Энгельман И.Е. О давности по русскому гражданскому праву: историко-догматическое исследование
Пример о скрипке[338].
Иванов дал Сидорову скрипку напрокат на год (г-н Г. не говорит о плате, между тем это весьма важно; положим, за плату вперед). Иванов уехал и долго не возвращался, а по возвращении не требовал возвращения скрипки. Чрез шесть лет Сидоров хотел возвратить скрипку, но ему друзья, дельцы и бывалые люди указали на то, что он может завладеть скрипкой. Будучи рад поживиться чужим добром, он стал отдавать <свою> скрипку напрокат.
Г-н Г. полагает, что по русскому праву в этом деле исковая давность начинается с истечения срока, на который заключен договор, и, прибавляю я, когда Сидоров должен был заплатить деньги вперед за второй год. Г-н Г. полагает далее, что давность владения исчисляется с того момента, когда он при отдаче скрипки напрокат в письменном условии назвал скрипку своей. Между тем если неплатежом денег за прокат на следующий год вперед Сидоров вызвал иск со стороны Иванова, то при равенстве условий давности исковой и владения по русскому праву Сидоров с того же момента стал владеть скрипкой незаконно, так что чрез 10 лет по истечении договора по русскому праву истекли сроки как давности исковой, так и давности владения. Уж если Сидоров настолько недобросовестен, что пожелает присвоить себе чужое добро, то умолчит, что мысль о том родилась у него лишь впоследствии, и просто укажет на владение со времени невнесения условленной платы. А этот довод будет признан у нас всяким судьей. Благо закон не требует justus titulus, значит, разрешает всякому сочинять себе произвольно основание владения.
Вся <нелепость> и <вопиющая несправедливость> нашей давности владения обнаружится, если мы посмотрим, как приведенный пример должен быть разрешен по началам развитого права.
По юридической логике нельзя произвольно сочинять себе по собственной фантазии основания владения, - таким может быть только юридический факт; нельзя владеть в виде собственности тайно или вещью, полученной по условию. Detentor одним истечением условия еще не делается владельцем, для этого необходим новый юридический факт. Если по истечении срока условия вещь остается у detentor'a и употребляется по условию, то ближе всего предположение о молчаливом возобновлении договора на неопределенное время до востребования или на год и т.д. Usucapio такой вещи detentor'ом невозможна. Другое дело, если вещь эта перейдет к наследнику или правопреемнику detentor'a, которым неизвестно, что вещь чужая. Они владеют ею добросовестно и на законном основании и приобретают право собственности давностью владения.
Исковая давность также начинается лишь с момента совершения юридического факта, из которого обнаруживается намерение не платить условленной платы или не возвращать вещи.
При безусловности нашей давности владения приведенный пример вовсе не доказывает того, что желали доказать его авторы. При равенстве условий давности владения и давности исковой наши суды, по всей вероятности, применят изъятие церковных земель как к той, так и к другой.
Е.В. Васьковский[339], защищая решение 20 января 1893 года и всячески стараясь подкрепить и поддерживать его, как хороший юрист, правильно логически относящийся к учению о давности, в конце концов, однако, говорит, хотя и в осторожных выражениях, что <если бы даже решение и не было вполне обосновано с формальной юридической стороны, то и в таком случае следовало бы не клеймить, а приветствовать, как справедливую и полезную меру, которая с точки зрения справедливости и целесообразности заслуживает полного сочувствия и должна быть признана соответствующей принципам нравственности и действительным потребностям жизни>, - и этим произносит хотя невольное, но тем не менее решительное осуждение сего решения. Из его слов необходимый вывод, что Сенат не за свое дело взялся. Установить изъятия из закона, привести в соответствие закон с принципом нравственности и с потребностями действительной жизни - дело законодательной, а не судебной власти. Дело суда решать спорные дела по закону, <не допуская обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований>. Что в толкованиях Сената по этому вопросу нет постоянства, отрицать нельзя. Сенату как высшему судилищу оставалось только разрешать дело на основании закона сообразно с прежней практикой, и мы видели, что ему не пришлось бы прикрыть неправое дело своим авторитетом.
Защитником сенатского решения явился также, ныне покойный, профессор А.С. Павлов. Ученый-канонист, глубокий знаток русского церковного права, отстаивающий свое убеждение во что бы то ни стало, он не ограничивался одними юридическими соображениями, но является ходатаем многих тысяч сельского духовенства, скудно обеспечиваемых в своем существовании, нуждающихся в сильном ограждении изъятием церковных земель из-под действия давности. Он старался опровергнуть доводы А. и Р.И. Карабеговых, доказывая из русской истории и независимость церковного имущества, и постоянное попечение об нем правительства, но прямых доказательств изъятия церковных земель из действия давности и он не мог представить, потому что их нет. Защищая С.В. Пахмана, он также напирает на выражение <всегда> и выводит из этого слова целую систему, не обращая внимания, что это слово объясняется исторически тем, что при отобрании земель на Государя обещалось, что оставленные имения уже останутся навсегда за духовенством, равно тем, что прихожане, снабжая церкви землей, часто распоряжались или по своему усмотрению, заменяя их другими, или просто отбирая назад, и что в начале нынешнего века, при упразднении церквей, земли, данные прихожанами, возвращались им, что лишь в нынешнем столетии постановлено, что земли остаются <навсегда> за церквами[340].
Желая, чтобы признанное в решении Сената изъятие церковных земель из действия давности обратилось в общепризнанное правило, он утверждает, что низшие суды обязаны подчиниться данному Сенатом толкованию закона. <Эта обязательность сенатских кассационных решений нисколько не ослабляется тем, что каждое такое решение имеет силу закона только по тому делу, по которому оно состоялось. Напротив, кассационная деятельность для того именно и установлена, что его решения по прямому указанию закона служили руководством к единообразному толкованию и применению закона. Сенат иначе и не может решить дело, как согласным с своим прежним решением, состоявшимся по такому же точно делу>.
Хотя эти слова написаны в ограждение нового толкования Сената, но они вполне применимы и к прежним толкованиям и содержат в себе решительное осуждение сего нового толкования. Если <Сенат иначе не может решить дело, как согласным с своим прежним решением>, то Сенат не вправе был изменить в решении 20 января 1893 года свое прежнее толкование.
Далее профессор А.С. Павлов, утверждая, что кассационное решение обязательно для низших судов, является, сколько известно, единственным из юристов, участвующих в научной юридической литературе, который после блестящего определения значения кассационных решений А. Думашевским придерживался сего несостоятельного мнения[341].
А. Каминка[342] рассматривает вопрос исключительно в интересе основательного исследования возбужденного юридического вопроса, удерживаясь от всякой односторонности. Мы подробно изложим его доводы при рассмотрении самого решения, а здесь отметим из них лишь следующие.
Он указывает на те перспективы, которые сторонники решения открывают перед нами. Они утверждают, что к имуществам, которые по самому свойству своему не могут подлежать давности, должны быть отнесены: имения государевы[343], земельные владения монастырей и архиерейских домов[344], земли горных заводов[345], казачьи земли по решению Сената[346], крестьянские надельные земли[347]. Рядом с сравнительно скромными церковными землями, имеющими целью лучшее обеспечение сельского духовенства, выдвигаются вдруг <государевы>, монастырские, заводские, казачьи, крестьянские наделы и т.п. земли, носящие совершенно другой характер. Таким образом, сенатское решение должно создать, при последовательном его проведении, целый ряд серьезных поземельных недоразумений, которые будут разрешаться совершенно иначе, чем рядом происходящие вполне аналогичные недоразумения, отличающиеся только тем, что их объект - земля частная или казенная. Насколько желательна такая двойственность в системе русского права, насколько совместима с стремлениями к объединению нашего частного права - это вопросы, относительно которых едва ли могут быть два мнения. Если мы по аргументам о всегдашней независимости церковной собственности, о скудости содержания сельского духовенства, о том, что случаи завладения церковной земли могут встречаться лишь редко и почти неудобомыслимы, согласимся на неприменение к церковным землям давности владения, то придем к защите против давности земель, к которым эти аргументы совершенно неприложимы.
Он, далее, указывает, что толкование Сената стоит в полном противоречии не только с прежними решениями его, но и со взглядами правительства на это дело и юридической литературы. Этим и объясняются усилия сенатора Пахмана и профессора Павлова доказать, будто сомнения по этому вопросу всегда существовали, усилия, едва ли увенчавшиеся успехом. Ссылка сенатора Пахмана на авторитет профессора Морошкина не может быть принята, так как Морошкин не то имел в виду, что выводит г. Пахман, но утверждает, что в случае завладения церковных земель церкви имеют право требовать от прихожан дополнения недостающей пропорции. Здесь может изменяться предмет владения, но самая пропорция остается неизменной. Ясно, что Морошкин вовсе не отрицал возможности приобретения третьими лицами давностью владения, а говорит, что церкви на основании давности владения не теряют своей земли лишь в том смысле, что в случае уменьшения узаконенной пропорции давностью владения она должна быть пополнена прихожанами. Таким образом, оказывается полная неосновательность ссылки на Морошкина. Затем несостоятельность приравнения профессором Павловым церковных земель к имуществам, изъятым из обращения, вытекает из того, что ни древняя церковь, ни римская не пользовалась таким изъятием из давности владения[348], а только на 10 лет более длинным сроком для давности исковой. Даже римская церковь претендовала не на изъятие из usucapio, но только на более длинный, столетний срок давности ее исков, но и эта претензия, основанная на неправильном толковании, давно устранена. Законодательство наше всегда смотрело на установленную в 1787 году давность как на необходимое средство для ограждения общественного благоустройства и спокойной жизни[349]. Так как закон не признает неотчуждаемости церковных земель, а, напротив того, допуская оную, ограничивает ее только, то отсюда не следует, что оно исключает для третьих лиц возможность приобретать таковые в собственность давностью владения.
В решении Сената и в статьях сенатора Пахмана и профессора Павлова дается особое значение выражению, что церковные земли остаются всегда церковной собственностью и защищаются от всяких притязаний; в этих выражениях они видят особую охрану, не распространенную на имущества казенные и частные. Но из источника этой статьи видно, что эти выражения употреблены не потому, что церковные земли считались неприкосновенными, но, напротив, потому, что земли были часто спорны, и прихожане, бывало, распоряжались ими по своему усмотрению; указывая на обязательность отмежевания церкви земли в известной пропорции, закон говорит, что они всегда остаются церковными и ограждаются от всяких споров, даже со стороны прихожан[350].
Относительно стараний сенатора С.В. Пахмана и профессора А.С. Павлова доказать посредством исторических справок, что наше законодательство всегда стремилось к особому покровительству, особой защите земель церковных и будто в правительственных сферах всегда существовало сомнение в применимости давности к приобретению посторонними церковных земель, А. Каминка замечает[351]: <Допустим, что все это так. Это все же нисколько не изменяло бы ясного смысла ст. 401 т. IX, а только доказывало бы, что законодатель не сумел дать в действующем законе надлежащего выражения той политике, которой он держался раньше по отношению к церковной земле. Однако разбор приведенных исторических соображений доказывает противоположное тому, что стараются доказать защитники сенатского решения; что нет никаких решительно данных для утверждения, чтоб церковные земли исключались из действия давности, что толкование Сената порывает связь с твердо установившимися у нас взглядами на этот вопрос и что живая полемика доказывает, что не все юристы обнаружили желание порвать с долголетней практикой Сената, с твердо установившимся взглядом в научной литературе, только потому, что Правительствующий Сенат высказал теперь иной взгляд на этот вопрос, хотя бы даже и вследствие блестящего доклада ученого сенатора>.
Вопрос, возбужденный Сенатом, несмотря на то, что дело могло быть решено удовлетворительно, не изменяя прежней практики, не представлялся вопросом до 1893 года ни в истории русского права, ни для русского правительства, ни в литературе, ни в практике Правительствующего Сената.
Выше из истории давности в России мы видели, что по Судебникам монастырские земли относительно давности сравнивались с частными землями и не пользовались привилегией казенных, а из правых грамот оказалось[352], что давность применялась к церковным, монастырским и архиерейским землям в той же самой мере, как и к землям частных лиц.
В литературе русского права вопрос об изъятии церковных земель из действия давности большей частью и не возбуждался, а в тех двух сочинениях, в которых он затронут, а именно в сочинениях профессора Морошкина <О владении> и в моем <О давности>, он решен был в отрицательном смысле. Сенатор С.В. Пахман, отыскивая в литературе лишь подтверждения своей предвзятой мысли об изъятии церковных земель из-под действия давности, не обратился к специальному сочинению о давности, где нашел бы мотивы закона 23 апреля 1845 года[353], прямо отвергающие это изъятие, но к сочинению, вышедшему почти 60 лет тому назад, профессора Морошкина.
При внимательном чтении он нашел бы правильный ответ, что церковные земли подлежат давности; но он наперед убежден в противном, в правильности засевшей у него мысли, и утверждает, что мысль, в первый раз выраженная Сенатом в решении 20 января 1893 года, была уже высказана в литературе задолго до настоящего решения лицом, вполне компетентным в понимании духа русского законодательства. Известный в свое время глубокий знаток русского права профессор Морошкин, которого и он, Пахман, был слушателем, будто <высказался категорически так (<О владении>, стр. 201): церкви имеют право приобретать земли давностью на общем положении, напротив, - сами не теряют владения сим способом, что это положение никем впоследствии не опровергнуто и что в подтверждение его автор говорил, что объект церковного владения может увеличиваться, но не уменьшаться>.
С С.В. Пахманом случилось то, что нередко случается с лицами, производящими исторические справки с целью доказать правильность предустановленной мысли: они замечают в источниках лишь то, что подтверждает их мысль, и не видят того, что ей противоречит. Нашедши приведенное предложение, видя в нем подтверждение своей мысли, он дальше и не читал. Между тем тут-то и излагается существо дела и объясняется, в каком смысле должны быть понимаемы приведенные слова. Пропустив несогласное с его мыслью объяснение, он оканчивает выписку заключительными словами Морошкина, получающими таким образом совершенно другой смысл, чем тот, который имеют в его сочинении. В нем профессор Морошкин после вышеприведенных слов продолжает: <ибо в случае завладения церковных земель лицами посторонними они (т.е. церкви) имеют право требовать от прихожан недостающей пропорции и удовлетворяются даже без собственного ходатайства; в случае же завладения самими прихожанами опять ими делается дополнение без особенного ходатайства. Здесь может изменяться предмет владения, но самая пропорция остается неизменной>. Таким образом, оказывается, что профессор Морошкин вовсе не выражал мысли, ему приписанной, но, напротив, говорил: церковные земли подлежат давности владения, но если таким образом узаконенная пропорция их уменьшена, то прихожане обязаны дополнить ее, так что предмет может изменяться[354], а пропорция должна оставаться без изменения.
С.В. Пахман гордится тем, что был слушателем Морошкина и, очевидно, желал чествовать его память. Нам кажется, что учителя чествуешь внимательным отношением к истинному, действительному смыслу его слов.
Наконец, заметим еще, что Морошкин свое положение выводил не из духа русского законодательства, но из положительного закона, на который прямо сослался.
Отсюда видно, что профессор Морошкин вовсе не высказал приписанной ему мысли, поэтому и нечего было его опровергать. Напротив того, то, что он писал, вполне согласно со взглядом прочих юристов-писателей. В науке русского права до 1894 года не было никакого сомнения о том, что церковные земли подлежат действию давности владения и ею могут быть приобретаемы посторонними лицами. Итак, мнение Правительствующего Сената по существу должно быть названо совершенно новым и одиноким.
Примечания:
[338] <Ж. Ю. О.>. 1894,
сентябрь, стр. 38 и сл.
[339] Давность и церковные
земли. <Ж. М. Ю.>. 1895, V, стр. 143-152.
[340] Дальнейшие подробности
о доводах А.С. Павлова см. ниже.
[341] Ср. об этом вопросе
и его литературе: И. Энгельман. Учебник русск. гражд. судопр. СПб., 1899,
стр. 304-310.
[342] <Ж. Ю. О.>. 1895,
VI, стр. 41-66.
[343] Сенатор С.В.
Пахман, <Ж. Ю. О.>. 1894, III, стр. 136.
[344] Проф. Павлов.
<Русское Обозрение>. 1894, декабрь.
[345] Р. Есипович.
О толковании законов. <Ж. М. Ю.>. 1894, Х.
[346] Каминка. <Ж.
Ю. О.>. 1895, VI, стр. 45.
[347] К вопросу о применении
давности к крестьянским землям. <Юр. Газ.>. 1894, N 49.
[348] См. выше, стр.
205-208.
[349] П. С. З. N 18828,
1799 г.; N 29604, 1823 г.
[350] <Ж. Ю. О.>. 1895,
VI, стр. 58, 61.
[351] Там же, стр.
51 и 57.
[352] См. выше, стр.
149-150, 152-153, 155 и 156.
[353] См. выше, стр.
205-209; во втором издании стр. 91-98.
[354] См. также: А.
Каминка. <Ж. Ю. О.>. 1895, июнь, стр. 42, - который ошибается только в
том, будто я опроверг мнение Морошкина, между тем как сам доказывает,
что Морошкин не говорил того, что ему приписывают. В том месте, на какое
указывает у меня А. Каминка, напечатано решение Гос. Сов. о неизъятии
церковных земель из действия давности. Упрек, что не потрудились ознакомиться
с мотивами закона 23 апреля 1845 г. о давности, напечатанными в первый
раз в моем сочинении еще к 1868 г., падает не только на защитников сенатского
решения, но и на противников. Между тем из этих мотивов ясно, что молчание
наших законов, касающихся церковных земель, о давности имеет смысл недопущения
изъятия.
