Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
Положение ст. 626 об уборке таким образом само по себе в известной степени ближе к действительно рациональному решению вопроса и вместе с тем ближе к принципу римского права, нежели постановления других новых кодексов, совсем не выдерживающие цивильно-полити-ческой критики.
Но это положение сверх того дополняется, как мы видели выше, ст. 637, по которой владелец "при возвращении имения должен оставить в оном такое количество хлеба, сена и проч.", которое составляет необходимый натуральный оборотный капитал имения до следующих сборов. Здесь принцип правильного дестинатара воплощен в особенно простой и столь же ясной для всякого, как в институте tignum iunctum, форме[283].
d. Принцип годного дестинатара осуществлен, наконец, вполне правильно в области гражданских плодов.
В. Юридическая конструкция. Задача наша здесь состоит в установлении такой юридической общей формулы (regula iuris), которая бы возможно кратко и полно обнимала и точно выражала содержание частных позитивных постановлений закона (и тех дополнительных соподчиненных положений, которые присоединяются путем юр. герменевтики, в частности толкования по аналогии, по принципу in majore minus etc.).
Весьма удобною и краткою формулою является обычно приписываемое 1 ч. Х т. положение, будто в пользу владельца остаются извлеченные до процесса или m. f. superveniens плоды, в пользу собственника - плоды, до этого времени еще не отделенные, а остающиеся на корню. Но мы уже ясно убедились, что эта regula iuris, соответствующая принципу, принятому новыми законодательствами, и ошибочно приписываемая также римскому классическому праву, на самом деле извлечена вовсе не из того ius, не из тех позитивных норм права, которые действительно содержатся в 1 ч. Х т.
Что же касается этих позитивных норм права, то их к еди-ному, кратко формулированному юр. принципу свести невоз-можно. Тем не менее мы, конечно, должны постараться достигнуть возможно большей степени обобщения и объединения требуемых и допускаемых правилами и постулатами юридической науки и приемов ее мышления.
Мы уже в начале изложения наперед выразили мнение, что "lucrum fructuum consumptorum" (а не separatorum или perceptorum) является тем основным принципом, на который можно свести казуистические решения 1 ч. Х т.; теперь проверим, какие отдельные положения можно обнять этим принципом и какие следует присоединить в виде изъятия из общего правила.
Понимая consumptio в том общем смысле, какой мы выше установили для римского права, мы нашею формулой обнимаем:
1. Правила ст. 626 o fructus civiles. Эти плоды к fr. extantes (к наличным добытым продуктам in natura) не относятся.
2. Здесь для полноты изложения следует добавить и то оставленное нами выше в стороне, впрочем, несомненное (a fortiori) положение, по которому добросовестный владелец не возмещает ценности личного пользования вещью, например квартирою, которую он занимал в чужом, находившемся в его владении доме. Такая обязанность признана в 1 ч. Х т. (как и в римском праве) только для недобросовестного владельца (ст. 620: "те денежные суммы, которые следовали бы за помещения, которые занимал недобросовестный владелец"). Статья 643 сопоставляет обязанности недобросовестных владельцев движимых вещей и возлагает лишь на первых обязанность "заплатить за употребление оных".
3. Правила о продаже и вообще отчуждении продуктов как основании освобождения от restitutio: alienatio есть вид consumptio. Статья 626 не упоминает о безмездном отчуждении ("проданные уже: приплод от животных, шерсть, снятая с овец:"), но что безмездно отчужденные fructus ни в каком случае не подлежат возмещению, следует a fortiori из смысла ст. 626 и к тому же подтверждается ст. 634 ("что им отделено от имения для передачи, подарка или продажи, исключая лишь предметы, составляющие на основании статьи 620 часть доходов с имущества").
Статья 626 сверх alienatio знает еще "перевод в другое имение" как основание lucrum добросовестного владельца. Если мы эти слова отнесем исключительно к приплоду животных, то нам здесь ничего не остается, как констатировать, что к наличным подлежащим возвращению продуктам закон не относит и приплода животных, не находящегося налицо в имении. Если же соответственное выражение толковать в смысле общего положения (редакция закона двусмысленна), то тогда наша конструкция еще больше упрощается и обобщается. Только тогда следует под наличными плодами разуметь лишь плоды, наличные in natura в имении, т. е. понятию fructus extantes следует противопоставить не fructus alienati, а вообще fructus absentes в смысле не находящихся в имении in natura плодов.
4. "Обработка" (ст. 626 и 630), "выделка в заведении сельского хозяйства и промышленности" (ст. 626) есть, как мы указали выше (стр. 393), тоже вид consumptio. Если мы вместо fructus consumpti изберем понятие fructus absentes, то переработанные продукты, конечно, подойдут и под эту категорию, потому что в случае переработки pristina species non manet, extinguitur, стало быть, absent (ср. l. 5 § 1 D. de r. v. 6, 1 etc.).
5. Мы еще не упоминали выше о fructus consumpti в теснейшем, буквальном смысле. Сюда относятся плоды съеденные, выпитые (например, молоко), сожженные (например, дрова), а также продукты, уничтоженные или испорченные по случайным причинам (например вследствие пожара) или по небрежности владельца (например, позволившего им сгнить). Что эти fructus consumpti или absentes остаются lucrum добросовестного владельца или не подлежат возмещению, указывает ст. 634, говорящая о "случайном" и "произвольном" истреблении и освобождающая владельца от возмещения в пределах понятия дохода, так же как и в случае "отделения от имения для передачи, подарка или продажи".
Напротив, в области недобросовестного владения закон особо регулирует возмещение "денежных сумм", следующих за предметы, "не оказавшиеся налицо", в частности за те, которые были "употреблены, проданы, или же переданы, или истреблены, или повреждены недобросовестным владельцем" (ст. 621, ср. 620).
Вообще при сопоставлении статей 1 ч. Х т. о недобросовестном и добросовестном владельце не только путем юр. диалектики, но и prima facie получается тот вывод, что центр тяжести различного отношения закона к этим субъектам состоит в возложении на недобросовестного владельца платежа разных денежных сумм, разных fr. consumpti, разных возмещений и "вознаграждений", между тем как добросовестный владелец в области доходов ничего не уплачивает и ничего не возмещает за то, что "отделено от имения для передачи", или по иным причинам "не оказывается налицо". Эта разница интересует законодателя и проходит красною нитью через все относящиеся сюда отдельные законы. Симметрические и сходные по редакции, но противоположные по содержанию постановления о расчете собственника с добросовестным и недобросовестным владельцами по поводу леса, где законодатель единственно и исключительно говорит о fructus consumpti и установляет противоположные правила, смотря по тому, произошла ли consumptio bona или mala fide, являются только типическим выражением того факта, что, по воззрению законодателя, существо льготы, предоставленной добросовестному владельцу по сравнению с недобросовестным, состоит в безответственности первого за consumptio, но вовсе не в том, чтобы добросовестный владелец мог при сдаче имения очищать поля, луга, рудники, лесные участки, скотные дворы: от тех продуктов, которые, хотя и в виде fructus separati или percepti, находятся там налицо. По отношению к этим fructus оба владельца равны, оба не имеют на них никакого права и должны их оставить на прежнем месте, съезжая с имения. Если бы separatio или perceptio fructuum делала добросовестного владельца полным их хозяином, то не было бы никакого смысла говорить о последствиях переработки, продажи, передачи, подарка и иного "отделения" от имения (что, конечно, не имеет ничего общего с separatio fructuum), ибо со своим добром владелец, конечно, волен делать что ему угодно.
Следующие два принципа мы считаем несомненными и вместе с тем абсолютно общими, не допускающими никакого изъятия.
1. Separatio fructuum не имеет никакого значения для распределения плодов между добросовестным владельцем и собственником. В этом отношении между плодами на корню и отделенными, а равно между добросовестными и недобросовестными владельцами закон не устанавливает никакой разницы.
2. Fructus consumpti никогда не подлежат возмещению со стороны добросовестного владельца, и в этом состоит коренное различие между правами и обязанностями добросовестных и недобросовестных владельцев.
Такого абсолютного значения не имеет, но может быть выставлен в виде общего правила с оговоркою о существовании изъятия следующий принцип.
3. Fructus extantes, т. е. извлеченные владельцем и находящиеся еще in natura в имении продукты, должны быть возвращены собственнику.
Из этого общего правила закон допускает одно позитивное изъятие, а именно по отношению к хлебу, сену и т. п., по отношению к продуктам пашней и лугов (и плодового сада) для lucrum владельца не требуется consumptio ("употребление", переработка, отчуждение:) или absentia fructuum, а достаточно уборки, perfecta collectio, coactio - ступень хозяйственного усвоения, средняя между separatio или perceptio в техническом смысле и consumptio. И в этом пункте правило 1 ч. Х т. с точки зрения принципа правильного народнохозяйственного дестинатара, как мы уже указывали, выше соответственного правила новых законодательств, но оно не достигает цивильно-политической рациональности римского права.
Но здесь нужно вспомнить ст. 637 об "оставлении в имении такого количества хлеба, сена и проч., которое на основании хозяйственных книг:" etc. Эта статья еще более удаляет институт от правил новых законодательств, приближая его к правилам римского права и постулатам цивильной политики, и ослабляет значение того названного выше "изъятия", которое представляет диссонанс и шокирует не только с точки зрения правильного распределения хоз. благ, но и с точки зрения последовательного проведения юр. принципов.
Что касается прочих вопросов, требующих законодательного решения для полного и удовлетворительного регулирования нашего института, то здесь приходится констатировать ошибки и пробелы закона.
1. Весьма скверного свойства цивильно-политическая ошибка заключается в легальном определении понятия bona fides и mala fides superveniens.
2. Недостатком закона является то, что рассмотренные статьи имеют в виду только столкновение владения в тесном смысле и собственности, а не действительного и путативного права пользования вообще. Впрочем, этот недостаток без всякого затруднения можно устранить путем аналогии, а именно путем применения изложенных выше правил к тем субъектам, которые добросовестно приписывают себе пожизненное владение, чиншевое право etc.
3. Напротив, было бы непростительным для юриста как такового произволом, если бы мы и римское правило о моменте приобретения права собственности на плоды (в отличие от подробно рассмотренных выше вопросов обязательственного права) захотели приписать 1 ч. Х т.
С цивильно-политической точки зрения по основаниям, указанным выше, на стр. 267 и сл., приятно было бы констатировать сходство правил 1 ч. Х т. с римским правом не только в материальном содержании института распределения доходов между собственником и добросовестным владельцем, но и в формально-юридической структуре института, а имен-но в том отношении, что, независимо от принципа lucrum fructuum con-sumptorum и restitutio fructuum extantium, наш закон право собственности на плоды приписывает с момента separatio.
К сожалению, позитивно-правовая действительность и цивильно-политическая желательность в данном случае не совпадают.
По ст. 425 ч. 1 Х т. собственнику "принадлежат все плоды, доходы, прибыли, приращения:" Мы бы произвольно нарушили этот основной и органический закон всего частно-правного и экономического строя, если бы без законного же основания ввели ограничения этого принципа, а для признания права собственности владельца на плоды с момента separatio (или даже perceptio) нет в законах решительно никакого основания, ни даже повода.
И а priori невероятно, чтобы законодательство, воплощенное в 1 ч. Х т., предоставляя lucrum плодов добросовестному владельцу с более позднего момента, могло установить тонкое техническое различие между вещными и обязательственными отношениями и решить вопрос вещного, формального и обязательственного, материального усвоения различно. То, что в области тонкостей юридической техники естественно в Corpus iuris, было бы часто поразительным и удивительным явлением в 1 ч. Х т., которая, независимо от цивильно-политической удачности или неудачности отдельных законов, обнаруживает повсюду весьма низкий уровень юридической техники - юридической терминологии, редакции норм права, конструкции, умения оперировать тонкими юр. оттенками и различиями etc. Такие юр. тонкости, как, например, положение римского права, по которому usucapio продолжается и завершается после litis contestatio, но принадлежащий на этом основании ответчику предмет делается объектом praestatio personalis и должен быть возвращен бывшему собственнику, естественны в tit. 6, 1 digestorum (l.18-21), но были бы в высшей степени странны и невероятны в 1 ч. X т.
Различие и противоположное направление вещной и обязательственной структуры нашего института, введенное римским правом, представляет не менее тонкую юридическую distinctio и требует для своего уразумения, не говоря уже о самостоятельном изобретении, довольно высокого развития юр. диалектики и владения юр. техникой. Мы выше видели примеры, показывающие, что даже талантливые современные юристы, воспитанные на почве римского права, не всегда избегали опасности не уразуметь или не свыкнуться с этою тонкостью римского права и просто смешивали вещные и обязательственные отношения нашего института или были сбиваемы на ложные пути вследствие следования более естественной и простой точке зрения, нежели точка зрения римских юристов, а именно вследствие воззрения, что предоставление владельцу права собственности на плоды (или освобождение их от pignoris vinculum) естественно должно вести к lucrum этих плодов, к свободе от restitutio, и обратно. Мы бы глазам своим не верили, если бы нашли подобную замысловатую тонкость в 1 ч. Х т. (sit venia verbo); во всяком случае предполагать ее без всякого повода со стороны закона было бы крайне ненаучно и произвольно.
Напротив, вполне естественно и даже психологически и логически необходимо именно в области Х т. предполагать, что законодатель не думал, приписывая те или иные плоды собственнику или добросовестному владельцу, вводить различие и даже противоположность между вещными и обязательственными правоотношениями.
Для решения нашего вопроса сообразно смыслу и намерениям закона необходимо исходить из той простой и естественной точки зрения, которая довольно ясно, между прочим, выражена в ст. 431:
"Приплоды и приращения животных принадлежат их хозяину; но если самец и самка принадлежат разным хозяевам, то в сем случае кому принадлежит самка, тому принадлежит и приплод ее; в случае же спора о животных, находящихся в чужом владении, приплод принадлежит законному владельцу тогда только, когда он подал жалобу в течение года со дня завладения теми животными".
Здесь очевидно, что законодатель вполне отождествляет вещные и обязательственные (обязанность возвращения по иску собственника) отношения к приплоду животных, точнее, не думает о возможности такого различия, считает само собою разумеющимся, что принадлежность приплода тому или другому из спорящих субъектов определяет и вопрос, кому в конце концов приплод должен достаться, и обратно.
И так как, между прочим, приведенный закон не различает добросовестных и недобросовестных владельцев, а говорит вообще о "споре о животных, находящихся в чужом владении", то мы, по правилу ubi lex non distinguit etc., не питаем никакого сомнения, что на основании ст. 431 и при условии, в ней указанном (но только при этом условии), следовало бы всякому владельцу (и добросовестному) отказать в праве собственности на отделенный приплод, resp. при обратном условии, указанном в ст. 431, приписать это же право всякому владельцу (и недобросовестному)[284].
Ввиду вышеизложенных соображений мы должны решить, что право собственности на извлеченные владельцем металлы и минералы принадлежит собственнику участка, если его иск был объявлен добросовестному владельцу до обработки этих плодов (ст. 626, 630). Напротив, в случае и с момента обработки металлов и минералов до повестки или публикации об иске (и до m. f. sup.) эти продукты перестают принадлежать собственнику и начинают принадлежать владельцу. Что "должно быть оставлено за ним" (владельцем, ст. 630), то ему и принадлежит, что "не должно быть за ним оставлено", то принадлежит законному владельцу (собственнику). "Убранные с полей и лугов хлеб, сено и проч." принадлежат владельцу. Напротив, эти продукты продолжают принадлежать собственнику после separatio и несмотря на perceptio, если perfecta collectio (уборка с полей) не наступила до litis denuntatio. Право собственности на приплод животных перестает принадлежать собственнику, между прочим, с момента перевода в другое имение. В таком юридическом явлении нет ничего поразительного, особенно если вспомним правила римского права и новых законодательств о summissio, по которым вопрос о праве собственности на приплод решается различно, смотря по тому, выделил ли субъект извлечения плодов приплод из стада, инвентаря и т. п. (например, посредством "перевода в другое имение") или сделал противоположное хозяйственное распоряжение, включил в инвентарь, в стадо etc. Наконец, плоды перестают принадлежать собственнику имения (если не раньше, то) с момента отчуждения, с момента "отделения от имения для передачи, подарка или продажи". С точки зрения практического содержания позитивного права вопрос решается таким образом, что собственник не может отыскивать проданных уже приплода животных, шерсти etc., что эти предметы остаются за третьим приобретателем[285], которому и принадлежит право собственности. С точки зрения юридической конструкции это явление можно сформулировать так, что владелец, который не приобрел права собственности на плоды до их отчуждения (например, переработкою, переводом в другое имение), приобретает это право и в то же время переносит его на третьего приобретателя в момент отчуждения. О такой юр. конструкции законодатель, конечно, не думал, но в области конструкции юриспруденция пользуется свободою, поскольку она этим не нарушает и не искажает содержания положительного, практического права.
Примечания:
[283] К сожалению, прекрасная идея
ст. 637 в некоторых направлениях искажена неудачными частными положениями.
Так, здесь говорится о запасах, необходимых «для посева, корма скота и
на удобрение полей», но не говорится о «корме» людей, отоплении их жилищ
(солома в южных безлесных губ.) etc. Особенно для мелких хозяйств, напр.,
в крестьянском быту, весьма важно не забыть и нужд самого хозяина, его
семьи и помощников. Между прочим, если бы закон, упоминая о «корме скота»,
не забыл и людей, то для таких мелких хозяйств, которые не в состоянии
производить хлеб для сбыта, положение ст. 637 обнимало бы в сущности весь
fructus extantes.
[284] Мы говорим «следовало бы», а
не «следует» и в предыдущем изложении вывели иные правила о распределении
приплода животных, игнорируя ст. 431. Это потому, что мы эту статью, поскольку
она противоречит изложенному нами выше о приплоде животных на основании
ст. 626, ср. ст. 620 п. 3, ст. 640 и 642, считаем отмененным законом (lex
derogata).
[285] Иначе собственник окольным путем
принудил бы владельца к возмещению за проданные плоды (регресс третьего
приобретателя), что противно tenor’y ст. 626.
