Лунц Л.А. Деньги и денежные обязательства в гражданском праве
В некоторых случаях американские суды, исходя из цен на момент причинения убытков, затем вносили в это исчисление поправки на последующее изменение покупательной силы денег. Например, в деле Hurst v. Chicago B.Q.R.Co, 1920 г. Верховный суд штата Миссури заметил, что в исчисление суммы компенсации за увечье (потерю ноги) следует внести поправку на снижение покупательной силы доллара с момента правонарушения. Суд указывает на необходимость такой поправки ввиду "радикальных, существенных и, по-видимому, длительных изменений в социальных и экономических условиях" (имеется в виду изменение в уровне цен после первой мировой войны). Вместе с тем суд подчеркивает, что "обычные изменения" в покупательной силе денег не должны учитываться[287].
Однако и радикальные изменения при определении компенсации за увечье далеко не всегда учитывались: в деле Palmer v. Security Trust Co, 1928 г. суд штата Мичиган отказался внести поправку в сумму компенсации за утрату трудоспособности вследствие увечья, причиненного автобусом. Истец требовал удвоения суммы компенсации в соответствии с ростом индекса цен, но ему было отказано. Nussbaum[288], комментируя это решение, подчеркивает правильность конечного вывода, ибо, де, ничем не доказано, что заработная плата истца возросла бы в соответствии с обесценением доллара. Такое обоснование является откровенным признанием того, кто в капиталистических условиях в конечном счете несет бремя номиналистической политики, бремя "эмиссионного налога": принцип номинализма становится средством снижения реальной заработной платы.
Решение это вместе с тем объясняет, почему суды мало склонны отступать от обсуждаемого принципа (wrong daу rule) по искам из правонарушений.
В настоящее время, как известно, огромная масса дел по взысканию убытков из правонарушений относится к случаям ущерба, причиненного предприятиями, эксплуатирующими железные дороги, источники электроэнергии и т. п., - словом, предприятиями, которые (если пользоваться терминологией нашего закона) эксплуатируют источники "повышенной опасности". <:>
§ 13. Вопрос о возмещении убытков вследствие просрочки платежа
Как влияет на ответственность по денежным обязательствам просрочка должника? Может ли кредитор в случае такой просрочки требовать возмещения убытков от обесценения валюты долга с момента просрочки? Вопросы эти нами ставятся как в отношении обязательств в местной, так и в отношении обязательств в иностранной валюте.
Разрешение этих вопросов зависит от того, допустимо ли вообще при просрочке по денежным обязательствам взыскание возмещения за убытки сверх суммы процентов (законных или договорных) или возмещение в этом случае ограничено суммой означенных процентов.
Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо установить соотношение понятий "процентов" и "возмещения убытков".
Проценты есть периодически начисляемое на должника вознаграждение за пользование "чужим" (т. е. подлежащим возврату управомоченному лицу) денежным капиталом в размере, не зависящем от результатов использования капитала (в отличие от дивиденда, размер которого зависит от этих результатов). Обязанность платить проценты устанавливается наряду с обязанностью вернуть капитал, и поэтому тот, кто платит проценты, не погашает задолженности по капиталу.
Обязанность платить проценты возникает из закона или договора. При этом закон иногда предписывает начисление процентов на подлежащие возврату суммы денег независимо от того, потерпел ли должник убыток вследствие того, что он лишен был возможности пользоваться причитающейся ему капитальной суммой и независимо от того, приобрел ли должник какие-либо выгоды от пользования "чужим капиталом"[289].
Таким образом, обязанность платить проценты может возникнуть в силу таких оснований, которые вообще не вызывают обязанности возместить убытки. Но те основания, которые по неденежным обязательствам создают обязанность возмещения убытков, как правило, - применительно к денежному обязательству - создают обязанность платить проценты[290].
Однако вопреки тому, что сказано в некоторых решениях судов "общего права" (см. ниже), было бы неправильным утверждать, что проценты, причитающиеся кредитору в случае просрочки должника, являются формою возмещения убытков, ибо проценты и в этом случае причитаются кредитору независимо от наличия или отсутствия убытков у кредитора.
Таким образом, обязанность платить проценты всегда остается вознаграждением за пользование чужим капиталом.
Тем самым, однако, не разрешается вопрос, идут ли проценты в случае просрочки должника в счет или взамен возмещения убытков.
Как мы увидим - по германскому и швейцарскому и, отчасти, австрийскому праву - проценты идут в счет возмещения убытков, а по французскому и англо-американскому праву - взамен возмещения убытков.
По Г.Г.У. (§ 288) и Швейцарскому кодексу обязательственного права (ст. 106), а также согласно австрийской практике по торговым делам[291] кредитор в случае просрочки по денежному долгу - во всяком случае без представления каких-либо доказательств со своей стороны - может требовать уплаты процентов, но убытки, поскольку они не покрыты суммою процентов, могут быть взысканы на общих основаниях, установленных для требований о возмещении убытков в случае просрочки должника. В отношении убытков, вытекающих из обесценения валюты долга, возникает вопрос, может ли кредитор исчислить такие убытки абстрактно, указав на объективный факт понижения курса валюты долга или на факт падения покупательной силы этой валюты, или он должен исчислить эти убытки конкретно (применительно к условиям данного конкретного случая). Вопрос здесь не только в способе исчисления, но и в распределении бремени доказывания убытков: в случае абстрактных убытков наличие последних предполагается в пользу кредитора, если установлен факт понижения курса или падения покупательной силы валюты долга; но такой презумпции нет в отношении "конкретных" убытков, наличие которых должно быть установлено истцом.
Германская практика стояла на точке зрения абстрактных убытков в отношении долгов в германских марках, а также в отношении долгов в обесцененной иностранной валюте; но по обязательствам в иностранной валюте только германскому кредитору присуждались абстрактные убытки, иностранный же кредитор мог в этом случае рассчитывать лишь на конкретные убытки. Так, если французский кредитор по долгу, исчисленному во французских франках, требует возмещения убытков от обесценения франка, то он должен представить доказательства, что действительно понес такие убытки; практика в подобных случаях исходила из того, что подобный кредитор в случае своевременного платежа сохранил бы на своем текущем счету франки, и, следовательно, его убытки не имеют причинной связи с просрочкой. Австрийская же и швейцарская практика в виде общего правила стояла на точке зрения присуждения лишь конкретных убытков. Точка зрения германской практики (допущение абстрактных убытков) развилась в эпоху ревалоризации и соответствовала общей тенденции в тот период к переоценке денежных долгов[292].
Французский Г.К. (ст. 1153) стоит на точке зрения крайнего номинализма:
"По обязательствам, которые ограничены уплатою определенной суммы денег, убытки, вытекающие из просрочки в исполнении, должны всегда лишь выражаться в присуждении к уплате процентов, определенных законом; это не касается особых правил, относящихся к торговле и поручительству". Что касается "особых правил, относящихся к торговле", то речь здесь идет о возможности определения размера процентов по торговым сделкам по усмотрению сторон, а не о допустимости взыскания убытков от обесценения суммы долга[293].
В абзаце четвертом той же ст. 1153 говорится: "Кредитор, которому просрочивший должник недобросовестно причинил ущерб, независимый от этой просрочки, может получить возмещение убытков отдельно от получения процентов за просрочку в исполнении требования". Таким образом, при наличии просрочки платежа по небрежности должника кредитор не имеет [права] требовать на возмещение убытков сверх суммы процентов и, в частности, не может требовать возмещения убытков от обесценения валюты долга. Этот ригоризм Ф.Г.К. в вопросе о номинальном характере денежных обязательств является пережитком доктрины о "нарицательной цене денег" (valor impositus): с точки зрения этой доктрины все последствия обесценения денег могут быть исправлены только законодателем, а не судьей.
В вопросе о применении принципа ст. 1153 Ф.Г.К. к обязательствам в иностранной валюте французская практика не выработала твердой линии; по-видимому, итог судебных решений сводится к тому, что прямого возмещения убытков практика не допускает, но косвенно такое возмещение происходит путем перечисления суммы долга на местную валюту то по курсу дня просрочки, то по более позднему курсу, смотря по тому, какой курс дает кредитору наиболее полное удовлетворение[294].
Англо-американская судебная практика пришла к аналогичным выводам, что и французское право, но исходит при этом из другого обоснования. В решении Верховного суда штата Нью-Йорк по делу Revillion v. Damme, 1920 г., где речь шла об обязательстве во французских франках, было признано, что потери вследствие обесценения французской валюты не входят в состав убытков, подлежащих взысканию и что единственные убытки, которые могут быть взысканы в случае неплатежа денег, - это проценты[295].
В британском решении по делу Di Fernando v. Simon Smits and Co, 1920 г. лорд Scrutton, считающийся в Англии авторитетом по торговому праву, формулировал аналогичную точку зрения, указав, что убытки (damages) вследствие изменения курса иностранной валюты, в которой был выражен долг, не могут быть взысканы, так как "подобные убытки слишком отдаленны" (those damages are too remote). "Изменения курса не в достаточной мере связаны с нарушением договора так, чтобы они были в пределах предвидения сторон"[296]. Scrutton исходил из того, что проценты в случае просрочки имеют значение возмещения того ущерба, который причинен кредитору при нормальных условиях денежного рынка и что всякие иные убытки как не предвиденные сторонами не подлежат возмещению. Этот вывод является частным случаем применения доктрины, согласно которой возмещение убытка, вытекающего из нарушения договора, "может быть взыскано лишь, если он является естественным и прямым следствием нарушения, либо находится в пределах предвидения обеих сторон в момент заключения договора как возможный результат нарушения договора"[297].
Принцип, выраженный в деле Di Fernando, формулирован Дженксом[298] следующим образом: "Всякое нарушение договора порождает иск об убытках; однако в случае нарушения обязательства из договора об уплате определенной суммы денег никакие убытки, кроме суммы долга и - в подлежащих случаях - процентов, не подлежат взысканию". Этот принцип приводит к тому, что убытки, проистекающие от обесценения валюты долга с момента просрочки, падают на кредитора и возмещение их не может быть взыскано с должника. Однако вывод этот в отношении обязательств в иностранной валюте смягчается тем, что суды "общего права" обычно перечисляют суммы в иностранной валюте на moneta fori по курсу дня нарушения договора (или дня правонарушения), о чем подробнее будет сказано ниже, в главе, посвященной вопросам исполнения денежных обязательств.
Иначе разрешается по всем правовым системам вопрос об убытках в случае просрочки исполнения валютных сделок (где иностранная валюта фигурирует не как средство платежа, а как предмет купли-продажи - как товар). В деле Richard v. American Union Bank Верховный суд штата Нью-Йорк обсуждал иск профессионального торговца девизами к Нью-Йоркскому банку, допустившему просрочку в предоставлении истцу румынских лей, которые он должен был зачислить на его счет по заранее обусловленному курсу; леи с момента просрочки упали в курсе на доллар и суд признал, что так как речь идет о продаже румынской валюты, то истец имеет право не на проценты (как по денежному долгу), а на разницу в курсе в порядке возмещения убытков от несвоевременного исполнения; принцип "лея=лее" к валютной сделке неприменим[299].
§ 14. Изменения покупательной силы денег и двухсторонние обязательства
Вопрос о влиянии изменений в покупательной силе денег приобретает особое значение применительно к двухсторонним договорам, по которым ни одна из сторон еще не исполнила своего обязательства. Можно ли, например, принудить подрядчика к выполнению строительных работ или продавца к поставке товара на тех условиях оплаты, которые предусмотрены в соответственном договоре, если после заключения договора стоимость рабочих рук, материалов и товаров значительно повысилась? Вопрос этот возник перед судами в 1916 - 1917 гг. в условиях первой мировой войны, вызвавших резкие изменения экономической конъюнктуры.
Вопрос о влиянии подобных изменений на обязательства является частным случаем более широкой юридической проблемы о влиянии изменившихся обстоятельств на силу договорных обязательств[300].
Практика Рейхсгерихта сначала реагировала на эти изменения конъюнктуры расширением доктрины о невозможности исполнения: в 1917 г. было признано, что от поставщика медной проволоки нельзя требовать поставки товара при отсутствии его на рынке, так как поставщик не обязан для исполнения договора построить плавильные печи и скупать медный лом[301]; здесь к невозможности исполнения отнесена и крайняя затруднительность, вызванная чрезвычайными обстоятельствами. Дальнейшей стадией было возрождение старой доктрины о clausula rebus sic stantibus - учения о том, что предпосылкой всякого договора является "неизменность обстоятельств", при которых заключаются договоры. Krückmann[302], был главным проповедником самого широкого применения этой доктрины в Германии. Однако учение это вскоре было всецело поглощено практикой ревалоризации долгов, которая развилась в условиях катастрофического обесценения марки в 1922/23 г. и которая ниже будет нами подвергнута специальному изучению.
Во Франции гражданские суды, невзирая на изменения конъюнктуры, настаивали на том, что pacta sunt servanda и лишь законы Faillot (1918 и 1920 гг.), касаясь торговых сделок, заключенных до 1 августа 1914 г., предоставили каждой из сторон по двухсторонним договорам право отсрочить исполнение или отступиться от договора, если будет доказано, что вследствие войны выполнение договорных условий было бы для нее более обременительным, чем это можно было предусмотреть при заключении договора. Тот же порядок ревизии старых договоров был распространен в 1925 г. на договоры аренды городской недвижимости, а в 1927 г. - на договоры аренды сельской недвижимости[303]. В основу этого законодательства положена "теория непредвиденных фактов" (théorie de l'imprévision), которая до этого была детально разработана во французской административной юстиции. Высший орган этой юстиции - Государственный совет - развил названную теорию применительно к концессионным договорам, признав в 1916 г. по делу газовой компании г. Бордо, что такие непредвиденные обстоятельства, как рост цен на рабочие руки и материалы, служат основанием для изменения тарифа на пользование газом[304].
В английском праве проблема невозможности исполнения ставится как вопрос толкования воли сторон; в порядке "толкования" этой воли суд привносит в договор условия, определяющие ответственность должника, руководствуясь при этом "политикой права". В основном прецеденте (1863 г.) по делу Taylor v. Caldwell[305] суд установил, что данный договор надлежит трактовать как заключенный под тем "предполагаемым условием", что к моменту исполнения "определенная вещь или определенное положение вещей будет существовать". Здесь дана довольно широкая формулировка доктрины clausula rebus sic stantibus. Однако до сего времени практическое использование этой доктрины развивалось в довольно узких пределах. Во время и после первой мировой войны Палата лордов применяла эту доктрину к договорам строительного подряда и длящимся поставкам товаров, когда исполнение было задержано в силу военных обстоятельств и когда по миновании этих обстоятельств условия конъюнктуры стали существенно иными для подрядчика или поставщика. Так, в деле Metropolitan Water Board v. Dick, Kerr and Co[306] ответчик обязался соорудить для истца водохранилище; работы были приостановлены на все время войны по распоряжению военного ведомства; по окончании же войны условия производства подобных работ (цены на материалы и рабочие руки) настолько изменились, что, как отметил суд, принудить ответчика к выполнению старого договора в этих новых условиях означало бы принудительно создать совершенно новое обязательство, вовсе не предусмотренное сторонами. В решении особо подчеркнуто, что речь идет о работах, которые производятся по смете (measure and value contract) и что в отношении таких работ задержка, вызванная войной, и изменившаяся конъюнктура должны быть учтены.
Примечания:
[287] Манн, стр. 85.
[288] Money, стр. 257.
[289] Примеры: Г.Г.У.,
§ 347, 452, 641, абз. 2; Enneccerus, § 233, III.
[290] Г.Г.У., § 288, Ф.Г.К.,
ст. 1153.
[291] Nussbaum. Geld,
стр. 150.
[292] См.: Nussbaum. Geld,
149 сл.; Манн, стр. 78 сл., 213 сл.; решение Рейхсгерихта, J.W., 1926,
1323; 1927, 980; 1928, 2841.
[293] См. Ф.Г.К., перевод
И. С. Перетерского, подстрочное примечание к ст. 1153.
[294] См. ниже, стр. 297.
[295] Nussbaum. Geld,
стр. 151.
[296] Mann, стр. 214.
[297] Формулировка судебной
практики, данная у Дженкса, назв. соч., § 287.
[298] § 284.
[299] Mann, стр. 215;
Nussbaum. Money, стр. 413, прим. 12.
[300] См. историю и современное
положение доктрины clausula rebus sic stantibus в статье М. М. Агаркова
«К вопросу о договорной ответственности» в сборнике «Вопросы советского
гражданского права», изд. Академии Наук СССР, 1945, стр. 143 сл.
[301] Krückmann.
Clausula rebus sic stantibus, 1918, стр. 191 сл.
[302] Op. cit.
[303] Hubrecht, 219
сл.
[304] Bonnard. Précis
de droit administratif, 1935, стр. 567 сл.
[305] Mc.Elroy. Impossibility
of performance, 1941, стр. 22.
[306] Mc.Elroy, стр.
165.
