Энгельман И.Е. О давности по русскому гражданскому праву: историко-догматическое исследование
Из предложенного обозрения того, что дают нам германские и отечественные юристы для определения сущности давности и ее значения в положительных законодательствах, мы видим, что их выводы распадаются в том и другом отношении на две противоположные друг другу системы. Одни из них выставляют в учении о давности общее начало, под которое одинаково подводятся различные права единственно на том основании, что лицо, обладающее тем или другим из этих прав, не приводило его в действие или, другими словами, не осуществляло его в течение известного срока, другое же лицо, напротив того, проявляло в отношении к нему свою деятельность в течение того же срока, которого окончание и признается моментом для предполагаемого изменения в означенном праве, именно, с одной стороны, для его потери первым из таких лиц, а с другой - для приобретения его вторым. Таким образом, силой давности приобретаются и теряются право собственности и права на чужую вещь или права повинностей, утрачиваются, с освобождением от них обязанное ими лицо, права, установляемые договорами, проступками, судебными решениями и т.д., и наконец, теряется само право иска, рождающееся с момента нарушения тех или других прав для лица, ими обладающего. Принимая такую теорию отвлеченной давности, защитники ее вместе с тем - хотя этого и не высказывают - предполагают, что давностный срок, т.е. тот момент, с которого должно считать начавшимся означенное изменение в праве, один и тот же как для приобретения его или освобождения от соответствующего известному праву обязательства или действия, так и для его потери; иначе какое же значение могло бы иметь принятие для давности общего начала, установляемого именно истечением определенного срока? Как бы эти приобретения и теряемые права ни были различны, в чем бы они ни заключались, но они должны подходить под такое мерило давности, иначе оно неверно. Поэтому допущение отсюда изъятий показывает уже со стороны ученых, принимающих эту теорию, колебание в сознании общности выставленного в ней начала. Другие юристы, основываясь именно на этих изъятиях, которые прямо допускаются в положительных законодательствах, так что обыкновенно о давности в применении к тому или другому праву говорится в том отделе гражданского кодекса, где излагается это право по принятой для кодекса системе, выводят отсюда, что не только нет никакой надобности установлять в теории права отвлеченное начало давности, но что это даже вредно, ибо при строгом применении такого начала к отдельным юридическим отношениям оказывается необходимым насиловать их существо и оставлять без внимания их отличительные признаки, между тем как и практика получает чрез это лишь мнимое облегчение. Что касается до оснований принятия давности в число способов приобретения и потери прав, то и в этом отношении юристы, как мы видели, не согласны между собой. Одни выводят ее из естественного права или дают ей философскую подкладку; другие, напротив, исчисляя определительно те практические причины, почему она признается положительными законодательствами за необходимое юридическое учреждение, тем самым связывают ее теснейшим образом с бытом и строем каждого отдельного государства, вне которого она, по мнению их, и немыслима.
Мы полагаем, что разделение давности на приобретающую и погашающую и применение отдельно первой к разным правам, а последней - к искам всякого рода должны быть допущены в теории именно для того, чтобы не смешивать различных юридических отношений, не подводить их без всякой надобности под одно общее начало и не быть поставленным в необходимость исключать из-под его действия те права, к которым по их существу давность неприменима; но что в отношении практическом настоящую силу, т.е. решительное свойство производить изменение в известном праве, может иметь только давность исковая. Пока нет иска, нет и повода противопоставлять ему приобретение того или другого права по давности. Но как самому иску для его вчинания постановляется в законодательствах определенный срок, то при его предъявлении ответчику достаточно доказать, что этот срок истек. Иначе какая польза выставлять доводы давностного владения, если истец может опровергнуть их тем, что для него исковой срок начинается не с того момента, с какого считает начало своего срока ответчик? Итак, нам кажется, все старание составителя гражданского устава должно быть направлено к тому, чтобы выяснить со всей возможной точностью исковую давность в применении к различным правам и противопоставить ее давности приобретающей так осязательно, чтобы в практическом разрешении отдельных случаев не могло быть сомнения в том, имеет или нет юридическую силу эта последняя, когда она не совпадает с давностью исковой, а также может ли она иметь место в применении к известному праву без отношения к иску. Другое дело, когда вопрос идет о признании давности приобретающей независимо от всякого мыслимого спора, если, например, кто доказывает, что и он, и его предки владели каким-либо участком земли в продолжении, положим, столетия. Но и здесь кто может поручиться, что даже такая давность не перерывалась тем или другим способом? А потому и здесь, по нашему мнению, прежде утверждения за кем-либо правительственным актом известного права по давности необходимо предварительно огласить прошение лица, домогающегося такого утверждения, чтобы могущие заявить против того спор предъявили свои доводы. На основании этих соображений мы естественно приходим к заключению, сделанному уже Савиньи и разделяемому, как мы видели, одним из лучших наших юристов, что давность должна иметь в законодательстве главным образом значение отвода против иска, как и понимало ее первоначальное римское право.
Переходя к вопросу об основании давности, мы думаем, что она, как юридическое учреждение, в истории права каждого государства появляется лишь с сознанием правительства и народа в ее потребности и пользе; а как условия, под которыми установляются и вырабатываются юридические понятия в каждом народе, бывают различны, то и понятие о давности получает соответственное им развитие. Вследствие того мы видим, что в одних государствах это учреждение имеет более широкое, в других - более ограниченное применение, что как условия для действия его, так и общепринятые для него сроки в каждом законодательстве не одни и те же и что, наконец, само разграничение между сроками давностными и сроками окончательными, назначаемыми лишь для проявления известных прав и не зависящими от действия или бездействия того или другого лица (г. Энгельман вместе с германскими учеными называет эти последние Praeklusivfristen), установляется по мере развития каждого законодательства и усвоения ему твердых юридических начал, ясно сознаваемых в теории и практике. Но каково бы ни было развитие давности в данном государстве, все-таки в нем, по самой сущности ее, выдвигается на первый план давность исковая, или процессуальная: обыкновенно судебные акты суть первые юридические памятники, которые знакомят нас со способом понимания и применения давности каждым отдельным народом; позднейшие источники права свидетельствуют также, что лишь чрез посредство иска выясняются условия и сроки давности приобретающей, и, наконец, в самих законодательных кодексах давности исковой не только неизбежно дается перевес перед давностью владения, но даже под ее влиянием утверждаются за ответчиком такие права, которые сами по себе отнюдь не подходят под понятие о давности. Вот почему, думаем мы, для уяснения себе этого учреждения, как в истории права, так и в теории и практике каждого отдельного государства, необходимо всегда сопоставлять давность процессуальную, с одной стороны, давности владения, или давности приобретающей, а с другой - всем тем правам, которые в процессе получают признание и силу чрез посредство давности, хотя сами по себе должны быть изъяты от ее действия. С этой точки зрения мы и приступим к рассмотрению гражданской давности в истории русского права и в наших современных законодательстве и практике.
Н. Калачов
Печатается по: Юридический вестник
(изд. Московского юридического общества:
1867-1868). Кн. 1. Июль. М., 1867. С. 11-18.
Н.В. Калачов. Разбор сочинения проф. Дерптского университета энгельмана "О давности по русскому гражданскому праву". СПб., 1868 г.
Составлен Н.В. Калачовым
Сочинение г. Энгельмана появилось в свете в первом своем издании на немецком языке (в 1867 г.) в то самое время, когда законодательным порядком возбужден был вновь, во II отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии, вопрос о давности по русскому гражданскому праву. Составленная тогда Отделением записка по этому предмету была сообщена многим юристам, которые с своей стороны сочли долгом, вникнув глубже в основание давности и ее применение в отечественном законодательстве, разъяснить замеченные ими в практике недостатки этого применения. Вот почему появление книги г. Энгельмана, отличающейся, говоря вообще, многими достоинствами серьезного и в высокой степени добросовестного труда, было встречено с искренней радостью и приветствовано как одно из самых дельных юридических сочинений. К ценителям разысканий автора присоединились и мы и ввиду вышесказанной цели предприняли в издаваемом под нашей редакцией <Юридическом Вестнике> ряд статей с целью, как мы выразились, не столько оценки новой книги г. Энгельмана, сколько для того, чтобы проверить, уяснить себе и читателям и по возможности дополнить имеющимися у нас под рукой данными те теоретические выводы, которыми изобилует его сочинение и которые, и по нашему мнению, должны быть конечным результатом разработки каждого отдельного предмета из области права. К сожалению, напечатав первую из этих статей (см. <Юридический Вестник>, 1867-1868 гг., книжка 1, июль, стр. 1-18), мы принуждены были приостановиться сначала по причине некоторых усиленных занятий по службе, а потом болезни, заставляющей нас еще в настоящее время воздерживаться от умственной работы. Но поручение Императорской Академии наук дать отзыв о книге г. Энгельмана и недоразумение, которое возбудила в нем самом означенная наша статья, как заявлено им в предисловии к вышедшему теперь второму (на русском языке) изданию этой книги, налагают на нас обязанность высказать безотлагательно наше мнение не только о той части ее, которая должна собственно подлежать обсуждению Академии наук при оценке представленных ей сочинений к соисканию наград графа Уварова, именно об <Историческом изложении постановлений русского гражданского права о давности> (см. положение о наградах графа Уварова, § 3), но и о тех разысканиях автора, которые непосредственно с ней связаны.
Действительно, порученная нашему рассмотрению часть исследования о давности, несмотря на то, что она по своему содержанию отделена, с одной стороны, от <Введения>, которым начинается это исследование и которое содержит в себе изложение значения и видов давности на основании римского права и учения юристов, иностранных и русских, а с другой - от главного, по-видимому, предмета автора - <Догматического изложения постановлений русского гражданского права о давности>, - так тесно соприкасается с тем и другим из означенных отделов вследствие той теоретической постановки, которая придана г. Энгельманом давности как юридическому учреждению, что не только недостатки, но и достоинства его исторического изложения давности по русскому праву не могут быть, по нашему мнению, достаточно раскрыты без уяснения общего теоретического взгляда автора на саму давность. Поэтому считаем необходимым прежде всего остановиться на предложенном г. Энгельманом подробном рассмотрении вопроса об образовании учреждения давности в науке и о том, как понимают ее новейшие юристы.
В источниках римского права, по объяснению г. Энгельмана, не находится ни термина давности, ни понятия о ней как об отвлеченном юридическом учреждении. Напротив, в нем так называемые разные стороны давности суть отдельные учреждения, не имеющие общего основания, не состоящие между собой в непосредственной связи. Однако не всегда это различие сознавалось, и в литературе римского права уже довольно рано стало употребляться для означения давности слово praescriptio, означавшее в источниках лишь exceptio seu praescriptio temporis, т.е. отвод против иска на том основании, что он предъявлен уже по пропущении долгого времени (стр. 5). В каноническом праве термин praescriptio имеет уже более общее значение, но, по мнению Савиньи, оно усвоено ему под влиянием сочинений глоссаторов, следовательно, создано наукой. С тех пор догматики стали употреблять это слово для означения давности вообще и этой последней стали подыскивать философскую основу. С одной стороны, сочли возможным подводить под давность все права, за исключением лишь некоторых, именно от нее изъятых, а с другой - называть давностью истечение всякого законом или частным произволом определенного срока для действия известного права. Хотя уже с самого начала не все юристы приняли это воззрение, тем не менее в науке выработалось и сделалось почти общим убеждение, что всякие права приобретаются и погашаются давностью. Мнение это в особенности развито и применено к отдельным юридическим отношениям в сочинении Унтергольцнера, исключительно посвященном учению о давности. Позднейшая критика восстала, однако, против теории, возведшей давностное право в столь общее отвлеченное начало. Под влиянием Пухты и Савиньи некоторые из новейших юристов остановились на том воззрении, что не только не всякое право может подлежать действию давности, но что даже там, где она имеет место, ее проявление и осуществление должны быть различаемы соответственно отдельным правам, к которым она применяется. В подтверждение основательности доводов против внесения в теорию права отвлеченного понятия о давности г. Энгельман предлагает ряд выписок из иностранных и русских сочинений, доказывающих в самом деле очень убедительно, что это была ошибка, не принесшая даже никакой практической выгоды, и затем переходит к рассмотрению и характеристике отдельных юридических учреждений, в которых положительными законодательствами влияние времени признано за способ, производящий изменение в праве. Эти учреждения сводятся к двум существенно между собой различным: usucapio, т.е. приобретение права одной стороной через давность владения или пользования и потеря того же права другой стороной чрез невладение или непользование, и давности исковой, т.е. уничтожение иска вследствие бездействия лица, имеющего право на иск, в течение известного, определенного законом времени. Иначе эти два давностных учреждения называются давностью приобретающей и давностью погашающей. Различие между ними г. Энгельман объясняет очень отчетливо следующими противоположениями: <Между тем как давность владения, - говорит он, - относится лишь к праву собственности на вещи осязаемые, где возможно владение, которое и есть в этом учреждении главный двигатель, - давность исковая распространяет свое действие на все права по отношению к отысканию и к защите их иском по суду. Давностью исковой не отменяется само право, но только возможность защищать оное, требовать его признания. Притом делается различие между личными и вещными исками: первые погашаются истечением давности безусловно, вторые - небезусловно, если только владелец не был добросовестным и его владение переходило чрез usucapio в собственность. Когда собственник пропустил срок на вчинание иска против недобросовестного владельца, то в этом случае он не теряет своей собственности безусловно, потому что владение недобросовестное не может обращаться в собственность, и владелец приобрел давностью лишь отвод praescriptiо temporis, которым он лично может отвести иск собственника. Если же вещь переходит в руки третьего лица, которое не представляет собой лицо недобросовестного владельца, не есть его законный преемник, то это лицо не может ссылаться на владение первого и собственник может с успехом требовать от него возвращения своей вещи. Так как вещь не приобретена в собственность давностью владения, usucapio, то право собственности прежнего собственника все еще существует и может проявляться в действительности, как скоро отвод, не допустивший его осуществления, устранен> (стр. 11-12).
Соглашаясь вполне с этим объяснением двух различных видов давности, мы не могли, однако, не заметить, что оно основано на римском праве и, однако, выставлено здесь как теоретическое начало, которое, по мнению автора, как видно из последующих его замечаний относительно русского права, должно быть принято в основание не только для разграничения видов давности в каждом положительном законодательстве, но и для развития того и другого вида определительными постановлениями согласно с римской догмой. Это замечание дало нам повод заключить нашу первую статью о книге г. Энгельмана следующими словами: <мы полагаем, что разделение давности на приобретающую и погашающую и применение отдельно первой к разным правам, а последней - к искам всякого рода должны быть допущены в теории, именно для того, чтобы не смешивать различных юридических отношений, не подводить их без всякой надобности под одно общее начало и не быть поставленным в необходимость исключать из-под его действия те права, к которым по их существу давность неприменима; но что в отношении практическом настоящую силу, т.е. решительное свойство производить изменение в известном праве, может иметь только давность исковая. Пока нет иска, нет и повода противопоставлять ему приобретение того или другого права по давности. Но как самому иску для его вчинания постановляется в законодательствах определенный срок, то при его предъявлении ответчику достаточно доказать, что этот срок истек. Иначе какая польза выставлять доводы давностного владения, если истец может опровергнуть их тем, что для него исковой срок начинается не с того момента, с какого считает начало своего срока ответчик? Итак, нам кажется, все старание составителя гражданского устава должно быть направлено к тому, чтобы выяснить со всей возможной точностью исковую давность в применении к различным правам и противопоставить ее давности приобретающей так осязательно, чтобы в практическом разрешении отдельных случаев не могло быть сомнения в том, имеет или нет юридическую силу эта последняя, когда она не совпадает с давностью исковой; а также может ли она иметь место в применении к известному праву без отношения к иску. Другое дело, когда вопрос идет о признании давности приобретающей независимо от всякого мыслимого спора, если, например, кто доказывает, что и он, и его предки владели каким-либо участком земли в продолжении, положим, столетия. Но и здесь кто может поручиться, что даже такая давность не перерывалась тем или другим способом? А потому и здесь, по нашему мнению, прежде утверждения за кем-либо правительственным актом известного права по давности необходимо предварительно огласить прошение лица, домогающегося такого утверждения, чтобы могущие заявить против того спор предъявили свои доводы. На основании этих соображений мы естественно приходим к заключению, сделанному уже Савиньи и разделяемому одним из лучших наших юристов, что давность должна иметь в законодательстве главным образом значение отвода против иска, как и понимало ее первоначально римское право.
