Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Первая часть: Вотчинные права.
К концу 60-х годов относится его сближение с новым наследником престола Александром Александровичем. "Уроки мои продолжаются, - пишет он А.Ф. Тютчевой 21 марта 1867 г. - Решительно каждое утро езжу либо в Аничков, либо в Зимний к Владимиру. Признаюсь, что эти занятия немало утомляют меня, - утомляют неопределенностью круга, в котором надо действовать. Но чувствую, что надо делать дело, покуда меня оставляют. Отношениями своими к молодым я вообще доволен: оба они, по-видимому, доверяют мне, и я люблю их обоих. [:] Жаль, что нет около них: такого человека, кому бы они верили и кто мог бы людей приводить к ним и помогать им в приеме и в знакомстве с людьми"[65].
Таким человеком очень скоро стал К.П. Победоносцев. Почвой для возникновения доверительных отношений между К.П. Победоносцевым и наследником престола, очевидно, стала прежде всего общая для них обоих любовь к Церкви. Как пишет Ю.В. Готье, "Александр унаследовал от матери повышенное религиозное чувство, составляющее, по-видимому, отличительную черту Гессенского дома, чувство во всяком случае более сильное, чем у его отца и деда"[66]. Кроме того, через К.П. Победоносцева Александр, которого Ю.В. Готье характеризует как "русского нутром человека"[67], имел общение с кружком московских славянофилов, к идеям которых цесаревич, возможно, под влиянием своего профессора законоведения, относился с большим сочувствием. Наконец, их сближало критическое отношение к правлению Александра II, политика которого не соответствовала воспитанным у наследника "не без влияния Победоносцева национально-славянофильским симпатиям"[68]. Начавшаяся в 1864 г. связь Александра II с княжной Е.М. Долгору-ковой, поставившая в ложное положение императрицу, на сторону которой стал наследник и к которой был близок К.П. Победоносцев, только подогревала в цесаревиче и его учителе неприязненное отношение к царствующему монарху. Так, в письме к Е.Ф. Тютчевой 28 ноября 1880 г. К.П. Победоносцев негодует по поводу женитьбы императора на своей фаворитке, последовавшей спустя 2 месяца после смерти императрицы, и по поводу мер к юридическому оформлению положения новой княгини Юрьевской: "Воздух кишит сплетнями разного рода. Всех интересует вновь образовавшееся беззаконное состояние, которое стремятся произвести в законность. Творец этого положения, по-видимому, утратил уже способность сознавать всю его безнравственность, ложь и безобразие. Ему, вероятно, кажется легко свести в одном гнезде и законную свою семью и незаконную"[69].
Сближение К.П. Победоносцева с наследником вызвало недовольство в придворных кругах, о чем он сообщает в письме к А.Ф. Аксаковой 20 декабря 1868 г.: "Изредка вижу и наследника. Странно подумать, какое бремя ожидает эту молодую чету, которая покуда живет беззаботно. Хотелось бы для них сделать добро, но вы лучше многих знаете, как трудно сделать добро в этой сфере. Исполняю свой долг в той мере, в какой могу, но и это скромное мое занятие давно уже сделало меня человеком подозрительным в глазах сильных мира сего. Не знаю, с какого времени: надо мной тяготеет неопределенное, но незаслуженное подозрение. Не имею сомнения в том, что государь смотрит на меня подозрительно, с заднею мыслью: Я попал в число тех, кому положено мешать и загораживать всячески дорогу"[70].
Однако несмотря на свои предположения в 1872 г. тайный советник и сенатор Гражданского кассационного департамента Сената К.П. Победоносцев назначается членом Государственного совета. С назначением на эту должность К.П. Победоносцев, как он впоследствии напишет Николаю II, "получил возможность высказывать вслух всем свои мнения по государственным вопросам, - мнения, коих никогда ни от кого не скрывал", вследствие чего и "приобрел: репутацию упорного консерватора - в противодействии новым направлениям и веяниям государственных либералов"[71].
Его переписка изобилует критическими ремарками по поводу "фабрикации законов в Государственном Совете"[72]. В декабре 1877 г. он пишет Е.Ф. Тютчевой: ":у нас, как нарочно, ежедневные заседания, длинные, преисполненные бессмысленных рассуждений о разных проектах, не имеющих смысла, и эти рассуждения до того мелки и ничтожны, что тоска томит душу. Берут одно слово, одну фразу, - и об ней говорят, говорят, говорят, но никто не хочет идти к центру, разобрать основную идею, поставить вопрос во всю ширь и глубь его: одна цель - отделаться от дела: и нет того безобразия и того безумия, с которым не мирились бы, лишь бы только не возбуждать вопроса, не понести умственного труда, который - увы! слишком многим не по силам"[73].
Характеризуя в письмах к Е.Ф. Тютчевой членов Государственного совета, К.П. Победоносцев пишет, что они "продают правду жизни и твердые ее начала - на... пошлейшие аргументы либеральных начал, и всякий раз оглядываются - не сочла бы нас Европа за варваров!". "Что угодно готовы разрушить, от чего угодно отказаться, что угодно принять, лишь бы блестели лоском Европейской биржи!"[74], - негодует К.П. Победоносцев. Он пишет Е.Ф. Тютчевой о том, "как тяжко" "сидеть между людьми, отрешившимися от преданий, потерявших смысл государственный, желающими только сбросить с себя бремя ответственности, пустить - куда-то - в свободное пространство - в так называемое общество важнейшие функции государственной власти": "Все эти тенденции расслабленного эгоизма прикрываются и оправдываются фразами, формулами истасканного либерализма"[75].
К.П. Победоносцев часто подробно описывает Е.Ф. Тютчевой содержание заседаний Государственного совета, на которых ему "приходится бороться без успеха с помрачением ума и с либеральными юродствами, которыми все заражены у нас, и наверху потеряно верное чутье"[76]. Один из первых таких отчетов посвящен обсуждению военной реформы 1874 г. Хотя в официальных журналах Общего Собрания Государственного совета можно познакомиться с мнением К.П. Победоносцева по данному вопросу, однако доверительный характер его письма расскажет нам гораздо более, чем его мнение, зафиксированное официальной бумагой. "Вся история нового положения о военной повинности, - пишет он Е.Ф. Тютчевой в феврале1874 г., - дутая история. Выдумана она не для потребности, а для забавы, на похвальбу. Первый выдумал Валуев. Главная прелесть дела состояла в том, чтоб не отстать от Европы, и произвести полное уравнение сословий в главной повинности. Весело казалось, что дворянина возьмут в солдаты так же, как крестьянина. [:] Армию нашу коверкают - из-за чего? Из-за отвлеченного принципа уравнения сословий. Принцип этот, по моему убеждению, в корне фальшивый, и у нас более чем где-либо. Но он повсюду в моде, стало быть и у нас. Высказать все это прямо нельзя было. Нас не спрашивали, нужно ли и можно ли вводить такое преобразование. Вопрос этот решили без нас; а нам оставили рассуждать лишь об организации, т. е. под каким соусом подать состряпанное кушанье. Я решился высказаться против принципа уравнения сословий в этом деле, показать: что в таком великом деле, как армия нельзя выезжать на принципе уравнения. Вот главная цель моя - положительного успеху я не предвидел, но знал, что то же слово почти у всех вертится на душе, но никто не смеет или не умеет его высказать. Никто не ожидал, что я буду говорить это. От того речь моя точно обухом поразила и Вел.[икого] Князя, и Милютина. Они даже не нашлись возразить мне, особливо ввиду почти общего сочувствия. Но за всем тем любопытно, что никто меня не поддержал (хотя многие благодарили) и сами благодарившие уговаривали, почти умоляли не делать разногласия. Любопытно, что Государь, когда ему передавали слова мои, вскакивал от сочувствия и говорил: да это мои слова! Это мои мысли! Да неужели этого нет в положении? А через две недели он утвердил это положение"[77].
Свое мнение о неэффективности рассмотрения дел в Государственном совете К.П. Победоносцев настойчиво выражал в письмах будущему императору Александру III. Так, в 1876 г. он пишет цесаревичу: "Не поверите, какая тоска нападает иной раз, когда чувствуешь все ничтожество дел, которыми мы заняты в Государственном Совете. Одно положение вносится за другим, и... одно несовершеннее... другого, потому что составляются они очень часто не людьми дела, а чиновниками, которые готовы написать какой угодно закон для России, лишь бы он был новый. Мы разбираем все это и толкуем с важностью о правиле, в которое никто не верит, и знаем заранее, что все эти правила ни к чему не послужат или послужат только к новой путанице и новым издержкам казны или к новому отягощению народа"[78].
Очевидно, критическое отношение К.П. Победоносцева к Государственному совету было обусловлено тем, что он видел в нем подобие европейского парламента. Государственный секретарь А.А. Половцов цитирует на страницах своего дневника письмо К.П. Победоносцева, где он указывает на то, что, по его мнению, "люди критически относятся к процессу фабрикации законов в Государственном совете, коего конструкция очень несовершенна", более того, подобна той, которая существует "на Западе в законодательных собраниях"[79]. На основании мемуарных источников можно сделать вывод о том, что в 80-х годах упразднение Государственного совета входило в планы К.П. Победоносцева. Так, А.Ф. Кони вспоминает, что К.П. Победоносцев считал Государственный Совет учреждением, "которое надо бы на замок запереть, и ключ бросить в воду"[80].
Основой политического мировоззрения К.П. Победоносцева было убеждение в том, что "всякая конституция, на представительстве основанная, есть ложь". "Рано или поздно, - пишет он О.А. Новиковой в декабре 1881 г., - в этом убедятся все Европ.[ейские] народы, не исключая и Британцев. У них держится порядок: вопреки форме правительства, сделками с нею, и силою характера народного и исторического смысла. Но и у них она уже изнашивается"[81]. В конце 70-х годов, когда последовала череда покушений на Александра II, для К.П. Победоносцева становятся очевидными первые симптомы разложения монархии. Его письма к друзьям в этот период полны тревожных предчувствий. В сентябре 1877 г. он пишет Е.Ф. Тютчевой: ":теперь невольно навертывается на мысль у всех во всей России - какая страшная вещь самовластие: Расшатывается вера в источную власть царскую - против этого ничего не сделаешь, - и тут-то душа спрашивает с ужасом: а за тем что станет делать с собою Россия!"[82]. ":Что может быть безотраднее чувства презрения к правящей власти, и это чувство растет и углубляется, и власть погружается все более и более в тину беззакония. Еще печальнее думать, что чувство это распространяется, что скоро оно станет такою же пошлостью и ложью в общем представлении, как и все остальное: Вижу, как начинает колебаться и бледнеть та вера в разум и призвание власти, которая у нас служит единственною опорою власти, и что тогда с нами будет"[83], - с тревогой пишет он к Е.Ф. Тютчевой в 1879 г. Отношение подданных к власти, по мнению К.П. Победоносцева, изменилось бы только тогда, когда "со стороны власти сказалась бы им другая, господствующая сила приказания, неуклонной воли и прещения". "Увы! Эта-то сила, в которой состоит все нравственное значение власти, - она-то и не сказывается. И люди остаются вследствие того подлыми, копошатся в болоте и служат идолам, которых сами себе изобрели и поставили"[84]. Внутриполитическая ситуация в России давала повод К.П. Победоносцеву сравнивать ее с ситуацией во Франции накануне революции 1789 г.: "Я читаю теперь Revolution Taine'a[85], и читаю с содроганием и ужасом. Несколько лет тому назад - такие книги читались просто с любопытством как рассказ о чем-то чуждом и странном, а теперь поневоле делаешь болезненное сближение. Боже мой! Кого и чему научила история?"[86]. В этой связи К.П. Победоносцев предвидит ситуацию, когда от русского народа "вскоре: потребуются: тяжкие жертвы"[87].
"Времена - сами видите какие грустные, - пишет К.П. Победоносцев издателю "Московских ведомостей" М.Н. Каткову в декабре 1879 г. - Совершаются явления, которым прежде ни за что бы не поверил. Власть уже становится на Руси игрушкою, которую хотят передавать друг другу в руки жалкие и пошлые честолюбцы посредством интриги, ничем не пренебрегающей. Нет уже твердого центра, из которого всякая власть прямо исходила бы и на котором прямо бы держалась"[88].
К.П. Победоносцев возлагает вину за происходящее и могущее произойти в будущем прежде всего на Александра II: "А это 25-летие роковое, и человек его - человек роковой: для несчастной России, - пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой в феврале 1880 г. - Бог с ним, Бог рассудит, виноват ли он или нет, только в руках у него рассыпалась и опозорилась власть, врученная ему Богом, и царство его, может быть, и не по вине его, стало царством лжи и мамоны, а не правды!"[89]. Узнав о конституционных планах правительства, в январе 1881 г. К.П. Победоносцев вновь передает свои тяжелые предчувствия Е.Ф. Тютчевой: "Нас тянет - это роковое царствование - тянет роковым падением в какую-то бездну"[90]. Главный упрек, который К.П. Победоносцев адресовал Александру II, - отсутствие у него государственной воли: "О самом владыке и говорить нечего, - пишет он Е.Ф. Тютчевой в январе 1879 г., - он жалкий и несчастный человек, и нет ему возвращения вспять. Бог поразил его: у него нет силы встать и управлять своими движениями, хотя и воображает себя живым и действующим и властным. Явно, что воля в нем исчезла: он не хочет слышать, не хочет видеть, не хочет действовать. Он хочет только бессмысленно волею чрева"[91]. "роковое 25-летие", по мнению К.П. Победоносцева, "измочалило всех наших людей и превратило в евнухов и идиотов". "Ни в ком: не видно разума и воли: все похожи на обезьян, нарядившихся в чужое платье"[92], - пишет он М.Н. Каткову уже в апреле 1881 г.
Свои предчувствия близкого падения монархии и свое видение причин, приведших к "расслаблению" государственной власти, К.П. По-бедоносцев считал своим долгом сообщить наследнику, с воцарением которого он связывал надежды на изменение политического курса: "А у нас так все сложилось, - пишет он цесаревичу в октябре 1876 г., - что мы все с вами заодно и все инстинктивно чувствуем, что вся земля без вас пропадает, как и вы пропадаете без земли"[93].
Следствием "слабости" и "безволия" Александра II, по мнению К.П. Победоносцева, стала его отстраненность от дел государственного управления, что создало опасность развития узурпаторских тенденций правительства, располагающего реальной, фактической властью: "...На-род глубоко убежден, - сообщает он в 1879 г. цесаревичу, - что правительство состоит из изменников, которые держат слабого царя в своей власти"[94]. Характеризуя "патентованные" приемы управления, получившие распространение в царствование Александра II, К.П. Победоносцев пишет цесаревичу: "Вся забота направлена была к преобразованиям на новых началах, к изданию новых регламентов и положений: Все уверяли друг друга и старались уверить высшую власть, что все пойдет отлично, лишь бы принято было такое-то правило, издано такое-то положение, - и все под этим предлогом избавляли себя от заботы смотреть, надзирать и править"[95]. А потому "правительства нет, как оно должно быть, с твердой волей, с ясным понятием о том, чего оно хочет, с решимостью защищать основные начала управления, с готовностью действовать всюду, где нужно"[96]. Все привыкли жить так, "как будто величие их власти им принадлежит, а дело их идет само по себе": "и горько слышать пустые и громкие их речи, когда знаешь жалкие дела их"[97].
Опасность отстранения монарха от непосредственного управления, по мнению К.П. Победоносцева, состоит в том, что она может быть возведена в политический принцип имеющим реальную власть правительством и нравственно распущенным вследствие отсутствия власти обществом: "проповедники свободы и парламентаризма" только того и ждут, что "все само собою сложится без власти, лишь бы власть отступила"[98]. "Придет, может быть, пора, - предупреждает К.П. Победоносцев своего воспитанника, - когда льстивые люди... что любят убаюкивать монархов... станут уверять вас, что стоит лишь дать русскому государству... конституцию на западный манер, - и все пойдет гладко и разумно, и власть может совсем успокоиться. Это ложь, и не дай Боже, истинному русскому человеку дожить до того дня, когда ложь эта может осуществиться"[99].
Примечания:
[65] Цит. по: Готье
Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881).
С. 457.
[66] Там же. С. 461.
[67] Там же.
[68] Там же. С. 465.
[69] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880) // ОР РГБ. Ф. 230. К. 4409. Ед.
хр. 2. Л. 84 об.–85.
[70] Цит. по: Готье
Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881).
С. 462.
[71] Письма Победоносцева
к Александру III. Т. 2. С. 331.
[72] Дневник
государственного секретаря А.А. Половцова / Под ред.
П.А. Зайончковского: В 2 т. Т. 1. М., 1966. С. 390.
[73] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1877) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев).
К. 4408. Ед. хр. 12. Л. 66 об.
[74] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой. (1878) // ОР РГБ. Ф. 230
(К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 13. Л. 68–68
об.
[75] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 79 об.–80.
[76] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1874) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев).
К. 4408. Ед. хр. 9. Л. 14.
[77] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1874). Л. 9–10.
[78] Письма
Победоносцева к Александру III. Т. 1.
М., 1925. С. 53.
[79] Дневник
государственного секретаря А.А. Половцова / Под ред.
П.А. Зайончковского. Т. 1. С. 390.
[80] Цит. по: Зайончковский
П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970. С. 100.
[81] Победоносцев
К.П. Письма к О.А. Новиковой (1878–1882) // ОР РГБ. Ф. 126 (Киреевы).
К. 8479. Ед. хр. 6. Л. 5–5 об.
[82] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1877). Л. 48.
[83] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1879) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев).
К. 4409. Ед. хр. 1. Л. 69–69 об.
[84] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881) //
Там же. К. 4410. Ед. хр. 1. Л. 135
об.
[85] К.П. Победоносцев
имеет в виду книгу И. Тэна “История
французской революции” (рус. пер.: Ч.
1–6. Харьков, 1906–1913.).
[86] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1878).
Л. 24 об.
[87] Там же. Л. 4 об.
[88] Победоносцев
К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887) // ОР РГБ. Ф. 120 (М.Н. Катков).
К. 9. Ед. хр. 47. Л. 19 об.
[89] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 11 об.
[90] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 1.
[91] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1879). Л.
3.
[92] Победоносцев
К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 32 об.
[93] Письма Победоносцева
к Александру III. Т. 1. С. 53.
[94] Там же.
С. 249.
[95] Там же. С.
52–53.
[96] Там же. С.
117.
[97] Там же. С. 207.
[98] Победоносцев
К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л.
135.
[99] Письма
Победоносцева к Александру III. Т. 1.
С. 54.
