная. На самом деле, как мы видели, между ними нет почти ничего общего, даже сроки различны, а следовательно, не может быть и соответственности действия между той и другой. Если эта мысль может быть проводима в теории русского права, то единственно вследствие неразвитости русского законодательства, но не вытекает из существа его, а, напротив, противоречит другим его постановлениям; в определениях его о приобретении права собственности на основании исковой давности уравниваются добросовестный владелец с недобросовестным, тогда как само же законодательство в других случаях, например по вопросу о вознаграждении за вред и убытки, смотрит на них совершенно различно. Неразвитость постановлений об этом предмете видна и в определении одного давностного срока для институтов, на которые время влияет различно, и сознана, как указано выше, даже самой законодательной властью. Если юридическое владение выставляется в законе условием давности в известных случаях, то не потому, чтобы приобретательная давность представлялась законодателю текущей наряду и во взаимодействии с погасительной, а потому, что наличность владения, нарушающего права собственника, есть необходимое условие, без которого не существует права на конкретный иск и, следовательно, невозможно его погашение. Право собственника прекращается единственно вследствие неосуществления права иска; в русском законодательстве нет ни слова об уничтожении права собственности вследствие непользования имуществом со стороны хозяина. Существование в русском праве одной только исковой давности доказывается и тем, на что указывал еще покойный Мейер, именно, что, применяя давность, практика наша постоянно обращала внимание только на истечение срока иска и отождествляла с последним само понятие о давности. В том же самом убеждает подробное рассмотрение статей Свода Законов, относящихся к нашему предмету. Хотя ст. 557-559 т. Х, ч. 1, говорят о давностном владении, но определяют его не само по себе, не по существу, а только признаками судебной бесспорности. Статья 560 требует, чтобы владение было на праве собственности; но она постановлена только в 1845 году, и при ее редакции не имелось в виду ввести что-либо новое сравнительно с ст. 530, которая ставит условием давности владение в виде собственности. Во всяком случае из этих статей нельзя вывести заключения о существовании приобретательной давности в русском праве. Для давности, как способа приобретения, существенна добросовестность владения, а по ст. 164 Уложения о наказаниях и вор может приобрести украденную вещь в силу давности. Если ст. 533 Законов Гражданских требует, чтобы давностное владение было бесспорно, то из определения понятия о бесспорности в ст. 558 и 559 следует, что оно принадлежит к признакам исковой, а не приобретательной давности, потому что последняя не всегда имеет место там, где нет процессуальных притязаний против владельца. Если, далее, давностное владение определяется как спокойное, то это не что иное, как синоним бесспорного. В статье указывается еще на то, чтобы владение было непрерывное, но недостаток определений о внесудебном возмущении покоя владения прямо свидетельствует, что наша давность не есть приобретательная. Слова <в виде собственности> и <на праве собственности> как в литературе, так и на практике считаются тожественными и принимаются в смысле требования, чтобы владение было юридическим, независимым от собственника господством над вещью. <Мне, - говорит Энгельман, - известен только один случай, когда в практике высказан был взгляд, будто статья 560 требует наличности на стороне давностного владельца права собственности, укрепленного формальным актом> (<Ж. М. Ю.>, 1861, N 12, стр. 498 и сл.). Но этот взгляд неверен. Нужно только, чтобы давностное владение было юридическим, а не зависимым владением и пользованием; не требуется даже уверенность владельца, что вещь принадлежит ему в собственность и не есть вещь чужая.
Таким образом, существующая в русском праве давность оказывается исковой. Определение ее можно найти в ст. 213 ч. 2 т. Х, где говорится: <срок законный, определенный для начатия тяжбы и иска о недвижимом и движимом имении, как между частными людьми, так и между ними и казной, есть десятилетний. Истечение сего срока именуется земской давностью. Кто не учинил или не учинит иска о недвижимом или движимом имении в течение десяти лет, или, предъявивши, в течение десяти лет не будет иметь хождения, таковой иск уничтожается и дело предается забвению>. Вместе с иском утрачивается и самое право, не только в тех случаях, где правовое требование совпадает с иском, но и во всех других случаях, даже где дело идет о вещных правах. Уничтожение права влечет за собой различные последствия, потому что и само содержание прав различно. Права и обязательства, основанные на договоре, просто прекращаются; лицо, бывшее дотоле обязанным, освобождается от обязательства, а вместе с тем исчезает и содержание права. Иначе при праве собственности; здесь содержание права остается, только теряется для прежнего собственника и переходит к лицу, бывшему до той поры лишь фактическим его обладателем.
Под общую теорию исковой давности, очевидно, не подходит одна давность, допускаемая автором по русскому праву, именно погашение сервитутов чрез непользование. Когда управомоченное лицо не осуществляет права въезда в чужой лес, то против такого непользования сервитутом немыслимо ни с чьей стороны возникновение права на иск, а следовательно, немыслимо и погашение его, невозможна и давность иска. Между тем автор допускает, что в подобных случаях непользование сервитутом в течение давностного срока влечет за собой прекращение его. Очевидно, что эта давность непользования (non usus) стоит вне теории исковой давности. При неразвитости законодательных постановлений о давности сервитутов нельзя считать этот диссонирующий элемент в общей теории давности за нечто важное. В одном месте своего сочинения сам автор высказывает даже, что относительно сервитутов по русскому праву можно говорить о давности как абстрактном понятии, именно: о давности приобретательной и погасительной.
Что касается давности владения, то действие ее, как соглашается и г. Энгельман, состоит не только в уничтожении иска, но и самого права, и притом в уничтожении столь полном, что, хотя бы прежний хозяин вещи и вступил потом фактически в обладание ею, новый собственник управомочен вытребовать судебным порядком, чтобы это фактическое обладание было прекращено. Если имущество, приобретенное по давности, перейдет потом к неюридическим преемникам приобретателя, то и тогда, как говорит автор, весьма сомнительно, не имеет ли лучших прав на оное собственник на основании давности, нежели прежний хозяин. Нам кажется, что в этом случае, как и во всех других, потерявший иск хозяин есть лицо, совершенно стороннее к имуществу. Не таковы были последствия исковой давности по римскому праву; ее юридическая сила и значение ограничивались, как мы видели, только отнятием у прежнего хозяина искового права по имуществу, но не касались его права собственности, которое в виде nudum jus оставалось за ним и после утраты иска.
Однако означенное обстоятельство не имеет существенного значения в вопросе об исковом или приобретательном характере давности владения. Важно здесь решить, при каких предположениях наступают изложенные последствия ее: непосредственно ли по истечении давностного срока владения или только после судебного решения. В этом отношении большое значение имеет ст. 533 Законов Гражданских, по которой спокойное, бесспорное и непрерывное владение в виде собственности превращается в право собственности, когда оно продолжится в течение установленной законом давности. Г-н Энгельман толкует эту статью таким образом, что чрез давностное владение не непосредственно в силу закона приобретается право собственности, а только чрез посредство судебного решения владение обращается в право. Непосредственно из давностного владения, говорит он, вытекает только право возражения, или отвода, отношение же владельца к вещи остается владением. Только когда судебным порядком будет признан отвод со стороны давностного владельца и суд решит, что собственник потерял свой иск вследствие давности, что право его на вещь уничтожилось, тогда только и именно вследствие такого решения превращается владение эксципиента в собственность.
Из такого толкования необходимо следует, что до судебного решения вещь, находящаяся в руках давностного владельца, и по истечении давностного срока есть чужая для него, есть собственность другого лица, следовательно, и продажа или всякое другое отчуждение этой чужой собственности владельцем юридически недействительны, если между исполнением давности и совершением акта отчуждения не посредствовало судебное решение. В таком случае преемник его не приобретает покупкой вещи никакого законного права на нее.
С другой стороны, отсюда следует, что если по истечении давностного срока владения прежний хозяин имущества завладел бы им до судебного решения, то давностный владелец не имел бы права отыскивать это имущество как свою собственность судебным порядком, потому что наступление срока давности предоставило ему только право отвода, но не дало никакого материального гражданского права, а следовательно, и права иска, за исключением, конечно, иска о нарушении владения. Лишь только владелец пропустил короткий срок, назначенный для просьб о восстановлении нарушенного владения, прерывается всякая связь его с имуществом, которым он владел более 10 лет.
Примечания:
[37] А будет кто на ком
учнет искати свиней: или иные какие животины или пчел с приплодом, лет
на 5 и больши или меньши, и по суду и по сыску в том своем иску
истец будет прав, и ему: правити то, чем у него кто завладеет, а в приплоде
отказати, для чего он того всего на нем не искал в том году, как у
него кто чем завладел.
[38] В ст. 316 т. Х 1-го
изд. сказано, что спокойное, бесспорное и непрерывное владение в виде
собственности превращается в право собственности, когда оно продолжится
в течение установленной законом давности. Это ст. 533 по изд. 1867 г.
