Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
Точно так же предполагается известным и само собой разумеющимся возвращение fructus extantes в I. 1. § 2 D. de pign. 20,1 (Papinianus):
Cum praedium pignori daretur, nominatim, ut fructus quoque pignori essent, convenit. eos consumptos bona fide emptor utili Serviana restituere non cogetur: pignoris etenim causam nec usucapione peremi pla-cuit, quoniam quaestio pignoris ab intentione dominii separatur. quod in fruc-tibus dissimile est qui nunquam debitoris fuerunt.
Так как право собственности на плоды принадлежит добросовестному владельцу, а не заложившему вещь собственнику участка, то они не подпадают под закладное право и могут подлежать возвращению только в силу of-ficium iudicis; не подлежащие закладному праву истца плоды возвращаются здесь officiо iudicis точно так же, как при rei vindicatio или а. finium regun-dorum истцу возвращаются плоды, не подлежащие его праву собственности.
Здесь Чилярж исправляет сonsumptos в perceptos, потому что свобода плодов от закладного права только тогда может служить основанием для restituere non cogetur, если свобода от возвращения относится ко всем плодам. Только при таком исправлении фрагмент получает вполне последовательный и логичный вид[164].
Это мы считаем неосновательным не только потому, что при правильности этой критики места в теперешнем его виде еще этим не была бы доказана интерполяция (см. выше, стр. 151), но и специально потому, что сделанный Чиляржом упрек по адресу теперешнего текста последним не заслужен. Свобода плодов от закладного права никоим образом не ведет к свободе от возвращения fructus extantes, как praestatio personalis, свойственной вообще вещным искам, направленным против добросовестного владельца. Эта praestatio personalis рассматривается Папинианом как естественное и при вещных исках обычное явление, несмотря на то, что с вещной точки зрения добросовестный владелец - полный и неограниченный собственник fructus extantes[165].
Далее, возвращение fructus extantes подтверждает § 35 J. de rer. div II. l.
Si quis a non domino, quem domininum esse crederet, bona fide fundum emerit vel ex donatione aliave qua iusta causa aeque bona fide acceperit; naturali[166] ratione placuit fructus quos percepit eius esse pro cultura et cura. et ideo si postea dominus supervenerit et fundum vindicet, de fructibus ab eo сonsumptis agere non[166] potest. ei vero, qui sciens alienum fundum possederit, non idem concessum est. itaque cum fundo etiam fructus, licet сonsumpti sint, cogitur restituere.
В этом месте Чилярж признает подлинным начало и правило о недобросовестном владельце. "В высшей степени подозрительным" кажется ему passus от "et ideo" до "agere non potest" (стр. 573). Эта часть, по мнению Чиляржа, вставлена компиляторами. В доказательство он указывает на недостаточную логическую последовательность и на тяжелый слог изложения ("der schwerfalligen Diction wegen"). Логическая непоследовательность заключается в следующем: из того, что плоды принадлежат добросовестному владельцу pro cultura et cura, следовало бы заключить, что он люкрирует все fructus percepti; между тем в § 35 cit. из этого положения выведено заключение лишь о fructus сonsumpti; этим высказано, что fructus extantes все-таки подлежат возвращению (стр. 573)[166].
К этому замечанию вполне присоединяется и Pernice, который сверх того находит в тексте и другие изъяны. Он указывает, во-первых, на то, что в нашем фрагменте точку зрения приобретения права собственности сменяет дальше точка зрения процессуальная (Labeo cit. стр. 358; но едва ли в этом можно видеть что-либо особенное. Ведь требования истца в процессе определяются материальным правом. Такие переходы в сочинениях классических римских и современных юристов - обычное явление). Далее, по его мнению, элементарное изложение (институции имеют целью дать таковое) требовало бы указания по поводу плодов, собранных во время процесса. Выражение: "quos percepit" должно быть отнесено и к этим плодам.
По поводу этого упрека небезынтересно отметить, что другой авторитетный романист - Виндшейд, который интерполяцию в § 35 предполагает для других целей и в другом направлении, нежели Чилярж и его последователи, упрекает текст не в слишком большой сжатости, а, наоборот, в излишней растянутости изложения, так что Чилярж, для которого интересна подлинность тех частей фрагмента, которых Виндшейд не хочет признавать, защищает текст указанием, что в институциях растянутость изложения вполне уместна (Сzyhlarz, стр. 573).
Мы не будем входить в рассмотрение того, справедливее ли упрекать автора нашего текста в слишком большой растянутости или в излишней сжатости. Уместнее было бы возбудить вопрос о педантизме и придирчивости современных критиков текста, проявляемых ими в случае желания доказать интерполяцию, и о странности общего предположения, по которому тексты (написанные многочисленными римскими юристами, из которых одни писали многословно и элементарно, как, например, Gaius, Ulpianus, а другие крайне сжато и поэтому подчас непонятно, как, например, Papinianus) только тогда могут считаться подлинными, если они написаны не слишком сжато и не слишком растянуто, а как раз по вкусу современных критиков (которые предъявляют в свою очередь далеко не одинаковые требования в этом отношении).
Но если полемика на такой почве и по таким вопросам заслуживает помещения в научном исследовании, то во всяком случае нам нет необходимости заниматься отражением упрека в излишней сжатости текста, потому что этот упрек скорее говорит в пользу подлинности текста, нежели в пользу интерполяции. Рernice указывает, что в институциях уместнее более элементарное и подробное изложение, но при этом он упускает из виду то обстоятельство, что составляли "Институции" как таковые именно компиляторы; а для этого они употребляли, между прочим, вырезки из разных сочинений римских юристов, которые совсем не ожидали, что когда-то куски их текста попадут в институции Юстиниана. Следовательно, слишком большая для институций сжатость текста говорит скорее в пользу того, что первым автором его является именно классический юрист (писавший не ввиду целей институций Юстиниана), а не компиляторы. Pernice, cам того не замечая, обосновывает не положение: текст интерполирован, а противоположный упрек: текст напрасно оставлен без изменений; внося его в институции, следовало компиляторам сделать сообразно с целью этого сборника разные добавления ради большей элементарности.
Далее, Pernice не нравится, что принцип, по которому b. f. possessor приобретает плоды вследствие cultura et cura, выставляется только для вывода процессуального последствия, а именно свободы от возвращения fructus consumpti; ибо для этого последнего положения нет необходимости в приобретении права собственности (стр. 358).
Мы готовы согласиться, что освободить владельца от возвращения fructus consumpti можно было бы и не прибегая к предоставлению владельцу права собственности, а право собственности на плоды могло быть в свою очередь признано за добросовестным владельцем без оправдания его принципом cultura et cura.
Но разве это доказывает интерполяцию, разве это доказывает, что эти обоснования следует приписать Юстиниану, а не классическому юристу? Скорее наоборот. Именно законодателю нет надобности юридически обосновывать свои постановления. Он может просто велеть, и его воля является законом, для которого дальнейших юридических оснований не требуется[167]. Обоснование свободы от возвращения fructus consumpti правом собственности владельца на плоды в свою очередь нам кажется вполне удовлетворительным, а по крайней мере лучшей конструкции этой свободы мы не знаем. С точки зрения последовательного проведения принципов римского права собственник участка мог бы не только требовать возвращения fructus consumpti при r. vindicatio, но и предъявлять самостоятельные condictiones fructuum, если бы он был и собственником плодов (praedo fructus suos non faciat, a praedone enim fructus... possunt... consumpti condici , I. 22 § 2 D. de pign. act. 13,7 etc.).
Непоследовательным признает Pernice в спорном месте и то, что, несмотря на принцип cultura et сura, владельцу предоставляется право собственности на все плоды, а не только на fructus industriales (об этом ниже).
Наконец, "неловким" ("ungeschickt") он считает соединение во второй части места указания, что недобросовестный владелец не приобретает права собственности на плоды, с положением, что собственник вещи может от него потребовать возвращения всех плодов. В чем здесь "неловкость", автор не указывает, а переходит непосредственно дальше к выводу:
"Итак, по моему мнению, средняя часть фрагмента и некоторые другие добавки, которые шокируют, с точки зрения языка и содержания, происходят от компиляторов" (стр. 359).
Исправленное сообразно своим стилистическим и логическим требованиям место Пернис изображает следующим образом (причем слова в скобках принадлежат компиляторам):
Si quis a non domino, quem dominum esse crediderit, bona fide findum emerit, [141] naturali ratione placnit fructus [141] eius esse [141]. ei vero qui alienum fundum sciens possederit, non idem concessum est: itaque cum fundo etiam fructus [141] cogitur restituere.
Нам кажется, что кодификаторы имели пред собой слишком серьезную и громадную задачу, чтобы заниматься такого рода корректурами, какие им здесь приписывает Pernice. Тогда бы для кодификации потребовались многие десятки лет. И зачем, спрашивается далее, нужны были эти поправки? В том месте институций Юстиниана, где вставлен настоящий фрагмент, говорится о приобретении собственности. В предыдущих §§ говорится об alluvio, specificatio, confusio, inaedificatio, plantatio, pictura etc. В следующем, 36-м §, - о приобретении плодов узуфруктуарием, далее о thesaurus, o traditio. Какой смысл был бы для кодификаторов в нашем фрагменте к положению о приобретении плодов добросовестным владельцем делать те добавки, которые им теперь приписываются, и привносить таким образом чуждые теме компилируемого титула рассуждения? Ведь, не говоря уже о других частях свода, об обсуждении плодов в процессе говорится в тех же институциях в соответственном титуле (§ 2 I. de officio iuducis 4,17: si vero bona fide possessor fuerit, non habetur ratio consumptorum neque non perceptorum). Приходится разве предположить у кодификаторов какую-то любовь к искусству делать интерполяции, какую-то интерполяционную манию.
Напротив, весь характер и содержание компиляции и, в частности, наш фрагмент, доказывают стремление кодификаторов без крайней необходимости не изменять подлинного текста, хотя бы в нем содержались части, лишние для данного места сборника, и свидетельствуют об уважении их к текстам великих римских юристов.
Без опровержения мы оставили пока выше замечания Чиляржа о том, что из принципа сultura et cura следовало бы вывести предоставление добросовестному владельцу всех плодов, а не только fructus con-sumpti, и замечание Перниса, что по принципу сultura et cura добросовестному владельцу следовало бы предоставить только fructus industriales, а не все плоды (т. е. и fructus mere naturales, произведенные природой без сultura et cura).
Эти замечания имеют более научное значение, нежели прочие рассмотренные выше соображения, и должны быть признаны несомненно правильными в том смысле, что положения нашего института не соответствуют принципу сultura et cura и им не могут быть объяснены и оправданы, так что ссылка на этот принцип в нашем фрагменте не выдерживает критики. К этим указаниям наших противников мы можем еще со своей стороны прибавить, что с точки зрения сultura et cura плоды должны были бы быть предоставлены всякому владельцу, который именно употребил свою сultura et cura на их производство, так что различие между bonae fidei и malae fidei possessоres и предоставление плодов только первым является с этой точки зрения deus ex machina; причем, как мы увидим ниже, этой непоследовательности нельзя оправдать и тем, будто mala fides является состоянием, нравственно достойным порицания и строгости, а bona fides - добродетелью, заслуживающей особых милостей и награждений. Далее (исправляя в то же время не вполне точное указание Перниса по поводу fructus industriales) мы можем прибавить, что с точки зрения принципа сultura et cura владельцу должны были бы быть предоставлены даже не все fructus industriales (а только те, которые он сам произвел, а не его предшественник, так что ему приходится только пожать посеянное не им самим), но зато не только fructus ab eo percepti, но и fructus a possessore sati, точнее говоря, между владельцем и собственником должно было бы происходить fructuum divisio пропорционально затраченным каждым из них сultura et cura на производство этих плодов. Вообще, наш институт, если бы его построить с точки зрения сultura et cura, больше был бы похож на правила о дотальных плодах (ср. l. 7 § 9. D. s. m. о делении дотальных плодов: "nam et hic fructus toto tempore quo curantur, non quo percipiuntur, rationem accipere debemus". Ulpianus), нежели на то, что он в действительности представляет.
Мало того, мы убедимся ниже, что и эти критические замечания являются еще слишком неполною и снисходительною критикою, не касаясь существенной и фундаментальной ошибки, лежащей в основании теории сultura et cura; мы убедимся, что эта теория до того наивна и ошибочна по существу, что она даже не заслуживает особой критики с точки зрения частных ее последствий, а является только свидетельством, как наивны и примитивны были воззрения римлян на общественные и, в частности, на экономические явления.
Итак, здесь мы не только согласны с нашими противниками, но даже готовы снабдить их более полным и сильным вооружением, нежели то, каким они обладают.
Но совсем другой вопрос: доказывают ли эти соображения интерполяцию спорного фрагмента? На этот вопрос, несомненно, следует ответить отрицательно.
Видеть в этого рода соображениях доказательство интерполяции можно только в том случае, если исходить из посылки, будто римские юристы в своих оправданиях гражданско-правовых институтов de lege ferenda проявляли достаточную глубину понимания и безошибочность и что они сообразно своим теориям de lege ferenda устраивали институты своего права, никогда не допуская в этом отношении непоследовательности и противоречий.
Здесь не место входить в принципиальное рассмотрение вопроса о характере творчества римских юристов и об отношении их гражданско-политического сознания и понимания к развитию их права, и мы ограничиваемся здесь только утверждением (к которому мы еще возвратимся ниже), что взгляды римских юристов, поскольку они касались гражданско-политических вопросов (а не юридических только обобщений), должны были отличаться и отличались поверхностностью и наивностью, но, с другой стороны, они не мешали институтам права развиваться удачно и правильно, так что в истории римского права замечается обыкновенно диссонанс неудачности гражданско-политических взглядов и объяснений римских юристов и удачности совсем не соответствующих этим взглядам юридических положений и решений.
С этой точки зрения спорный фрагмент не только не доказывает своим содержанием, что он не может быть приписан классическому римскому юристу, а, напротив, является для нас типическим воплощением характера творчества римских юристов и отношения их теоретических взглядов к положительным правовым решениям.
Но в данном специальном случае нам даже нет необходимости прибегать к нашим общим взглядам на развитие римского права и доказывать вообще недостаточность, поверхностность и несоответствие с положительным правом гражданско-политических воззрений римских юристов, потому что, с одной стороны, наши противники сами исходят из того, что теория сultura et cura не может быть признана удовлетворительным объяснением нашего института, а с другой стороны, в источниках есть несомненные доказательства, что эта теория отнюдь не изобретение Юстиниана, а продукт умствования классических юристов. Доказательства эти приводятся ниже в § 23, так что пока мы отсылаем читателя к этой части нашего исследования, а теперь еще вкратце укажем на отношение другого нашего оппонента - проф. Oertmann'a к вопросу об интерполяции § 35, Inst. Это отноошение в высшей степени любопытно и интересно ввиду особого щекотливого положения, которое для него создал вопрос об интерполяции этого фрагмента. Дело в том, что он уже раньше с воодушевлением защищал теорию сultura et cura как истинное и правильное объяснение нашего института и в своей критике настоящего исследования выступает одушевленным защитником этой теории и противником предлагаемого ниже объяснения и цивильно-политическо-го оправдания института приобретения плодов. С другой же стороны, он является защитником теории Чиляржа по вопросу об интерполяции. Но в применении к § 35, I. эти его две точки зрения и полемические тенденции оказываются в конфликте друг с другом. Если согласиться с мнением Чиляржа о несогласии принципа сultura et cura с правилами нашего института, то приходится пожертвовать любимой "трудовой" теорией. Если же держаться этой теории, то приходится отвергнуть доказательство, приводимое Челяржом в пользу интерполяции § 35, I. Как он прошел между этими Сциллой и Харибдой? Очень просто. По этому поводу он лаконически заявляет, что мои замечания в "Fruchtvertheilung" о § 35, I. "совсем лишены значения" (ganz belanglos), и умалчивает о том, как он относится к замечаниям Чиляржа о том же фрагменте. Для смягчения впечатления, вызываемого довольно ненаучным полемическим приемом, состоящим в простом заявлении полного несогласия, Oertmann только добавляет: "По этому поводу можно еще заметить, что места институций сами по себе обыкновенно являются не особенно годным свидетельством о классической эпохе".
Примечания:
[164] Ср.: Кремлев, стр.
124, 125; там же, стр. 106–123, богатая коллекция всевозможных толкований
этого места.
[165] Oertmann против
этого только повторяет утверждение, что свобода плодов от закладного права
должна была бы вести и к невозвращению fructus extantes, и непосредственно
к этому в виде подкрепления присовокупляет: «Ведь сам автор убедительно
доказал, что право собственности на плоды принадлежит владельцу, так что
притязание собственника вещи на fructus extantes имеет обязательственный
характер (стр. 128)!». Как мой противник этим положением может пользоваться
против меня, мне непонятно. Из него, напротив, вытекает, что требование
fructus extantes (как обязательственное отношение) независимо от вещных
прав истца на эти плоды.
[166] Ср.: Кремлев, стр.
125 и сл. Последний автор признает вставкой компиляторов иные части текста,
нежели Чилярж, а именно «оговорку о потреблении плодов добросовестным
владельцем» и слова «licet consumpti sint». И «несообразности», в которых
автор упрекает текст, иные, более «вопиющие» (стр. 126). Так, по его мнению,
§ 35 I. прежде всего приписывает владельцу право собственности на
fructus сonsumpti, т. е. на несуществующие объекты, «а такое право собственности
есть не что иное, как юридическое чудовище». Едва ли почтенный автор так
толковал бы текст и сделал такой упрек, если бы не необходимость во что
бы то ни стало доказать интерполяцию. Ведь в тексте прямо и ясно сказано:
fructus quos percepit eius esse (а не fructus quos сonsumpsit eius esse).
Во-вторых, Кремлев находит в § 35 непоследовательность: «Очевидно,
из премиссы, что собранные добросовестным владельцем плоды составляют
его собственность, следует по законам здравой логики тот вывод, что собственник
земли не может требовать этих плодов, т. е. всех тех, которые собраны
добросовестным владельцем (потому что они не его собственность, а собственность
последнего)».
[166] Ср.: Кремлев, стр.
125 и сл. Последний автор признает вставкой компиляторов иные части текста,
нежели Чилярж, а именно «оговорку о потреблении плодов добросовестным
владельцем» и слова «licet consumpti sint». И «несообразности», в которых
автор упрекает текст, иные, более «вопиющие» (стр. 126). Так, по его мнению,
§ 35 I. прежде всего приписывает владельцу право собственности на
fructus сonsumpti, т. е. на несуществующие объекты, «а такое право собственности
есть не что иное, как юридическое чудовище». Едва ли почтенный автор так
толковал бы текст и сделал такой упрек, если бы не необходимость во что
бы то ни стало доказать интерполяцию. Ведь в тексте прямо и ясно сказано:
fructus quos percepit eius esse (а не fructus quos сonsumpsit eius esse).
Во-вторых, Кремлев находит в § 35 непоследовательность: «Очевидно,
из премиссы, что собранные добросовестным владельцем плоды составляют
его собственность, следует по законам здравой логики тот вывод, что собственник
земли не может требовать этих плодов, т. е. всех тех, которые собраны
добросовестным владельцем (потому что они не его собственность, а собственность
последнего)».
[166] Ср.: Кремлев, стр.
125 и сл. Последний автор признает вставкой компиляторов иные части текста,
нежели Чилярж, а именно «оговорку о потреблении плодов добросовестным
владельцем» и слова «licet consumpti sint». И «несообразности», в которых
автор упрекает текст, иные, более «вопиющие» (стр. 126). Так, по его мнению,
§ 35 I. прежде всего приписывает владельцу право собственности на
fructus сonsumpti, т. е. на несуществующие объекты, «а такое право собственности
есть не что иное, как юридическое чудовище». Едва ли почтенный автор так
толковал бы текст и сделал такой упрек, если бы не необходимость во что
бы то ни стало доказать интерполяцию. Ведь в тексте прямо и ясно сказано:
fructus quos percepit eius esse (а не fructus quos сonsumpsit eius esse).
Во-вторых, Кремлев находит в § 35 непоследовательность: «Очевидно,
из премиссы, что собранные добросовестным владельцем плоды составляют
его собственность, следует по законам здравой логики тот вывод, что собственник
земли не может требовать этих плодов, т. е. всех тех, которые собраны
добросовестным владельцем (потому что они не его собственность, а собственность
последнего)».
[167] Cр.: Dernburg I,
§ 205, пр. 13: «Это изготовление компиляторами в высшей степени невероятно;
ср. также Petrazycki, стр. 150. Ибо они, поскольку дело идет не о праве
императорских законов, довольствуются всегда выбором фрагментов старых
юристов. Да и для них не было надобности в случае новых постановлений
ссылаться на naturalis ratio и материальные основания приобретения плодов.
Стиль фрагмента указывает на Гая, как автора...»
[141] Главными защитниками обыкновенного права собственности
добросовестного владельца на плоды в новой немецкой литературе являются:
Backe, Bonae fidei possessor quemadmodum fructus suos faciat; Mhlenbruch,
Doctr. Pand. § 250; Zimmern, Schunksche Jahrbcher, B. II, S. 237
fg.; Vangerow, Pand. § 326 Anm. II; Goeschen, Vorlesungen ber d.
gem. Civilrecht § 282; Puchta, Kurs. der Inst. II § 242; Scheurl,
Beitrage I, S. 287 fg.; Bcking, Pand. des romischen Privatrechts II §
151; Dernburg, Kritische Zeitschr. I, S. 144; Pagenstecher, Die rm. Lehre
vom Eigenthum II, S. 101 fg.; G. Hartmann, Kritische Vierteljahrsschrift
fr Gesetzgebung und Rechtswissenschaft XI, S. 520 fg.; Ihering, Jahrbcher
fr die Dogm. XII, S. 314 fg.; Keller, Pand. § 142; Fitting, Archiv
f. civ. Pr. LII, S. 276 fg.; Waldeck, l. cit.; Czyhlarz, l. cit., в русской
литературе – Кремлев, l. cit.
[141] Главными защитниками обыкновенного права собственности
добросовестного владельца на плоды в новой немецкой литературе являются:
Backe, Bonae fidei possessor quemadmodum fructus suos faciat; Mhlenbruch,
Doctr. Pand. § 250; Zimmern, Schunksche Jahrbcher, B. II, S. 237
fg.; Vangerow, Pand. § 326 Anm. II; Goeschen, Vorlesungen ber d.
gem. Civilrecht § 282; Puchta, Kurs. der Inst. II § 242; Scheurl,
Beitrage I, S. 287 fg.; Bcking, Pand. des romischen Privatrechts II §
151; Dernburg, Kritische Zeitschr. I, S. 144; Pagenstecher, Die rm. Lehre
vom Eigenthum II, S. 101 fg.; G. Hartmann, Kritische Vierteljahrsschrift
fr Gesetzgebung und Rechtswissenschaft XI, S. 520 fg.; Ihering, Jahrbcher
fr die Dogm. XII, S. 314 fg.; Keller, Pand. § 142; Fitting, Archiv
f. civ. Pr. LII, S. 276 fg.; Waldeck, l. cit.; Czyhlarz, l. cit., в русской
литературе – Кремлев, l. cit.
[141] Главными защитниками обыкновенного права собственности
добросовестного владельца на плоды в новой немецкой литературе являются:
Backe, Bonae fidei possessor quemadmodum fructus suos faciat; Mhlenbruch,
Doctr. Pand. § 250; Zimmern, Schunksche Jahrbcher, B. II, S. 237
fg.; Vangerow, Pand. § 326 Anm. II; Goeschen, Vorlesungen ber d.
gem. Civilrecht § 282; Puchta, Kurs. der Inst. II § 242; Scheurl,
Beitrage I, S. 287 fg.; Bcking, Pand. des romischen Privatrechts II §
151; Dernburg, Kritische Zeitschr. I, S. 144; Pagenstecher, Die rm. Lehre
vom Eigenthum II, S. 101 fg.; G. Hartmann, Kritische Vierteljahrsschrift
fr Gesetzgebung und Rechtswissenschaft XI, S. 520 fg.; Ihering, Jahrbcher
fr die Dogm. XII, S. 314 fg.; Keller, Pand. § 142; Fitting, Archiv
f. civ. Pr. LII, S. 276 fg.; Waldeck, l. cit.; Czyhlarz, l. cit., в русской
литературе – Кремлев, l. cit.
[141] Главными защитниками обыкновенного права собственности
добросовестного владельца на плоды в новой немецкой литературе являются:
Backe, Bonae fidei possessor quemadmodum fructus suos faciat; Mhlenbruch,
Doctr. Pand. § 250; Zimmern, Schunksche Jahrbcher, B. II, S. 237
fg.; Vangerow, Pand. § 326 Anm. II; Goeschen, Vorlesungen ber d.
gem. Civilrecht § 282; Puchta, Kurs. der Inst. II § 242; Scheurl,
Beitrage I, S. 287 fg.; Bcking, Pand. des romischen Privatrechts II §
151; Dernburg, Kritische Zeitschr. I, S. 144; Pagenstecher, Die rm. Lehre
vom Eigenthum II, S. 101 fg.; G. Hartmann, Kritische Vierteljahrsschrift
fr Gesetzgebung und Rechtswissenschaft XI, S. 520 fg.; Ihering, Jahrbcher
fr die Dogm. XII, S. 314 fg.; Keller, Pand. § 142; Fitting, Archiv
f. civ. Pr. LII, S. 276 fg.; Waldeck, l. cit.; Czyhlarz, l. cit., в русской
литературе – Кремлев, l. cit.
