Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Первая часть: Вотчинные права.
В конечном счете, народ, который "не видит и не чувствует твердого правительства, не видит единства власти, воли и направления", утрачивает постепенно "то, что для народа всего дороже, т. е. веру в правительство", что, по мнению К.П. Победоносцева и "составляет коренную причину общего смущения и недовольства", могущего спровоцировать в ближайшем будущем революционные потрясения[100]. В 1879 г. К.П. Победоносцев предупреждает будущего императора: "Может прийти минута, когда народ, в отчаянии, не узнавая правительства, в душе от него отречется и поколеблется признать своею ту власть, которая, вопреки писанию, без ума меч носит. Это будет минута ужасная, и не дай Бог нам дожить до нее"[101].
"Расслабление" государственной власти, возникающие вследствие этого политические амбиции правительства, стремящегося "убаюкать" монарха, и утрата народом доверия к власти могут, по мнению К.П. Победоносцева, привести к тому, что "не успеем оглянуться, как возникнет в русской земле и в русском управлении новая лесть, горше всех прежних, явится какой-нибудь бессмысленный парламент на конечную гибель России и на радость друзьям нашим англичанам, немцам, французам и особенно полякам". "Что-то роковое толкает нас в эту бездну со всех сторон, и - увы! - как видно, и со стороны правительства, которое поистине не знает, что делает"[102], - пишет он цесаревичу в 1879 г. При этом, по мнению К.П. Победоносцева, "лучше уже революция русская и безобразная смута, нежели конституция": "Первую еще можно побороть вскоре и водворить порядок в земле; последняя есть яд для всего организма, разъедающий его постоянною ложью, которой русская душа не принимает"[103].
Объяснив цесаревичу на примере царствования его отца механизм разложения государственной власти, К.П. Победоносцев на протяжении 70-х годов преподает ему в своих письмах уроки того, каким должно быть самодержавное правление в России. Он стремится сообщить цесаревичу, человеку, как и он, глубоко религиозному, представление о власти как о священном служении, посвященном Богу. Так, в 1876 г. он пишет будущему императору: "О, какое великое бремя власть и как счастлив, кого миновал этот тяжкий жребий"[104]. В 1879 г. К.П. Победоносцев снова напоминает наследнику о том, что "быть государственным человеком", значит "не утешаться своим величием... а приносить себя в жертву тому делу, которому служишь"[105].
Это "бремя" правления обязывает монарха к постоянному личному проявлению своей власти в сфере государственного управления, о чем К.П. Победоносцев напоминает цесаревичу: "Нет, нигде, а особливо у нас в России, ничто само собою не делается, без правящей руки, без надзирающего глаза, без хозяина"[106]. В связи с этим К.П. Победоносцев убеждает наследника: "Не верьте, когда кто станет говорить вам, что все пойдет само собою в государстве, и что на том или другом положении или законе вы можете успокоиться. Это неправда"[107]. В 1878 г., раздосадованный исходом судебного процесса по делу террористки В. Засулич, К.П. Победоносцев вновь убеждает будущего императора: "Дело не идет само собою, порядок сам собою не установляется, хаос сам по себе не превращается в гармонию. Должны быть люди с твердой волей, с сознанием, чего хотят и к чему идут, с постоянством распоряжения и деятельности. Напрасно успокаивать и обманывать себя... вот примем ту или иную меру, и все придет в порядок. Надобно совсем, извнутри, проснуться и встать, и править рулем и работать всеми веслами и днем и ночью, чтобы провесть судно сквозь мрак и бурю"[108].
К.П. Победоносцев считал утопичной попытку увести монарха от нравственной ответственности перед подданными за результаты своей политики, укрыв его за воздвигнутыми для этого учреждениями. В представлении К.П. Победоносцева, только незыблемость политического значения монархического принципа, обеспечиваемая личным действием верховной власти в сфере управления, способна поднять нравственный авторитет власти монарха в глазах народа, и сохранить между ними отношения взаимного нравственного доверия, которые он считал главным условием жизнеспособности монархии. "Мое глубокое убежденье, - пишет он цесаревичу в 1877 г., - что у нас в России всего более дорожить надо нравственным доверием народа, верою его в правительство. [:] Народ приходит в уныние и тоску, когда не чувствует правящей силы, - Боже мой, как это важно! У нас, в России, нет другой движущей силы, кроме единства народа с правительством в нравственном сознании"[109].
Однако К.П. Победоносцев убежден в том, что только та власть "творит чудеса и чувствуя себя в единстве с народом, сильна великою силой", которая "сознает свою силу и знает, чего хочет, и разумеет, куда вести и как править". "Вся тайна русского порядка и преуспеяния - наверху, в лице верховной власти, - пишет он цесаревичу в 1876 г. - Не думайте, чтобы подчиненные вам власти себя ограничили и поставили на дело, если вы себя не ограничите и не поставите на дело. Где вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвинет на дело, ваше послабление и роскошь зальет всю землю послаблением и роскошью, - вот что значит тот союз с землею, в котором вы родились и та власть, которая вам суждена от Бога"[110]. Вновь и вновь убеждает К.П. Победоносцев цесаревича: "У нас в России все только людьми можно сделать, и всякое дело надобно держать, не опуская ни на минуту: как только опустишь его в той мысли, что оно идет само собою, так дело разоряется, и люди расходятся и опускаются"[111].
В феврале 1880 г., после очередного покушения на жизнь Александра II, К.П. Победоносцев в письме к Е.Ф. Тютчевой, предвидя близкую возможность вследствие трагических событий смены царствования, выражает свою тревогу по поводу того, что преподанные им цесаревичу уроки государственного управления, возможно, не будут им усвоены: "Боже мой! Как он будет править? Он не видел, как правят мужи силы и разума. Правление отца его, которое он видит, есть отсутствие разума, силы и воли"[112].
В апреле 1880 г. К.П. Победоносцев назначается обер-прокурором Святейшего Синода, должность которого он будет исполнять на протяжении 25 лет, до 19 октября 1905 г. По поводу своего высокого назначения он пишет Е.Ф. Тютчевой: "О, подлинно страшное дело власть, и те, кто желают ее, не ведают, что глаголют. Я всегда смотрел на нее как на бедствие, зная, что во власти надо потерять свободу и быть всем слугою. Поддерживают меня вера в святость призвания и надежда на живые силы"[113].
В первые месяцы 1881 г. недовольство К.П. Победоносцева правительственной политикой достигает критической точки. "Правительство отказывается от всякой борьбы за основные начала. Напротив того - всякое явление действительной жизни, хотя бы самое безобразное, выставляется существующим фактом, с которым надобно считаться, который остается регулировать"[114], - пишет он Е.Ф. Тютчевой в январе 1881 г. "А с этой точки зрения нет ничего невозможного, ничего отрицаемого - со всем можно в известной форме примириться"[115]. Тем самым, считает К.П. Победоносцев, правительство "поднимает и распускает силы, с коими трудно будет справляться". "Рецепт всей нынешней государственной деятельности", по его мнению, состоит в том, чтобы "не углубляться в коренные начала и уклоняться от борьбы: когда оказывается противное движение, считаться с ним и стараться его урегулировать": "Поднялись студенты - дадим им свободу и самоуправление. Волнуется земство - дадим ему свободу и устройство. Безумствует печать: что делать! Освободим ее"[116]. "Тот же [прием. - Е.Т.] - с Конституцией Российской. Доживем по грехам нашим и до этого"[117]. "О горе наше! - пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой. - На эту точку поставлена ныне столь склонная к лени и равнодушию верховная власть и та точка, на коей была всегда в России опора здравым началам правды народной и блага народного - сдвинута с места. И кажется наступает уже время, когда поборники крепких и здравых начал правды и жизни народной оказываются - противниками правительства. Боюсь, что таковым вскоре окажусь и я"[118].
В первые дни после гибели Александра II К.П. Победоносцев употребляет все свое влияние на нового императора для того, чтобы не допустить конституционного пути развития России, которое предусматривалось проектом министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова. К.П. Победоносцев не раз в первые недели царствования своего воспитанника напоминает Александру III о том, что "судьбы России на земле - в руках вашего величества"[119], а потому "новую политику надобно заявить немедленно и решительно": "Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании. Все это ложь пустых и дряблых людей, и ее надобно отбросить ради правды народной и блага народного"[120].
Однако письма К.П. Победоносцева к Е.Ф. Тютчевой за март 1881 г. полны опасениями того, что у восшедшего на престол его воспитанника "воли не будет"[121]. Зная о планах М.Т. Лорис-Меликова "облагодетельствовать Россию конституцией или началом ее посредством вызова депутатов со всей России"[122], которые уже обсуждались при покойном императоре на трех совещаниях, К.П. Победоносцев опасается того, что и при новом государе "по этой стезе пойдут": "Никто не хочет вступить в борьбу, - пишет он Е.Ф. Тютчевой 3 марта. - Власть изветрилась, измочалилась; все стали не мужчины, "а сердцем хладные скопцы". Станут твердить, как уже твердят сегодня газеты: надо устроить громоотвод для личной безопасности и безответственности власти. Для власти, ослабевшей нравственно. Это дьявольское слово соблазна. Надо быть мужем силы и истины, чтоб не послушать его"[123].
Весь март 1881 г. К.П. Победоносцев проводит в тревоге. 28 марта он пишет С.А. Рачинскому: ":не спрашивайте меня, что у нас. Душа моя болит невыразимо, и я готов сказать слова Ионы малодушного: лучше ми есть умрети, нежели жити. Но Бог знает, кого взять, кого оставить здесь. У нас здесь смешение языков, туманом окутаны головы, воля развратилась, много слов и мало дел. Спросите меня, что же будет. - Не знаю. Я поистине несчастлив. Отовсюду за меня хватаются - но что я могу? [:] Сила одинокого пловца не вынесет. Я старовер - и русский человек. Я вижу ясно путь и истину, и ни разу не молчал, ни разу не укрывал своей мысли. За то я прослыл зловещим пророком. А теперь - мое призвание обличать ложь и сумасшествие, - за что многие меня возненавидели и погубили бы, когда бы могли. [:] Здесь все покланяются идолам - свободе печати, всяких гарантий, вольностей и обманчивых форм. А храм Бога живого стоит в запустении"[124].
Ситуация разрешилась только 29 апреля, когда К.П. Победоносцев убедил императора, "не совещаясь с министрами"[125], издать подготовленный им Манифест, в котором торжественно заявлялось о намерении "утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений" "силу и истину Самодержавной власти"[126]. 29 апреля К.П. Победоносцев сообщает Е.Ф. Тютчевой: ":все, одни с восторгом, другие с ужасом, ждали манифеста о конституции. Вся Россия в смятении. Необходимо было прекратить все толки твердым словом. Имя мое в ушах всей здешней интеллигенции с проклятиями, с пеною у рта: "отверзоша на мя уста своя""[127]. Комментируя издание Манифеста и последовавшую вслед за ним отставку либерально настроенных министров, К.П. Победоносцев заявляет Б. Н. Чичерину в мае 1881 г.: ":Манифест был необходим: в противном случае люди, обезумевшие от прикосновения к власти, вскоре привели бы нас к гибели. Радоваться надобно, что нет уже ни Л. Меликова, ни Абазы. Последний совсем потерял голову и уже не мог бы возвратиться к рассудку"[128].
Однако и в мае 1881 г. политическая ситуация, связанная с тем, что нет еще "явственных знаков той политики, которая возвещена в манифесте"[129], дает К.П. Победоносцеву поводы для беспокойства. Он пишет С.А. Рачинскому: "Жизнь, которую веду я теперь, как часовой на посту своем: Не знаю, когда и чем кончится то напряженное состояние, в котором мы живем - увы! до сих пор еще! Подлинно судьбы наши в руках Божиих"[130].
Очередную опасность для самодержавной власти К.П. Победоносцев увидел в проекте созыва Земского собора, представленного новым министром внутренних дел Н.П. Игнатьевым, в назначении которого на эту должность вместо М.Т. Лорис-Меликова он принял самое непосредственное участие. К.П. Победоносцев пишет С.А. Рачинскому 18 июня 1882 г.: "Не советуясь ни с кем из дельных и серьезных людей, он, сговорясь с фантазером Аксаковым, изготовил проект Высочайшего Манифеста на 6 мая и тайно поднес его Государю. Объявлялось о созыве весною Земского Собора от всех сословий и со всей России, из Польши, Финляндии и пр. тысячи в полторы. Этому-то сброду предлагалось отдать на обсуждение устройство губернского и уездного управления, и сделать это учреждение постоянным. Акт написан фразами, напоминающими передовые статьи Руси. К счастью, дело не удалось". По настоянию К.П. Победоносцева Н.П. Игнатьев был отправлен в отставку, и по его же рекомендации новым министром внутренних дел был назначен граф Д.А. Толстой. "Вы опасаетесь Гр. Толстого, - пишет он С.А. Ра-чинскому в том же письме. - Но где такое имя, которое вы бы назвали? Нет такого имени. О Гр. Толстом можно по крайней мере сказать: что он был тверд в мнении и решителен в мерах. Кто бы он ни был, он едва ли скопец - а у нас все скопцы!"[131].
В первые годы царствования Александра III К.П. Победоносцев заявляет о настоятельной необходимости пересмотра Судебных уставов. Двадцатилетнее функционирование новой судебной системы убедило К.П. Победоносцева в том, что общество оказалось не готовым к разумному восприятию дарованных ему свобод. Реформированный суд в России стал, по мнению К.П. Победоносцева, заложником господствовавших в обществе либеральных тенденций, что, в частности, с особенной силой проявилось во время судебного процесса над В. Засулич. В этом деле судебная власть "из малодушной боязни оскорбить будто бы общественное мнение, из желания пощеголять перед интеллигенцией, - пожалуй, перед Европой, - уважением к суду присяжных" предала тем самым "интерес государственный, соединенный с этим делом". Процесс над В. Засулич, по мнению К.П. Победоносцева, показал, что реформированный суд, будучи отделен от государства, "правду существенную и вечную", носительницей которой является верховная самодержавная власть, заменяет "соблюдением форм, в которых полагает свободу и равенство, и боится в чем-нибудь переступить эту формальную правду"[132].
Именно недоверием К.П. Победоносцева к нравственному состоянию общества, деградировавшему вследствие правления Александра II, следует объяснять его намерение пересмотреть Судебные уставы. Так, в письме к А.Ф. Кони в 1879 г. К.П. Победоносцев высказывает сомнения в эффективности функционирования в русском обществе новой судебной системы: "Где рынок, и еще наш российский рынок со всеми торговцами и торговками, бабами, с пьяными и кабаками, - там трудно искать истины и гармонии. А к несчастью, новый суд наш стоит именно на таком рынке"[133]. Особенное негодование К.П. Победоносцева вызывает суд присяжных, о котором он высказывает свое мнение в письме к А.Ф. Кони от 24 октября 1879 г.: ":учреждение присяжных в России, взятое со всею обстановкою - экономическою, политическою, бытовою и пр., есть одно из самых фальшивых учреждений, которые когда-либо введены были в Русской земле рукою от немецкого мастера. От того как бы нарисовалась идеальная его красота и польза, в действительности оно приносит величайший вред и умножает чрез меру ту повальную ложь, которой, как пеленками, обвито все наше официальное учреждение"[134].
В 1885 г. К.П. Победоносцев представляет императору единоличный доклад "О необходимости судебных реформ", который и стал правительственной программой корректировки Судебных уставов 1864 г. В докладе К.П. Победоносцев в частности заявляет о необходимости "пресечь деморализацию, которую распространяет в обществе публичность всех судебных заседаний, возведенная в абсолютный догмат поборниками отвлеченных начал судебной реформы". Он настаивает на "решительных мерах к обузданию" произвола адвокатов, которые, "эксплуатируя своих клиентов в видах личной наживы: терроризируют: судей и обвинителей и свидетелей, возбуждая публику искусственными приемами, действующими на нервы". К.П. Победоносцев считает необходимым изъять из ведения присяжных "один за другим разряды уголовных дел", так как присяжные, "случайно набираемые: из слабых и зависимых людей в обществе, предоставлены случайному воздействию на них всяких случайных влияний"[135] и т.д.
Примечания:
[100] Там же. С.
267.
[101] Там же.
С. 194.
[102] Там же. С.
208.
[103] Там же. С.
249.
[104] Письма Победоносцева
к Александру III. Т. 1. С. 53.
[105] Там
же. С. 207.
[106] Там же.
С. 52.
[107] Там же.
С. 54.
[108] Там
же. С. 120-121.
[109] Письма
Победоносцева к Александру III. Т. 1.
С. 67.
[110] Там же. С.
53.
[111] Там же. С.
207.
[112] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л.
12.
[113] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 31.
[114] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 14.
[115] Там же. Л. 2
об.
[116] Там же. Л. 2–2
об.
[117] Там же. Л. 9.
[118] Там же. Л. 2
об.
[119] Письма
Победоносцева к Александру III. Т. 1.
С. 318.
[120] Там же. С.
317.
[121] Первые недели
царствования Императора Александра Третьего: Письма К.П. Победоносцева
из Петербурга в Москву к Е.Ф. Тютчевой // Русский архив. 1907. Кн.
2. Вып. 5. С. 89.
[122] Там же. С. 93.
[123] Там же. С. 90–91.
[124] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август.
Л. 62–62 об.
[125] Первые недели
царствования Императора Александра Третьего… С. 100.
[126] Высочайший
Манифест // Московские ведомости. 1881. № 120. С. 1.
[127] Первые недели
царствования Императора Александра Третьего… С. 99, 100.
[128] Победоносцев
К.П. Письма Б.Н. Чичерину (1864–1903). Л. 30.
[129] Письма Победоносцева
к Александру III. Т. 1. С. 338.
[130] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август.
Л. 104–104 об.
[131] Письма к
С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1882. Январь-июль.
Л. 145 об.–146.
[132] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1878).
Л. 68.
[133] Письма
К.П. Победоносцева А.Ф. Кони (1876–1900) //
ГА РФ. Ф. 654 (А.Ф. Кони). Оп.
1. Ед. хр. 2892. Л. 17.
[134] Там же. Л. 18
об.–19.
[135] Победоносцев
К.П. Доклад о необходимости судебных реформ (1885) // ОР РГБ. Ф. 230
(К.П. Победоносцев). К. 4394. Ед. хр. 3. Л. 3–5.
