Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
Теория Эндемана, таким образом, с юридической точки зрения не выдерживает критики. Но для нас здесь важнее и интереснее цивильно-политическое значение принципа possession vaut titre и вопрос о цивильно-политической уместности применения его к нашему институту. Может быть, несмотря на свои ошибки с точки зрения юридической теории, Эндеман и составители теперешнего германского уложения правы в том отношении (о котором они, впрочем, не думали), что цивильно-политическая идея, лежащая в основании принципа en fait des meubles :или Hand wahre Hand, в то же время оправдывает и наш институт, который и должен быть устроен сообразно с требованиями и под руководством этой идеи.
Чтобы понять цивильно-политическую функцию принципа en fait des meubles и найти область, где уместно его применение, мы должны оставить деревню и отправиться в город на базар, оставить сельскохозяйственные имения и иные продуктивные хозяйства, а равно вопрос об их целости и ненарушимости их производительных функций, и обратиться к движению продуктов производства через руки разных посредников (торговцев) к их окончательному годному дестинатару - к потребителю (если продукт является готовым предметом потребления, например вино, молоко, фрукты) или к дальнейшему производителю (если продукт представляет орудие или материал дальнейшего производства, например шкуры животных, зерновой хлеб, швейные машины и т. п.). Другими словами, принцип possession vaut titre следует обсуждать не с точки зрения производства, а с точки зрения обращения (circulatio) хозяйственных благ.
Здесь мы можем установить следующий цивильно-политический постулат: поскольку продолжительность обращения, продолжительность движения продукта от производителя к годному дестинатару может зависеть от гражданского права, желательно устроить это право так, чтобы время обращения было по возможности сокращено.
Для уяснения и обоснования этого постулата необходимо принять во внимание, что время разъединения продукта с его годным дестинатаром (точнее, время, проходящее до соединения их) представляет потерю известного quantum полезности хозяйственного блага, представляет известный минус для народного хозяйства, благосостояния и прогресса. Это особенно легко доказать относительно тех продуктов, которые по окончании периода обращения и соединения со своим дестинатаром играют у него роль орудий производства. Период обращения таких благ (например, рабочего скота, полевых машин, строевого материала) есть период их непроизводительности, задержки проявления их производительных сил. Как оставление плодородного участка на известное время втуне представляет потерю для народного хозяйства, точно так же и странствование рабочего вола по ярмаркам, швейной машины по складам и магазинам означает изъятие известной производительной силы из производительного употребления в народной экономии. Но то же относится и к потребительным благам. Задержка проявления их потребительной полезности представляет потерю для народного благосостояния. Особенно ясно это по отношению к тем благам, которые usu non consumuntur. Например, установление Сикстинской Мадонны в галерее для публичного созерцания десятком лет раньше, нежели это произошло в действительности, доставило бы многим тысячам людей те эстетически и этически высокие и счастливые минуты, которые не достались на их долю. Но и предметы, которые уничтожаются при потреблении, вообще оказывают больше пользы, если раньше попадают в распоряжение потребителя. Если бы результат будущих жатв в Индии можно было бы передвинуть на настоящее время, то не было бы в этой стране голода и эпидемии. Более ранняя возможность полезного потребления и вообще распоряжения ценнее, нежели более поздняя такая возможность. Кроме того, можно указать еще и на то, что период обращения относительно огромной массы продуктов оказывает напрасное вредное влияние на продукт сам по себе (теряется свежесть его, требуются издержки на его хранение, продукт делается технически отсталым и вследствие этого подчас бесполезным: прошла мода, прошел сезон, появились более усовершенствованные продукты), а затем сокращение периода обращения важно и для народного производства, ибо тогда скорее возвращаются капиталы к производителям.
Высказанное здесь положение, впрочем, не есть специально-эконо-мическая теорема, а общий и в высшей степени важный "закон" человеческого благосостояния и прогресса и даже мирового развития. Произведенное раньше полезное техническое изобретение (например, паровой машины), произведенная раньше полезная реформа права, произведенное раньше открытие и распространение какой-либо великой научной истины - ceteris paribus - ценнее и полезнее для человечества, чем эти же блага, если они появляются или распространяются позже, - вообще более ранняя полезность есть бóльшая полезность[266].
Постулат содействия скорейшему осуществлению полезности экономических благ имеет существенное значение во всех областях цивильной политики, но особенная важность его проявляется, конечно, в тех отделах гражданского права, которые специально влияют на обращение хозяйственных благ, или, говоря юридическим языком, на отчуждение и приобретение вещей или иных объектов. Обращение хозяйственного блага с точки зрения права есть цепь юридических отчудительных и приобретательных сделок; облегчив и ускорив эти сделки, мы достигаем ускорения и облегчения пути хозяйственного блага к его дестинатару.
Охотнее и скорее заключаются сделки относительно какого-либо товара, если этот товар, так сказать, сам ясно и достоверно показывает приобретателю свое достоинство, свою ценность, если не может быть подозрений в существовании скрытых пороков и т. п. Кроме технических пороков, товар (предполагаемая к заключению сделка) может обладать юридическими vitia. К таким юридическим vitia относится, например, по римскому праву furtivitas, краденность вещи, или то обстоятельство, что продаваемый homo на самом деле есть свободный человек, так что его нельзя приобрести в собственность, или то обстоятельство, что продающее лицо по малолетству или другим причинам недееспособно или не имеет само права собственности на отчуждаемый предмет, ни законного полномочия от собственника на его отчуждение, etc.
Признание со стороны права ничтожности сделки в случае наличности таких пороков действует на рынок и обращаемость хоз. благ сдерживающим образом, производит трение и является задерживающею силою в механизме обращения. С первым встречным, предлагающим на forum продать раба, римлянин не мог заключить сделки, потому что ввиду возможности разных vitia не было гарантии, что сделка действи-тельно будет иметь приобретательный эффект. Это ослабляет значение рынка, парализует торговлю, удерживая обращение преимущественно в рамках личного знакомства и доверия, сообщая обращению патриар-хальный, соседский и приятельский характер и уменьшая свободу и быстроту движения товаров к годным дестинатарам.
Вообразим теперь, что право сняло с товаров (сделок обращения) все эти vitia и гарантировало всякому приобретателю приобретательный эффект, независимо от того, заключена ли сделка с действительным собственником или нет, добыта ли вещь кражей или разбоем, или честным путем, продает ли вещь здоровый и совершеннолетний человек или малолетний, сумасшедший и т. п.
С точки зрения исключительно политики обращения нельзя было бы такой меры не приветствовать. То психическое "трение", которое прежде состояло в разных страхах, сомнениях и подозрениях относи-тельно успеха сделки и ограничивало спрос на товары и свободное рыночное обращение, теперь устранено.
Обмен скорее и легче оставляет узкие патриархальные рамки и переходит в рыночную толпу, среди которой теперь можно легче сбывать и спокойнее приобретать; цены вследствие расширения спроса и предложения регулируются экономически правильнее, хоз. блага быстрее мчатся и находят лучших дестинатаров, чем прежде. Особенно порадовала бы и обогатила такая мера класс торговцев.
Но нельзя не указать здесь и на то, что подобный торговый радикализм в других отношениях нанес бы тяжелый и серьезный вред народному хозяйству и народной этике. Такою мерою были бы нару-шены основные принципы гражданского права, имеющие глубокое и благодетельное цивильно-политическое значение, в частности крайне опасною и зловредною была бы такая мера с точки зрения рас-пределения. Здесь бы произошли хаос и замешательства. Можно было бы часто не только легко обобрать малолетних, сумасшедших, но и вообще дарить и продавать чужие вещи. Создана была бы почва и мотивы для безнравственных и опасных злоупотреблений и даже для безнравственного промысла. Явились бы специалисты по приобретению чужих вещей, краденых предметов etc. Распоряжение чужим добром в силу стачки продающего и приобретающего сделалось бы частым явлением. Для гражданского оборота были бы созданы масса хозяйственных опасностей и деморализующий яд.
К тому же и с точки зрения политики обращения указанная мера заключала бы в себе много лишних и негодных элементов и подлежала бы соответственным ограничениям.
Прежде всего политика обращения и ее меры уместны только относительно сделок обращения. Всякого смысла лишена была бы такая политика гражданского права по отношению к дарственным сделкам и вообще безмездным способам приобретения. Безмездные сделки, несомненно, смягчают и благодетельно дополняют современную систему распределения, но точно так же несомненно, что с точки зрения политики обращения они не имеют значения, а политика ускорения менового оборота уместна только в области меновых сделок. Только здесь затронуты вопросы рынка, образования цен, регулирования спроса и предложения etc. Лишена была бы всякого смысла упомянутая мера в области дарственных сделок, впрочем, уже ввиду той обыденной психологической истины, что "дареному коню в зубы не смотрят". Нельзя опасаться, что люди неохотно будут принимать подарки ввиду страха, что сделка вследствие возможных vitia не будет иметь приобретательного эффекта. Этот мотив воздержания, этот страх может иметь значение в меновых сделках, где жертвуется, и, может быть, напрасно жертвуется, эквивалент, но не в области безмездных сделок. К тому же даровые сделки заключаются не среди рыночной толпы, а между людьми, знающими друг друга и доверяющими друг другу. Поэтому распространение упомянутой меры на безмездные сделки или даже обсуждение вопроса о таком распространении путем соображений справедливости, состоящих во взвешивании интересов дарового приобретателя и интересов действительного собственника, мы должны признать доказательством отсутствия сознательного цивильно-политического отношения к делу, отсутствия цивильно-политического знания и понимания смысла подобных мер и вообще политики обращения в гражданском праве.
Второе ограничение указанной меры должно состоять в требовании со стороны приобретателя bona fides. Сделать возможным и облегчить заведомое приобретение вещей, принадлежавших третьему лицу, не уполномочившему продавца на отчуждение, не имеет смысла даже с исключительной и узкой точки зрения политики обращения, требующей только устранения скрытых опасностей. Если собственник не обнаружил воли отчуждения, то нет основания предполагать, что он не является экономически годным дестинатаром вещи, а таковым явится приобретатель; напротив, обыкновенно собственник есть годный дестинатар, а приобретатель заведомо чужой вещи просто плут, желающий поживиться на чужой счет. Стало быть, распространение вышеуказанной меры на недобросовестных приобретателей лишено было бы рационального смысла с точки зрения политики обращения и было бы исключительно мерою, создающею мотивы и возможность для безнравственных злоупотреблений и зловредных промыслов. Это положение, хотя и в более ограниченном смысле, относится и к тому случаю, если законодатель считает только нужным "защищать справедливые интересы добросовестного приобретателя", но дает такое легальное определение добросовестности, что всякий или почти всякий недобросовестный приобретатель не имеет поводов для воздержания от сделки на чужое добро, так как может рассчитывать, что по закону уличить его в недобросовестности не удастся. Mutatis mutandis здесь можно повторить то, что мы выше сказали по поводу содержания bona fides в институте деления доходов между собственником и добросовестным владельцем. Сознательная политика обращения требует только, чтобы представители спроса на товары не боялись скрытых подводных скал, но она отнюдь не должна вызывать к жизни подозрительные сделки. Напротив, не только с точки зрения этических задач права и с точки зрения охранения нормального распределения, но и с точки зрения политики обращения желательно по возможности очистить рынок от этой болезненной примеси.
Из предыдущего видно существенное значение понятия bona fides для того отдела цивильной политики, который (будет) посвящен обращению хозяйственных благ (и для политики торгового права - права обращения par excellence).
Но далее из предыдущего изложения видно, что для сознательной и рациональной политики гражданского права отнюдь не достаточно обычных теперь в цивилистике общих и неясных замечаний о том, что добросовестные субъекты заслуживают снисходительного отношения к ним права, что интересы добросовестного приобретателя требуют особой защиты, что более мягкое отношение права к добросовестным субъектам соответствует справедливости etc. etc. Прежде всего точка зрения интересов добросовестных владельцев, приобретателей и т. п. есть точка зрения частнохозяйственная, а не цивильно-политическая по самому существу своему. На самом деле весь дуализм гражданского права, состоящий в различных системах норм на случаи bona fides и mala fides, имеет действительное и рациональное экономическое и культурное значение вовсе не потому, что от этого выигрывают частнохозяйственные интересы добросовестных владельцев и т. п. или что для них устилается особенно безопасный и приятный путь в гражданском обороте. При применении таких точек зрения особые нормы на случаи bona fides оказались бы лишенными цивильно-политической рациональности. То, что милостиво дается добросовестному владельцу ввиду его примерной честности, берется из кармана действительного управомоченного, который по меньшей мере обыкновенно столь же честный человек, как и добросовестный приобретатель чужого наследства, чужой вещи etc. Если добросовестный приобретатель освобождается от опасности возвращения вещи собственнику, то эта безопасность есть опасность для действительного управомоченного. Следовательно, и общая и неясная фраза о безопасности и прочности гражданского оборота ничего здесь не разъясняет и не оправдывает. Обычные теперь общие и неопределенные изречения об отношении права к добросовестности не могут разъяснить дела уже потому, что на самом деле bona fides и нормы, сюда относящиеся, как видно из вышеизложенного, исполняют две совершенно различные функции, смотря по вопросам, для которых они имеют решающее значение. Следует различать:
1. Значение и роль bona fides и особого права bonae fidei в области распределения, а именно значение понятия добросовестности для политики обеспечения status quo установившегося фактически (по недоразумению) распределения. Здесь bona fides означает невозможность предвидеть угрожающее перераспределение, она является хозяйственной неподготовленностью к внезапному изменению status quo, а соответственные нормы права исполняют функцию смягчения неожиданного удара и предупреждают такое перераспределение, которое бы производило минус в народном благосостоянии.
2. Значение bona fides для политики обращения хозяйственных благ, для облегчения и ускорения движения полезностей и цен-ностей. Здесь особая система норм о bona fides облегчает сбыт и приобретение объектов, устраняя на стороне спроса сомнения относительно юридического успеха сделок.
Между тем как первая система норм bonae fidei оберегает здоровье хозяйственных организмов и домашнее благосостояние, тишину и спокойствие, вторая система действует на рынке, на ярмарках и базарах и усиливает здесь шум и деловое движение. Между тем как первая система оберегает хозяйственную статику, иммобилизирует и закрепляет фактический status quo, вторая система относится к хозяйственной динамике и имеет в виду мобилизацию хозяйственных благ.
Предоставление прав на плоды добросовестному владельцу относится к первой системе, германистический принцип "Hand wahre Hand" и соответствующее ему положение "en fait des meubles la possession vaut titre" относятся ко второй системе, к системе мобилизации; смешение этих двух различных явлений может только свидетельствовать об отсутствии цивильно-политического понимания и знания функции положений "Hand wahre Hand" и "en fait des meubles:", а также вообще норм права, относящихся к bona fides[267].
Отсутствие науки цивильной политики, и в частности отсутствие научного цивильно-политического исследования и познания принципа "Hand wahre Hand", повело уже в первом немецком проекте к существенным промахам в строении этого института. Придавая существенное значение согласию будущего гражданского уложения с постановлениями действующего германского торгового кодекса[268], составитель первого проекта внес соответственные положения торгового права в проект, но при этом не ограничился возмездными сделками (которые исключительно имеются в виду в торговом уложении), а распространил принцип и на сделки безмездные. А именно первый проект определял относительно всех договоров, направленных на перенесение собственности, что добросовестный приобретатель движимой вещи приобретает по traditio право собственности на вещь, хотя бы отчуждающий не имел на нее права собственности (§ 877 и сл. Изъятие постановлено относительно потерянных и украденных вещей).
Некоторые из критиков проекта вполне правильно предложили ограничить применение принципа "Hand wahre Hand" возмездными сделками. Так, Kosack (специалист по немецкому торговому праву) в своей авторитетной критике вещного права первого проекта[269] хотя и приветствует рецепцию принципа германского права "Hand wahre Hand"[270], но высказывается против распространения его на безмездные сделки. По этому поводу он замечает следующее:
Примечания:
[266] Отсюда вытекают важные последствия
не только для политики права, но и для этики вообще, а для этики научного
и ученого мира в особенности. Jalousie de metier, мелкая зависть, побуждающая
подчас ученых игнорировать, умалять или компрометировать идеи, авторами
которых являются не они, и вообще не только не содействовать, но всячески
противодействовать их распространению и торжеству, обыкновенно рассматривается
как смешной и мелкий грешок, распространенный в ученом мире и показывающий,
что и жрецы науки имеют свои профессиональные и мелкие слабости. А между
тем это одна из вреднейших этических язв, представляющих весьма существенное
препятствие для блага и прогресса рода человеческого, более зловредная
язва, нежели многие другие безнравственные инстинкты, напр., инстинкты,
ведущие к краже, убийству и т. п. обыкновенным преступлениям. Одним из
существеннейших факторов улучшения быта человеческого и вообще прогресса
является открытие и распространение полезностей, состоящих в благих и
полезных идеях. А между тем, чем важнее, выше и шире какая-либо новая
идея, чем больше она обещает для прогресса блага и истины, тем труднее
ее распространение и скорое осуществление вследствие противодействия и
ожесточенной борьбы со стороны тех, которые по недостатку интеллектуальной
или этической силы и энергии сами не сделали и чувствуют бессилие сделать
какой-либо ценный вклад в сокровищницу человеческого знания и идей и поэтому
считают признание заслуг других чуть ли не личным оскорблением и унижением
для себя. Как это ни прискорбно, но это факт, подтверждающийся многими
примерами в истории идей, что близость и даже существование в живых представителя
новой идеи является весьма важным препятствием для успеха самой идеи;
обыкновенно лишь после смерти автора идея получает полный ход и признание,
задержанные до этого времени ремесленною завистью и ненавистью. Но задержание
развития и распространения важной общей идеи на десяток лет подчас может
нанести общему благу и прогрессу более существенный вред, нежели десятки
тысяч краж, мошенничеств или более вредных преступлений. Сколь важен и
священен, с другой стороны, нравственный долг того, кто может содействовать
скорейшему распространению и торжеству света, посвятить все свои силы
этому делу, не страшась гонений и жертвуя вообще личными интересами и
побочными соображениями!
[267] Как уже видно из предыдущего
изложения, правила приобретения (точнее, невозвращения) доходов добросовестным
владельцем (точно так же, как и другие подобные правила, ограничивающие
размер restitutio в случае bona fides, например, до суммы сбережения в
случаях добросовестного владения чужим наследством, исков о незаконном
обогащении против добросовестных получателей etc.) представляют лишь типический
пример воплощения указанного в тексте цивильно-политического принципа
охранения status quo против непредвиденных потрясений и перераспределений.
[268] Ср.: Мотивы, III, стр. 344:
«Согласию с правилами торгового права следует приписывать крайне важное
значение».
[269] В «Beiträge zur Erläuterung
und Beurtheilung des Entwurfes, herausgegeben von E. I. Becker und O.
Fischer «Das Sachenrecht im Entwurf», стр. 27.
[270] Преимущество положений германского
права в сравнении с правилами римского права он, по-видимому, находит
в несправедливости лишения добросовестного приобретателя приобретенной
им вещи и в соответствии принципам справедливости ограничения собственника
в случае отчуждения его вещи притязанием против того, кому он вверил свою
вещь (l. c., стр. 25 и сл., ср. стр. 40 eod. по поводу vindicatio, где
автор одобряет с точки зрения справедливости применение принципа «Hand
wahre Hand» и приводит конкретные примеры, долженствующие показать, в
какое неприятное положение ставят добросовестного приобретателя принципы
римского права). Вообще и критика Kosack’a покоится не на понимании и
обсуждении затрагиваемых им вопросов с точки зрения политической экономии,
а на точке зрения частных интересов сторон и «справедливости» их защиты,
причем для убеждения в справедливости такой защиты интересов одной из
сторон приводятся конкретные примеры, возбуждающие симпатию к защищаемой
гражданской стороне.
