На главную страницуКлассика российского права, проект компании КонсультантПлюс при поддержке издательства Статут и Юридической научной библиотеки издательства Спарк

Лунц Л.А. Деньги и денежные обязательства в гражданском праве

После перехода Германии к золотому обращению и демонетизации там серебра цена на серебро повсеместно упала, что вызвало также снижение курса австрийской серебряной валюты. Австрийские железнодорожные общества отказались платить германским держателям в новой германской валюте - в марках - по установленному в германском законе отношению 1 талер = 3 маркам, ссылаясь: 1) на то, что облигации выражены в австрийской валюте, указание же в них паритета на германскую валюту имеет значение лишь "справки" (включено informationis causa), но не обязательства платить определенную сумму германской валюты; 2) на то, что для австрийских железнодорожных обществ во всяком случае необязательно то счетное отношение старых серебряных талеров и новых золотых марок (3 марки = 1 талеру), которое было установлено по германскому закону 1873 г. при переходе Германии от серебряного обращения к золотому.

Суды признали, что облигации предоставляют держателю право выбора (опцион) между определенной суммой гульденов и определенной суммой талеров и что, следовательно, германские держатели имеют право требовать платежа из расчета той суммы талеров, которая обозначена в облигации. Далее суды признали, что хотя облигации подчинены австрийскому праву, но при перечислении талеров на марки соотношение 3 талера = 1 марке, установленное по германскому закону, является обязательным для должников.

Из британских решений можно привести дело Franklin v. Westminster Bank, 1931 г.[269], где обсуждался вопрос о чеке, выданном в Германии в период инфляции в сумме 9 миллионов марок. Суд признал, что в 1926 г. сумма чека выразилась в 9/1000 рейхсмарки, и сослался на "обратную связь" марки и рейхсмарки, установленную германским законом 1924 г.

В подобных случаях также нельзя видеть применения валютной привязки, как это хочет доказать Nussbaum (ibid.); здесь нет вообще коллизии законов и коллизионной проблемы: указания на соотношение между талером и маркой, маркой и рейхсмаркой можно было искать лишь в германском законе, так же как только в этом законе можно было бы искать официального указания на соотношение старых германских мер веса и длины и новых мер метрической системы.

Nussbaum сам указывает на то, что при отсутствии официально установленной обратной связи применяется перечисление по фактическому курсу денег, выраженных в старой и новой денежных единицах на момент введения новой единицы[269].

Отсюда ясно, что вопрос о применении обратной связи, закрепленной в иностранном законе, не есть коллизионная проблема.

Возражения австрийских железных дорог по искам облигационеров и доводы истца в деле Franklin v. Westminster Bank вовсе не заключались в противопоставлении германскому закону об "обратной связи" каких-либо иных законов, в которых бы на других основаниях была установлена такая обратная связь. Такого противопоставления не могло быть.

Возражения эти по существу сводились не к оспариванию применения обратной связи, а к оспариванию применения номиналистического принципа.

Австрийские железные дороги пытались извлечь для себя выгоду из обесценения серебра после германской денежной реформы 1871 - 1873 гг. и в этих целях выдвинули теорию, согласно которой содержанием обязательства уплатить определенную сумму талеров является определенное количество серебра в виде монет. Bekker в названной своей брошюре развил из этого свою общую теорию о содержании денежного обязательства в духе учений "металлистов". Он утверждал, что если сделка была заключена в то время, когда денежная система была основана на серебре, то после перехода к золотому обращению (ввиду исчезновения серебряных монет), строго говоря, наступает невозможность исполнения. Однако Bekker признал здесь своеобразную конверсию: предметом долга взамен серебряных монет становится ценность этих монет, выраженная в золоте.

Но теория Bekker'a ввиду полного ее несоответствия современным концепциям о денежном обязательстве имела лишь переходящий интерес и не оказала какого-либо влияния на практику.

§ 11. Действие юридических принципов, определяющих содержание денежного обязательства

Действие рассмотренного нами номиналистического принципа заключается в том, что содержание обязательства, сумма которого исчислена в денежной единице, лежащей в основании денежной системы данной страны, подчинено всем возможным в будущем изменениям в этой единице, так что номинальная сумма остается неизменной, невзирая на эти изменения.

В современном праве считается, что принцип номинализма денежного обязательства носит не императивный, а диспозитивный характер. В ряде судебных решений XIX в. принцип номинализма выводится как презумпция воли сторон[270].

В юридической литературе еще и поныне подчеркивается диспозитивный характер номинализма: так, Mann[271] отмечает, что "номинализм находит свое оправдание в намерении сторон, поскольку последнее принимается во внимание правом".

Диспозитивный характер номиналистического принципа видят в том, что стороны вольны в качестве единицы исчисления долга избрать не денежную единицу данной страны, а определенное весовое количество золота или иностранную валюту - поскольку на то нет особого запрета в действующем праве. Запрещение подобных "гарантийных валютных оговорок" ныне не считается выводом из принципа номинализма как такового.

Но надо иметь в виду, что допустимость "гарантийных валютных оговорок" и диспозитивный характер правила о номинальном характере денежных обязательств были одним из проявлений "договорной свободы" эпохи промышленного капитализма и довоенного империализма.

Во Франции, например, в течение многих веков короли стремились к тому, чтобы не допустить заключения сделок в реальной золотой, серебряной или медной монете определенного веса и пробы. Ливр и его подразделения "sous" и "denier" уже с XII в. были только "счетными деньгами" (moneta imaginaria): действительные деньги (реальные монеты) были вычеканены по иному масштабу[272].

Ряд эдиктов (в частности, эдикт 1602 г.) был направлен на то, чтобы принудить к заключению сделок только в ливрах[273]. Эта практика получила "теоретическое обоснование" в литературе в качестве прямого вывода из рассмотренной нами выше доктрины valor impositus. Pothier[274], изложив эту доктрину, ставит вопрос: можно ли считать предметом займа "не определенную сумму денег, а определенное количество монет в шесть ливров каждая с тем, чтобы должник вернул то же количество монет того же веса и пробы"? Pothier подчеркивает "большую трудность допустить такое соглашение, ибо (говорит он) государь распределяет свои монеты между подданными для того, чтобы они могли служить знаком ценности всех вещей и отсюда следует, что монеты принадлежат подданным лишь в этом своем качестве и, следовательно, могут быть предметом гражданских сделок, таких, как заем, лишь в этом качестве. Нельзя поэтому дать в заем монету как таковую, но лишь как знак той суммы, которую она обозначает по усмотрению государя; поэтому нельзя обязать заемщика вернуть что-либо иное, как эту сумму, и всякое соглашение, противное этому, должно быть отвергнуто как противоречащее публичному порядку и тому назначению, которое государь дал монете".

К концу XVIII в. доктрина valor impositus и выводы из нее, формулированные у Pothier, отпали. "Гарантийные валютные оговорки" стали допускаться и получили в некоторых странах весьма широкое распространение, а принцип номинализма, как уже отмечено, стал принципом диспозитивным.

Но после 1914 г. - с умалением начала договорной свободы - некоторые из гарантийных оговорок были во многих странах объявлены недействительными, аннулированными и запрещенными на будущее время, а после 1931 г. разного рода валютные ограничения привели к тому, что золотая оговорка в большинстве стран вовсе отпала, а исчисление долговых сумм в иностранной валюте подверглось сильным ограничениям.

Процесс этот будет мною подробно освещен в главе III.

Здесь же отмечу, что в условиях подобных ограничений принцип номинализма вновь приобретает в странах капитализма тот принудительный характер, который был ему присущ до XIX в.

Можно, конечно, утверждать, что принцип номинализма и по настоящее время сохранил диспозитивный характер, что недействительность гарантийных оговорок вытекает не из этого принципа, а из специальных запрещений, выраженных в законах или судебных прецедентах.

Однако если рассматривать действующее право о денежных обязательствах как единое целое, то надо прийти к заключению, что номинализм во внутреннем праве капиталистических стран вновь приобретает принудительный характер; диспозитивный характер номиналистического принципа сохранился лишь там, где он не получил отражения в практике, т. е. лишь в тех странах, где гарантийные валютные оговорки не получили сколько-нибудь широкого распространения[275].

Проводя в жизнь принцип номинализма в качестве общего начала денежной политики, суды капиталистических стран по некоторым видам обязательств отступают от этого принципа или ограничивают его действие.

Сюда относятся обязательства, имеющие своим предметом предоставление кредитору определенной "покупательной силы" для достижения определенной цели, а также обязательства по выплате содержания.

Далее: номиналистический принцип может иметь лишь ограниченное действие по отношению к обязательствам, направленным на уплату денег в порядке возмещения убытков, возникших вследствие правонарушений или неисполнения либо ненадлежащего исполнения неденежных обязательств.

Затем: учет изменения покупательной силы денег по некоторым правовым системам допускается в порядке возмещения убытков, возникших в результате просрочки платежа по обыкновенным денеж-ным обязательствам.

Наконец: влияние изменений покупательной силы денег иногда принимается во внимание по двухсторонним договорам, по которым ни одна из сторон еще не приступила к исполнению (clausula rebus sic stantibus).

Рассмотрим указанные категории случаев, когда номиналистический принцип не получает действия или ограничивается в своем действии. Начнем с вопроса о том, какое вообще значение имеет номиналистический принцип при денежном возмещении убытков.

§ 12. Определение суммы денежного возмещения убытков (в связи с вопросом о влиянии на денежное обязательство изменений в покупательной силе денег)

По всем капиталистическим правовым системам деньги служат средством возмещения убытков, что вытекает из их функций всеобщего эквивалента и средства обращения.

Различия в правовых системах по этому вопросу заключаются в том взаимоотношении, которое установлено между обязанностью уплатить денежное возмещение убытков и обязанностью должника исполнить в натуре.

По Г.Г.У. должник, не исполнивший своего обязательства, должен в первую очередь восстановить то положение, которое существовало бы, если бы не было обстоятельства, в силу которого возникла обязанность возместить ущерб (§ 249, предл. 1). Другими словами, должник в первую очередь может быть принужден к реальному исполнению, лишь если такое исполнение стало невозможным в силу обстоятельств, за которые отвечает должник (а также в случае некоторых других оснований, указанных Г.Г.У.[276]), кредитор имеет право требовать взамен исполнения в натуре денежного возмещения убытков.

По Ф.Г.К.[277] право кредитора на возмещение убытков возникает в момент, когда должник допустил просрочку выполнения своего договорного обязательства или в момент совершения правонарушения. В тот же момент для кредитора возникает право использования мер, направленных на реальное исполнение, в частности, путем системы astreintes, т. е. посредством назначения судом сроков для исполнения в натуре с тем, что если исполнения в срок не последует, то должник платит кредитору штраф за каждый период (день или неделю и т. д.) просрочки.

Вопрос о том, какое средство удовлетворения будет в конкретном случае предоставлено кредитору, зависит от суда.

В англо-американском праве принуждение должника к реальному исполнению (specific performance) допускается в виде особой льготы для кредитора[278]. По общему же правилу всякое правонарушение (tort) и нарушение договора (breach of contract) влекут за собой обязанность должника к денежному возмещению убытков.

Обобщая сказанное, можно заключить, что по континентальному праву одной из гражданско-правовых санкций и по англо-американскому праву основной санкцией является денежное возмещение убытков.

При определении суммы такого возмещения все правовые системы исходят из следующего: в порядке возмещения убытков кредитор имеет право получить сумму денег, которая поставила бы его в такое имущественное положение, в котором он находился бы, если бы данное правонарушение не было совершено или если бы обязательство из договора, о котором идет речь, было бы надлежащим образом и в срок исполнено (принцип полного возмещения)[279].

Обязательство возместить убытки есть денежное обязательство, сумма которого остается неопределенной (но определимой) до тех пор, пока суд не установит эту сумму в соответствующем решении: в установленной судом сумме возмещения покупательная сила денег получит свое отражение, ибо сумма возмещения должна быть эквивалентом определенных имущественных ценностей. Но с того момента, как состоялось судебное решение, фиксирующее сумму убытков, налицо денежное обязательство, выраженное в определенной сумме денежных единиц, к которому на общих основаниях применяется принцип номинализма.

Для того, чтобы по возможности сочетать этот последний принцип с принципом полного возмещения убытков, необходимо приурочить исчисление этого возмещения к надлежащему моменту.

Континентальные правовые системы сумели в этом вопросе найти более последовательное разрешение вопроса, нежели англо-американская судебная практика. В германском праве[280] исчисление убытков производится с учетом всех обстоятельств дела по рыночной цене товаров или услуг на момент вынесения судебного решения; но если в какой-либо момент за период времени от возникновения требования и до вынесения решения стоимость соответственных товаров, услуг и т. д. была более высокой, то кредитор может требовать, чтобы исчисление убытков было приурочено к этому моменту, если только он докажет, что при своевременном и надлежащем исполнении он мог бы извлечь выгоды из этой более высокой цены. Французская практика приурочивает исчисление убытков к моменту вынесения решения[281].

В "общем праве" действует процессуальное правило, согласно которому убытки исчисляются на момент нарушения договора (breach day rule) или на момент совершения правонарушения (wrong day rule). Этот принцип выражен, в частности, применительно к договору купли-продажи в британском законе 1893 г. о продаже товаров (ст. 51, п. 3) и в американском Единообразном законе о продаже 1926 г. (ст. 64, п. 3); ст. 51 п. 3 названного британского закона, как и весь этот закон, является кодификацией того, что было выработано ранее в судебной практике[282].

Тот же принцип применяется в отношении определения убытков из правонарушения (tort). В британском деле The Volturno, 1921 г.[283] суд отмечает, что в случае присвоения коров истец имел бы право на "убытки" (damages) по стоимости коров на момент присвоения и не мог бы претендовать, чтобы было учтено повышение стоимости коров на рынке с момента присвоения по момент вынесения решения.

Строго формальное применение этого принципа в английском праве не дает возможности, следовательно, учитывать изменения в ценах товаров или изменения в покупательной силе денег после нарушения договора или после совершения правонарушения. Иногда такой метод приводит к несправедливой выгоде для потерпевшего, так что он извлекает выгоду из факта правонарушения[284]. Но чаще всего принцип этот находится в противоречии с принципом полного возмещения убытков и приводит к расширению номиналистического начала, так как все изменения фунта стерлингов после момента нарушения договора и после момента правонарушения при этом вовсе не учитываются.

Американская практика, более доступная влияниям континентального права, допускает существенные отступления от обсуждаемого начала "общего права"[285]. В эпоху бумажно-денежной инфляции, созданной условиями гражданской войны 1861 - 1865 гг., американские суды после некоторых колебаний склонились к тому, что при исчислении убытков на момент нарушения договора следует вместе с тем вносить поправки на обесценение доллара после этого момента и что суды не должны закрывать глаза на факт такого обесценения денег. "Почему суд должен быть единственным местом, где люди должны притворяться, что не знают того, что известно всем?" - замечает по этому поводу судья штата Нью-Йорк в деле Simpkins v. Low, 1873 г. По договорам купли-продажи суды отдельных штатов неоднократно отступали от принципа исчисления убытков по ценам на момент нарушения договора и исчисляли иногда убытки на базе "высшей цены товара между этим моментом и моментом окончания судебного разбирательства"[286].


Примечания:

[269] Nussbaum. Deutsches internationales Privatrecht, стр. 254.

[269] Nussbaum. Deutsches internationales Privatrecht, стр. 254.

[270] См. выше, стр. 168 и 181 решения Верховного суда США по делам Searight v. Calbraith, 1796 г.; Knox v. Lees, Barker v. Davis, 1870 г.

[271] Стр. 63 – 64.

[272] Ср.: Маркс, стр. 60.

[273] Hubrecht, стр. 54, 61.

[274] Op. cit., стр. 55.

[275] См. об этом в главе III.

[276] § 249, предл. 2, 250, 251.

[277] Ст. 1142 – 1147, 1382.

[278] Дженкс, § 285, 298 сл., 819; ср.: Restatement of the Law of Contracts, § 326 сл.

[279] Ср.: Planiol. Traité élémentaire de droit civil, II, § 221 сл., 895, 896; Oertmann. Kommentar z. BGB, § 249 – 252; Дженкс, § 285, 820; Restatement of the Law Contracts, loc. cit.

[280] Enneccerus, § 237, III.

[281] Planiol-Ripert. № 682; Recueil de jurisprudence, Sirey, 1928, 1 – 239. Ср.: H. Ma­zeaud et L. Mazeaud. Traité théorique et pratique de la résponsabilité civile, 1934, т. III, n. 2420.L.

[282] См. дело Rice v. Baxendale, 1861 г., приведенное у Манна, стр. 85.

[283] Манн, стр. 86.

[284] См. ниже, стр. 302 о деле Banco de Portugal, 1932 г.

[285] Манн, стр. 83 – 85; Nussbaum. Moneу, стр. 255 – 257.

[286] См. судебную практику: Bouvier, т. II, стр. 2178, verbo: «measure of damages».