Пассек Е.В. Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве
По отношению к ближе нас интересующему частному вопросу о последствиях прибавленного к мандату особого соглашения о custodia L. 14 § 17 D. cit. позволяет, однако, прийти к достаточно определенным результатам. Отметим прежде всего тот факт, что самый вопрос о значении custodia рассматривается здесь юристом с новой для нас точки зрения, с точки зрения тех прав, которые могут вытекать для должника из принятия на себя custodia вещи. Если до сих пор нам везде приходилось обращать внимание на то, что особое соглашение о custodia влечет за собой некоторое повышение ответственности должника, возлагая на него ответственность по меньшей мере за кражу (и за бегство раба), то в данном случае мы видим, что такое соглашение дает ему взамен этого и известные полномочия, предоставляя ему возможность самостоятельно от своего имени предъявлять к вору иск о краже. Одно это могло бы уже навести на мысль о том, что ответственность должника за кражу и право на предъявление иска о краже стоят между собою в тесной связи, что в такой ответственности должника перед кредитором за пропажу вещи и заключается, между прочим, тот "интерес в сохранности вещи", который требуется для активной легитимации в иске о краже. Но заключительные слова текста, подтверждая этот априорный вывод, ведут нас еще дальше. Если юридическое положение мандатара, принявшего на себя custodia вещи, аналогично, как это категорически говорит Ульпиан, положению корабельщика и хозяина гостиницы, отвечающих, как известно, до границ непреодолимой силы, то очевидно, что такую же ответственность несет в данном случае и мандатар; в этом, между прочим, и состоит тот риск, который возлагается на него специальным соглашением о custodia, между тем как корабельщик и хозяин гостиницы несут этот риск (periculum rerum) уже и по закону. Оставляя пока общие выводы в стороне, заметим, однако, что мы имеем здесь полное совпадение с теми выводами, которые были уже получены выше при анализе L. 52 § 3 D. pro soc. 17. 2, где ответственность товарища, принявшего на себя custodia порученных ему вещей, оказалась имеющей вполне тождественное с изложенным содержание.
4) Об ответственности должника за целость и сохранность вещи в договоре купли-продажи может идти речь только в одном случае, в том, когда проданная вещь не передается покупателю немедленно при заключении договора, а временно до традиции остается в руках продавца[583]. В каком объеме отвечает при этом продавец за всякого рода несчастные случаи, которые могут иметь место по отношению к вещи в промежуток времени от заключения договора купли-продажи до передачи вещи покупателю?
Римское право отвечает, как известно, на этот вопрос правилом "periculum est emptoris" - риск лежит на покупателе. Несмотря на то, следовательно, что до момента традиции собственником вещи остается продавец, он не несет перед покупателем ответственности за пропажу или повреждение вещи, если только, конечно, то и другое произошло не по его злому умыслу или не по его вине (dolo aut culpa venditoris); само собою разумеется, однако, что он обязан передать покупателю все те иски, какие возникают для него как для собственника против третьих лиц, виновных в пропаже или в повреждении вещи. Принимать зависящие от него, надлежащие меры к охране вещи от того и от другого (от пропажи и от повреждения) продавец, таким образом, обязан, но лишь в тех пределах, в каких обязан к этому всякий осмотрительный хозяин: он отвечает, другими словами, не свыше чем за culpa levis[584]. Ответственность за custodia в техническом смысле слова как за нечто отличное от culpa in custodiendo на продавца, следовательно, ipso jure ни в каком случае не возлагается[585]. Но ответственность продавца и здесь изменяется, если он, оставляя у себя проданную им вещь до момента традиции, заключает с покупателем особое соглашение о custodia. Последствия такого соглашения рассматриваются в двух текстах: в L. 35 § 4 D. de contr. empt. 18. I и в § 3, 3a I. de empt. et vendit. 3. 23.
Первый из этих текстов (Gajus lº. 10 ad edict. provinc.) говорит:
Si res vendita per furtum perierit, prius animadvertendum erit, quid inter eos de custodia rei convenerat: si nihil appareat convenisse, talis custodia desideranda est a venditore, qualem bonus paterfamilias suis rebus adhibet: quam si praestiterit et tamen rem perdidit, securus esse debet, ut tamen scilicet vindicationem rei et condictionem exhibeat emptori:
Подтверждая отмеченный уже нами выше принцип ответственности продавца за culpa in custodiendo, L. 35 § 4 cit. дает возможность заключить a contrario, что при наличности особого соглашения о custodia продавец отвечает за кражу вещи даже и в том случае, если он со своей стороны исполнил все то, чего можно было требовать от рачительного домохозяина, т.е. если никакой вины в допущении этой кражи на нем не лежит. Соглашение о custodia влечет за собой, следовательно, и в данном случае то же последствие, с каким нам приходилось уже встречаться неоднократно; должник, такое соглашение заключивший, несет безусловную ответственность за кражу.
Подробнее рассматривается тот же случай в § 3, 3a I. de empt. et vendit. 3. 23. Установив сперва, что в силу принципа "periculum est emptoris" продавец, в руках у которого вещь оставлена до традиции, за случай не отвечает (quidquid enim sine dolo et culpa venditoris acciderit, in eo venditor securus est) и права на требование условленной цены не теряет, институции продолжают далее:
Quod si fugerit homo qui veniit aut subreptus fuerit, ita ut negue dolus neque culpa venditoris interveniat, animadvertendum erit, an custodiam ejus usque ad traditionem venditor susceperit. Sane enim si susceperit, ad ipsius periculum is casus pertinet; si non susceperit, securus erit. Idem et in ceteris animalibus ceterisque rebus intellegimus. Utique tamen vindicationem rei et condictionem exhibere debebit emptori, quai sane, qui rem nondum tradidit, adhuc ipse dominus est. Idem est etiam de furti et de damni injuria actione.
Приведенный текст институций содержит в себе данные, частью нам уже известные, частью новые. Принятие на себя особым соглашением custodia проданной вещи и здесь повышает ответственность должника в том направлении, что должник отвечает за бегство раба и за кражу (похищение) его, хотя бы эти происшествия, как о том говорится категорически, имели место и без всякой вины со стороны должника. В этом нового для нас нет ничего: с безусловной ответственностью именно за эти два события, как с последствием такого соглашения, мы уже встречались неоднократно. Возможность значительных сомнений, в которых необходимо разобраться, открывает, однако, дальнейшее содержание текста.
Отметим прежде всего, что § 3a I. cit. никоим образом не дает права заключить вместе с Генслером, что особое соглашение о custodia возлагает на продавца безусловную ответственность не только за поименованные случаи утраты вещи (кражу и бегство раба), но и за все вообще случаи пропажи и повреждения вещи[586]. Что выражение "is casus" относится исключительно к поставленным в начале текста событиям кражи и бегства раба, ясно само собою уже из самой конструкции оборота. Но ясно также, что такого расширительного толкования не допускают и заключительные слова текста "idem est etiam de furti et de damni injuria actione"; понимая эти слова даже в смысле возложения на продавца безусловной ответственности за damnum injuria datum, т.е. за неправомерные повреждения, причиненные вещи третьими лицами и подходящие под действие закона Аквилия (о чем придется сейчас говорить подробнее), далеко нельзя еще считать себя вправе расширять пределы его ответственности еще и за эти хотя и широкие, но все же строго определенные границы и делать его ответственным за случай вообще.
Не вполне точно редактированным должно быть признано, далее, общее замечание институций: "Idem et in ceteris animalibus ceterisque rebus intellegimus". Будучи понимаемо буквально, оно содержало бы в себе то правило, что по отношению к ответственности за custodia рабы, "остальные животные" и все вообще вещи рассматриваются одинаково. Мы уже видели, однако, что именно в этом отношении раб занимает особое, отличающее его от других объектов обязательств положение. В данном случае речь идет, правда, о заключенном относительно ответственности за раба особом соглашении о custodia, которое, как мы опять-таки уже видели, действительно ставит раба на одну линию с "остальными животными" и вещами. Но неточным замечание институций все-таки остается в том смысле, что понятие бегства (fuga), а следовательно, и ответственность должника за таковое неприменимы не только к неодушевленным вещам, но и к животным. Бегство есть сознательный акт, предполагающий наличность воли и возможность сознательного решения; с этой точки зрения про животное нельзя сказать, что оно может бежать, - оно может только убежать от хозяина. Принимая во внимание сказанное, мы должны, следовательно, прийти к тому выводу, что замечание "idem et in ceteris animalibus ceterisque rebus intellegimus" только констатирует факт, нам уже хорошо известный, а именно тот, что должник безусловно отвечает за утрату посредством кражи любой вещи, custodia которой принята им на себя особым соглашением.
Несколько большие затруднения для толкования представляют заключительные слова текста: "utique tamen vindicationem rei et condictionem exhibere debebit emptori, quia sane, qui rem nondum tradidit, adhuc ipse dominus est. Idem est etiam de furti et de damni injuria actione". В том, что продавец во всяком случае (т.е. даже и в том, когда он никакой ответственности перед покупателем не несет) обязан передать покупателю принадлежащие ему (продавцу) как собственнику виндикационный и кондикционный (condictio furtia) иски, нельзя, правда, находить ничего особенного: передача исков служит для покупателя естественной и справедливой компенсацией за подлежащую с его стороны уплате покупную цену вещи. Но в каком смысле должны быть понимаемы дальнейшие слова: idem est etiam de furti et de damni injuria actione? Если "idem" относится непосредственно к предыдущему пред-ложению, то в них следует видеть лишь дальнейшие примеры, подтверждающие только что формулированную норму об обязанности продавца к передаче исков покупателю: кроме виндикации и кондикции он должен передать ему и иск о краже и иск о повреждении вещи. Если же "idem" относится ко всему содержанию § 3a I cit., то в заключительных словах последнего можно находить выражение принципа, имеющего много более важное значение, именно того, что особое соглашение о custodia делает продавца безусловно ответственным не только за утрату вещи посредством кражи, но и за все повреждения, причиненные вещи третьими лицами и подходящими под действие закона Аквилия.
Второй способ толкования, принятый некоторыми авторами[587], сам по себе в достаточной степени правдоподобен. Действительно, на первый взгляд не легко найти те основания, по которым на продавца возлагалась бы безусловная ответственность исключительно за утрату вещи посредством кражи, но не за утрату или повреждение ее от таких действий третьих лиц, которые могут быть преследуемы по закону Аквилия. Почему он отвечал бы безусловно в том случае, если вещь у него украдена, и не отвечал бы в том, если та же вещь сожжена, сломана, разбита или если раб убит третьим лицом (occidere, urere, frangere, rumpere Аквилиева закона)? Все эти виды причинения ущерба по результатам друг от друга, очевидно, ничем не отличаются, везде покупатель или не получает вещи вовсе, или получает ее в испорченном виде, везде же поднимется вопрос об ответственности перед ним продавца. Решение этого вопроса для кражи в одном смысле, а для всех других случаев ущерба в другом с трудом, по-видимому, поддается сколько-нибудь основательной мотивировке[588].
Между тем, на наш взгляд, все-таки, без сомнения, правы те, кто, как, например, Гольдшмидт[589], отрицают возможность понимания приведенных слов текста в смысле возложения на должника безусловной ответственности за damnum injuria datum и усматривают в них лишь дальнейшее перечисление различных исков, которые наряду с приведенными выше виндикацией и кондикцией во всяком случае должны быть переданы продавцом покупателю взамен передачи самой вещи или вместе с нею. В пользу такого толкования говорит ряд соображений. Он является прежде всего более естественным в зависимости от самой конструкции текста, в котором заключительные слова (idem: actione) непосредственно примыкают к предыдущему предложению (utique: dominus est), представляя из себя логическое дополнение выраженной в последнем мысли. Излишним затем было бы в противном случае вторичное упоминание иска о краже рядом с actio damni injuria dati; если "idem" уже само по себе относится к тому, что раньше говорилось об actio furti, то все выражение получало бы странное значение утверждения, что "то самое, что было сказано об иске о краже, в равной степени относится и к иску о краже". Нельзя, наконец, не обратить внимания и на то обстоятельство, что о такой аналогии обоих исков другие уже известные нам источники, рассматривающие тот же вопрос о последствиях особого соглашения о custodia, не упоминают ни одним словом. Мало того, о невозможности возложения на должника безусловной ответственности за damnum injuria datum говорят вполне определенно и ясно другие тексты: это правило выражено в L. 19 D. commod. 13. 6, чему не противоречит и поправка, внесенная к этому тексту Юлиана Марцеллом в L. 41 D. loc. 19. 2[590]. Все это, вместе взятое, ведет к необходимости придавать окончанию текста институций сле-дующий смысл: "даже в тех случаях, когда продавец не несет перед покупателем никакой ответственности за пропажу или за повреждение оставленной в его руках вещи, он все-таки обязан передать поку-пателю все иски, возникшие для него против третьих лиц, виновных в этой пропаже или повреждении: иски виндикационный и кондикцион-ный, иск о краже и о неправомерном причинении вреда".
В § 3, 3a I. cit. мы находим, следовательно, лишь повторение тех норм, которые нам уже известны из других нами рассмотренных текстов: особое соглашение о custodia возлагает на должника безусловную ответственность за утрату вещи посредством кражи (и за бегство раба). За другие же случаи уничтожения и повреждения вещи третьими лицами (за damnum injuria datum) должник отвечает лишь при том условии, что эти события или допущение их могут быть поставлены ему в вину. Объяснение того странного на первый взгляд явления, что для различных случаев причинения ущерба чужому имуществу установлены такие различные нормы, в своем месте будет дано - оно слишком сложно, чтобы быть выраженным в нескольких словах.
5) Остается рассмотреть особый случай специального соглашения о custodia, сообщенный в L. 9 § 3 D. de jur. dot. 23. 3 (Ulpianus lº. 31 ad Sabinum). Речь идет здесь о юридическом положении вещей, принадлежащих жене, но не входящих в состав приданого (παράφερνα, peculium, res extra dotem). Обсуждаемый вопрос состоит в том, приобретает ли муж право собственности на эти вещи, если они передаются ему женою, и ответ дается в том смысле, что последствия передачи зависят от воли сторон (et putem, si sic dentur ut fiant, effici mariti, et cum distractum fuerit matrimonium, non vindicari oportet, sed condici, nec dotis actione peti:)[591]. Установив этот общий принцип, Ульпиан переходит к анализу содержания истинной воли сторон в следующем частном случае. В Риме, говорит он, распространен обычай составлять опись (инвентарь, libellus) тем вещам жены, которыми она, не передавая их в состав приданого, продолжает пользоваться в доме мужа для своих личных надобностей; такая опись предлагается для подписи мужу в доказательство того, что поименованные в ней вещи действительно им как бы приняты; подписанная мужем, опись эта остается затем в руках жены, получая значение расписки мужа, подтверждающей тот факт, что обозначенные здесь вещи действительно внесены в его дом женою. Делаются ли эти вещи собственностью мужа? Нет, отвечает Ульпиан; но не потому, что здесь не было передачи владения (такая передача, напротив того, совершена самим фактом внесения вещей жены в дом мужа с согласия последнего: quid enim interest, inferantur volente eo in domum ejus an ei tradantur?), а потому, что стороны не имели в виду перехода права собственности от жены к мужу; их целью было лишь установить с точностью самый факт внесения вещей в дом мужа и предупредить возникновение споров об этом, возможных в случае прекращения брака (:ut certum sit in domum ejus illatas, ne, si quandoque separatio fiat, negetur). Отметив, далее, что муж при этом большею частью принимает на себя особым соглашением[592] охрану этих вещей, если только они не остаются в личном распоряжении жены (et plerumque custodiam earum maritus repromittit, nisi muliere commissae sunt), Ульпиан переходит в заключение к вопросу о том, какими исками жена может требовать возвращение вещей от мужа. Иски эти, говорит он, различны, смотря по тому, поручена ли мужу охрана (custodia) вещей или нет; если да, жена может предъявить к мужу иск о поклаже или иск о поручении (actio depositi, resp. actio mandati), если нет, возможно предъявление к нему или иска ad exhibendum, или даже иска о краже (в форме actio rerum amotarum) в зависимости от того, удерживаются ли эти вещи мужем недобросовестно (с целью присвоения - amovendi animo) или нет.
Примечания:
[583] Обратный случай,
когда вещь передана продавцом покупателю до уплаты условленной продажной
цены, не имеет в этом отношении ничего особенного. Если покупная цена
кредитирована, то покупатель приобретает традицией право собственности
на переданную ему вещь и к уплате поверенной ему в долг цены, конечно,
обязан во всяком случае. Если же традиция имела место до уплаты цены,
причем соглашение о кредите места не имело, то собственником вещи остается,
правда, несмотря на состоявшуюся передачу ее, продавец (§ 41 I. de
r. d. 2. 1, L. 19, 53 D. de contr. empt. 18. 1), но уплаты цены он имеет
право требовать во всяком случае. Таким образом, вопроса об ответственности
покупателя за целость чужой вещи здесь подниматься и не может; отношение
между сторонами аналогично тому, какое возникает при передаче вещи по
оценке venditionis gratia.
[584] Все эти положения,
естественно, вытекают из римской конструкции договора купли-продажи; они
выражены в § 3. l. cit. (cр. L. 14 pr., § I D. de furt. 47.
2), продолжением которого и является подлежащий ниже в тексте рассмотрению
§ 3 a eod.
[585] В этом опять
согласны все, хотя для старого права Пернис (Labeo. II, стр. 356 сл.)
склонен признать усиленную ответственность продавца (ср., однако, и возражения
Барона и в Arch. T. 78, стр. 272 сл.). Отвечает ли продавец за custodia
при продаже «Species mit Quantitätspreis», как это утверждает Барон
(Arch. T. 52, стр. 58 сл.; Т. 78, стр. 270 сл.), будет рассмотрено в следующей
третьей главе.
[586] Gensler. Arch.
f. civilist. Prax., T. I, стр. 477.
[587] Hasse. Die Culpa,
§ 98; Baron. Arch. T. 78, стр. 248 сл.
[588] Особенно если
принять во внимание, что, во-первых, ответственность судохозяев и содержателей
гостиниц ex recepto охватывает и случаи damni injuria dati (L. 5 §
I D. naut. 4. 9; ср. выше, стр. 37) и что, во-вторых, на некоторые отдельные
случаи причинения вреда (напр., на вред, причиненный животными и подлежащий
возмещению по иску de pauperie) ответственность за custodia все-таки распространяется
(arg. L. 2 pr. D. de pauper. 9. I). Вопрос этот имеет общее значение для
всего учения о custodia и о vis major, почему о нем и придется в своем
месте говорить подробно.
[589] Goldschmidt.
Das Receptum, стр. 111.
[590] Барон (Arch.
T. 78, стр. 248 сл.), безусловно, не прав, отвергая доказательную силу
L. 19 cit. и утверждая, что ошибочное мнение Юлиана, будучи опровергнуто
поправками Марцелла и Ульпиана (L. 41 cit.), не имеет силы действующей
нормы. Поправка Марцелла, с которой соглашается Ульпиан, ни в каком случае
не относится к самому принципу, формулированному Юлианом, а лишь к той
чрезмерно категоричной внешней форме, в какой этот принцип выражен. Юлиан
говорит: «За вред, причиненный третьим лицом (damnum injuria ab alio datum)
должник не отвечает ни в каком случае, так как этот вред предотвратить
он никакими усилиями не может»; Марцелл поправляет: «Отвечает ли должник
или нет, зависит от обстоятельств данного случая – если он мог оградить
вещь от воздействия третьего лица, но этого не сделал (si custodiri potuit
ne damnum daretur), то нет никаких оснований освобождать его от ответственности»;
с этим соглашается и Ульпиан. Оба, без сомнения, правы, но должник при
этих условиях виновен в небрежном исполнении своих обязанностей и отвечает,
таким образом, за собственную вину, а обязанности его отвечать за таковую
не думал, конечно, отрицать и Юлиан. Пользоваться указанными поправками
для доказательства того, что должник отвечает за damnum injuria datum
безусловно, независимо от собственной вины, очевидно, невозможно, в этом
отношении замечание Юлиана остается, следовательно, в полной силе. Тем
более что дальнейшие слова Марцелла (sive ipse custos damnum dedit), еще
яснее выражая идею своего автора, против Юлиана ничего и не говорят: в
этом случае нет налицо основной посылки Юлиана – damnum ab alio datum.
[591] Для учения о
юридическом положении парафернального имущества жены L. 9 § 3 D.
cit. представляет тот интерес, что показывает возможность передачи этого
имущества в собственность мужа (наравне, следовательно, с приданым), причем
в приданое оно все-таки не обращается (ср. «nec dotis actione peti» текста).
[592] В форме стипуляции?
Указанием на это могло бы служить выражение «custodiam repromittere»,
которым пользуется текст. Существенного значения этот вопрос не имеет.
