Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
Этим последовательным и точным изложением своей теории автор, между прочим, сам лучше всего обнаруживает, какие затруднения возникли бы для гражданского оборота из его теории и теорий его предшественников. Его изложение представляет картину юридических осложнений, процессов и регрессов, которые являются последствием теории временной собственности.
Подробное и основательное опровержение этой теории сделано уже Вальдеком[153]; он справедливо указывает, что rei vindicatio предполагает уже существующую собственность, а не служит условием прекращения и возникновения собственности, что mala fides superveniens может иметь действие только на будущее, а не на прошедшее время, что единственная опора изложенных теорий, слово interim в выражении suos interriv facit, указывает на обязанность возвращения, а не на поворотность собственности[154], и т. д.
§ 17. 2. Теория интерполяций
Историческая теория, по которой все места институций и дигестов, подтверждающие ограничение lucrum добросовестного владельца потребленными плодами, интерполированы редакторами Юстинианова свода, была предложена Чиляржом[155] в 1887 г. как новое открытие и имела большой успех в романистической литературе. Так, например, к ней присоединились все три авторитетных берлинских романиста: Eck (в своей рецензии на исследование Чиляржа), Dernburg (в своем учебнике), Pernice (в Labeo). На самом деле эта теория проводилась уже много раньше другими романистами, но не оказала прежде влияния на литературу и была забыта, так что теория Чиляржа самим автором и его последователями была сочтена новостью. Если не ошибаемся, первым автором теории, по которой restitutio fructuum extantium является позднейшим нововведением, был Th. Zachari в своем учебнике институций[155] (1816 г.). Дальнейшим ее представителем был Pellat[156], который приписывает нововведение - restitutio fructuum extantium - рескрипту Диоклетиана и Максимиана (l. 22 С. de R. V. 3, 32). Мысли Zacharia и Pellat нашли ревностного последователя в русской литературе в лице Кремлева, который ее развитию и защите посвятил свою докторскую диссертацию "Сепарация как способ приобретения права собственности добросовестным владельцем по классическому праву", 1868 г. Независимо от этих предшественников гипотезу интерполяций защищал Alibrandi в своей Teoria del possesso secondo il diritto Romano (1871 г., Roma, cтр. 134 и сл.). Но, как сказано выше, распространения и значения в романистической науке теория эта достигла лишь благодаря исследованию Чиляржа, что, по нашему мнению, объясняется не только талантливостью его исследования и большим научным авторитетом автора, но и тем обстоятельством, что его взгляд соответствует направлению и симпатиям современного романизма. Последнее время для романистической науки является эрой интерполяций. Между тем как прежде теории, основанные на предположении иного, нежели наличный, первоначального текста, должны были считаться с достодолжным скептицизмом и принимались только в случае, так сказать, крайней необходимости или положительного доказательства, в последнее время интерполяционные теории появляются в несметном количестве и встречают благоприятный прием подчас даже в том случае, когда они в свою пользу не приводят никаких доказательств, кроме "чутья" автора. Открытие интерполяций путем особого филологического или иного "обоняния" без иных доводов и данных считается даже подчас признаком особенно тонкого знания и понимания источников и их духа и стиля. Неудивительно, что при господстве такого течения предложение Чиляржа, подробно и остроумно им обоснованное и решающее исторически головоломную загадку нашего, иначе, по-видимому, необъяснимого и странного, института, встретило большое сочувствие и общее одобрение. Точно так же естественно, что моя полемика против теории Чиляржа, которая, так сказать, плыла против общего интерполяционного течения и направлялась in concreto против теории, недавно признанной авторитетнейшими романистами, не могла рассчитывать на общее согласие. Хотя из критик, появившихся по поводу "Fruchtvertheilung", только рецензия Oertmann'a заключает возражения против моего отрицательного отношения к интерполяционной теории и защиту теории Чиляржа (впрочем, в несколько модицифицированном виде, а именно в той форме, в какой ее ввел в свой знаменитый учебник Дернбург), и хотя эту защиту постигла оригинальная и своеобразная неудача, а именно Дернбург в 4-м издании своего учебника зачеркнул почти целиком изложение третьего издания, основанное на исследовании Чиляржа и усердно защищаемое против меня Эртманом, и поместил новое изложение, основанное на моем исследовании, тем не менее интерполяционную теорию еще далеко нельзя считать успешно устраненной[157]. А именно, недавно появилась весьма энергичная, подробная и убежденная защита ее против моих возражений, написанная авторитетнейшим из живущих теперь представителей истории римского гражданского права - Пернисом (Labeo, II B. 1-te Abth., 2-e издание, 1895 г., стр. 356 и сл.).
Ввиду этого в настоящем, русском издании моего исследования я принужден не только сохранить в полном виде критику интерполяционной теории, но и расширить ее "опровержением" высказанных против немецкого изложения "возражений", хотя таким образом этому вопросу придется, как мне кажется, уделить много больше места, чем он по существу своему и действительному научному значению заслуживает[158]. При этом в основание изложения положена опровергаемая теория в том виде, в каком ее выставил Чилярж[159].
Чилярж исходит из того положения, что невозможно найти никакого разумного оправдания института приобретения плодов в том виде, как он изложен в Corpus iuris. Невозможно найти разумного объяснения, почему римское право одной рукой дало добросовестному владельцу право собственности на все плоды, а другой отняло истекающие отсюда выгоды, установив обязанность возвращения fructus extantes (стр. 506-526). Это загадочное явление, для которого нет никакой аналогии во всей системе римского права, можно объяснить лишь исторически. Обязанность возвращения fructus extantes установлена лишь императорским законодательством, она была "прицеплена к институту как материальное ограничение приобретения права собственности на плоды, каковая реформа выразилась в интерполяции почти всех сюда относящихся мест" (стр. 526).
Классическое право не знало этой искусственной и необъяснимой комбинации; в классическом праве добросовестный владелец приобретал плоды без всяких ограничений. Основанием его приобретения была не какая-либо ratio iuris, а справедливое внимание к положению добросовестного владельца (стр. 537), которого он заслуживает именно вследствие своей bona fides (542, 522).
Основная мысль введенного императорским законодательством ограничения прав добросовестного владельца заключалась в том, что он не должен ничего возмещать из доходов, извлеченных им до litis contestatio, но должен выдать все то, что у него еще находится. В этом нет никакого обременения, а только лишение выгоды, которую бы добросовестный владелец извлек на счет собственника (стр. 564). Но и эта выгода не была отнята вполне, а только лишь в размере fructus extantes по практическим соображениям. Если бы требовать возвращения всего обогащения, то пришлось бы наводить справки, вести доказательства обогащения и т. д.; вообще производить действия, которые не находятся ни в какой связи с rei vindicatio главной вещи; поэтому практические основания заставили остановиться на fructus extantes. Что у недобросовестного владельца может быть отнято посредством особой rei vindi-catio, то должна обнять в случае добросовестного владения по крайней мере rei vindicatio главной вещи; напротив, что в случае недобросовестного владения служит предметом соndicito (fructus concumpti), то должно остаться в пользу добросовестного владельца (стр. 565, 566).
Прежде чем приступить к рассмотрению доказательств, которые Чилярж приводит в пользу этой теории, уже теперь заметим, что она возбуждает большое сомнение.
Несомненно, предоставление прав на плоды добросовестному владельцу, т. е. лишение собственника соответственных прав, служит к обеспечению гражданского оборота, это есть ограничение строгого dominium в пользу гражданского оборота[160]. В этом отношении историческое развитие необходимо и естественно проявляется в одинаковом направлении. С развитием гражданского оборота развиваются и соответственные ограничения безусловной строгой собственности. Так было и в римском праве. Развитие свободного вида бонитарной собственности насчет dominium ex iure Quiritium, actio Publiciana, exceptio rei venditae et traditae etc. представляют симптомы в этом направлении. Не говоря уже о постепенном развитии значения добросовестного владения насчет строгого dominium, мы находим несомненные указания, что и права добросовестного владельца относительно приобретения плодов усилились постепенно на счет собственности. Папиниан (в l. 44 pr. D. de usuc. 41, 3) прямо указывает на развитие гражданского оборота как на причину возникновения прав добросовестного владельца на приобретение рабов. Из его слов можно заключить, что если бы arrogatio сделалась распространенным явлением, то и путативному усыновителю относительно приобретений путативного усыновленного сообщили бы те же права, что и добросовестному владельцу раба. Ниже мы увидим, что первоначально добросовестный владелец приобретал лишь плоды, произведенные собственным трудом. В праве Юстиниана он несомненно приобретает все плоды. Первоначально институт относился только к владению в виде собственности, позднее он распространился на прочие путативные вещные права пользования.
С этой точки зрения теория Чиляржа хочет доказать, по нашему мнению, странное и маловероятное явление. В императорский период, когда территория государства достигла громадного объема, когда сношения развивались до небывалых прежде размеров, когда люди заключали куплю и другие сделки приобретения не со знакомыми немногими гражданами малого города Рима пред всем городом или его представителями, а часто с людьми совершенно чужими, говорящими другим языком, тогда, по мнению Чиляржа, ограничили права добросовестного владельца, тогда усилили строгость римского dominium, тогда появилось стремление к реформе, состоящей в отнятии обогащения у добросовестного владельца, не осуществившейся вполне только по процессуально-практическим соображениям.
Ход исторического развития ограничений права собственности в пользу добросовестного владения вообще и в особенности в области нашего института был обратный тому, который предполагает теория Чиляржа. Так как его гипотеза а priori невероятна, не гармонируя с общим ходом исторического развития и представляя в этом отношении аномалию, то он должен был указать на особые причины такого сингулярного явления. Едва ли таковые могут быть найдены[161].
Но обратимся к доказательствам Чиляржа. Самое решительное впечатление prima facie производит утверждение: "Мы не имеем ни одного места классического юриста, которое бы возлагало на добросовестного владельца обязанность возвращения плодов, извлеченных до litis contestatio" (l. c., стр. 561). Истинный смысл этого утверждения обнаруживается яснее, если сопоставить его со словами самого же Чиляржа на стр. 571 и сл.: "Всему этому ... несомненно противоречат те изречения источников, которые оставляют добросовестному владельцу только fructus consumpti, следовательно, предполагают обязанность возвращения fructus extantes или даже прямо ее подтверждают". "Но тогда нам не остается иного исхода, как все эти места, противоречащие классическим принципам, признать интерполированными" (стр. 571, 572). На самом же деле обязанность возвращения fructus extantes подтверждают все относящиеся сюда места дигестов и институций, кроме трех фрагментов, которые говорят только о приобретении права собственности на плоды. Все эти места автор считает "уже по их строению и содержанию внутренне несообразными и подозрительными" и объявляет их интерполированными[162].
Вполне ясно распространено officium iudicis на fr. extantes в l. 4 § 2 D. finium regundorum 10,1:
Paulus libro vicesimo tertio ad edictum. Post litem autem contestatam eitiam fructus venient in hoc iudicio: nam et culpa et dolus exinde praestantur: sed ante indicium percepti non omni modo hoc in iudicium venient: aut enim bona fide percepit, et lucrari eum oportet, si eos consumpsit, aut mala fide, et condici oportet.
Слова "si eos consumpsit" считает Чилярж вставкой компиляторов на том основании, что только без этой вставки фрагмент дает полное решение вопроса о плодах. Извлеченные mala fide плоды все подлежат condictio, извлеченные bona fide делаются lucrum добросовестного владельца. Вследствие слов "si eos consumpsit" мы не знаем, входят ли в iudicium fructus extantes (стр. 581).
Если бы в этой аргументации не было ошибки, то и тогда она отнюдь не была бы в состоянии доказать интерполяцию. Если бы исходить из такого способа критики настоящего и восстановления предполагаемого первоначального текста, то тогда мы могли бы испещрить все дигесты поправками, устраняющими неполноту, неясность, непоследовательность, непонятность и т. п. "недостатки" изложения, и объявить все соответственные места интерполированными, а наши поправки - подлинным классическим текстом. В сущности такой прием теперь - обычное и общераспространенное явление. Мало того, часто признается достаточным аргументом сообщение, что место "плохо" или "подозрительно" стилизовано, а потому замешана рука компиляторов. Но можно ли подобным приемам приписывать научную ценность, а результатам - их научную достоверность? Разве классические юристы были не люди? Errare humanum est, и римские юристы не были непогрешимы в области мышления и изложения своих мыслей. Разве, с другой стороны, Трибониан и его помощники были такими глупцами, невежественными юристами, плохими стилистами etc., что их корректуры должны были проявляться в неудачных выражениях, во введении неправильных или нелогичных положений, противоречий и т. д.? Но даже если признать эти странные посылки, которые лежат в скрытом виде в основании бесчисленных современных интерполяционных теорий, и приписать классическим юристам божественные логические и стилистические способности и непогрешимость, а кодификаторам противоположные отрицательные свойства, то и тогда упомянутые приемы едва ли можно признать надежными. Дело в том, что в дигестах мы имеем пред собой не целые научные сочинения римских юристов, а те вырезки из них, в которых заключаются юридические положения, казавшиеся компиляторам достойными возведения в закон. Вследствие этого естественно, что во многих фрагментах даже не особенно педантический критик найдет много недосказанного, неясного, по-видимому, не вполне логичного и т. д.; ибо те части изложения, которые предупреждали или рассеивали теперешние наши недоумения или привносили новые оговорки, ограничения, дополнения, обоснования etc., отрезаны и отброшены как излишний балласт с точки зрения той цели и для выражения того положения, которые имелись в виду кодификаторами. А если еще принять во внимание, сколь различные логические, риторические и стилистические вкусы могут проявляться со стороны современных критиков текста и производителей интерполяционных теорий на почве неудовольствия по поводу настоящего текста и ради его исправления "к лучшему", то можно себе представить, в какие дебри ведет романистическую науку современное интерполяционное течение. Между прочим, большинство представителей этого течения проявляют необыкновенный педантизм при критике и исправлении текстов, придираясь к таким "недостаткам", предполагаемое отсутствие которых в изложении римских юристов свидетельствовало бы не о божественной непогрешимости этих идеальных логиков и стилистов, а о мелочности и школьном педантизме классических юристов.
Но последуем совету Чиляржа и зачеркнем слова "si eos consump-sit"; тогда в словах Павла появляется явное противоречие; ведь Павел говорит, что если не все, то все-таки некоторые плоды, собранные до litis contestatio, veniunt in iudicium (non omni modo в отличие от nullo modo). Если же мы зачеркнем слова "si eos consumpsit", тогда мы узнаем, что никакие плоды, собранные до l. с., не veniunt in iudicium; mala fide percepti являются предметом особой cоndictio, bona fide percepti все остаются в пользу добросовестного владельца. Таким образом, в трех строках явное противоречие. Напротив, эти слова и все место только тогда имеют правильный смысл, если оставить текст без предложенного исправления. Тогда ясно, что из плодов, извлеченных bona fide до litis contestatio, non veniunt in iudicium fructus consumpti - veniunt fructus extantes. Тогда только понятны слова non omni modo. Неупоминание о fructus extantes не делает изложения Павла неполным; если он говорит, что officium iudicis не всегда распространяется на плоды, извлеченные до l. c., а именно не распространяется на плоды, уже потребленные, то, кажется, нетрудно заключить, что officium iudicis распространяется на fructus extantes[163].
Притом цель изречения Павла состоит вовсе не в том, чтобы особо констатировать возвращение fructus extantes (что он предполагает известным и само собой разумеющимся), а в указании, что плоды не всегда veniunt in iudicium.
Наш фрагмент привносит корректуру и дополнение к предыдущему изложению Павла (§ 1 того же места: quid enim si quis aliquam utulitatem ex eo loco percepit, quem vicini esse appareat? non inique damnatio eo nomine fiet).
Примечания:
[153] Waldeck в Arch. f. civ. Pr. 57; ср. также: Czyhlarz,
cтр. 503 и сл.
[154] Ср.: Czyhlarz, стр. 505.
[155] Th. Zachari, Institutionen des rom. Rechts, стр.
286 и сл.
[155] Th. Zachari, Institutionen des rom. Rechts, стр.
286 и сл.
[156] Pellat, Expos des principes gnraux du droit romain
sur la proprit, 1853 г., стр. 306 и сл.
[157] Как это, например, предполагал Hellmann в упомянутой
выше критике моей «Fruchtvertheilung» в Krit. V. Jahresschrift. N. F.
XVII: «И вот Петражицкий показывает, по моему мнению, с успехом, что об
интерполяции речи быть не может, и опровергает также и позитивные доказательства
Чиляржа на основании реферированного мною выше догматического изложения.
Кроме того, П. совершенно справедливо обращает внимание на то, что было
бы непонятно, почему императорское законодательство должно было бы сделать
шаг назад … etc.», стр. 86.
[158] Вообще, крайнее размножение в новейшее время предположений
интерполяций ведет к тому, что при исследовании почти всякого учения римского
права приходится считаться с мелочным, но тяжелым балластом интерполяционных
теорий и терять время и место на их рассмотрение в ущерб более серьезным
и важным вопросам. Это вынужденное занятие тем неблагодарнее, что обыкновенно
теории эти столь же мало поддаются опровержению, как и положительному
доказательству. Как, например, опровергнуть «чутье» интерполяции или указание,
что стиль данного места «подозрителен», и т. п. В нашем случае, впрочем,
вопрос об интерполяции поставлен сравнительно гораздо научнее и основательнее,
чем во многих других случаях.
[159] Pernice, как он
сам замечает на стр. 357, ничего существенно нового в постановку вопроса
не вносит, а ограничивается полемикой против моих возражений теории Чиляржа.
Что же касается учений Zachari, Pellat и Alibrandi, то они ввиду новейшей
литературы по вопросу о приобретении плодов и, в частности, ввиду исследования
Чиляржа и послед. литературы являются в значительной степени устаревшими.
К тому же интерполяционная теория достигла успеха и значения в литературе
благодаря сочинению Чиляржа и в том виде, в каком она изложена в этом
сочинении. Уже потому мы принуждены главным образом считаться с Чиляржом,
а не с его предшественниками.
[160] В чем здесь заключается
существо этого обеспечения, ср. ниже.
[161] Их не указывает
и Pernice, который полемизирует против сказанного в тексте (стр. 365).
Пернис соглашается, что «направление развития состояло в усилении bonae
fidei possessio», но находит, что это замечается только в области «отношения
b. f. possessio к третьим владельцам» и что только такого относительного
усиления прав добросовестного владельца требовал оборот. Напротив, непонятно,
зачем нужно было усиление добросовестного владения по отношению к собственнику.
[162] По поводу того,
что я приведенное утверждение Чиляржа (высказывая которое он ссылается
на авторитет Pernice, Labeo II, первое издание, стр. 165) назвал «утверждением»,
теперь во втором издании Лабеона (стр. 356, пр. 3) Пернис довольно резко
замечает: «Это факт, а не утверждение (Petrazycki, Fruchtvertheilung,
стр. 148 и сл.); я обратил на это внимание (в первом издании) прежде,
чем предположить интерполяцию».
[163] Мои оппоненты и
сторонники теории Чиляржа нашли очень простой способ обойти это возражение.
Нетрудно ведь объявить и слова non omni modo интерполированными. Pernice
предлагает переставить эти слова, т. е. вместо non omni modo читать omni
modo non, и замечает по этому поводу (стр. 360 пр.): «Петражицкий прав,
возражая против простого исключения этих слов (sc. si eos consumpsit).
Этому мешают слова non omni modo. Фрагмент в теперешнем его виде отличается
истинно компиляторской тонкостью; суть надо читать между строками. Извлеченные
до процесса плоды входят «не всегда» в процесс; извлеченные и потребленные
добросовестным владельцем остаются в его пользу; извлеченные mala fide
подлежат condictio; следовательно, extantes должны быть возвращены. Совсем
иное дело, если переставить omni modo non; плоды после процессуального
времени относятся к indicium; извлеченные раньше – нет; они не подлежат
вовсе взысканию или подлежат самостоятельным искам».
