Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
§ 101 устанавливает деление арендных плат, процентов и вообще "правильно возвращающихся прибылей", кроме так называемых естественных плодов, между предыдущим и последующим субъектами пользования пропорционально продолжительности их права пользования в период деления. Это правило доставит владельцу иногда большую и с цивильно-политической точки зрения весьма нерациональную прибыль на счет собственника; например, если владелец отдал имение в аренду за 12 000 ежегодной арендной платы и его добросовестность прекращается в конце июля, а арендная плата подлежит платежу 1 сентября, то в таком случае применение § 101 дает владельцу 11 000 прибыли.
Между прочим, и здесь неправильное решение вопроса о добросовестности может повести к весьма болезненным осложнениям и без того неудачных правил. Для пояснения предположим такой случай. А. приобрел имение bona fide 1 августа, а уже 5 или 6 августа ему были сообщены такие факты, которые породили в нем сомнение в его праве собственности и возбудили опасения, что имение может быть и даже вероятно будет отсуждено в пользу В. Так как появление сомнения или грубо неосторожное игнорирование фактов, указывающих на необходимость справок и разъяснения действительного положения дела, по германскому уложению не признается достаточным основанием для наличности mala fides superveniens, то А. вполне резонно рассчитывает на применение к нему правил о добросовестном владении и вовсе не спе-
шит приобрести положительное "знание", а устраивает следующую весьма прибыльную спекуляцию на счет собственника: собрав в августе fructus pendentes и продав плоды, например за 15 000, он тотчас же отдает имение в аренду и вследствие этой уловки приобретает в случае начала процесса, например 1 августа следующего года, еще право на получение 11/12 арендной платы, например, 11 000. Таким образом, в один год он получит приблизительно два годовых дохода имения. Вообще правила 101-го § так устроены (вследствие деления арендной платы и неделения естественных плодов), что субъект пользования, предвидящий прекращение права извлечения доходов и умеющий пользоваться неудачными законами для корыстных целей, поспешит заключить арендный договор, чтобы распространить на себя деление доходов. От воздействия этого нравственного яда и экономически вредного искушения, заключающегося в неудачном 101-м §, по крайней мере владельцы были свободны, если бы новое немецкое право вполне правильно решило вопрос о bona fides; ибо не имеющий повода для сомнения в своем праве владелец не имеет и повода, и мотива спекулировать на основании правила 101-го §.
В других случаях применение 101-го § к нашему институту (в случае действительной bona fides, т. е. prospicere non posse владельца) может повести к разорению владельца или во всяком случае к вредному потрясению его хозяйства вследствие непредвиденной необходимости возвратить собственнику известную сумму потребленных плодов. Для пояснения предположим, что А. во все время своего владения остается действительно (а не только в смысле нового германского уложения) добросовестным владельцем, что имение перешло к нему 1 августа с арендатором, что он 1 сентября получил от арендатора 12 000 и не продолжил арендного договора, а стал сам хозяйничать в имении. В случае возбуждения спора со стороны собственника 1 августа следующего или 5-го, 6-го etc. года его владения он не приобретает по § 101 никаких прав на не собранные еще плоды (fr. naturales) и должен еще возвратить собственнику 11 000, т. е.11/12 арендной платы, полученной им в первом году его владения и, может быть, давно издержанной.
Таким образом, применение 101-го § к добросовестным владельцам не составляет для них действительного благодеяния, а, смотря по случайным обстоятельствам, то обогащает их на счет собственника без всякой цивильно-политической ratio, то разоряет вопреки цивильно-политическому постулату "ne aedificia diruantur, ne cultura turbetur"[277].
Summa summarum - учение нового германского уложения о приобретении плодов - представляет довольно богатую коллекцию цивильно-политических ошибок. Положим, эти ошибки, представляя с точки зрения теории цивильной политики доказательства и продукт весьма крупных погрешностей против таких истин (например, что нельзя возложить ответственность за чужое имущество в размере сохранившегося обогащения на субъектов, могущих предвидеть применение к себе такого правила; что принцип ограничения виндикации, "Hand wahre Hand", лишен своего полезного цивильно-политического смысла в области дарственных сделок или извлечения плодов и т. п.), которые при существовании науки цивильной политики, конечно, принадлежали бы к самым элементарным и азбучным положениям этой науки, тем не менее в окончательном результате для народного хозяйства и этики рассмотренные выше правила нового уложения представляют quantité negligeable и больших опустошений здесь они не произведут. Есть отделы в новом германском уложении, которые, не заключая в себе столь богатой коллекции элементарных цивильно-политических промахов и менее шокируя с точки зрения теории цивильной политики, способны нанести народному хозяйству и народной этике действительно серьезный вред, которые своими законами, составленными на основании общих и неопределенных указаний на требования "справедливости", "потребности гражданского оборота", "практические потребности", "правосознание народа" и т. п. фраз, заменяющих пока действительное цивильно-поли-тическое знание и понимание, или на основании мелких и поверхностных соображений относительно достойного защиты интереса одной из сторон, относительно удобств применения закона на "практике" (т. е. в процессах) и т. п., способны, например, значительно обострить разрушительное действие экономических кризисов, способствовать искусственно и без того слишком быстро подвигающемуся упадку ремесленной промышленности, подорвать солидность и честность менового оборота etc.[278]
Тем не менее положения германского кодекса о правах добросовестного владельца на плоды представляют особенно яркий аргумент в пользу необходимости создания науки цивильной политики.
В истории выработки этих правил и в них самих обнаружилось с особенной ясностью, сколь случайный и хаотический характер приобретает выработка гражданских законов вследствие отсутствия науки, которая бы являлась прочным фундаментом и руководством для этого рода государственной деятельности.
В существе дела вся послеримская эпоха развития нашего института в отличие от римской носит случайный и хаотический характер.
Правила, заключающиеся в Corpus iuris, как мы пытались доказать выше, являются не случайным продуктом какого-либо индивидуального ума и индивидуального произвола, а кристаллизацией масс общественных фактов, продуктом обширной эмпирики и воздействия большой массы участников в развитии. Выше мы видели, что и самый решительный защитник теории Чиляржа и его предшественников, самый авторитетный противник нашей полемики против этой теории - Пернис не счел возможным поддерживать ее в том отношении, что она приписывает окончательное содержание института императорскому произволу. И Пернис implicite соглашается, что развитие нашего института всецело надо приписать судебной практике и юриспруденции, так что разногласие сводится лишь к хронологическому вопросу - о времени окончательной выработки нашего института в той форме, в какой он вошел в Corpus iuris. Если даже согласиться с мнением Перниса, то и в таком случае можно утверждать, что наш институт не случайное и произвольное измышление какой-либо отдельной личности, а плод массовых явлений; массовые же явления по самому существу своему ведут к нейтрализации случайного и произвольного.
Вторую стадию в истории института составила рецепция римского права. Эту рецепцию мы считаем не произвольным и случайным явлением, а тоже продуктом массового воздействия и естественным воплощением массовых культурных потребностей. Но это воззрение наше относится только к рецепции римского права как такового, т. е. как целого громадного комплекса норм. Что же касается отдельных институтов и положений римского права, то они могли быть реципированы и фактически были реципированы и в тех многочисленных случаях, когда они были не приспособлены к новой культурной почве, на которую их пересадила общая рецепция римского права in complexu. Поэтому a priori по отношению к отдельным институтам римского права, перенесенным на германскую почву, может существовать подозрение и сомнение, не представляют ли они на почве чужой культуры социально-патологического явления, не было ли занесение их на эту почву вместе с complexus iuris romani недоразумением и вредной исторической случайностью.
Для устранения такого сомнения необходимо цивильно-поли-тическое исследование каждого института, т. е. исследование его воздействия на народное материальное (экономическое) и нематериальное (этическое) благосостояние и развитие. Цивильно-политическое воздействие института есть функция двух величин, самого воздействующего фактора, т. е. исследуемого института, и того объекта, на который он оказывает свое действие, т. е. данной культурной почвы. В случае существенного для данного института изменения второй величины он может оказаться неспособным вызвать ту благоприятную реакцию, которую он вызывал, например, на римской почве, или даже способным вести к общественно-патологической реакции, так что его следует вообще устранить или изменить в направлении приспособления к новой культурной почве. Поэтому для сознательного цивильно-политического отношения к реципированным институтам римского гражданского права требуется сравнительная оценка их воздействия и сравнение той культурной почвы, к которой они были приспособлены, с новою почвою их действия.
Институт приобретения плодов, как и другие институты римского права, научному и методическому исследованию в этом смысле в течение тех многих столетий, которые прошли от кодификации Юстиниана до составления проекта новейшего (германского) уложения, подвергнут не был.
Держался он и переходил в разные новые кодификации силою авторитета римского права in complexu, т. е. силою по отношению к отдельным институтам случайною и подозрительною. Регулирование его в отдельных новых кодексах зависело, во-первых, от того, какие теории толкования фрагментов римских юристов преобладали в данное время, как это замечается и в истории громадного большинства других гражданско-правовых институтов. Сколь благоприятная почва для самых мелких и странных случайностей! Одно неосторожное словечко или темное выражение в фрагменте какого-либо древнего Гая или Юлиана ведет к законодательным промахам по истечении многих столетий. Более ограниченную роль в других областях, но довольно значительную в нашей области играли соображения новых законодателей собственного производства. Производство этих соображений отличается довольно примитивным и ненаучным характером. Вместо оценки института и входящих в него понятий (например bona fides) и положений (например, o restitutio fr. extantes, o lucrum fr. consumtorum) с точки зрения народного экономического и этического блага, вместо преобразования институтов в силу хозяйственно-политических соображений etc. мы имеем дело с общими и неопределенными соображениями справедливости, с мелкими процессуально-практическими соображениями, с частнохозяйс-твенными суждениями об интересе одной из гражданских сторон etc. Являлось ли изменение римского права под влиянием таких соображений ухудшением или улучшением, зависело от случая, а именно от того, совпадали ли случайно законодательные продукты этих поверхностных и до цивильно-политической глубины никогда не доходивших соображений с тем, что рационально и с точки зрения цивильной политики. В нашем случае, как мы убедились выше, все продукты такой доморощенной и на методическом и научном исследовании не основанной цивильной политики представляли законодательные ухудшения. Введенные одним кодексом ухудшения уже с большою легкостью переходили в новые компиляции, составляемые на основании римского права и существующих уже компиляций, так что регресс подвигался с ускоряющейся быстротою, и положения первого проекта новейшего уложения представляли уже в очень значительной степени карикатуру того, чем был институт приобретения плодов по римскому праву и чем он должен быть с точки зрения цивильной политики.
Еще более случайный характер получила дальнейшая история выработки правил нашего института в германском уложении. Леонард, который, как мы видели выше, вполне присоединился к нашим цивильно-политическим предложениям и желал осуществления их в будущем уложении, тем не менее выразил сомнение в возможности этого успеха. Причина этого сомнения заключалась в том случайном обстоятельстве, что Fruchtvertheilung по отношению к законодательным работам, по мнению Леонарда, слишком запоздала, что она появилась лишь "в двенадцатом часу" работ комиссии (l. c., стр. 285); на самом деле главную роль сыграли другие, но тоже мелкие случайности. Краткое, едва ли даже с субъективной точки зрения серьезно обдуманное и взвешенное замечание Эндемана о принципе en fait des meubles: не только помешало восстановлению restitutio fr. ext., но и послужило причиною новых искажений института и нового законодательного хаоса. В свою очередь это недоразумение едва ли получило такое значение, если бы случайно не запоздали отзывы о restitutio fr. ext. столь авторитетных юристов, как Дернбург и Леонард.
Такие явления, странные и поразительные в столь серьезном деле, как гражданское законодательство, значение таких мелких случайностей в столь крупном деле в известной степени типичны и естественны при теперешнем ходе развития гражданского права.
"Заказ" нового гражданского уложения, застигая юриспруденцию врасплох и вызывая для нее необходимость обсудить и решить многие тысячи таких вопросов, о которых она прежде вовсе не думала, ведет, естественно, к хаосу и суматохе, к поспешным и случайным решениям, к массе таких недоразумений, которые подчас при возбуждении вопроса на несколько лет раньше не приобрели бы законодательного значения.
Так впредь не должно быть.
Гражданское законодательство должно быть зрелым продуктом продолжительного, спокойного и серьезного действия коллективного ума - науки цивильной политики. Теперь не может быть речи о том способе развития права, какой создал римское и другие права массового эмпирического происхождения, т. е. обычные права. Теперь требуется сознательное мышление и более или менее индивидуальное понимание и сознание со стороны законодателя. Коллективное, устраняющее случайные индивидуальные заблуждения производство требуемых здесь знаний, правильная школа цивильно-политического мышления, разработка рационального и научного метода этого мышления и, наконец, появление достаточно образованных и дельных специалистов для выработки гражданских законов - все это важные и существенные для экономического и этического прогресса блага, которых можно ожидать лишь от развития будущей науки правовой политики и ее специальной ветви - цивильной политики.
§ 28. 4. Распределение доходов между собственником и добросовестным владельцем по 1-й части Х тома Свода Законов
На основании предыдущего изложения можно выразить пожелание, чтобы работающая теперь "Редакционная комиссия по составлению гражданского уложения" не последовала примеру других новых кодексов, поскольку они определяют права добросовестного владельца на плоды иначе, нежели римское право.
В частности, в будущем уложении мы надеемся увидеть правило о возвращении наличных плодов, хотя прочие новые гражданские законодательства, в том числе и то, которое теперь является воплощением "последнего слова науки", при всем их разногласии в решении других вопросов нашего института, проявляют полное согласие в осуждении римского правила о restitutio fructuum extantium.
Эту надежду усиливает еще тот факт, что по Своду Законов решающим общим условием для lucrum добросовестного владельца является не se-paratio или perceptio, а именно consumptio fructuum. Bonae fidei possessor fructus consumptos suos facit, т. е. lucrum fructuum consumptorum - restitutio fr. extantium, а не тот принцип, которому будто бы следовало римское право до порчи его компиляторами и которому следуют дружно новые законодательства, - является тем общим правилом, к которому сводятся казуистические постановления 1 ч. X т.
Это утверждение может читателю prima facie показаться странным и невероятным, потому что наши цивилисты не замечают признания указанного принципа в 1 ч. Х т. и выставляют противоположное начало, а именно правило, по которому решающим моментом для lucrum добросовестного владельца является perceptio (separatio) fructuum до процесса или mala fides superveniens. В пользу этого говорит, по-видимому, и общее положение ст. 626 1 ч. Х т., ex professo посвященной нашему вопросу, а именно положение:
"Владевший каким-либо имуществом, хотя и не принадлежащим ему, но, однако же, добросовестно, не зная о праве другого на оное, при возвращении сего имущества законному владельцу не обязан возвращать ему доходов, с оного уже полученных или законно ему следующих по день объявления ему установленным порядком об открытии спора против его владения, или же, если сие будет доказано, до того времени когда неисправность его владения сделалась ему с достоверностью известна".
Дальше та же статья к предметам, не подлежащим возвращению, относит "собранные до вышеозначенного времени плоды".
Но, несмотря на приведенные положения, prima facie подтверждающие господствующий взгляд, более внимательный анализ и переработка по правилам юридической методологии постановлений 1 ч. Х т. приводят к совсем иному общему принципу.
Наша литература вообще посвящает, как нам кажется, весьма интересным и характерным положениям 1 ч. X т. о распределении доходов между собственником и добросовестным владельцем слишком мало места и научного внимания. Так, например, у Мейера мы находим лишь случайные краткие указания на свободу добросовестного владельца от возмещения извлеченной им из чужой вещи пользы (часть I § 22, стр. 130 в 7-м изд. Гольмстена) и на обязанность его возвращать доходы с момента извещения о предъявленном собственником иске (I § 39а, стр. 228).
Примечания:
[277] Распространение деления плодов
на добросовестное владение есть цивильно-политическая ошибка, перешедшая
в уложение из первого проекта. К сожалению, я в «Fruchtvertheilung» упустил
из виду существование в первом проекте положений § 794, установляющих
правила деления плодов и распространяющих их на добросовестных владельцев,
так что в немецком издании настоящего исследования нет критики этих положений
проекта первого чтения. Там только находятся критика правил деления доходов
французского, итальянского и прусского права и положительные цивильно-политические
предложения относительно деления всех периодических доходов при переходе
права пользования. Эти положительные предложения оказали лишь в том отношении
влияние на новое уложение, что здесь в § 101 вместо деления только
наемных и арендных плат, процентов и дивидендов (см. § 794 первого
проекта) установлено деление вообще всех периодических доходов (см. §
101 нового уложения: oder anderen regelmässig wiederkehrenden Erträgen),
кроме так называемых естественных плодов. В этом отношении аргументация
«Fruchtvertheilung» повела случайно не к улучшению, а к ухудшению проекта,
поскольку дело касается и добросовестного владения. Ибо в этом случае,
чем шире применение деления, тем хуже.
[278] L. v. E. passim, и в особенности
том II, стр. 514 и сл. Ср. по поводу нашей критики §§ второго
проекта об отступлении от договора: Dernburg (в четвертом издании 1894
г.), II, § 41, пр. 13, который вполне присоединяется к порицанию
и признает, что в критикуемых §§ второго проекта заключаются
роковые положения для германских ремесел, германского искусства и труда
(«hierin liegen verhängnissvolle Sätze für das deutsche
Handwerk, die deutsche Kunst und Arbeit») и что эти положения ведут к
безнравственной эксплуатации исполняющих заказ («Welche Gelegenheit zur
Ausbeutung des Werkmeisters, der das Arbeitsprodukt nach dem Rücktritt
des Bestellers oft um jeden Preis hergeben muss»). Здесь согласен даже
Gierke, Das Bürgerl. Gesetzbuch u. d. Deutsche Reichstag, стр. 43
и 44, несмотря на то, что соответственные законы были введены в угоду
«живущего в (германском) народе правосознания, которому римский принцип
о недопустимости для верителя отступления от договора в случае неисправности
должника всегда был чуждым» (протокол заседания комиссии для второго чтения
§ 247 первого проекта).
