Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права
Я бы согласился с решением вопроса, которое дает римское право и которое отстаивает г. Петражицкий, если бы у меня не возникало сомнений также экономического свойства. Приобретающие вещь на праве собственности никогда не могут быть уверены, что в их юридическом положении нет дефекта и что в один прекрасный день не явится собственник со своими претензиями. Зная, что в случае иска со стороны собственника ему придется уступить все наличные плоды, не будет ли приобретатель торопиться сбыть поскорее все собранные плоды, чтобы по возможности уменьшить количество fructus exstantes? Если при правильном хозяйстве у него собирается запас строевого леса, то не лучше ли ему продать его, чем откладывать для необходимых построек и ремонта? Не выгоднее ли ему продать немедленно все запасы сена и соломы, нежели оставлять для расширения скотного двора? Не отнимет ли отстаиваемое г. Петражицким решение стимула у всякого приобретателя имения к улучшению хозяйства? Не повлечет ли это за собой вредных последствий с народнохозяйственной точки зрения? Вот сомнения, которые возникают у меня при обсуждении основного положения в диссертации г. Петражицкого, на которые ответа он не дает.
Перенесемся на почву положительного русского законодательства. Здесь автором затрачена масса остроумия, обнаружена тонкая диалектика, но, по моему мнению, не достигнуты результаты, на которые он рассчитывал.
До сих пор предполагалось, что положения т. Х ч. 1 в общем соответствуют точке зрения, на которой стоят и другие современные законодательства и которая расходится с точкой зрения римского права. Но г. Петражицкий выставляет толкование прямо противоположное такому общепринятому взгляду. С его аргументацией можно не соглашаться, но с ней приходится серьезно считаться.
Основной статьей, определяющей раздел доходов между добросовестным владельцем и собственником, является ст. 626 т. Х ч. 1. Она гласит, в виде общего положения, следующее: "владевший каким-либо имуществом, хотя и не принадлежащим ему, но однако же добросовестно, не зная о праве другого на оное, при возвращении этого имущества законному владельцу, не обязан возвращать ему доходов, с оного уже полученных или законно ему следующих по день объявления ему установленным порядком об открытии спора против его владения, или же, если это будет доказано, до того времени, когда неправость его владения сделалась ему достоверно известна". Несмотря на то, что видимый смысл приведенного постановления говорит не в пользу римской точки зрения, г. Петражицкий полагает и старается доказать, что действительное значение ст. 626-638 т. Х ч. 1 состоит в предоставлении добросовестному владельцу права только на fructus consumpti. Распространенность противоположного толкования автор объясняет предубежденностью юристов в пользу взгляда, принятого новейшими законодательствами. Русские цивилисты, по его мнению, влагают в наши законы то содержание, которое общепризнано на Западе (Bona fides, стр. 352). Но неправдоподобность такого объяснения очевидна. Наших цивилистов обыкновенно упрекают в чрезмерном пристрастии к римскому праву, и каждый из них чувствует на себе основательность таких упреков. Русские юристы воспитываются не на французском или итальянском праве, а на пандектах, и предубежденность их должна бы сложиться в совершенно противоположную сторону. Мне кажется, что сам Петражицкий виновен несколько в том, в чем он упрекает других. Симпатизируя с точки зрения политики права взгляду римского права, он всеми силами старается увидеть его в неточных и сбивчивых постановлениях т. Х ч. 1.
Каким же путем доходит г. Петражицкий до толкования, противоположного тому, которое до сих пор считалось общепринятым?
Сопоставляя общее положение, содержащееся в первой половине ст. 626, с частными правилами, указанными в этой и других статьях, в виде более подробного развития основной мысли, г. Петражицкий допускает между ними противоречие, которое он разрешает в пользу частных правил и в ущерб общему (стр. 357). Основанием к тому служит то "правило юридической методологии", по которому non ex regula jus sumatur, sed ex jure quod est regula fiat. "Начало это, являющееся особенно важным руководящим правилом, при научной разработке той громадной массы законов, которые содержатся в Corpus juris, должно быть аналогично применяемо и в области других гражданских прав" (стр. 354). Прилагая это правило к настоящему случаю, автор решает, что "высказанное в ст. 626 общее положение о предоставлении владельцу полученных доходов следует рассматривать, как regula quae perdit officium suum вследствие столкновения с jus quod est" (стр. 357).
С этим взглядом почтенного автора я решительно отказываюсь согласиться. Во-первых, приведенное положение не есть правило юридической методологии, а постановление положительного римского права. Во-вторых, само по себе оно в высшей степени сомнительно. Для чего, спрашивается, законодателю устанавливать общее положение, когда при применении рекомендуется составлять самостоятельно это общее положение на основании частных норм, не стесняясь его противоречием с законодательным положением. Общее положение такая же норма, как и частные постановления, и потому имеет равный законодательный авторитет. Но по мысли законодателя общему положению дается более обширная область применения, нежели частным. Логическое столкновение между ними, в случае обнаруженного противоречия их, возможно не на всем пространстве, на котором открыто действие общего правила, а лишь в том небольшом районе, на который распространяется действие специального правила. Отсюда мы должны вывести совершенно обратное правило юридической методологии: общее положение perdit officium suum только на том пространстве, на которое распространяется действие противоречащего ему частного положения.
Посмотрим, однако, насколько частные правила подтверждают мысль г. Петражицкого. Заметим предварительно, что, по признанию самого автора, в этом отделе нашего законодательства тщетно было бы искать того тонкого различия между вещным и обязательственным правом, которое так ясно выступает в римском праве (стр. 345-346). Прибавим еще, что закон 1851 года, вошедший в т. Х ч. 1, отличается чрезмерной многословностью и казуистичностью, которые, помимо воли законодателя, могут дать пищу для толкований, каких он и не предвидел.
Говоря о минеральных продуктах, закон в ст. 626 признает, по мнению автора, lucrum добросовестного владельца лишь с момента обработки этих продуктов добывающей промышленностью, тогда как по другим кодексам решающим моментом является извлечение ископаемых из недр земли. Переработка же есть частный способ consumptio. Поэтому автор одобряет это постановление и считает его соответствующим римской теории. Посмотрим, однако, как выражается закон. В ст. 626 к доходам, которые добросовестный владелец возвращать не обязан, относятся "добытые и обработанные металлы и минералы". Если бы однако решающим моментом была обработка, то закону нечего было бы говорить о "добытых" минералах и металлах, а следовало ограничиться "обработанными", потому что очевидно недобытые продукты не могут подлежать обработке. Поэтому слова закона могут быть толкуемы в том смысле, что он признает за добросовестным владельцем право на металлы и минералы, все равно добыты ли они еще только или уже обработаны. Правильность такого толкования подтверждается ст. 630, где вместо союза "и" поставлен союз "или": за добросовестным владельцем должны быть оставлены минералы, "которые еще не очищены или не обработаны", и при этом еще ссылка на ст. 626. От очистки до обработки еще далеко. Очевидно, законодатель подбирал выражения, чтобы точнее выяснить, с какого момента минералы выделяются из связи с землей и переходят в разряд доходов. Но окончательная обработка решающего значения, по мысли законодателя, не имеет.
Согласно ст. 431, по мнению г. Петражицкого, добросовестному владельцу следовало бы отказать в праве собственности на приплод, если бы эта статья не должна была признаваться отмененной. Автор прав, утверждая, что закон 21 марта 1851 года, отменяя весь тот раздел, в котором находилась и ст. 368 (ныне 431), отменил и эту последнюю, хотя в издании 1857 года она сохранилась. Но решающее значение, по моему мнению, имеет в настоящем вопросе ст. 642: "при возвращении домашних и других животных владелец недобросовестный обязан возвратить и происшедший от них приплод". Про добросовестного владельца ни слова. Значит, а contrario, он приплода не возвращает. Это еще яснее становится при сопоставлении ст. 642 со ст. 643.
По ст. 626 добросовестному владельцу "предоставляются собранные до вышеозначенного времени плоды и убранные с полей и лугов хлеб, сено и пр.". Это частное постановление явно не в пользу г. Петражицкого, и он сам сознается в том, а по своему содержанию оно чрезвычайно важно в хозяйственном отношении. В этот разряд невозвращаемых доходов входят, следовательно, "навоз, солома, сено, овес для скота, зерно для посевов, хлеб, предназначенный для прокормления рабочего персонала до следующей жатвы, дрова, предназначенные для кухни и отопления, и т. д.", т. е. все то, что сам г. Петражицкий относит (стр. 162) к тем fructus exstantes, которые должны перейти к собственнику. Правда, закон (ст. 637) обязывает добросовестного владельца оставить в имении все необходимое для дальнейшего хозяйства, но не иначе, как за вознаграждение. Значит, в его пользу, а не собственника, идут все доходы, а что законодатель не различает здесь обязательственных и вещных правоотношений - это мы предвидели заранее. Попытка г. Петражицкого объяснить приведенное частное постановление в свою пользу при помощи различия натурального и денежного хозяйства представляется крайне натянутой. Мне кажется только, что сам автор не очень-то полагается на свою аргументацию в данном случае.
Таким образом, мы приходим к заключению, что частные постановления не противоречат общему положению, выраженному в ст. 626, по которому в пользу добросовестного владельца остаются извлеченные до процесса или mala fides supervеniens плоды, в пользу же собственника - плоды до того времени еще не собранные, а остающиеся на корню.
Но сам г. Петражицкий, начав с предположенного противоречия между общим и частными постановлениями, становится потом на другую точку зрения и думает, что общее правило в действительности также говорит в пользу его взгляда, так что и он стремится устранить неудобное противоречие. При денежно-меновом хозяйстве для получения дохода необходимым условием является сбыт. До тех пор, пока натуральные продукты не реализованы в деньги, о "полученном доходе" речи быть не может. "Скошенная владельцем рожь есть fructus percepti, но еще не "полученный доход" с экономической точки зрения. Еще нужно связать рожь в снопы, сложить потом в копны, убрать с поля, вымолотить etс., и до окончания производства существуют такие опасности, которые могут совсем разрушить надежду хозяина на получение дохода или на значительный размер этого дохода" (стр. 358). Но надежда может быть разрушена и тогда, когда хлеб продан под вексель, потому что продавец может денег не получить. Даже, если он получил деньги и положил их в стол или на текущий счет, то надежда на доходы может быть разрушена кражей или крахом банкирской конторы. Объяснение г. Петражицкого несогласно не только с хозяйством, которое имел в виду докрепостной закон 1851 года, но даже и с современным. Пока хлеб на корню, сельский хозяин не определяет доходности своего имения, но когда хлеб лежит уже в амбарах, он подводит итог своим хозяйственным операциям.
Сам г. Петражицкий признает, что в ст. 626 относительно fructus civiles установлено ясное положение, предоставляющее их в пользу владельца до момента прекращения владения. Каким образом законодатель, устанавливая разные правила для двух категорий доходов, не подчеркнул этой разницы?
Ввиду всего сказанного я думаю, что как общее правило, так и частные постановления т. Х ч. 1 говорят не в пользу нового толкования, предложенного г. Петражицким. Он полагает, что "вдохнул в них общую идейную жизнь" (стр. 334), а мне кажется, что он вдохнул в них только симпатичную ему идею.
Мы закончили рассмотрение этой интересной книги, в которой оригинальная мысль бьет ключом и пробивает себе новые пути, останавливая невольно внимание читателя, согласного или несогласного. Нельзя не благодарить автора за то, что он выдвинул забытые вопросы политики права, нельзя не поражаться обширностью его знаний юридических и экономических и умению связывать их в одно целое. Мои замечания вовсе не имели своей целью опровергать общего духа его направления. Но я нахожу его учение недостаточно формулированным, что может вредить его успеху и распространению. Сам г. Петражицкий приглашал обсудить его программу соединенными силами (Bona fides, стр. 425-426). Я только исполнил его желание; может быть, мои замечания послужат ему основанием для приведения своего учения в более стройный, привлекательный вид, для поправки некоторых деталей. Если же мои замечания ошибочны, вызваны неправильным пониманием его мыслей, то и в этом случае они не бесполезны, потому что покажут автору, как могут быть поняты его мысли и как ему следует их выразить, чтобы избежать на будущее время подобных недоразумений.
Г. Шершеневич
Печатается по:
Журнал Министерства Юстиции. 1898. N 6. С. 278-296.
* Габриэль Феликсович Шершеневич родился в семье польских дворян 1 января 1863 г. Окончил юридический факультет Казанского университета, в котором в 1888 г. начал свою преподавательскую деятельность в качестве приват-доцента по кафедре торгового права, затем - по кафедре гражданского права. В 1888 г. получил степень магистра гражданского права от Московского университета. В 1891 г. защитил докторскую диссертацию. В 1892 г. назначен профессором Казанского университета по кафедре торгового права и торгового судопроизводства, с 1896 г. - по кафедре гражданского права и судопроизводства. В 1905 г. покидает профессуру ради политики: его избирают депутатом в первую Государственную Думу от кадетской партии. Одновременно, с 1906 г., он становится сверхштатным профессором Московского университета, который покидает в 1911 г. Последний год жизни преподавал гражданское и торговое право в Московском коммерческом институте. Умер 31 августа 1912 г.
Из предисловия к первому изданию (1897 г.)
Настоящее исследование представляет в значительной степени повторение на русском языке второй части моей книги, изданной в 1892 г. на немецком языке под заглавием "Fruchtvertheilung beim Wechsel der Nutzungsberechtigten". Как заключенные в "Fruchtvertheilung" три специальных исследования, так и оба тома моего последующего труда: "Lehre vom Einkommen" - преследуют более общие задачи, нежели те, которые выражены в их заглавиях. А именно, они имеют в виду доказать необходимость и возможность основания науки политики права и, в частности, науки политики гражданского законодательства, "цивильной политики" ("Civilpolitik"), а также содержат попытку установить научный правно-политический метод и решить некоторые другие вопросы, имеющие основное и, так сказать, преюдициальное значение для развития и успеха предполагаемой науки.
Самым главным условием для возникновения науки цивильной политики является, конечно, выработка действительно научного метода цивильно-политического исследования и доказательство возможности и плодотворности его применения. Для этого в свою очередь недостаточно было бы общих теорий и рассуждений, а прежде всего необходимо показать применение метода и его плодотворность на деле путем приложения его к исследованию специальных областей и вопросов.
То обстоятельство, что защищаемые мной общие идеи в сравнительно короткое время приобрели известный, постепенно возрастающий, круг сторонников в германской литературе, объясняется вовсе не убедительностью общих доводов и рассуждений, помещенных в приложениях к первому и второму томам "Lehre vom Einkommen", а специальными результатами применения этих общих точек зрения в главных частях названных монографий.
Несмотря на то, что оба тома "Lehre vom Einkommen" содержат во всех частях и даже почти во всех параграфах отрицание господствовавших до сих пор учений по существу и замену их совершенно отличными от них теориями (в особенности в области учения о процентах) и что первое исследование "Frucht-vertheilung" направлено на решение такой задачи, которая после бесконечного ряда бесплодных попыток ее решения была объявлена неразрешимой загадкой романистической науки, все эти многочисленные новые теории встретили со стороны литературы признание, далеко превзошедшее самые смелые ожидания автора, и получили доступ в храм науки почти без противоречия и оппозиции[104].
Далеко не такой успех достался на долю второй части Fruchtvertheilung, т. е. моей теории прав добросовестного владельца на плоды. Несмотря на то, что именно это исследование приносит сравнительно наименее нового и во всяком случае в догматической и исторической части вовсе не отличается научно-революционным характером, литературные голоса по поводу него разделились; в частности, против моих исторических замечаний обстоятельно и решительно высказался авторитетнейший из современных историков римского гражданского права - Alfred Pernice. Он, а также Oertmann оспаривают в связи с историческим разногласием и мою цивильно-политическую теорию института; так что и последняя не может считаться признанной и принятой со стороны науки, несмотря на вескую поддержку ее со стороны других авторитетных юристов (Dernburg, Leonhard).
Таким образом, это исследование постигла сравнительная неудача, и из системы специальных фортов, воздвигнутых тяжелым и усиленным трудом для укрепления защищаемых мной общих идей, этот форт оказался или, как я думаю, показался слабым и должен быть защищен и укреплен заново.
Примечания:
[104] В настоящем издании стр. 94–128.
