Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
Таким образом, и этот фрагмент теряет свою доказательную силу. Остается еще рассмотреть l. 16 § 4 D. de pign. 20,1. В этом фрагменте уже прямо говорится: Interdum etiam de fructibus arbitrari debet judex, ut ex quo lis inchoata sit, ex eo tempore etiam fructibus condemnet. Quid enim, si minoris sit praedium, quam debetur, - nam de antecedentibus fructibus nihil potest pronuntiare, nisi extent, et res non sufficit. Автор утверждает, что это правило относится только к случаю actio adversus ipsum debitorem. "Это видно, - говорит он на стр. 78, - не только из всего приведенного материала, но и из самой l. 16 de pign. cit. (ср. слова пред § 4 quid proderat in rem actio, cum et in personam agendo idem consequetur; далее § 5, § 6, в частности слова "si pluris condemnatus sit debitor"). Об остальном материале, приведенном автором, мы уже поговорили. Обратимся же к анализу самой l. 16 cit. Автор своими ссылками на § 3, 5 и 6 фрагмента желает доказать, что из всего контекста следует необходимость ограничительного толкования выписанного выше § 4. Это неверно. Что касается прежде всего слов quid proderat in rem actio и т. д., то они прямо говорят против автора. В § 3 фрагмента, из которого взяты эти слова, трактуется между прочим о litis aestimatio в случае dolo malo desinere possidere ответчика. Соответствующее место гласит: Sin vero dolo quidem desiit possidere, summa autem ope nisus non possit rem ipsam restituere, tanti condemnabitur, quanti actor in litem juraverit, sicut in cetoris in rem actiombus; nam si tanti condemnatus esset, quantum deberetur, quid proderat in rem actio, quum et in personam ayendo idem consequeretur? Достаточно сопоставить это место с вышеприведенной l. 21 § 3 D. h. t., чтобы убедиться в полной невозможности того толкования этих слов, которое предлагает автор: l. 16 § 3 cit. говорит о случае, в котором litis aestimatio направляется на нечто большее, чем quantum debetur, а в l. 21 § 3 cit. прямо сказано, что требовать pluris, quam interest можно только adversus ceteros possessores. Следовательно, l. 16 § 3 cit. и, в частности, слова quid proderat in rem actio никак не могут относиться к случаю actio adversus ipsum debitorem. Истинный смысл инкриминированных слов следующий: если бы третий владелец, qui dolo malo desiit possidere, отвечал бы только за id, quod debetur, то его бы не постигло никакое наказание за его недобросовестный образ действия, подвергающий кредитора опасности лишиться предоставленного ему реального обеспечения: в самом деле, какая бы польза была для кредитора от предоставления ему вещного иска против третьего владельца, раз он в случае dolo malo desinere possidere последнего не мог бы добиться от него больше того, что он всегда может получить от должника-залогодателя при помощи личного иска, вытекающего из обеспеченного залогом требования, тем более, что в таком случае он освобождается от сложной процедуры доказывания своего вещного залогового права на заложенную вещь. Итак, ссылка на слова quid proderat in rem actio не только не подтверждает взгляда автора, а напротив, в корне подрывает его взгляд, ибо из этих слов ясно следует, что наш фрагмент отнюдь не говорит только о предъявлении закладного иска против самого должника-залогодателя. Столь же мало убедительна ссылка на § 5 фрагмента, в котором говорится: creditor hypotheсam sibi per sententiam adjudicatam quemadmodum habiturus sit, quaeritur, nam dominium ejus vindicare nоn potest. Sed hy-pothecaria agere potest. Автора, очевидно, смутили слова: dominium ejus vindicare non potest, так как, по его мнению, под собственником можно подразумевать только залогодателя. Но мы уже видели, что этот взгляд основан на явном недоразумении. Что касается наконец § 6, то в нем действительно говорится о случае предъявления a. hypothecaria к самому должнику-залогодателю, но это запоздалое упоминание уже не в состоянии спасти теорию г. Петражицкого, ибо последняя предполагает, что в разбираемом фрагменте речь идет не между прочим только, а исключительно об отношениях между кредитором и залогодателем. Этого нет, а тем самым падает и весь вывод его, и вместе с тем и последний аргумент против общепринятого толкования l. 16 § 4 cit.
Мы закончили разбор романистической части исследования г. Петражицкого. Место не позволяет нам вдаваться в оценку третьей части его труда, посвященной современным законодательствам. Да и особой нужды в этом нет, ибо после всего сказанного нами о римском принципе распределения плодов между добросовестным владельцем и собственником мы, конечно, не можем сочувствовать той руководящей идее, которая положена автором в основу критической оценки современных законодательств: это - идея о желательности рецепции римского принципа новыми уложениями. Идея эта, как мы подробно доказали, не может быть апробирована. А отсюда само собою следует, что и критика подлежащих постановлений новых кодексов, определяемая такой неверной руководящей идеей, должна быть признана односторонней и пристрастной. Доказывать это в подробностях - труд довольно неблагодарный, и мы от него воздерживаемся, тем более, что в свое время (в первом выпуске наших "Очерков по учению об обогащении") мы постарались осветить соответствующие постановления новых кодексов с точки зрения того принципа, который мы защищаем и в настоящей нашей заметке: это - принцип ограничения добросовестного владельца наличным обогащением.
Что касается наконец приложений к книге г. Петражицкого, то мы уже выше имели случай выяснить свое отношение к пропагандируемой им науке цивильной политики и к цивильно-политическому методу. Останавливаться же на полемической стороне этих приложений мы не видим основания: явное отсутствие чувства меры в них само по себе бьет в глаза.
Мы пришли к концу. Как видно из вышеизложенного, мы во многих принципиальных пунктах расходимся с автором. Отдавая должное цивильно-политическому методу как таковому, мы вместе с тем вынуждены были констатировать, что ни конкретный цивильно-политический идеал, устанавливаемый автором в применении к занимающему его институту и заимствуемый им из римского права, ни конкретная методологическая постановка вопроса, на которую оказали фатальное влияние, с одной стороны, смешение задач догмы и цивильной политики, с другой стороны - смешение внешних и внутренних признаков, характеризующих институт, с причинами, вызвавшими его, не могут быть признаны удовлетворительными. Тем не менее мы еще раз считаем долгом заметить, что несмотря на отмеченные нами крупные и мелкие недостатки, настоящее исследование г. Петражицкого заслуживает полного внимания и благодаря богатству мыслей и талантливости разработки их представляет серьезный вклад в науку.
Д. Гримм
Печатается по:
Журнал Министерства народного просвещения.
Критика и библиография. 1898. Кн. 4.
С. 459-498.
Рецензия Г.Ф. Шершеневича ПРАВА ДОБРОСОВЕСТНОГО ВЛАДЕЛЬЦА НА ДОХОДЫ С ТОЧЕК ЗРЕНИЯ ДОГМЫ И ПОЛИТИКИ ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА
Рецензия Г.Ф. Шершеневича[103] на книгу:
Л. Петражицкий - Bona fides в гражданском праве. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права. 1897.
Русская наука приобрела недавно новую крупную силу в лице г. Пет-ражицкого, талантливого и плодовитого работника, который успел уже привлечь к себе внимание германской юридической литературы. В прошлом году он выпустил интересное сочинение, представленное им в С.-Пе-тербургский юридический факультет для получения докторской степени.
В предисловии к указанному сочинению г. Петражицкий говорит, что оно является в значительной степени повторением книги, изданной в 1892 году под заглавием Fruchtvertheilung beim Wechsel der Nutzungs-berechtigten, и что все предшествующие его работы преследуют более общие задачи, нежели те, которые выражены в их заглавии. "А именно, они имеют в виду доказать необходимость и возможность основания науки политики права и в частности науки политики гражданского законодательства, цивильной политики (Сivilpolitik), а также содержат попытку установить научный правно-политический метод и решить некоторые другие вопросы, имеющие основное и, так сказать, преюдициальное значение для развития и успеха предполагаемой науки". Это обстоятельство лишает возможности рассмотреть диссертацию г. Петражицкого вне его общих методологических воззрений. Но так как они разбросаны по всем его сочинениям, то при сведении их в одно мы позволим себе не испещрять нашу рецензию массой цитат, приводя выдержки из разных его работ. Главный материал дают Die Lehre vom Einkommen, т. I, 1893 (Nachwort), т. II, 1895 (Anhang), и Введение в политику гражданского права, напечатанное в Киевских Университетских Известиях (1896, N 8 и 10; 1897, N 9).
Современная система распределения благ покоится на праве частной собственности на землю и другие орудия производства и на принципе, что собственник капитала пользуется и доходом, который он в состоянии из него извлечь. Система народного хозяйства, покоящаяся на упомянутых принципах, может быть определена как система децентрализации народного хозяйства. Рядом с этой системой действуют централизованные системы народного хозяйства. Главнейшее из таких централизованных хозяйств есть хозяйство государства, но туда же относятся и хозяйства городов, земств etс. Гражданское право есть совокупность норм, регулирующих децентрализованную систему удовлетворения потребностей. Не посягая на самостоятельность догматики и не требуя никаких реформ в гражданском правоведении, г. Петражицкий предлагает для исследования той же стороны правовой жизни создать особую науку, которую он называет гражданской политикой (Civilpolitik). Политика гражданского права как наука указывает, каковым должно быть право для достижения идеала, и этим отличается от догматики, которая представляет действительно существующее право. Таким образом, она имеет свою специальную задачу, а именно усовершенствование децентрализованной системы правовой организации народного хозяйства в смысле достижения возможно лучших результатов в этой области, как с точки зрения распределения, так и с точки зрения достижения высоты народного богатства. При этом в области гражданской политики автор требует применения народнохозяйственной точки зрения и отвергает частнохозяйственную. Чтобы получить научное значение, политика должна освободиться от случайной связи с догмой того или другого положительного права и должна быть построена самостоятельно. Необходимо систематическое и постоянное научное изучение вопросов политики, независимо от практических потребностей дня. Гражданская политика должна быть едина, как едина, напр., прикладная механика, должна излагать общие принципы, которые могут уже быть индивидуализированы законодателем каждой страны.
Невольно поднимается вопрос, в каком отношении находится гражданская политика к тем наукам, которые также задавались политическими целями, т. е. к естественному праву, к философии права, к экономической политике. автор предусматривает эти вопросы. В гражданской политике г. Петражицкий готов видеть возрождение естественного права, от которого она отличается только постановкой задачи и методологией. Политика права совпадает, по мысли автора, и с философией права как наукой, изучающей право с точки зрения основных данных теоретического и практического разума и притом видящей центр тяжести в политическом понимании исследуемого явления. Поэтому г. Петражицкий готов даже предпочесть названию "политика права" для обозначения отстаиваемой им науки название "философия права". Что же касается отношения Civilpolitik к экономической политике, то, по мнению автора, она представляет только ветвь последней.
Метод политики права состоит в дедукции, которая может быть успешно применена, если только будут усвоены цель права и способ его воздействия на общественную психику. Эта цель права, его высший принцип выражается в любви как высшем благе. "Наша задача, - говорит автор, - состоит в возведении той гениальной мысли, проблеск которой виден в словах bonos efficere, в систематическом и методическом изучении всех данных и способов для ее осуществления".
Я старался сжато и по возможности словами самого автора представить сущность его воззрений, отстаиваемых им с такой энергией и искусством. Спрашивается, что натолкнуло автора на этот путь? Автор сам старается объяснить это обстоятельство. Замечая стремление юристов приспособлять старые нормы права к совершенно изменившимся условиям жизни и понимая, что причина тому кроется в ощущении неудовлетворенности состоянием положительного права, г. Петражицкий нашел, что единственно научный исход состоит в том, чтобы дать этому чувству особое направление, лишь бы оно не подтопляло стройного здания догмы. С другой стороны, неподготовленность гражданского правоведения к законодательному творчеству, обнаруженная при составлении германского уложения, укрепила автора в его направлении. "Что же касается меня, - говорит он, - то я был наведен на мысль о гражданской политике именно путем отрицательной критики модной юриспруденции и нового германского проекта, в котором я вижу доказательство бессилия и фиаско так называемой практической школы, поскольку она должна была (о чем она впрочем и не помышляла) подготовить почву для научной гражданской политики и кодификации".
Мне кажется, однако, что причина лежит глубже. Г. Петражицкий является лишь наиболее полным выразителем того стремления, которое с некоторого времени дает себя чувствовать в жизни вообще и в правоведении в частности. Несомненно, на нас надвигается естественное право, потому что современному обществу поставлены крупные вопросы, потому что изучение прошлого и настоящего не удовлетворяет современного человека, потому что ощущается страстная потребность в практической деятельности, в творчестве.
В своем призыве к политике г. Петражицкий не одинок. С ним заодно стоят Антон Менгер и Офнер. Хотя они выступают самостоятельно и несколько иначе формулируют свою задачу, но хронологически г. Петражицкий предшествует им (если не считать Menqer - Das Recht auf den vollen Arbeitsertrag, 1887), и автор имеет полное право утверждать, что в то время, как Офнер, Гарейс и Менгер дают только краткие замечания о необходимости и пользе этой будущей науки, в его сочинениях уже есть попытки приступить на деле к ее разработке, в особенности создать для нее программу и методологию.
Теперь подвергнем оценке все те положения, которые прошли сейчас перед нашими глазами. Обратимся прежде всего к пониманию г. Петражицким самой области исследования, т. е. гражданского права. В его определении замечается та довольно частая ошибка, которая состоит в смешении децентрализации с самоуправлением. Можно было бы говорить о гражданском праве как системе, построенной на хозяйственном самоуправлении, но не на децентрализации. Ведь губернаторская власть есть выражение децентрализации, но расширение ее идет в ущерб самоуправлению. Децентрализованное хозяйство - это то же государственное, действующее в местных пределах. Городское и земское хозяйства, даже лишенные начал самоуправления, выражают собой в настоящее время идею децентрализации, вопреки мнению г. Петражицкого. Децентрализованная система удовлетворения материальных потребностей могла бы обозначать собой планообразное государственное хозяйство с перенесением центра деятельности по удовлетворению граждан на местные органы. Но это была бы социалистическая организация, представим ли мы ее себе основанной на началах, принятых в царстве инков, или на началах, развитых фурье. Действительно, определение г. Петражицкого гораздо более подходит к социалистическому, нежели к современному частноправовому строю, а между тем его цель и заключалась в том, чтобы уловить юридические элементы, характеризующие современный гражданский порядок. Кроме того, система предполагает общий план и соответственную ему деятельность отдельных частей. Но сам г. Петражицкий, утверждая, что "частноправовая система народного хозяйства состоит в равенстве и хозяйственной независимости массы хозяйственных единиц и отсутствии определения общего единого плана деятельности" (Киев. Унив. Изв., 1896, N 8, стр. LIV), отрицает возможность признать характер системы за современным гражданско-правовым строем. Где нет общего плана, придерживаться которого закон обязывает всех частных лиц, там не может быть и речи о юридической организации, о юридической системе, а разве только об экономической. Следовательно и определение гражданского права не может на этом основываться.
Переходя к политике права, которую пропагандирует г. Петражицкий, я не могу не присоединиться к его настаиванию на обязанности юристов, не ограничиваясь изучением существующего, заняться вопросами улучшения последнего. Нельзя не оценить того мотива, который побуждает автора выдвинуть политику права. Всякий уважающий право, признающий его высокое общественное назначение, не может смотреть спокойно, как в жизни право, переставшее удовлетворять современным условиям, начинают незаметно, под шумок, приспособлять к новым требованиям, пользуясь отступлениями от прямого смысла при его применении. При этом, конечно, утрачивается всякое значение права. Если оно применяется лишь тогда и настолько, когда и насколько оно представляется применяющему справедливым и целесообразным, то право совершенно излишне и должно уступить место другим началам. Когда не хватает смелости и мысли настаивать на реформе действующего права, начинают инстинктивно ослаблять его действие, забывая, что, если впоследствии реформа состоится, она не найдет достаточной поддержки в народной психике и поддастся самым легким веяниям. Если для общества решения "по душе" симпатичнее решений по закону, то следует помнить, что душа бывает разная и неизвестно, в какую сторону пойдет раз допущенное уклонение от закона. Ослабление законности встречается обществом сочувственно, когда действующее право ему несимпатично, но оно будет плакать, когда чувство законности не поддержит нового правового порядка. Разъяснить все это обществу лежит на обязанности юриста, и нужно благодарить г. Петражицкого за его горячую пропаганду законности, за его протест против трусливых и мелочных извращений смысла закона ради согласования несогласуемого. Если у человека есть творческая потребность (а у юриста она должна быть особенно развита), если он не может примириться с тем, что созданные человеческой волей законы действуют нецелесообразно, пусть же он обратит всю свою энергию на политику права.
Примечания:
[103] Габриэль Феликсович Шершеневич родился в семье польских дворян 1 января
1863 г. Окончил юридический факультет Казанского университета, в котором
в 1888 г. начал свою преподавательскую деятельность в качестве приват-доцента
по кафедре торгового права, затем – по кафедре гражданского права. В 1888
г. получил степень магистра гражданского права от Московского университета.
В 1891 г. защитил докторскую диссертацию. В 1892 г. назначен профессором
Казанского университета по кафедре торгового права и торгового судопроизводства,
с 1896 г. – по кафедре гражданского права и судопроизводства. В 1905 г.
покидает профессуру ради политики: его избирают депутатом в первую Государственную
Думу от кадетской партии. Одновременно, с 1906 г., он становится сверхштатным
профессором Московского университета, который покидает в 1911 г. Последний
год жизни преподавал гражданское и торговое право в Московском коммерческом
институте. Умер 31 августа 1912 г.
