Пассек Е.В. Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве
ответственность отсутствие ее
| |
вина случай
то для receptum nautarum и аналогичных отношений схема эта будет иметь вид:
ответственность отсутствие ее
| |
вина + одни виды случая особые виды случая
(damnum fatale, vis major).
Само по себе установление принципа более или менее широкой ответственности должника за случай не есть обстоятельство, неизбежно создающее какие-либо затруднения для теории и практики гражданского права. Задачей здесь может быть лишь точное определение той области, в которой такая ответственность имеет место и точное проведение тех границ, до которых она простирается. А эта цель в свою очередь может быть достигнута различными средствами.
Возможно, прежде всего, оставаясь принципиально в пределах ответственности каждого лишь за вину, сделать из этого правила большее или меньшее число исключений, но так, чтобы отдельные, входящие в это число случаи были подробно перечислены и точно поименованы. Возможно, затем, также не опасаясь каких-либо затруднений, возложить на должника безусловную ответственность за случай; такая ответственность была бы по существу не чем иным, как безусловным несением со стороны должника общего риска, аналогичного тому, с каким имеет дело договор страхования для определенных, отдельных случаев. Возможно, далее, установив в принципе безусловную ответственность должника за случай, сделать из этого принципа отдельные, точно определенные изъятия, т.е. освободить должника от ответственности за определенные события. Возможно, наконец, сделать из формулированного в общих выражениях принципа о безусловной ответственности должника формулированное в общих же выражениях исключение, но так, чтобы в основании этого последнего лежал бы такой общий критерий, который бы позволял с точностью определить, какие именно отдельные случаи входят в границы сделанного исключения и какие нет.
Норма эдикта de recepto формулирована именно последним из четырех указанных способов. Общее правило - безусловная ответственность (omnimodo teneri); выраженное в общей же форме исключение - те случаи, когда причиной ущерба было damnum fatale или vis major (nisi si quid damno fatali contingit). А так как общий признак (безусловная ответственность и за вину и за случай) настолько прост, что никаких затруднений при его применении, очевидно, возникать не может, то и степень ясности всей нормы стоит в прямой зависимости от второй ее половины, от определения понятия damnum fatale или vis major. Вся задача сводится, следовательно, к отысканию точного критерия, на основании которого данное событие могло бы быть отнесено либо к группе, так сказать, простых случаев, либо к группе тех, которые должны быть подведены под понятие damnum fatale или vis major. Насколько, однако, сложно решение этой задачи, можно заключить хотя бы уже из того, что такого точного критерия не установлено еще и по настоящее время.
Рассмотрим подробнее, для каких именно лиц, а следовательно, и для каких юридических отношений, эдикт создает свои специальные нормы. Ответ на это мог бы быть дан в немногих словах, если бы не требовал более детального исследования первый же употребленный в эдикте термин, термин "nautae". Этот последний важен потому, что в прямой связи с тем или иным его пониманием стоят некоторые существенные вопросы, касающиеся природы как самого эдикта, так и вытекающего из него иска - actio in factum de recepto.
Повышенная ответственность возлагается эдиктом на три категории лиц: на nautae, на caupones и на stabularii[457].
Слово "nauta" может иметь различные значения. В наиболее широком и, без сомнения, первоначальном смысле под ним понимается каждый, кто входит в состав корабельного экипажа, в том числе, конечно, и капитан корабля (magister navis)[458]. В более тесном смысле "nauta" употребляется для обозначения именно капитана (magister navis) в противоположность как собственнику корабля (dominus navis, exercitor), так и остальному корабельному экипажу[459]. В эдикте de recepto, однако, термин "nauta", как это категорически говорит Ульпиан, имеет строго специальное значение - он употреблен здесь для обозначения собственника корабля (exercitor, dominus navis)[460]. В этом последнем случае понятие nauta настолько удалилось от своего первоначального смысла (собственник корабля в состав корабельного экипажа может, очевидно, вовсе и не входить), что является необходимость уже в особом объяснении того, каким образом могла сложиться такая терминология.
По мнению Гольдшмидта[461], ее развитие должно быть приписано интерпретаторской деятельности юристов. "Пользование термином nauta для обозначения собственника корабля, - говорит он, - во всяком случае необычно, но могло бы быть объяснено предположением, что эдикт de recepto по происхождению древнее эдикта de exercitoria actione. Если это действительно так, то в эдикте de recepto под nauta первоначально и понимался именно капитан корабля (magister navis), независимо от того, был ли он в то же время собственником корабля или нет. Предъявление основанного на договорах, заключенных с капитаном, иска de recepto непосредственно к такому собственнику, который сам капитаном не был и грузов лично не принимал, стало возможным лишь со времени издания эдикта de exercitoria actione. Exercitor поэтому в число nautae, т.е. тех, qui navis navigandae causa in nave sunt, строго говоря, не входит; он подведен под это понятие лишь путем толкования эдикта юристами, причем юристы пошли еще дальше и в виде исключения ограничили понятие nauta в эдикте de recepto в том смысле, что стали понимать под nauta только собственника и капитана корабля, исключив из этого понятия корабельный экипаж, т.е. nautae в собственном смысле слова. Это могло иметь место тем легче, что штрафной эдикт furti и damni adversus nautas, по-видимому, с самого начала был направлен именно против собственника корабля (L. un. pr. §§ 3,5 D. furti advers. naut. 47. 5; L. 7 pr. §§ 2, 4, 5, 6; L. 6 § 4 D. naut 4. 9), между тем как в actio de recepto об exercitor navis в других местах нигде не упоминается".
Объяснение Гольдшмидта, на первый взгляд логичное и последовательное, тем не менее возбуждает при ближайшем рассмотрении ряд сомнений, из которых достаточно указать на следующие[462].
Гольдшмидт сам исходит из той точки зрения, что первоначально под "nauta" действительно понимаются omnes qui navis navigandae causa in nave sunt. Между тем уже в эдикте de recepto, по его мнению, этот термин поставлен для обозначения не каждого члена корабельного экипажа, а только главы последнего, капитана корабля, независимо от того, был ли капитан в то же время и собственником корабля или нет. Очевидно, однако, что уже и такое ограничительное применение термина "nauta" в эдикте было бы само по себе не менее искусственным отступлением от обычного значения этого термина и само по себе нуждалось бы в особом объяснении. Такого объяснения Гольдшмидт не дает.
Утверждение Гольдшмидта, что в интерпретации эдикта de recepto юристы ограничили понятие nauta в том смысле, что стали понимать под ним только собственника и капитана корабля, расходится с объяснением Ульпиана, что в этом эдикте "de exercitore solummodo praetor sentit". По этому объяснению Ульпиана капитан корабля, как таковой (т.е. не бывший в то же время и exercitor'ом), самим эдиктом в виду вовсе не имеется. В свою очередь и предположению, что придание термину "nauta" значения "exercitor navis", отступающего от его первоначального смысла, есть результат интерпретации юристов, противоречит способ выражения Ульпиана: "Sed de exercitore solummodo praetor sentit". Этот оборот скорее производит то впечатление, что в эдикте de recepto претор с самого начала имеет в виду именно собственника корабля; о нормах, полученных путем интерпретации, юристы обыкновенно говорят иначе[463].
По объяснению Гольдшмидта, основанный на эдикте de recepto иск (actio in factum de recepto) первоначально (до издания эдикта de exercitoria actione) мог быть направлен только против самого капитана корабля; возможность предъявления этого иска к судохозяину (exercitor navis) появилась лишь позднее, с изданием эдикта de actione exercitoria. Таким образом, Гольдшмидт, очевидно, предполагает, что в тех случаях, когда иск in factum de recepto направлен против собственника не капитана (т.е. основан на receptum капитана не собственника), иск этот должен носить характер так называемого придаточного иска (actio adjecticiae qualitatis), точнее же говоря, иска экзерциторного (actio exercitoria)[464]. Между тем именно этого характера actio in factum de recepto, по-видимому, никогда не имеет, на что указывает целый ряд данных.
Прежде всего в числе тех случаев, в которых предъявление экзерциторного иска признается возможным, нигде не приводится, хотя бы в виде примера, иск из receptum, между тем как такой пример был бы, без сомнения, практически едва ли не всего ближе лежащим. И наоборот, там, где идет речь об actio in factum de recepto, нигде не указывается на то, что этот иск может быть предъявлен в качестве иска экзерциторного[465]. В полном соответствии с этим различием в конструкции обоих исков стоит и то обстоятельство, что предъявление экзерциторного иска возможно лишь в тех случаях, когда сделка заключена самим капитаном корабля, между тем как по actio in factum de recepto собственник корабля отвечает и тогда, когда receptum заключено не только капитаном, но и некоторыми другими лицами корабельного экипажа[466]. На такое же различие в конструкции иска in factum de recepto и иска экзерциторного указывает, далее, тот факт, что по первому из них exercitor отвечает suo nomine, по второму - ex persona magistri[467]. Поэтому, как известно, в случае договора, заключенного с капитаном корабля, главный иск направлен против самого капитана ("hoc enim edicto non transfertur actio sed adicitur" - L. 5 § I D. de exercit. act. 14. I), между тем как при receptum об исках против самого капитана или других лиц, receptum заключивших, не упоминается вовсе. На такое же различие, наконец, указывает и то обстоятельство, что в том случае, когда собственников корабля несколько, экзерциторный иск может быть предъявлен к каждому из них in solidum, между тем как по actio de recepto каждый отвечает лишь пропорционально своей части[468]. В заключение можно заметить, что и с материальной точки зрения такую меру претора, в силу которой иск de recepto был бы направлен только против капитана корабля (как это, по предположению Гольдшмидта, и имело в данном случае место до издания эдикта de exercitoria actione), едва ли можно было бы признать особенно удачной. Возможность взыскания только с капитана корабля, а не с самого собственника, во многих случаях давала бы весьма малую гарантию грузохозяевам и пассажирам, ставя перед ними ответчика, который нередко мог бы оказаться или малосостоятельным, или даже вполне несостоятельным дать им материальное удовлетворение по их претензиям из receptum.
Если предыдущие соображения правильны, то вывод, который из них должен быть сделан, сведется к тому, что иск in factum de recepto с самого начала был дан претором именно против судохозяина и мог, таким образом, быть предъявляем непосредственно к последнему еще и до издания эдикта de exercitoria actione. Само собой разумеется при этом, что и после издания последнего иск in factum de recepto характера иска придаточного (adjecticiae qualitatis) все-таки не получил - и теперь, как и раньше, exercitor navis отвечал по этому иску suo nomine, а не nomine magistri.
При всем том, однако, остается невыясненным один пункт, и притом именно такой, который в сущности послужил для Гольдшмидта побудительным мотивом к избранному им способу толкования. В самом деле, юридическое затруднение, которое он считает нужным устранить, состоит в том, что первоначально до введения так называемых придаточных исков (actiones adjecticiae qualitatis) dominus negotii вообще не мог быть привлекаем к ответственности по сделкам, заключенным его агентами. Если поэтому в эдикте de recepto термин "nauta" действительно, как это думает Гольдшмидт, не мог иметь значения "exercitor, dominus navis", а обозначал лишь капитана корабля, то до издания эдикта de exercitoria actione собственник корабля, судохозяин, вовсе не отвечал по иску de recepto, раз это receptum было заключено не непосредственно с ним, а с его агентом - капитаном. Между тем несомненно, что в классическом праве под nauta, наоборот, пони-мается исключительно сам exercitor и что ответственность несет только он. На вопрос же, какому фактору могут быть приписаны такие существенные изменения первоначального смысла эдикта, естественно и возможен лишь тот ответ, который дает Гольдшмидт, - это изменение могло быть сделано только интерпретацией юристов.
Мы видели, что тем не менее и гипотеза Гольдшмидта стоит в противоречии с целым рядом фактов, при его точке зрения трудно объяснимых, но объясняющихся более чем просто при том предположении, что уже в самом эдикте, как это говорит и Ульпиан (sed de exercitore solummodo praetor sentit[469]), под nauta понимается именно exercitor navis. Допустить последнее Гольдшмидт не решается в сущности только потому, что такая терминология была бы, по его мнению, для эдикта слишком необычной, так как exercitor navis в число nautae (тех, qui navis navigandae causa in nave sunt), строго говоря, не входит. Но так ли в действительности необычна подобная терминология, какой она представляется Гольдшмидту и необходимо ли поэтому какое-либо сложное объяснение для устранения связанного с ней затруднения? На наш взгляд, едва ли. Каким в самом деле термином должен был бы воспользоваться эдикт, если бы он имел в виду установить свою норму непосредственно для самого судохозяина?
Для обозначения понятия судохозяина источники пользуются выражениями как простыми - nauta, navicularius, nauclerus, так и сложными - dominus navis, exercitor navis, qui navem еxercet. Из этих последних выражение dominus navis и само по себе, как мы в своем месте видели, не вполне точно, так как понятия судохозяина (exercitor) и собственника судна не всегда совпадают[470]. Термин "exercitor navis", который у юристов встречается нередко, происхождения, по всей вероятности, сравнительно позднего и не принадлежит, по крайней мере первоначально, к числу терминов строго юридических; так можно заключить из того обстоятельства, что эдикты как об экзерциторном иске, так и furti adversus nautas caupones stabularios пользуются не им, а описательными выражениями "qui navem exercuerit" и "qui naves cauponas stabula exercebunt"[471]. Если поэтому эдикт de recepto по какой-либо причине (о чем ниже) не прибегнул к тем же описательным выражениям, как оба только что упомянутые эдикты, то мы могли бы ожидать встретить в его тексте лишь одно из трех остальных, а именно nauta, navicularius или nauclerus.
Из этих трех терминов в свою очередь, без сомнения, поздней-шим по применению в латинском языке является последний; он прямо и непосредственно заимствован с греческого, представляя из себя простую транскрипцию греческого ναύχληρος. Нетрудно даже опреде-лить то время, когда он стал применяться: он встречается почти исключительно в кодексах (Феодосия и Юстиниана) и притом в конституциях императоров второй половины императорского периода, когда центр тяжести и политической и экономической жизни перешел на эллинизированный Восток[472]. У классических юристов, насколько мы могли проследить, он не встречается ни разу; тем менее можно ожидать встретить его в эдикте de recepto, изданном во всяком случае в республиканское время. Navicularius, далее, употребляется в смысле exercitor navis уже у классических юристов, как это видно, например, из того же L. 3 § I D. naut. 4. 9 и из L. 13 § I D. loc. 19. 2, где этим термином юрист пользуется именно для более точного разъяснения общего выражения "nauta". И тем не менее, что не безразлично, там, где дело идет об отношениях частноправовых, там юристы словом navicularius пользуются чрезвычайно редко[473]. Несравненно чаще, оно встречается там, где идет речь о правах, привилегиях и обязанностях судохозяев в области права публичного, точно регулированных императорским законодательством[474]. Из всей совокупности текстов, говорящих о navicularii, можно даже вынести впечатление, что под navicularius понимается не столько судохозяин как таковой, т.е. как обладатель определенного имущественного объекта, сколько член развившихся в императорский период и постепенно подвергнувшихся точной административной регламентации корпораций судохозяев (collegia naviculariorum). Подробности и оценка этого последнего явления не входят в рамки нашей задачи, для нас во всем этом важно отметить только то, что термин navicularius получил широкое распространение также лишь в императорский период, путем императорского законодательства и притом преимущественно в области не гражданского, а публичного права; эдикт de recepto пользоваться им поэтому также еще не мог.
Примечания:
[457] Толкованию этих
терминов отведены §§ 2–5 цитированного текста Ульпиана (L. I
D. h. t. 4. 9).
[458] L. I § 2 D.
h. t. 4. 9… omnes qui navis navigandae causa in nave sint… сf. L. I §
I D. furti advers. naut. 47. 5. Ulpianus Iº 38º ad edictum.
Navigandi autem causa accipere debemus eos, qui adhibentur ut navis naviget,
hoc est nautas.
[459] Так, напр., в L.
2 § 2 D. de l. Rhod. 14. 2. Paulus lº 34º ad edictum… nauta,
id est magister navis,.. сf. § 6 eod.
[460] L. I § 2 D.
h. t. 4. 9… nautam accipeae debemus eum qui navem exercet: quamvis nautae
appellantur omnes, qui navis navigandae causa in nave sint: sed de exercitore
solummodo praetor sentit. Пользуясь в целях краткости для передачи латинского
термина «exercitor navis» русским – собственник или хозяин корабля, судохозяин
(немецк. Rheder, Schiffsrheder), следует обратить внимание на то, что
такая передача не вполне точна. Если в огромном большинстве случаев понятия
exercitor и dominus navis в действительности и совпадают, то все-таки
они не всегда тождественны. Точное определение понятия exercitor дает
L. I § 15 D. de exercitor. act. 14. I. Ulpianus lº 28º
ad edictum. Exercitorem autem eum dicimus, ad quem obventiones et reditus
omnes perveniunt, sive is dominus navis sit sive a domino navem per aversionem
conduxit vel ad tempus vel in perpetuum.
[461] Goldschmidt. Das
receptum nautarum, стр. 60, 61, примеч. I.
[462] Изложенные дальше
в тексте возражения не касаются утверждения Гольдшмидта о том, что эдикт
de recepto по происхождению древнее эдикта de exercitoria actione. В этом
последнем с Гольдшмидтом следует безусловно согласиться, хотя бы уже потому,
что второй из этих эдиктов, точнее определяющий функции капитана корабля
и его отношения к судохозяину и устанавливающий права и обязанности капитана
как уполномоченного последнего, очевидно, имеет в виду более сложный торговый
оборот, чем первый эдикт, пользующийся одним менее определенным термином
«nauta».
[463] Такие нормы отмечаются
обыкновенно, как известно, выражениями «placuit», «magis placuit», «eo
jure utimur» и т.п. О таком расширительном толковании юристами того же
термина «nautae» и говорит, напр., сам Ульпиан в L. I § 4 D. h. t.
именно в этих выражениях: «De exercitoribus ratium, item lyntrariis nivil
cavetur: sed idem constitui oportere Labeo scribit, et hoc jure utimur».
[464] По крайней мере
в типичных случаях. Нетрудно, однако, усмотреть, что в отдельных случаях
возможна наличность всех условий для исков de peculio, quod jussu, de
in rem verso, tributoria. Для caupones и stabularii на место экзерциторного
иска и вообще, конечно, становится инститорный.
[465] Ср. соответственные
титулы Дигест (4. 9 и 14. 1). Последний факт, как мы видели, отмечает
косвенно и сам Гольдшмидт, указывая на то, что «в actio de recepto об
exercitor navis в других местах (т.е. кроме как при толковании термина
«nauta») нигде не упоминается».
[466] Ср., с одной стороны,
L. I §§ 7–14 D. de exercit. act. 14. 1, с другой – L. I §
2 i. f., § 3 D. h. t. 4. 9. Exercitor navis отвечает в том случае
– «si ipse alicui ex nautis commiti jussit»; но важно то, что такое полномочие
может быть и молчаливым: лица, занимающие соответственные должности среди
корабельного экипажа (напр., корабельные сторожа – ναυφύλαχες,
каютные служители – diaetarii), eo ipso считаются уполномоченными на принятие
receptum. Слова Помпония в L. I § 2 cit. «nec enim debet per remigem
aut mesonautam obligari sed per se vel per magistrum navis» отмечают,
таким образом, лишь главнейших лиц, имеющих право на принятие receptum
и оттеняют тот факт, что право это принадлежит не каждому члену корабельного
экипажа.
[467] L. 3 § 3; L.
7 § 4 D. h. t. 4. 9; L. I § 24 D. de exercit. act. 14. I.
[468] L. I § 25,
L. 2, 3 D. de exercit. act. 14. I. – L. 7 § 5 D. h. t. 4. 9.
[469] Ср. выше, с. 204
примеч. 1.
[470] Ср. выше, с. 3 примеч.
202; судохозяином (exercitor) называется не только собственник судна,
но и вообще всякий «ad quem obventiones et reditus omnes (navis) perveniunt».
[471] Lenel. Das Edictum
perpetuum. § 101, стр. 203, 204; § 136, стр. 266, 267. Существительное
exercitor и есть лишь сокращение этого подробного описательного выражения,
образовавшееся, по всей вероятности, в обыденном языке и получившее здесь
применение исключительно по отношению к судохозяину, хотя сами источники,
как и текст эдикта, нередко говорят о cauponam exercere и stabulum exercere.
[472] Ср. отдельные конституции
в C. Theod. de navicular. 13. 5 и de litorib. et itinerib. custodiend.
7. 16; в C. Just. de navicular. s. naucler. 11. 2 и de litorib. et itinerib.
custodiend. 12. 44. Из древних писателей им один раз пользуется Плавт
(Mil. Glorios. IV. v. 1106–1110), который, однако, несомненно лишь списывает
здесь выражение своего греческого оригинала.
[473] Кроме указанных
двух текстов едва ли найдутся другие, где источники пользовались бы термином
navicularius, говоря о гражданско-правовых отношениях судохозяев, об их
ответственности по receptum, по договорам и т.п.
[474] Ср., напр., L. I
pr. D. quod cujusc. universit. nom. 3. 4; L. 9 § I D. de decurionib.
50. 2; L. 6 §§ 3. 6. 9. D. de jur. immunit. 50. 6 и Tit. C.
Theod. de navicular. 13. 5; C. Just. de navicular. 11. 2, de praediis
navicularior. 11. 3.
