Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
Следующее положение Перниса гласит: "Что здесь нельзя видеть доказательство положения b. f. possessor fructus consumptos suos facit, показывает второй пример". И это замечание несколько темно и двусмысленно. Под "вторым примером" автор, очевидно, разумеет слова Ульпиана "aut si praedo venerit in possessionem ... quia solvendo non est". Но это мало разъясняет тенденцию замечания почтенного автора. Конечно, нельзя видеть в l. 1 cit. доказательства всего того, что сокращенно выражает поговорка "fructus consumptos suos facit", если сюда относить и вопрос вещного права, а именно вопрос о приобретении права собственности на плоды. Этого никто и не утверждает, и для опровержения такого предположения, если бы его кто высказал, незачем обращаться и ко "второму примеру" (где praedo, конечно, не приобретает права собственности на плоды и тем не менее, по предположению Ульпиана, собственник не всегда добьется от него возвращения всей суммы доходов). С этой точки зрения автор прав, независимо от наличности "второго примера".
Из толкуемого места можно и следует сделать лишь тот вывод, что от добросовестного владельца нельзя потребовать возвращения плодов, поскольку он их потребил. Только это мы утверждаем на основании l. 1 § 3 cit., и этого никоим образом не может опровергнуть ссылка на "второй пример". Здесь (во "втором примере") Ульпиан вообще имеет в виду не юридическую невозможность достигнуть от владельца полного возмещения плодов, а чисто фактическую - несостоятельность владельца. Следовательно, "второй пример" вообще ничего не доказывает и не опровергает с юридической точки зрения. Из того, что и от недобросовестного владельца собственник в случае "solvendo non est" не получит полного (или вообще никакого) возмещения доходов, нельзя заключить, что lucrum fructuum consumptorum добросовестного владельца в "первом примере" лишено юридического значения.
Но автор сам, очевидно, находил недостаточными рассмотренные выше замечания для уничтожения исторического свидетеля в лице l. 1 § 3; поэтому он прибегает еще к одному, по-видимому, смертоносному и весьма эффектному, но весьма рискованному и даже, можно сказать, отчаянному средству. Он просто утверждает, что в толкуемом месте о b. f. possessio вообще нет речи. Если это так, то для какой цели были высказаны предыдущие тонкие и темные полемические намеки более нерешительного и неубедительного характера? Если толкуемое место не имеет вовсе в виду b. f. и m. f. possessio, а что-то другое, сюда не относящееся, тогда, конечно, не может быть и речи о доказательстве чего бы то ни было относительно прав добросовестного владельца на основании фрагмента. Но так ли это? Для ответа на этот вопрос нам незачем возвращаться опять к содержанию фрагмента и даже можно игнорировать выражения, употребляемые Ульпианом (admissum in possessionem... bona fide fructus perceptos consumpserit... praedo venerit in possessionem); для нас достаточно обратиться к самому автору с вопросом: о чем же идет речь в l. 1 § 3? Он дает нам на это тот единственный ответ, который нам нужен, и повторяет его три раза. В тексте к приведенному примечанию автор говорит о том, что добросовестный владелец не отвечает по condictio ex iniusta causa по поводу fructus consumpti (cтр. 356). В примечании к этому положению автор замечает: "В этом смысле следует понимать fr. § 3 si ventris non 25,5". Дальше следует текст фрагмента, а потом отпечатанное выше рассуждение по поводу него, начинающееся положением, что из фрагмента следует свобода добросовестного владельца от возмещения fr. consumpti. Наконец, далее, почти непосредственно пред эффектным утверждением, что во фрагменте не говорится о b. f. possessio, автор указывает, что фрагмент отрицает condictio плодов против владельца. Положим, здесь автор говорит просто "владельца", но, как упомянуто выше, это слово следует понимать в смысле bonae fidei possessor.
Не добавляя к этому никаких собственных суждений о последнем вопросе и вообще о тенденции и структуре проверенного выше по частям примечания Перниса по поводу l. 1 § 3 cit., мы в заключение можем смело в этом фрагменте приветствовать нового, неожиданного и вместе с тем чисто исторического (практически и догматически незаинтересованного) свидетеля, который должен окончательно решить научный спор о существовании или несуществовании restitutio fr. ext. в классическом праве в утвердительном смысле[181].
§ 21. E. Объяснение материальной стороны института
После определения важного хозяйственного значения трех факторов, играющих в нашем институте решающую роль, нам остается только сопоставить значение всех трех факторов, чтобы достигнуть полного понимания института.
Соответственно нашему плану мы должны сперва ответить на материально-правовой вопрос: почему право оставляет незнающему владельцу lucrum плодов, если они подверглись consumptio? Ответ гласит: потому что иное отношение к плодам, т. е. хозяйственным благам, которые с точки зрения нормального хозяйства предназначены к свободному потреблению и издержанию, вело бы к потрясению и разрушению хозяйств, было бы разрушительным передвижением хоз. благ точно так же, как изъятие tignum iunctum из здания, т. е. передвижением хоз. благ, вредным не с точки зрения только частных интересов владельца, а с точки зрения народного хозяйства.
Restitutio fructus consumpti вместе с капитальной вещью означало бы именно, что добросовестный владелец неожиданно должен извлечь из своего собственного имущества и хозяйства известную сумму денег.
Если бы он знал действительное положение вещей, если бы он был в благоприятном положении знающего владельца, то он бы мог всегда быть готовым к выдаче суммы fructus consumpti. Кто может предвидеть, что ему придется уплатить известную сумму, тот сообразует с этим свои хозяйственные планы и поведение, сохраняет соответственную сумму в готовности к выдаче или находит для нее такое помещение или употребление, что в случае необходимости ее нетрудно опять освободить. Незнающий владелец думать об этом не может. Он был бы плохим хозяином, если бы оставлял без всякого основания сумму доходов без употребления. Он издерживает доходы, которые он считает своими, на жизнь, на расширение своего хозяйства, на новые предприятия и т. д. Вдруг оказывается, что его хозяйственные планы и система в течение нескольких лет содержали в себе роковую ошибку, что его предприятия, которые он считал прочными и обеспеченными, построены на песке, что в его постройках находятся чужие бревна, которые тотчас должны быть извлечены.
И вот право предупреждает это хозяйственное разрушение, санкционируя настоящее состояние имущества владельца; оно имеет власть постановить и постановляет, что хозяйственная система незнающего владельца, которая в течение нескольких лет покоилась на ошибке, не подлежит обратной переделке и разрушению ради исправления ошибки. Опасности добросовестного владения возникают из действующего права. Каждый может без вины со своей стороны очутиться в таком опасном положении; bonae fidei possessio представляет malum necessarium, которое коренится в несовершенстве правопорядка. Недостатки гражданского правопорядка, которые ведут к ошибочным хозяйственным планам и создают скрытые опасности для хозяйств, должны быть по возможности обезврежены самим же гражданским правом. Иначе всякое приобретение производительной вещи, всякое хозяйство представляло бы опасное предприятие.
Последствия добросовестного владения доходной вещью тем опаснее, чем бoльшую сумму дохода в сравнении с собственными доходами владельца дает эта вещь, чем дольше длится добросовестное владение и чем теснее та органическая связь, в которую приводились доходы от чужой вещи с хозяйством владельца. Извлечение громадной суммы доходов за много лет из хозяйства владельца разрушает и разоряет это хозяйство уже вследствие величины требующейся суммы. Но неожиданность извлечения действует болезненно и разрушительно и в случае сравнительно небольшой суммы fructus percepti. Это действие неожиданности и неподготовленности особенно ясно по отношению к промышленным, торговым и кредитным хозяйствам, но и в области земледелия оно не лишено значения. Во всех случаях может возникнуть более или менее острый кризис, который может отразиться и на других хозяйствах, кроме хозяйства владельца, и который во всяком случае не может не помешать нормальному и правильному течению хозяйства.
Наш институт представляет обеспечение хозяйств против неожиданных потрясений и разрушения в случаях добросовестного владения. Римское право гарантирует добросовестному владельцу целость его собственного хозяйства. Действительный управомоченный может запретить путативному субъекту права дальнейшее пользование, он может прекратить его путативный узуфрукт, отнять у него плодоносную вещь и т. д. Сверх того он может требовать лишь те плоды, которые еще не подверглись хозяйственному потреблению, которые добросовестный владелец может легко выдать, не расстраивая своего собственного хозяйства и не повергаясь в неожиданную задолженность. Для того чтобы выдать fructus extantes, нет владельцу необходимости продавать составные части собственного хозяйства и этим нарушать правильное функционирование собственного имущества; достаточно открыть склады, где находятся наличные продукты. Выдача этих плодов именно потому, что они extant, столь же безвредна для хозяйства незнающего владельца, как выдача tigna extantia (ср. выше, стр. 205-206) или как выдача всех доходов для хозяйства знающего владельца, именно потому, что последний знал, что его ожидает, и мог держать наготове требуемую сумму.
Замечательную аналогию нашего учения мы находим в институте revocatio donationis propter ingratitudinem. Институт этот имеет известное этическое значение, являясь психическим противодействием для некоторых жестоких и выражающих крайнюю неблагодарность поступков со стороны облагодетельствованного по отношению к дарителю, выражая общественное порицание неблагодарности и умиротворяя чувство негодования потерпевшего; но с чисто экономической точки зрения он является вредной мерой. Он создает искусственно столь же опасное (хотя и более редкое) явление, как bonae fidei possessio. Дарение совершается во время хороших отношений между дарителем и одаренным. Последний, естественно, не думает о возможном в будущности востребовании дара обратно. Впоследствии могут между прежними друзьями возникнуть ссоры, которые могут подать повод к отнятию дара; внезапное изъятие подаренного имущества из хозяйства одаренного влечет за собой большее или меньшее потрясение и расстройство хозяйства донатара. Если подаренные вещи еще находятся in natura (extant) в имуществе одаренного, беда невелика. Но если они были проданы и вырученная сумма была употреблена на какие-либо хозяйственные цели, тогда является необходимость ликвидировать соответственную сумму денег, что может явиться для хозяйства весьма болезненной или даже смертельной операцией. И вот римское право устраняет это опасное последствие института revocatio следующим принципом:
Ceterum quae ante adhuc matre pacifica iure perfecta sunt et ante inchoatum coeptumque iurgium vendita donata mutata in dotem data ceterisque causis legitime alienata, minime revocamus (1. 7 2 C. de revoc. don. 8, 55).
Это с точки зрения хозяйственной политики в высшей степени удачное решение. Особенно интересно остроумное установление различия между тем временем, когда даритель еще не проявлял гнева по отношению к одаренному (matre pacifica), и временем после начала враждебных отношений. А именно в течение первого периода одаренный с хозяйственной точки зрения находится в таком же положении, как добросовестный владелец. Он еще не знает, что ему грозит опасность отнятия подаренного имущества. Напротив, со времени выражения гнева со стороны дарителя он попадает в положение "m. f. possessor". Он предупрежден о грозящей опасности и должен действовать осторожно. И вот римское право решает: объектом ревокации является лишь то, что из предметов дарения в момент "mala fides superveniens" (наступления враждебных отношений) у одаренного еще extant, находится in natura. Иначе решает этот вопрос господствующее мнение. В пандектных учебниках и монографиях провозглашается правило, по которому в институте revocatio donationis предметом revocatio является обогащение одаренного[202], но это мнение явно противоречит приведенному закону. Если по поводу отчужденных вещей revocatio не допускается, то это просто значит, что обязанный отвечает только по поводу res extantes, а не res consumptae, точно так же, как добросовестный владелец относительно плодов. Странно, что в подтверждение господствующей теории традиционно приводится именно 1. 7 cit., которая ясно и просто опровергает эту теорию. Причина этого ненормального явления та же, что и причина возникновения и успеха теории, доказывающей, что все места источников, различающие fructus consumpti и extantes, не представляют подлинных решений классических юристов, - отсутствие понимания экономического смысла этих различий и кажущаяся их странность.
Аналогично нашему институту следует, по нашему мнению, объяснить также и 1. 41 1 D. de re iud. 42. 1 (см. выше, стр. 193-194).
Здесь даритель, у которого вещь остается после переноса права собственности на нее[203], обсуждается по отношению к доходам так же, как добросовестный владелец, причем решающее значение имеет различие между fructus extantes и consumpti. Особого внимания заслуживает слово periclitari, которое указывает на риск, на опасность, которой подвергся даритель, пользовавшийся вещью после отчуждения права собственности на нее. В чем состояло в конкретном случае это periclitari, упустил ли даритель из виду, что одаренный может его застигнуть мало приличным требованием плодов, или он полагал, что такое требование против него как дарителя не может иметь места[204], во всяком случае юрист рассматривает требование плодов как неожиданное periculum для дарителя; поэтому restitutio ограничивается fructus extantes. Это решение, пожалуй, годилось для конкретного случая, для которого еще не установилось твердого и определенного officium iudicis. Как общее правило, оно едва ли может быть одобрено ввиду того, что оно может оказать вредное влияние на поведение дарителя. Если такое правило известно как принцип действующего права, то даритель может позаботиться о своем освобождении от обязанности fructuum restitutio путем поспешной и хозяйственно нерациональной consumptio. Если он полагался на чувство приличия одаренного, то ему следует сказать: prospicere debuisti. Такие решения имеют рациональное цивильно-политическое основание только в тех областях, где (как, например, при revocatio donationis или bonae fidei possessio) имеет место извинительное заблуждение, а не error iuris или ошибка в невыраженных обязательно намерениях противной стороны.
Другие важные и многочисленные случаи, где осуществлен тот же экономический постулат, на котором покоится наш институт, требуют подробного изложения и объяснения; поэтому мы ими здесь не можем воспользоваться как индуктивными подтверждениями нашей теории. Мы остановимся только еще на одном интересном явлении римского права, чтобы показать, что lucrum consumptorum и выдача extantium представляют не единственный цивильно-политический способ предупреждения и разрушительных последствий неожиданного изъятия известных экономических благ из чьего-либо хозяйства.
В положении, аналогичном добросовестному владению, находится, по римскому праву, всякий муж, получивший dos. Положим, он знает, что брак со временем прекратится и что, следовательно, предметы приданого рано или поздно должны быть возвращены. В этом отношении его положение отлично от bonae fidei possessio. Тем не менее и в его хозяйственный план входит элемент непрочности и риска, потому что он не может предвидеть момента времени, когда наступить dotis restitutio. Возвращение приданого таким образом застигает его не приготовленным по отношению ко времени. Эта опасная сторона отношения по приданому не имеет важного значения, поскольку дело идет о таких дотальных вещах, которые предназначены для usus, для сохранения in natura. Возвратить эти вещи, как corpora extantia, всегда возможно без большого хозяйственного расстройства и потрясения. Более серьезная опасность существует относительно тех вещей, которые (точно так же, как и fructus) обыкновенно предназначаются для consumptio. Это - res fungibiles, которые "in hoc dantur, ut eas maritus ad arbitrium suum distrahat (точнее было бы: consumat) et quandoque soluto matrimonio eiusdem generis et qualitatis alias restituat vel ipse vel heres eius" (l. 42 D. de iure dot. 23, 3). Эти вещи в момент возвращения приданого не находятся у мужа в виде res extantes. Чтобы их всегда держать наготове к выдаче, муж должен был бы хранить их в сарае или в кассе, т. е. оставить их без хоз. употребления и, стало быть, не иметь никакой пользы от dos. Ясно, что по отношению к этим вещам неожиданное прекращение брака и внезапная необходимость выдать res non extantes влекли бы за собой почти такие же разрушительные последствия, как неожиданное извлечение fructus consumpti из имущества добросовестного владельца. Существует, так сказать, только количественное различие, состоящее в том, что незнающий владелец соединяет ценность fructus consumpti со своим хозяйством более органически, более нерасторжимо, потому что он предполагает, что эта ценность всегда останется за ним. Муж застраивает ценность rerum fungibilium в свою хозяйственную машину не столь нераздельно. Если обратиться к образной аналогии нашего института, к институту tignum iunctum, то добросовестного владельца можно сравнить с тем, кто встраивает чужое бревно в фундамент своего дома, а мужа - с тем, кто помещает бревно в крышу, чтобы его в случае нужды можно было извлечь, не разрушая всего дома. Во всяком случае муж не может так употреблять consumptibilia, чтобы их можно было опять иметь в распоряжении во всякое время. Сообразно с этим нет речи о том, чтобы ему оставить res fungibiles навсегда, как fructus consumpti добросовестному владельцу, а только надо ему дать время, чтобы он мог освободить постепенно требуемую сумму без внезапного хозяйственного потрясения.
Примечания:
[181] Между прочим, Дернбург
по поводу полемики Перниса в пользу интерполяций в пятом издании своих
пандектов добавил только к прим. 12 § 205 I т. (где он говорит о
невероятности интерполяции § 35 I. de rer. div. 2,1) следующее лаконическое
сообщение: Pernice, Labeo, Bd. 2, 2. A. S. 366 ff. halt an der Annahme
von Interpolationen fest» (продолжает держаться предположения интерполяций).
[202] Ср.: Windscheid
II 367, N 17, 18; Dernburg II 108 (III-te Aufl.): «Aus ihm (dem Widerruf)
entspringt eine Revokationsklage gegen den Beschenkten und dessen Erben
auf die Bereicherung aus der Schenkung zur Zeit der Klageerhebung». Этот
принцип был бы крайне опасным с цивильно-политической точки зрения и в
другом отношении, а именно одаренный, зная, что он должен выдать свое
обогащение в момент начала процесса, подвергается сильному искушению не
дожидаться процесса и прокутить или раздарить раньше свое «обогащение»,
хотя бы просто по злобе к своему противнику или чтобы посмеяться над ним.
От этого экономически вредного и этически ядовитого мотива институт очищается,
если на одаренного возложена полная ответственность за сохранение предмета
дарения с момента ссоры, подавшей повод к вражде и revocatio (или уже
по крайней мере с момента заявления намерения востребовать дар обратно,
revocatio). В новых изданиях Дернбург оставил прежнюю теорию и присоединился
к нашему мнению («Aus ihm entspringt eine Revokationsklage gegen den Beschenkten
und dessen Erben auf das zur Zeit der Widerrufserklrung noch beim Beschenkten
Vorhandene, II 108 N. 14); ср. также Baron в новом (9-м) издании («ein
personlicher Anspruch auf Rckgabe des Geschenks soweit es der Beschenkte
in Augenblick des Widerrufs noch hat, welcher mit einer condictio...»,
69, № 24).
[203] Следует предполагать,
что при законодательной редакции в l 1 было зачеркнуто слово et mancipavit
после donavit.
[204] Это был бы error
iuris, но ввиду редкости случая в судебной практике могло еще не установиться
определенного ius.
