Лунц Л.А. Деньги и денежные обязательства в гражданском праве
В данном вопросе, как и во многих других, обнаруживается оскудение юридической мысли буржуазии в эпоху империализма, иногда возврат ее к отжившим доктринам.
Как бы то ни было, принцип номинализма как принцип денежной политики сам по себе здесь не подвергается спору. После девальвации доллара в 1934 г., снизившей его золотое содержание до уровня 59,06% прежнего паритета, не возникало, насколько нам известно, судебных споров о номинальной платежной силе денег США. В судебных процессах 1934 - 1939 гг. речь шла лишь о силе золотой оговорки. Оговорка эта была аннулирована актом конгресса - так называемой Соединенной резо-люцией 1933 г., установившей, что все обязательства в золотых долларах подлежат погашению по номиналу "доллар за доллар". Из этого можно вывести а fortiori законодательное подтверждение принципа номинализма в отношении денежных обязательств, заключенных "просто в долларах".
§ 5. Доктрина "valor impositus"
Принцип, согласно которому содержание денежного обязательства, выраженного в определенной сумме неденежных единиц, определяется по номинальной сумме этих единиц, иногда, как мы видели из приведенных решений, формулируется так, что платежная сила денежных знаков определяется по их наименованию ("по номиналу"), т. е. по числу обозначенных на них денежных единиц определенного наименования и не изменяется с изменением покупательной силы или металлического содержания денег. Неизменность наименования знаменует собой неизменность платежной силы денег - именно в это смысле следует понимать афоризмы "марка равна марке", "франк равен франку" и т. д.
Вопрос о содержании денежного обязательства здесь ставится как вопрос о юридическом значении наименования денежной единицы.
Мы должны рассмотреть вопрос о том значении, которое в правовой доктрине придавалось наименованию денежной единицы, ибо ряд заблуждений и извращений в этой области <:> имели решающее значение в законодательстве и судебной практике.
Наименование, обозначенное на монете, долгое время - в течение веков - понимали как valor impositus (нарицательную цену монеты), т. е. как фиксированную законом стоимость содержащегося в монете металла, как "монетную цену" этого металла.
Исходя из принципа королевской монетной регалии, т. е. из исключительного права короля на чеканку и выпуск в обращение монет, и стремясь подвести легальный фундамент под практику "ухудшения монеты", т. е. снижения ее металлического содержания при одновременном сохранении ее прежнего наименования, монархи Европы (в особенности во Франции с ХIV в.) отстаивали свое право произвольно - независимо от металлического содержания - определять "цену монеты". Так, Филипп Красивый в своих lettres patentes от 16 января 1346 г. говорит, что никто не должен сомневаться в праве короля "de faire telles monnaies et donner tel cours pour tel prix, comme il nous plait et bon nous semble"[235]. Однако эта доктрина долгое время встречалась с решительным сопротивлением со стороны канонического права, которое в лице епископа Николая Орезма (1325 - 1382 гг.) характеризовало практику ухудшения монеты как фальсификацию. Орезм, отражая интересы феодалов и церкви, боровшихся против растущего значения королевской власти, пишет, что государь, изменяя вес монеты или количество содержащегося в ней металла, при сохранении прежнего наименования поступает "постыдно и несправедливо", так как "superscriptio in numismate per principem ponitur ad desig-nandam certitudinem ponderis et materiae quantitatem"[236].
Но первая четкая формулировка доктрины valor impositus связана с именем крупнейшего французского юриста ХVI в. Dumoulin (он же Molinaeus), учение которого было подхвачено многими сторонниками абсолютной монархии в других странах, в частности, как мы видели, было использовано британским судом в деле 1604 г. "Джильберт против Брэтт".
Любопытно отметить, что в России аналогичные условия вызвали такую же доктрину: Иван Посошков в 1724 г.[237] пишет: "Мы не иноземцы, не меди цену исчисляем, но имя царя своего величаем; нам не медь дорога, но дорого его царское именование. Того ради мы не вес в них числим, но счисляем начертание на ней: У нас толь сильно его пресветлого величества слово, ащеб повелел на медной золотниковой цате положить рублевое начертание тобы она за рубль в торгах ходить стала во веки веков неизменно:"
У юристов ХVIII в. понимание денежной единицы как обозначения неизменной стоимости монеты, фиксированной законом, не вызывает ни малейших сомнений, несмотря на резкую критику этой теории со стороны физиократов. Так, Potier[238], говорит: "Notre jurisprudence est fondée sur ce principe que dans la monnaie on ne considère pas les corps et pièces de monnaie, mais seulement la valeur que le prince y a attachée: Il suit de ce principe que ce ne sont point les pièces de monnaie, mais la valeur qu'elles signifient qui fait la matière du prêt ainsi que des autres contrats".
Эта доктрина получила резкую отповедь в речи Дюпона (одного из представителей школы физиократов) в Национальном собрании 15 апреля 1790 г.: "Есть вещи, в отношении которых государство бессильно: к таким вещам относится стоимость. Стоимость денег никогда не зависит от наименования, но везде лишь от конкуренции и товаров. "Шесть ливров" - это не обозначение стоимости". В декрете Национального собрания от 6 февраля 1791 г. доктрина физиократов ("деньги есть товар") противопоставляется старой теории valor impositus как официальная доктрина революционного правительства[239].
Однако пережитки старой доктрины сохранились во французской юриспруденции и поныне (см. гл. II, § 13).
Несмотря на эти пережитки старой доктрины и несмотря на то, что некоторые буржуазные экономисты и юристы говорят еще о "номинальной цене" денег[240], было бы все же неправильно утверждать, что ныне кто-либо серьезно допускает возможность закрепления стоимости денег на определенном уровне путем обозначения на денежных знаках определенной суммы денежных единиц.
Значение наименования денежной единицы как денежного названия весовых частей металла[240] полностью раскрывается в марксистском учении о деньгах.
Маркс[241] объясняет также сущность той иллюзии, которая породила представление о монетной цене золота: "Так как золото в качестве масштаба цен выступает в тех же самых счетных названиях, как и товарные цены, - напр., унция золота, как и тонна железа, выражается в 3 ф. 17 ш. 101/2 п., - то эти счетные названия золота назвали монетною ценою золота. Отсюда возникло представление, будто золото оценивается в своем собственном материале и, в отличие от всех других товаров, получает от государства твердую цену. Фиксацию счетных названий для определенных весовых количеств здесь принимали за фиксацию стоимости этих весовых количеств".
Это объяснение полностью приложимо к теории valor impositus, родившейся задолго до возникновения золотого обращения и в течение ряда веков служившей одним из политических принципов абсолютной монархии.
§ 6. Учения Кнаппа и Нусбаума. Критика этих доктрин
Нынешние номиналисты говорят не о цене денег, закрепленной законом, а о том, что денежная единица, определяющая счетное отношение денежных знаков и служащая единицей исчисления денежных сумм, не может быть определена как весовое количество металла, что она является "идеальной", лишенной вообще каких-нибудь физических и ценностных свойств и как таковая вообще не поддается определению[242]. В своем последовательном развитии это понимание существа денежной единицы (вернее - это отрицание ее "существа") привело к государственной теории денег Кнаппа, которая вовсе отрицает за деньгами качество стоимости (Wert), признавая за ними лишь платежную силу (Geltung), присвоенную им законом.
Кнапп в своей Staatliche Theorie des Geldes[243] ставит вопрос о сущности денег, но его государственная теория денег в юридической литературе была использована для весьма серьезных выводов по теории денежных обязательств; поэтому мы остановимся подробнее на этой теории.
"Государственная теория денег, - говорит Кнапп, - есть догматическое выражение ряда историко-правовых фактов, которые в течение ХIХ в. обнаружились в области денежного обращения важнейших культурных государств. В настоящее время платежный механизм всюду регулируется нормами административного права, которые и являются основным материалом для исследования".
Ныне действующий порядок есть результат долгого исторического развития. Некогда платежи производились путем взвешивания металла - единица ценности в ту пору определялась с помощью единицы этого металла. Затем появляются монеты, которые содержат определенное количество металла. Чеканка монет становится государственной прерогативой. Теперь государство предписывает: долг в один фунт серебра будет уплачиваться не посредством взвешивания металла, а путем передачи монет - 240 пфеннигов. С этого момента каждая монета становится "хартальным" платежным средством (от слова "charta", означающего "документ" в противоположность материальным благам). Далее государство уменьшает вес монеты; но, несмотря на это, монеты нужно только считать, а не взвешивать. Платежная сила (Geltung) каждого денежного знака ныне определяется првовым порядком и уже не зависит от того материала, из которого сделан денежный знак (поэтому возможны денежные знаки из бумаги). Денежная единица, выражающая платежную силу денег, стала номинальной (от nomen - название). Марка, крона, рубль не могут быть определены как известные весовые количества металла: все это исторически определившиеся понятия нашего правопорядка. Определение нынешней германской денежной единицы возможно лишь путем установления обратной связи ее с предшествовавшей денежной единицей (rekurrenter Anschluss): марка есть третья часть существовавшей до нее денежной единицы - талера. При выборе материала, из которого изготовляются денежные знаки, государство ничем не связано; если монеты понижаются в весе, то для внутригосударственного обращения это не представляется существенным: всякий житель данного государства находится в роли получающего и платящего, и кто должен принимать боле легкие монеты, тому разрешено и платить такими же монетами.
Государственная теория денег является ошибочной в своих исходных положениях и выводах.
Прежде всего неправильным является исходное положение: "Деньги - создание правопорядка". Это положение Кнапп выводит из того, что когда государство объявляет определенные предметы законным платежным средством и фактически расплачивается ими со своими контрагентами, то предметы эти становятся всеобщим средством обращения. Однако превращение законного платежного средства в знак стоимости проистекает из самого процесса обращения и это признается даже многими номиналистами - от епископа Беркли до Нусбаума включительно[244]. Будет ли вещь, объявленная государством в качестве законного платежного средства, принята оборотом в качестве знака стоимости, исполняющего функцию средства обращения, это в конечном счете зависит не от государства, а от оборота. Следовательно, деньги создаются не в порядке закона, не являются созданием правопорядка.
По Кнаппу, первичной и даже единственной функцией денежной единицы является то, что она определяет степень платежной силы денежных знаков; денежная единица, полагает он, выражая степень платежной силы денежных знаков, изготовленных из разных металлов, может быть лишь идеальной единицей; в отличие от других вещей, определенных родовыми признаками, денежные знаки определяются не какими-либо материальными качествами, не ценностным субстратом, а исключительно только отношением данного знака к определенной идеальной единице. "Концепция доллара на каждый данный момент также мало поддается определению, как, например, понятие синего цвета", - говорит Нусбаум[245].
Идеальный характер денежной единицы, по мнению номиналистов, явствует из того, что она определяет счетное соотношение денег, изготовленных из разного материала.
Представление об идеальной денежной единице, лишенной материальных и ценностных свойств, не является новым: в этом отношении концепции Кнаппа и Нусбаума ничем не отличаются от теорий епископа Беркли (1685 - 1753 гг.) и Джемса Стюарта (1712 - 1780 гг.), которые подверглись уничтожающей критике Маркса[246].
Маркс указывает на то, что представление об идеальной денежной единице основано на смешении, "с одной стороны, меры стоимостей с масштабом цен, а с другой стороны, золота и серебра в качестве меры стоимости и в качестве средства обращения. Из того, что в акте обращения благородные металлы могут быть замещены знаками, Беркли заключает, что эти знаки в свою очередь не представляют ничего, т. е. представляют только абстрактное понятие стоимости". Когда же Стюарт утверждает, что "деньги - только идеальный масштаб с равными делениями", то он "ограничивается только проявлением денег в обращении в качестве масштаба цен и счетных денег: не понимая превращения меры стоимостей в масштаб цен".
Таким образом, вопреки Кнаппу, если пользоваться его терминологией, надо сказать, что переход от пензаторных платежей (при которых деньги взвешивались) к платежам путем счета денежных знаков по их отношению к денежной единице вовсе не означал, что денежные знаки стали хартальным платежным средством и что денежная единица утратила свои материальные свойства.
Наоборот, хотя "денежные названия весовых частей металла исторически отделялись от их общих весовых названий"[247], но денежная единица в результате этого не перестала быть определенным весовым количеством золота; иначе она не могла бы быть единицей измерения стоимости. Только из марксовой теории денег становится понятным, каким образом знаки стоимости, изготовленные из разного материала, могут получить и фактически получают одинаковое наименование, отражающее отсутствие между ними качественных и наличие одних количественных различий. Это оказывается возможным именно благодаря тому, что все знаки стоимости служат представителями различных идеальных количеств одного и того же металла - золота.
Попытка номиналистов объяснить номинальный характер денежного обязательства "идеальным" характером денежной единицы, в которой исчислена сумма обязательства, оказывается, таким образом, полностью несостоятельной.
Вопреки Кнаппу и другим номиналистам[248] вопрос о влиянии на денежные обязательства изменений в покупательной силе денег не разрешается тем, что государство при переходе от одной денежной единицы к другой устанавливает между ними соотношение, которое Кнапп называет обратною связью. Эта обратная связь имеет, конечно, большое значение при перечислении денежных сумм, выраженных в старой денежной единице, на новую денежную единицу, но она сама по себе не может считаться выражением принципа номинализма.
Прежде всего необходимо отметить, что соотношение старой и новой денежных единиц обычно устанавливается государством не авторитарно, а применительно к действительному фактическому положению вещей. История большинства денежных реформ показывает, что установлению названной обратной связи между старой и новой денежными единицами обычно предшествует период параллельного обращения денежных знаков, выраженных в соответствующих денежных единицах. В течение этого периода времени принимаются меры к стабилизации фактического курсового соотношения, которое затем закрепляется законодателем. По этому курсу совершаются не только расчеты по денежным обязательствам, но и выкуп старых, изымаемых из обращения, денежных знаков.
Таким образом, обратная связь лишь закрепляет фактическое отношение старой и новой денежных единиц на момент демонетаризации денег, выраженных в старой денежной единице, и замены их новыми деньгами. Отсюда ясно, что отношение "обратной связи" само по себе не отвечает и не может ответить на вопрос о содержании денежных обязательств, выраженных в старой денежной единице, в условиях, когда установлению обратной связи предшествовало изменение покупательной силы денег.
Например, если в 1913 г. совершен был договор, по которому должник обязан в 1925 г. уплатить 10 000 марок, то установленная по закону обратная связь между маркой и рейхсмаркой (один биллион марок равен одной рейхсмарке) сама по себе не является основанием для того, чтобы должник в 1925 г. мог возразить, что он по этому долгу обязан уплатить лишь 10 000 биллионных долей рейхсмарки, т. е. ничего. Для того, чтобы должник мог сделать этот вывод, он сперва должен доказать, что марка, как она существовала в 1924 г. на момент изъятия ее из обращения, по своей платежной силе равнялась марке 1913 г., т. е. что платежная сила марки, невзирая на ее катастрофическое обесценение, еще до реформы 1924 г. (т. е. до установления названной обратной связи) определялась по номиналу: а это заключение, очевидно, не может быть выведено из обратной связи, установленной между маркой и рейхсмаркой.
Примечания:
[235] Цит. у Mater, стр.
114.
[236] Tractatus de
natura, origine, jure et mutationibus monetarum, Fischer Verlag, Jena,
1937, стр. 54 – 56.
[237] В своей книге «О
скудости и богатстве», изд. М. Погодина, 1824.
[238] Traité du
prêt de consomption, изд. Bugnet, t. V, p. 55; ср. также t. III,
p. 173; Traité du contrat de vente.
[239] Mater, стр. 33 –
34.
[240] Маркс, стр. 58.
[240] Маркс, стр. 58.
[241] Там же, стр. 60.
[242] Nussbaum. Geld,
стр. 3; Nussbaum. Money, стр. 5 – 6; Mann, стр. 15.
[243] Мюнхен, 1923, 2-е
издание, см. его же статью в русском переводе в сборнике «Деньги», изд.
«Плановое хозяйство», 1926, стр. 189, и критический очерк И. Трахтенберга,
там же, стр. 213.
[244] См.: Маркс, стр.
103; см.: Nussbaum. Money, стр. 147.
[245] Money, стр. 5 –
6.
[246] Маркс, стр. 64 –
67.
[247] Там же, стр. 58.
[248] См.: Манн, стр.
64, 192.
