Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Первая часть: Вотчинные права.
О том, насколько сложно будет осуществить пересмотр Судебных уставов, К.П. Победоносцева еще в 1884 г. предупреждал министр народного просвещения И.Д. Делянов: "Что-то будет, когда настоящий или будущий министр юстиции явится в государственном совете с проектом изменения судебных уставов? Нет мук ада, которых не сочтут его достойным"[136]. Действительно, столкнувшись в Государственном совете с препятствиями к осуществлению своего намерения, К.П. Победоносцев сетует в письме к Т.И. Филиппову: "Бог наказал наших государственных людей, дав им куриную душу и наслав на них куриную слепоту. Что за трусливое стадо и ведет оное - отроча малое и юродивое - Д.Н. Набоков"[137]. В 1885 г. К.П. Победоносцев добивается отставки с поста министра юстиции своего однокашника по Училищу правоведения, после чего инициирует частичный пересмотр Судебных уставов.
Приведенный сюжет с очевидностью свидетельствует о том, что К.П. Победоносцев, будучи обер-прокурором Синода, вследствие своих близких и доверительных отношений с Александром III способен был оказывать влияние на многие другие области государственной жизни, не находившиеся непосредственно в его ведении. По оценке историка А.А. Кизеветтера, К.П. Победоносцеву удалось стать "центральной фигурой в правящих кругах эпохи контрреформ": "Его личность, властная, боевая, воинствующая представляла собой тот узел, в котором сходились все нити государственной политики в царствование Александра III. На посту обер-прокурора Синода он хотел и сумел стать фактически главою правительства, твердо и цепко сжимающим в своей руке руль государственного корабля"[138]. Однако, как справедливо замечает А.И. Пешков, "было бы преувеличением приписывать К.П. Победоносцеву ту роль в системе государственного управления, которая никогда ему не принадлежала: его влияние было значительным, но не всегда определяющим"[139]. Сам К.П. Победоносцев писал об этом впоследствии в письме к П.А. Тверскому от 19 февраля 1900 г.: "С давнего времени люди и европейские да и русские, не знающие, чем и как движутся наши административные пружины, воображают, что все, что ни происходит в России от правительства, движется волею или прихотью какого-нибудь одного, кто в ту или другую минуту считается влиятельною силою, так сказать "первым по фараоне" лицом. И вот, к несчастью, утвердилось всюду фантастическое представление о том, что я - такое лицо, и сделали меня козлом отпущения за все, чем те или другие недовольны в России: [:] Такую тяготу общественного мнения приходится выносить - нельзя опровергать ее, да никто и не поверит, так укоренилась уже иллюзия неведения, невежества и предрассудка"[140].
Политика Александра III, хорошо усвоившего уроки государственного управления, преподанные ему К.П. Победоносцевым, удовлетворила чаяния и надежды его учителя. После смерти Александра III К.П. Победоносцев 6 апреля 1895 г. произнес в Императорском русском историческом обществе речь в память своего воспитанника, которую, по словам поэта А.А. Голенищева-Кутузова "следовало бы постоянно держать перед глазами и в памяти всем русским (в особенности государственным) людям"[141]. "Что бы ни случилось, - говорил К.П. Победоносцев на заседании общества в присутствии нового императора, - все знали и были уверены, на что, в важных случаях государственной жизни, даст Он отрицательный и на что положительный ответ из Своей русской души. Все знали, что не уступит Он русского, историей завещанного, интереса ни на польской, ни на иных окраинах инородческого элемента, что глубоко хранит Он в душе Своей одну с народом веру и любовь к Церкви Православной: наконец, что заодно с народом верует Он в непоколебимое значение власти Самодержавной в России, и не допустит для нее, в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений"[142].
На протяжении всей своей жизни К.П. Победоносцев ведет начатую еще в царствование Александра II борьбу с "идолом" свободы прессы, которая, как он полагал, в нравственно дезорганизованном русском обществе, утратившем культуру мысли, обернется "свободой всяческого делания" и "всяческой речи".[143] Вот как описывает он итоги заседания у П.А. Валуева в письме к Е.Ф. Тютчевой от 26 января 1881 г.: "Все, как один человек, решают - освободить печать вполне, предоставив суду разбирать жалобы на нее со стороны правительства. Можно ли придумать еще что безумное в России? Опять власть, причисляя себя к гнилой интеллигенции, забывает или отвергает главное свое призвание - охранять: многомиллионный народ от яда и соблазна. Я остался: один при том мнении, что по крайней мере суд д.[олжен] б.[ыть] не публичною ареной, а закрытой. И в этом все против меня протестовали"[144].
Свое отношение к очередному "призраку" свободы К.П. Победоносцев высказывает в письме к Е.Ф. Тютчевой от 8 февраля 1882 г.: "Я считаю это понятие (свободу печати. - Е.Т.) пустою и вредною мечтою, которая противоречит русскому здравому смыслу и принадлежит к области многих формальных свобод, заимствованных нашими либералами из чужой жизни и чужой истории. [:] Итак, если бы от меня исходило направление, я: советовал бы правительству взяться за дело печати властною рукою: тогда не осталось бы места многим нынешним изданиям, положительно развращающим народ в целой России. В этом смысле ни одна газета: не была бы свободна от предостережений"[145].
К.П. Победоносцев характеризует газеты как "сущие язвы нашего времени"[146], которыми "завладел сам "отец лжи""[147]. В письме к С.А. Рачинскому в феврале 1898 г. К.П. Победоносцев негодует: "Все газеты в руках промышленников, в большинстве - евреев, и промышляют невежественным либерализмом, сплетнею и скандалом. Поистине я не знаю ни одной редакции разумной и культурной"[148]. Периодические издания либерального направления он называет "лавочками", которые "утвердились под фирмою журналов и которые с нахальством величают себя Русскою прессой, присваивая себе самодержавие в так называемом общественном мнении"[149]. Наблюдения за производимыми либеральными журналами манипуляциями с общественным мнением приводят К.П. Победоносцева к однозначному выводу: "Общественное мнение повсюду, а тем более в России, я считаю обманчивою мечтою, и вижу на опыте целой жизни, как при помощи его не разъясняется, а извращается истина"[150]. Уже в царствование Николая II К.П. Победоносцев пишет С.Ю. Витте 25 декабря 1904 г. по поводу его проекта "освобождения" печати: "Я ужаснулся, прочитав вечером Ваше предложение о печати, и не мог заснуть. Разве Вы не видите, что наша печать - не что иное, как гнусный сброд без культуры, без убеждения, без чести и орудие нравственного разврата в руках врагов всякого порядка? И Вы предлагаете снести разом все предупредительные меры, оставив лишь призрак какой-то кары, бездейственной и бесплодной, дающей только повод к возбуждению новой смуты. Ведь эта печать разнесет яд во все углы до последней деревни и наконец развратит душу народную"[151].
К.П. Победоносцев регулярно помещает, как правило, под псевдонимом свои публикации и переводы "разумных статей"[152] иностранных журналов в различные органы консервативной прессы, прежде всего в издаваемый Ф.М. Достоевским "Гражданин" и "Московские ведомости" М.Н. Каткова. Последний всегда согласовывал с К.П. Победоносцевым редакции наиболее важных статей, касающихся вопросов правительственной политики. Хранящиеся в архивах письма К.П. Победоносцева главным редакторам этих изданий позволяют судить о методах его негласного влияния на прессу. Так, в письме редактору "Московских ведомостей" от 21 ноября 1891 г. С.А. Петровскому, пришедшему на смену М.Н. Каткову, он фактически приказывает: "Послушайте совет: может быть очень плохо, если не послушаете. Берегитесь статей о голоде. Помолчите и о Финляндии, помолчите даже о патриархах и греках - это предмет тоже деликатный:"[153].
В начале царствования Николая II К.П. Победоносцев, видя, что "все противоправительственные, лжелиберальные элементы оживились новою надеждою" на конституцию[154], пишет новому редактору "Московских ведомостей" Л.А. Тихомирову 6 февраля 1895 г.: "Полезны были бы теперь сжатые и ясные указания на действие парламентского правления в Европе, на то сплетение лжи и обмана всякого рода, которым проникнуты выборы представителей: Механика выборов в наших земствах тоже требовала бы фактического разъяснения"[155]. К.П. Победоносцев советует ему переводить статьи из иностранной прессы, за которой он на протяжении всей своей жизни внимательно следил: "Относительно системы парламентских выборов и их производства в последнее время не мало статей в иностранных журналах (за коими никто не следит у нас). Только у нас имеющие очи не видят и имеющие уши не слышат и интеллигенция продолжает поклоняться фетишу конституции и кричать: велика Артемида Эфесская!"[156]. В октябре 1896 г. К.П. Победоносцев вновь напоминает Л. А. Тихомирову: "Наша молодежь к несчастью питается одной русскою дребеденью, и потому гоняясь за призраком правды, воображает, что там, где парламент, не может быть ни негодных министров, ни взяточничества и фаворитства, а у нас-де только есть: Следовало бы разрушить это впечатление живыми примерами произвола, насилия, хищения и подкупа повсюду. Следовало бы показать, чего стоит обсуждение дел и законов в парламенте: и что вся сила уходит в ответы на запросы и речи политических и социальных агитаторов"[157].
Несмотря на то что в 1894 г. на трон вступил еще один воспитанник К.П. Победоносцева, которому он преподавал законоведение в продолжение 1885-1888 годов, перемена царствования вновь вызывает у него тревогу за политическое будущее России, удерживать которую в рамках традиционной государственной формы становится все сложнее. В начале января 1895 г. он пишет С.А. Рачинскому: "Не могу равнодушно думать об этой путанице мыслей, представлений и пожеланий в наших выборных собраниях, с закваской той беспардонной интеллигенции, которая ныне всюду господствует: Та же закваска - увы! и в нашей печати, творящей так назыв.[аемое] общественное мнение. Прискорбно - но надо было ожидать, какая поднялась у этих господ смута и с какими похотями, по поводу перемены царствования. Пробуют грунт, составляют адресы с намеками на конституцию! Тверское собрание составило пошлый и наглый адрес. Это возбуждает опасения - найдется ли сознательная сила, которая сказала бы теперь разумное - quos ego!"[158].
В роли такой "сознательной силы", как и в 1881 г., вновь выступил К.П. Победоносцев, составив для Николая II речь, произнесенную императором 17 января 1895 г., в которой, в частности "мечтания" земских собраний "об участии представителей земства в делах внутреннего управления" квалифицировались как "бессмысленные" и заявлялось о намерении "охранять начало Самодержавия так же твердо и неуклонно", как охранял его Александр III[159]. Однако речь эта уже не могла внести желаемого успокоения в общество и 18 января К.П. Победоносцев пишет С.А. Рачинскому: ":какой поднялся всюду в земствах болтливый говор: И опять безумные, несмысленные похоти, - какой-то конституции"[160]. В письме к Л.А. Тихомирову от 6 февраля 1895 г. К.П. Победоносцев обращает его внимание на то, "как встречена речь Государя иностранною, даже либеральною, печатью", и негодует, что "наше поистине бессмысленное стадо интеллигенции и чиновничества занимается попугайством в протестах против этой речи"[161].
Опасаясь того, что Николай II уступит общественному мнению, К.П. Победоносцев наставляет своего бывшего воспитанника в письме от 7 февраля 1895 г.: "Едва кончилось царствование усопшего государя, как те же люди и прежние их сподвижники проснулись и готовились возобновить ту же агитацию. Тотчас же пущена была смута во всех концах России. [:] По поводу: речи поднялся: глухой ропот в среде чиновничества и интеллигенции. К прискорбию, он слышится между высокопоставленными лицами, облеченными властью. Вот почему теперь более, чем когда-либо, необходима твердость воли верховной во всех исходящих от нее распоряжениях"[162].
Однако уже по истечении первых двух лет царствования Николая II для К.П. Победоносцева становится очевидным, что "в верхних слоях утрачивается русское чувство и исторический смысл"[163]. Правительство, пишет он С.А. Рачинскому 8 ноября 1896 г., утратило "всякую энергию разумной власти при сохранении призрака власти": "В правительственной власти нет ни ясной мысли, ни твердого решения - глаз смотрит по сторонам и успокаивается на временном компромиссе. В законодательстве происходит путаница понятий и предрассудков невообразимая, с совершенным отсутствием и чутья, и ясного, жизненного понятия о России и о народе. [:] Во всем этом - и вверху и внизу - поразительное отсутствие культуры и какая-то бесшабашность мысли и слова: при отсутствии ясного сознания о том, чего хотеть и куда идти"[164]. В январе 1899 г. К.П. Победоносцев в письме славянофилу Д.Ф. Самарину негодует на то, "в каком состоянии разложения у нас ныне мысль государственная - и сколь распространено равнодушия к охранению самых основ Госуд.[арственного] порядка"[165].
В политике Николая II К.П. Победоносцев с горечью обнаруживает те же правительственные приемы, которые так возмущали обер-прокурора в царствование его деда: "Особливо поражает меня бездеятельность власти и властей, - пишет он С.А. Рачинскому 6 февраля 1900 г. - Едва нужно на что-нибудь решиться, никто не решается - надо собрать совещание, составить и подписать протокол: Наконец - не знаешь, куда деваться от законодательства и законов"[166].
Уже в 1900 г. К.П. Победоносцев отчетливо понимает неизбежность в ближайшем будущем революционных потрясений в России. Своими тревожными предчувствиями он делится со своим другом С.А. Рачинским в письме от 19 июля: "До чего доживут - общество и правительство. Удивительно думать, как и те, и другие помешались на служении идолу свободы. Ужасаются анархии и анархистов - но говорят - что же делать - свобода! И на мысль не приходит, что это не борьба идеи с идеей, а борьба с эпидемией, с заразой, которая охватывает тысячи и миллионы душ, распространяемая тою же непререкаемою свободой - свободой всяческого делания, всяческой речи, и особливо свободой печати: И дух захватывает, когда думаешь о несчастной России"[167]. В декабре 1904 г. К.П. Победоносцев пишет издателю "Русского архива" П.И. Бартеневу, с которым он сотрудничал на протяжении долгих лет: "Бог отнял у людей разум. В 1881 г. можно было надеяться - теперь ни в ком нет опоры"[168]. "Я чувствую, - пишет К.П. Победоносцев С. Ю. Витте 25 декабря 1904 г., - что обезумевшая толпа несет меня с собою в бездну, которую я вижу перед собой, и спасения нет"[169].
К.П. Победоносцев постепенно отходит от активного участия в заседаниях Государственного совета, о чем свидетельствует его письмо С.А. Рачинскому от 15 мая 1900 г.: "До чего неистово разгулялся ныне рассвирепевший бес законодательства! На столах лежат пуды печатного материала, заседания идут утром и вечером, говорятся длиннейшие и пустейшие речи ораторами, прошедшими развратную школу Кассац.[ионных] Д-[епартаменто]-в Сената. Это несносно. Я езжу туда редко, лишь по тем делам и вопросам, которые до меня касаются"[170]. К.П. Победоносцев признается своему другу: ":а я - и теперь уже для своего дела чувствую иногда такое ослабление сил, что спрашиваю себя: надолго ли еще их хватит! Были мне в роде того намеки и свыше - но я не могу пожертвовать собою, когда уверен, что жертва будет бесплодная, и когда чувствую, что в той борьбе, ожесточенной и злобной, какая предстояла бы, не найду крепкого разумения и крепкой опоры:"[171].
Однако до своей отставки с поста обер-прокурора Св. Синода К.П. Победоносцеву суждено было сразиться с еще одним "идолом" свободы - с принципом свободы вероисповедания, под предлогом которого в январе 1905 г. в Комитете министров был также возбужден вопрос о замене существующего синодального управления церковью соборным.
Примечания:
[136] К.П. Победоносцев
и его корреспонденты. Т. 1. Полутом 2-й. С. 462.
[137] Победоносцев
К.П. Письма Т.И. Филиппову (1879–1896) // ГА РФ. Ф. 1099 (Т.И. Филиппов).
Оп. 1. Ед. хр. 2414. Л. 92–92 об.
[138] Кизеветтер
А.А. Победоносцев // На чужой стороне. 1924. № 4. С. 258.
[139] Пешков А.И.
“Кто разоряет – мал во Царствии Христовом…”. С. 6–7.
[140] Тверской П.А.
Из деловой переписки с К.П. Победоносцевым (1900–1904) // Вестник
Европы. 1907. Кн. 12. С. 654.
[141] К.П. Победоносцев
и его корреспонденты. Т. 1. Полутом 2-й. С. 999.
[142] Победоносцев
К.П. Государь Император Александр Александрович: Речь о нем К.П. Победоносцева
в заседании Императорского Русского исторического общества 6 апреля 1895
года // Победоносцев К.П. Соч. С. 167–168.
[143] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Июль-август.
Л. 2.
[144] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 14 об.
[145] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1882) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев).
К. 4410. Ед. хр. 2. Л. 17.
[146] Письма к С.А.
Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август. Л.
5.
[147] Там же. Л. 124.
[148] Письма к С.А.
Рачинскому // Там же. 1898. Январь-февраль. Б.л.
[149] Победоносцев
К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 19 об.
[150] Письма разных
лиц к П.И. Бартеневу (1887) // Российский государственный архив литературы
и искусства (далее – РГАЛИ). Ф. 46 (П.И. Бартенев). Оп. 1. Ед. хр. 579.
Л. 265 об.
[151] Цит. по: Тальберг
Н.Д. Победоносцев: Очерки истории императорской России. М., 2000.
С. 123–124.
[152] Победоносцев
К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 73.
[153] Победоносцев
К.П. Письма С.А. Петровскому (1890–1896) // ОР РГБ. Ф. 224 (С.А. Петровский).
Оп. 2. Ед. хр. 24. Л. 47 об.
[154] Письма Победоносцева
к Александру III. Т. 2. С. 334.
[155] Победоносцев
К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906) // ГА РФ. Ф. 634 (Л.А. Тихомиров).
Оп. 1. Ед. хр. 113. Л. 48–48 об.
[156] Победоносцев
К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906). Л. 50–50 об.
[157] Там же. Л. 73,
77 об.–78.
[158] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Январь-февраль.
Л. 29.
[159] Слово русского
самодержца // Московские ведомости. 1895. № 18. С. 1.
[160] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Январь-февраль.
Л. 68 об.
[161] Победоносцев
К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906). Л. 47 об.–48.
[162] Письма Победоносцева
к Александру III. Т. 2. С. 305.
[163] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1897. Ноябрь-декабрь.
Л. 106 об.
[164] Письма к
С.А. Рачинскому // Там же. 1896. Ноябрь-декабрь. Л. 44–44 об.
[165] Победоносцев
К.П. Письма к Д.Ф. Самарину (1878–1899) // ОР РГБ. Ф. 265 (Самарины).
К. 198. Ед. хр. 21. Л. 49–50.
[166] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Январь-февраль.
Л. 132 об.
[167] Письма к С.А.
Рачинскому // Там же. Июль-август. Л. 2.
[168] Письма разных
лиц к П.И. Бартеневу (1904) // РГАЛИ. Ф. 46 (П.И. Бартенев). Оп. 1. Ед.
хр. 596. Л. 394.
[169] Цит. по: Тальберг
Н.Д. Победоносцев: Очерки истории императорской России. С. 123–124.
[170] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Май-июнь. Л.
1 об.
[171] Письма к
С.А. Рачинскому // Там же. 1896. Ноябрь-декабрь. Л. 84 об.
