Лунц Л.А. Деньги и денежные обязательства в гражданском праве
На аналогичных основаниях был прекращен договор поставки в решении 1921 г. по делу Acetylene Corporation of Great Britain v. Canada Carbide Co[307].
С другой стороны, в решении Палаты лордов по делу Tennants v. Wilson, 1917 г., было отмечено, что простое повышение цены, хотя бы оно было значительным и даже разорительным для поставщика, не освобождает последнего от контракта, и то же было высказано в ряде других решений (например, в деле Larrinaga v. Société Franco-Americaine, 1924 г.[308]). "Commercial impossibility" ("экономическая невозможность") не принимается во внимание.
Формулируя выводы английской практики по вопросу о влиянии изменений экономической конъюнктуры на договорную ответственность, английский юрист Gutteridge в 1937 г. заметил, что здесь гораздо легче нащупать эмпирически правильное решение, нежели формулировать абстрактный принцип[309]. Это замечание, весьма характерное для британского юридического мышления, отражает стремление британского суда в наиболее важных вопросах права по возможности избегать точных формулировок, которые связывали бы практику на будущее время.
Американский Restatement of the Law of Contracts[310] в данном вопросе формулирует положения, являющиеся сочетанием германской доктрины и доктрины "общего права"; с одной стороны, невозможность исполнения трактуется широко как крайняя затруднительность, требующая чрезвычайных затрат; но вместе с тем подчеркивается, что должник не освобождается вследствие таких обстоятельств, которые требуют от него бóльших усилий и затрат, чем того ожидали стороны при заключении договора.
Однако эти принципы, равно как и принцип номинализма, отступают перед интересами крупных монополистических организаций.
Вопрос об изменении покупательной силы денег в практике получил особенное значение применительно к тарифам на снабжение газом, электроэнергией и водой. Предприятия, владеющие источниками этого рода снабжения, находятся в руках крупнейших концернов. Вопрос о тарифах на подобные услуги, вернее, вопрос об изменении этих тарифов в соответствии с ростом индекса товарных цен, вверен особым правительственным комиссиям, постановления которых могут быть обжалованы в судебном порядке. "Суды весьма озабочены тем, чтобы охранять интересы лиц, вложивших свои капиталы в такие предприятия, от того, что суды называют конфискацией", - говорит Nussbaum[311]: оказывается, что "конфискацией", или "конфискационными тарифами", в американской практике именуются такие тарифы на снабжение газом, электроэнергией или водой, которые ввиду изменившихся обстоятельств перестали быть "справедливой ценой" или не обеспечивают "справедливой прибыли" или не соответствуют затратам на капитальное строительство.
Таким образом, падение покупательной силы доллара отражается на увеличении названных тарифов, которое постоянно утверждается судом.
Так, проведение в жизнь "договоров присоединения" обеспечивается эффективными мерами гражданского процесса (о договоре присоединения см. ниже, стр. 224 - 225).
§ 15. Обязательства по выплате содержания
По одной категории дел суды весьма склонны отступать от строгих принципов номинализма в порядке толкования воли сторон. Сюда относятся соглашения о периодической выплате содержания, а также (иногда) завещательные отказы.
В германской и итальянской литературе особенно подчеркивалось, что обязательства, вытекающие из таких сделок, не могут быть обсуждаемы по началам строгого номинализма, так как они направлены на предоставление кредитору определенной, выраженной в деньгах, ценности - "покупательной силы" для достижения определенных целей[312]. Французская судебная практика также усвоила особое отношение к делам такого рода. Примером может служить решение Коммерческого суда Сены от 25 ноября 1926 г. и Парижского суда от 28 ноября 1927 г. по иску Ван-дер-Хагена к Анонимному обществу французской ваксы[313]. Ответчик в 1911 г. обязался за продолжительную службу в одесском филиале общества выплачивать истцу пожизненно 2400 рублей в год. Несмотря на полное обесценение старых русских рублей суд присудил истцу 6.360 франков в год. Эта последняя сумма была установлена путем перечисления дух тысяч четырехсот рублей на франки по курсу дня совершения договора (1911 г.), но при этом суд отказался учесть падение курса и покупательной силы франка, который на момент вынесения судебного решения снизился до одной пятой своего прежнего золотого паритета. Суд заключает, что такое решение (основанное на валоризации иностранной валюты и проведении номиналистического принципа в отношении франка) является "une saine interprétation de la volonté des parties".
Аналогичные решения были вынесены по завещательным отказам в марках французским Кассационным судом 19 ноября 1930 г.[314] и американскими судами[315]. Сюда же относится британское решение по делу Kornatzki v. Oppenheimer, 1937 г.[316], о ревалоризации обязательства выплачивать аннуитеты в марках (впрочем, в последнем случае суд сослался на то, что обязательство подчинено германскому праву).
Но суды всех капиталистических стран решительно отклоняли ревалоризацию претензий к страховым обществам из договоров личного страхования, несмотря на то, что эти договоры имеют такой же целевой характер, как и "частные" договоры о выплате содержания. Принцип номинализма по страховым полисам проводился со всей строгостью: британский суд в деле Anderson v. Equitable Assurance Society, 1926 г., и др., французский суд по искам к обществу Урбэн, американские суды по искам к обществу Эквитебль неизменно признавали полностью обесценившимися претензии на выплату страховых сумм в старых рублях и марках[317]. Nussbaum[318] оправдывает эту позицию судов по договорам личного страхования тем, что претензии по договорам личного страхования обеспечиваются резервами страховых премий и исчисляются по определенным математическим принципам; но эти резервы являются "обеспечением" в интересах полисодержателей и не могут рассматриваться как единственный источник удовлетворения требований по полисам.
<:>
§ 16. Германская ревалоризация и теория Савиньи (и его последователей) о содержании денежного обязательства
Отдельному рассмотрению необходимо подвергнуть ревалоризационную практику Германии, вызванную полным крушением германской марки в 1923 - 1924 гг. Такое изучение имеет не только исторический интерес; оно необходимо для более глубокого понимания сущности и содержания денежных обязательств в условиях "катастрофического" обесценения денег.
Из всех валют капиталистических стран германская марка после первой мировой войны подверглась наибольшему обесценению. 4 августа 1914 г. был введен принудительный курс бумажных марок; процесс их обесценения вначале не был заметен и обнаружился с полной отчетливостью лишь в 1918 г.; до этого времени склонны были приписывать падение покупательной силы денег факторам, лежавшим на стороне товаров. В ноябре 1918 г. 1 000 марок бумажными деньгами = 571 марке золотою монетою; к концу 1919 г. 1 000 марок бумажных денег = 90 марок золотом. Колебания курса держались приблизительно на этом уровне до середины 1920 г., дальнейшее же усиленное падение началось в середине 1922 г., так что к середине 1923 г. марка обесценилась до 0,27 марки золотом за 1 000 марок бумажными денежными знаками. Со второй половины 1923 г. начинается "катастрофическое" падение, достигшее к 20 ноября 1923 г. положения: 1 000 миллиардов марок = 1 золотой марке. На этом уровне удалось достигнуть стабилизации.
30 августа 1924 г. введена была новая денежная единица - рейхсмарка, которая по закону приравнена была 1 000 миллиардов марок[319].
Несмотря на обесценение марки, германская судебная практика долгое время держалась точки зрения номинализма. Допускалась ссылка заинтересованной стороны на изменившиеся вследствие обесценения денег обстоятельства (clausula rebus sic stantibus), но ссылка эта, по общему правилу, приводила не к изменению условий договора, не к переоценке суммы денежных долгов, а к признанию всего обязательства утратившим силу.
Поворотный пункт наступил после решения Рейхсгерихта от 28 ноября 1923 г., которое признало необходимым ввиду падения марки повысить сумму обеспеченного ипотекой долга. После этого решения наступил период полнейшей и ничем не ограниченной свободы судейского усмотрения, вернее, свободы судейского произвола. В порядке судебных решений производилась переоценка сумм денежных долгов применительно к условиям каждого конкретного случая; суды иногда вовсе отказывали в переоценке, иногда же допускали ее в размере, превышающем "золотую ценность" долга.
То обесценение марки, которое обнаружилось к 1920 г., считалось достаточным основанием для переоценки; принятие платежа в обесцененной валюте по номиналу, а также наличность вступившего в законную силу старого судебного решения, установившего расчет по номиналу, не препятствовали тому, чтобы кредитор мог вновь потребовать переоценки долга; при этом уплаченная по номиналу сумма считалась как бы частичным платежом.
Сотни тысяч судебных дел в низших инстанциях и до двух тысяч решений Рейхсгерихта были вынесены в период этой ревалоризационной горячки, причем практика Рейхсгерихта также представляла картину хаоса и произвола. Но любопытно отметить, что среди этого потока решений нет случаев переоценки банковских вкладов. Интересы монополистического капитала требовали того, чтобы пассивы банков не были возрождены в порядке переоценки. Ревалоризация не связана была также с вопросами заработной платы и, таким образом, рабочий класс от нее ничего не получил. Она была подачкой средним классам, рантье, - подачкой, сделанной за счет, разумеется, пролетариата.
С правовой стороны ревалоризационная практика обосновывалась следующим образом: а) при двухсторонних договорах выдвигался принцип эквивалентности тех действий, которыми должны обменяться стороны; эта эквивалентность нарушается обесценением денег, последовавшим после заключения договора: исполнение (Leistung) и плата за исполнение (Gegenleistung) более неравноценны; б) указывалось на то, что ценность денег относится к фактическим обстоятельствам, которые служили для сторон предпосылкой заключения договора (Geschäftsgrundlage); в) приводилась ссылка на принцип доброй совести, который необходимо соблюдать при толковании договора и при его исполнении[320], строгое соблюдение номинализма в условиях обесценившейся валюты создает для должника положение крайней затруднительности, "экономической невозможности" исполнения договора (Unzumutbarkeit d. Leistung)[321].
Все эти основания не выдерживали критики.
Равноценность исполнения и платы за исполнение не является требованием буржуазного права, и капиталистический оборот основан на противоположном начале: "Деньги обмениваются на товар для того, чтобы этот же товар снова обменять на большее количество денег, так что [в формуле Д - Т - Д][322] крайние члены Д и Д различаются, если не качественно, то количественно. Такая количественная разница предполагает обмен не эквивалентов:"[323]. Все разговоры об обмене эк-вивалентами в капиталистических условиях - крайняя степень лицемерия.
Переоценка денежного обязательства в порядке толкования воли сторон и рассмотрения фактических предпосылок этой воли была основана на фикции, что стороны при заключении договора имели в виду стабильность ценностного содержания обязательства; однако привнесение судом в договор подобных фингированных условий считается допустимым лишь при наличии соответственных пробелов в праве и недопустимым, когда оно противоречит действующей норме права. Так как номиналистический принцип, определяющий содержание денежных обязательств, лежал в основе действующего права и в основе всей системы денежных расчетов, то отступления от него могли иметь место лишь в силу прямого предписания закона. Поэтому должник, ссылаясь на этот принцип, не совершал ничего, что противоречило бы доброй совести - он ссылался на начало, которое выражено в действующем праве: принцип доброй совести не мог служить основанием для решений contra legem.
К вышеизложенным основаниям Enneccerus[324] прибавил еще одно начало: кредитору, пострадавшему от обесценения денег, должен быть дан против должника, выигравшего от этого обесценения, иск из неосновательного обогащения.
К неосновательному обогащению Эннекцерус относит, между прочим, случаи, когда результатом данного закона являются такие "имущественные сдвиги" (Vermögensverschiebungen) между лицами, которые не составляют цели этого закона. По Эннекцерусу обесценение марки явилось результатом факторов, в числе которых выдающуюся роль играли приостановка размена банкнот на золото, присвоение банкнотам законной платежной силы и аннулирование золотой оговорки. Эти законы имели в виду нужды государства - предоставление правительству денежных средств без необходимости рсходовать золото; но они не имели в виду обогащения одного частного лица за счет другого. Следовательно, такое обогащение является "неосновательным".
Не останавливаясь на оценке теории Эннекцеруса о неосновательном обогащении, отметим, что теория эта не основывает тех выводов, к которым пришел Эннекцерус по вопросу о правовых последствиях обесценения марки. Обесценение марки было результатом не законов, на которые указывает Эннекцерус, и вообще не было результатом каких-либо законов, а было результатом, главным образом, бумажно-денежной инфляции, вызванной тем, что выпуск бумажных денег служил средством финансирования бюджета; законы же, о которых говорит Эннекцерус, были правовою предпосылкою для такого финансирования государственных расходов. Но кроме этих законов предпосылкою бумажно-денежной эмиссии, вернее, предпосылкою ее финансовой эффективности, служил принцип номинализма[325]. То обстоятельство, что обесценение марки привело к обесценению кредиторских требований в марках, было прямым выводом из принципа номинализма, т. е. из выраженной в праве политики игнорирования изменений покупательной силы денег при расчетах по денежным обязательствам. А из этого как рефлекс вытекало "обогащение" должника, вытекал тот "имущественный сдвиг", о котором говорит Эннекцерус. Можно ли при таких условиях признать обогащение должника "неосновательным"? Признавать такое обогащение "неосновательным" означало бы отказаться от принципа номинализма, усвоенного правом.
В отношении указанных Эннекцерусом законов нельзя утверждать, что их целью было обогащение должников за счет кредиторов. Ведь предпосылкою такого обогащения был факт обесценения марки, а государственная власть в тот момент не стремилась к обесценению денег; напротив, обесценение неудержимо шло вопреки государственной власти. Однако из всей совокупности этих законов (и - в частности - из закона об аннулировании золотой оговорки) вытекало намерение государственной власти в сфере долговых отношений по возможности игнорировать факт обесценения марки, а тем самым игнорировать и факты тех "имущественных сдвигов", которые были вызваны крушением германской валюты.
Теория Эннекцеруса могла иметь значение не как принцип для руководства суду, а как политико-правовой принцип, обосновывающий известные требования к законодателю о перераспределении налогового бремени, вызванного эмиссией, путем частичной переоценки денежных обязательств.
Вступая на этот путь, закон создает новый порядок расчетов по старым юридическим титулам, создает новые юридические титулы.
Насколько нам известно, переоценка долгов в законодательном порядке всегда была связана с переходом от обесценившихся денег к новой стабильной валюте[326].
В Америке в эпоху войны за независимость были выпущены бумажные деньги с принудительным курсом, так называемые Continental bills, которые претерпели весьма значительное обесценение; в период 1780 - 1783 гг. состоялся постепенный возврат к серебряному обращению, и было (в марте 1780 г.) установлено соотношение старой (бумажной) и новой (серебряной) денежных единиц - 40:1, но это соотношение не послужило основанием для ликвидации старых долгов, так как законом была предписана полная их переоценка по особой таблице: закон преследовал цель полной валоризации денежных долгов применительно к "реальной имущественной ценности", полученной должником при совершении договора.
На аналогичных основаниях был разрешен вопрос о денежных обязательствах в эпоху французской революции в связи с аннулированием бумажных денег ("ассигнат" и "территориальных мандат") и переходом к металлическому обращению (1795 - 1798 гг.).
В Австрии в 1811 г. приступлено было к замене банкнот (получивших с 1800 г. принудительный курс) новыми неразменными бумажными деньгами (Einlösungsscheine). На основании Финансового патента от 20 февраля 1811 г. был определен контингент эмиссии и производился обмен старых дененг на новые по соотношению 5:1; однако долги, совершенные в период обесценения банкнот (1799 - 1810 гг.), подлежали ревалоризации на основании особых паритетов.
Примечания:
[307] Там же, стр.
190.
[308] См. там же, стр.
195 – 196.
[309] La Révision
des contrats par le juge, Travaux de la Semaine internationale de droit,
Paris, 1937.
[310] § 454, 467.
[311] Money, стр. 267.
[312] Scaduto, стр.
192; Nussbaum. Geld, стр. 148.
[313] См.: Clunet,
1928, стр. 119; также Лунц. Деньги и денежные обязательства, стр. 113,
прим. 15а.
[314] Clunet, 1931,
стр. 691.
[315] Nussbaum. Money,
стр. 260, прим. 50.
[316] Mann, стр. 207.
[317] Лунц, назв. соч.,
стр. 97; Mann, стр. 204.
[318] Money, стр. 260.
[319] Mügel. Das
gesamte Aufwertungsrecht, 1925, стр. 33 – 41.
[320] § 157 и 242 Г.Г.К.
[321] Mügel, op.
cit., 92 сл.; Сборник «Die Geldentwertung in der Praxis d. deutschen Rechtslebens»,
1923; Oertmann. Aufwertungsfrage bei Geldforderungen, Hypotheken u. Anleihen,
1924; Nussbaum. Bilanz d. Aufwertungstheorie, 1926.
[322] Слова, взятые
в скобки, вставлены автором.
[323] Маркс, стр. 108.
[324] § 116, IV, §
442, III.
[325] См. выше, стр.
180.
[326] См.: Hargreaves.
Restoring Currency Standards, London, 1926, исследование о переоценке
денежных обязательств в Америке, Франции и Австрии в конце XVIII и начале
XIX в. О французской ревалоризации в конце XVIII в. см.: Смирнов.
Кризис денежной системы французской революции, 1921, стр. 108.
