Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву
Но с другой стороны, Белау находит немыслимым и безличное имущество, а так как не принадлежащее индивидуальному какому-либо лицу имущество есть нечто неотвратимо-неизбежное в гражданском обороте, и следовательно неизбежным представляется конфликт между требованиями логики и требованиями гражданского оборота, то нужно прибегнуть к фикции, но не к той фикции, которой создается несуществующее лицо, а к другой. Эта другая фикция состоит в том, что фактически бесхозяйное имущество, которое можно назвать целевым, не связывая с ним однако ошибочной идеи бессубъектного права, разыгрывает роль лица в действиях своих администраторов в пользу намеченных его целями физических лиц. Так как этим актером, разыгрывающим роль лица, по мнению Белау, всегда должно быть имущество, то нет никакого основания проводить различие между корпорациями и институтами ввиду различия субстрата[232]: субстрат для личной роли (Personenrolle) и в корпорациях и в институтах есть одинаково имущество. - Примирительная попытка Белау никого не удовлетворила. Между юридическим или фингированным лицом и ролью лица в самом деле невозможно усмотреть какое-либо различие, как справедливо говорит Штоббе[233]; что же касается ссылки на римское выражение
В своей системе пандект[235] Беккер таким образом оценивает историческое значение теории целевого имущества. Существование юридических лиц после Бринца, говорит он, лишилось всякой жизнерадостности. Если приверженцы учения Бринца все еще находятся в меньшинстве, и даже между ними самими существуют очень важные разности, то, однако, число правоверных последователей Гейзе или Савиньи еще того менее. Кто выступает теперь в защиту юридических лиц, делает это или как апологет, с сознанием того, что защищаемое учение сильно потрясено и без свежего подкрепления не выдержит разгрома, или конструирует какую-нибудь новую теорию, которая мимоходом изрекает обвинительный приговор против всех прежних. Прогресс, к которому вынудил юриспруденцию Бринц, состоит в том преимущественно, чтобы не столько смотреть на то, чего нет во всех тех формациях, о которых идет речь, сколько на то, что есть в действительности. Тем самым исследование сошло с тропинок произвольной спекуляции и вступило в колеи методической науки, которая везде должна исходить из самого точного наблюдения реально существующих вещей. Реально же данное - это есть целевое имущество, которое и должно быть неотчуждаемым достоянием всякой истинной юридической науки. Что Бринц выдвинул чрезвычайно важный момент в понятии юридического лица - цель, в этом, конечно, не может быть никакого сомнения. Но этот момент выдвинут был еще раньше, и притом с такой силой, что Савиньи[236] даже олицетворил цель. Что имущество имеет также чрезвычайно важное значение для юридического лица, в этом равным образом нельзя сомневаться; но об имуществе едва ли кто-нибудь и раньше забывал, рассуждая о юридических лицах.
С исторической точки зрения, историческая оценка Беккером теории целевого имущества не может быть названа правильной и потому, что исторически раньше выступили против фиктивных субъектов германисты в лице Безелера и Блунчли, чем приверженцы бессубъектного имущества. По-видимому, более прав Гирке, который утверждает[237], что все новейшие теории, изъявшие фикцию из учения о юридических лицах, в том числе и теория бессубъектного целевого имущества, обязаны своим происхождением толчку, данному германистами, которые противопоставили фантому фингированного лица воззрение на корпорацию как на реальное союзное лицо. Впрочем, сделанную Беккером характеристику позднейших теорий нельзя не признать весьма меткой. Действительно, почти каждый из ученых с более или менее известным именем выставил свою собственную теорию юридических лиц.
Солидарность с германистами заявили прежде всего некоторые романисты, как Кунце и Барон. Кунце[238] считает в основании ложным тот взгляд, будто корпорации должны быть причисляемы к фингированным лицам: община, народ - это не простые названия, а исторически органические реальности, которые из себя самих, соответственно их типической сущности, порождают органы своего действования и столь же естественны, как и отдельные люди. В отношении к институтам Кунце не выработал себе определенного взгляда: то он считает необходимой фикцию[238] для догматической их конструкции, то считает возможным обойтись без фикции на том основании, что в статутах увековечивается акт воли, который есть объективная реальность, способная служить основой для имущества[239]. Барон первоначально[239] присоединился к воззрению Блунчли, рассуждая, что не только государство, но и все вообще корпорации не из изобретательной чьей-либо головы возникли, а даны с началом истории. Корпорация основывается на естественной необходимости, а не на фикции, и есть истинная естественная личность; но даже и те корпорации, которые не в силу непреодолимых естественных влечений возникли, а являются как продукт воли, свободно и сознательно действующей, намеренно стремящейся к известным юридическим эффектам, не менее естественны, чем и корпорации, исторически данные. Свое воззрение Барон старался подкрепить некоторыми аргументами из римского права, напр., отношением вольнооотпущенника к освободившей его на волю республике[240], институтами hospitium и clientela[241]. Об институтах как другом роде юридических лиц, Барон не распространяется; впрочем, обмолвился выражением, что в universitates bonorum мы имеет бессубъектное (активное или пассивное) имущество. Тем неожиданнее был поворот, который сделал Барон в своих пандектах[242], где он возвращается к точке зрения Савиньи, формулируя ее даже с большей резкостью, чем это сделал сам Савиньи. Все право, рассуждает Барон, существует ради людей, поэтому и имущественные права предназначены для людей. Отдельный человек распоряжается ими по усмотрению, или, правильнее говоря, по усмотрению ставит те цели, которым должны служить имущественные права. Но есть цели, идущие дальше отдельного человека, и если известная сумма материальных благ предназначается исключительно для достижения такой цели, то цель уподобляется человеку, ибо ей объективным правом приписывается та же правоспособность, как и отдельному человеку. Она фингируется как лицо, могущее быть собственником, наследником, кредитором, должником. Таким образом, юридическое лицо есть дозволенная постоянная цель, которой в силу юридической фикции принадлежит иму-щественная правоспособность[243].
Более решительную поддержку германисты нашли в негерманисте и в неюристе - Лассоне, который взглянул на юридические лица с точки зрения философии права и международного права, имея в виду главным образом государство, но не теряя из вида и корпораций вообще. Не надо забывать, говорит Лассон, что нефизические лица выступают не только в частном праве, но и в публичном праве играют весьма важную роль и свое, подвергаемое иронии и сомнению, <мистическое> существование обнаруживают весьма заметным образом. Спрашивается, почему человек называется <лицом> в том строгом смысле, в каком это слово употребляется правоведением? Юрист отвечает: он называется так в качестве субъекта, а субъект прав он есть: 1) потому, что имеет волю, которая сама себе может ставить цель, 2) потому, что он имеет разумение, необходимое для того, чтобы избирать соответствующие этой цели средства, 3) потому, что имеет физическую возможность к тому, чтобы своей волей, руководимой разумом, вызывать определенные, чувственно распознаваемые, эффекты и подвергаться подобным же влияниям со стороны внешнего мира. Но человек, очевидно, имеет еще и другие качества, высшего и низшего порядка, которые, однако, правом не принимаются в соображение; человек есть гражданин, член церкви, существо, созданное для богоподобия, для нравственной деятельности, для подвигов любви и проч.
Таким образом, право, собственно говоря, делает абстракцию и видит в человеке только лицо, которое не есть адекватное представление человеческого существа в его всецелости. Право может даже ограничивать или совсем не признавать личности человека, и если раб рассматривался только как составная часть имущества, то ведь это не что иное, как фикция; напротив, на фикции ли основывается признание не людей лицами, это вопрос сомнительный. Нельзя сказать, чтобы корпорация имела сознательную волю и сама ставила себе цели, но она существует как таковая воля, цель, или лучше тенденция, за которую нельзя не признать объективного внешнего существования. Этой действительности бессознательная воля, цель, тенденция достигает таким образом, что приобретает для себя интеллигенцию и физическую мощь людей, которые становятся служебными в отношении к ней орудиями, и именно поэтому и делается лицом. Живые люди, осуществляя эту цель, которая не есть их собственная цель, в качестве уполномоченных и служителей чуждой им воли, избирают при помощи собственного разума целесоответственные средства к ее существованию и, отдавая в ее распоряжение свою собственную физическую мощь, восполняют то, чего не достает этой цели для личности, и таким образом она получает те же качества, которые человека делают лицом: волю, разумение и физическую мощь, которые, как поставленные в ее распоряжение, становятся ее волей, ее интеллигенцией, ее мощью. Отказывая таким лицам в реальности, придется отрицать и вообще существование каких бы то ни было лиц, ибо никто никогда не видал и не слыхал лица. То, что мы видим, слышим, осязаем, это есть тело лица, из деятельности которого мы заключаем, что оно имеет самосознание, волю и разумение, но то же самое мы заключаем и из деятельности моральных лиц[244]. Моральное лицо, как и физическое, - оба существуют как неопровержимые причины эффектов, подлежащих внешним чувствам. При этом до понятия физического лица достигают путем абстракции, выделяя из полного существа человеческой индивидуальности одну сторону; для понятия же морального лица не требуется и такой абстракции, ибо и самое лицо не шире этого понятия.
Таким образом, моральное лицо мы находим везде, где из хода человеческой жизни и из природы ее условий естественно вытекающая цель находит человеческие мозги, мыслящие в пользу этой цели, и человеческие руки, отдающие ей свою мощь, так что эта цель и соответствующее ей разумное действование в непрерывающемся ряде актов вызывают явственно распознаваемые эффекты по внешнем мире и подвергаются таковым же[245]. Аргументация Лассона, которой нельзя отказать в некоторых здравых мыслях, отчасти страдает неполнотой, - так как об институтах Лассон говорит весьма мало, ограничиваясь весьма проблематическим положением, что больничное здание составляет тело института, отчасти неточностью, - так как, по Лассону, всякую цель, все то, чему могут служить интеллигенция и физические силы людей, можно бы было возвести на степень юридического субъекта, - отчасти непоследовательностью, - так как автор, определив корпорацию как бессознательную волю или цель, приобретающую в служащих ей людях сознание, разумение и мощь, о государстве, однако, говорит, что в нем не люди действуют, а посредством людей действует уполномочившее их государство, так что они должны исполнять волю уполномочившего, а не свою собственную. Остается непонятным, каким образом государство, будучи само бессознательной волей, могло бы кого-либо уполномочивать к чему-либо. Неверно и то, что для юридического лица не требуется никакой абстракции: та именно сторона, которая интересует цивилиста, должна быть отвлекаема из понятия государства и общин, иначе опять нужно бы было вернуться к древнеримскому смешению государства как верховной власти с государством как собственником и контрагентом.
Оригинальную точку зрения на существо юридических лиц занял Рудольф Иеринг. Его взгляд на юридические лица стоит в связи с его взглядами на право вообще как в субъективном, так и в объективном смысле. Он отвергает фиктивные лица, но точно так же отвергает и бессубъектное имущество: нет права без субъекта, и субъектом этим могут быть только действительные лица, а не фиктивные, - таковы его юридические догматы. Право в субъективном смысле есть не что иное, как юридически (посредством исков) защищаемый интерес, юридическая обеспеченность пользования, а право в объективном смысле есть обеспечение жизненных условий общества. Способность воли не требуется для понятия субъективного права, важно лишь то, кто имеет пользование правом. Пользование же правами всегда принадлежит естественным лицам - людям как дестинатарам, т. е. тем именно лицам, для которых они и предназначены. В корпорациях члены настоящие и будущие суть истинные дестинатары юридического лица, хотя в видах практической осуществимости иска не отдельные члены, а возведенная в искусственное личное единство совокупность может преследовать общие интересы. Юридическое лицо как таковое неспособно к пользованию, не имеет интересов и целей, не может иметь и прав. Не юридическое лицо как таковое, а отдельные члены суть истинные юридические субъекты. Юридическое же лицо есть не что иное, как обращенная вовне форма, в которой обнаруживаются и благодаря которой делаются возможными отношения его к внешнему миру; для внутренних отношений эта форма не имеет значения, так как тут мы имеем дело с индивидуальными правами, которые каждым отдельным членом могут преследоваться путем иска. В институтах точно так же центр тяжести всей юридической машины лежит не в институте самом, а в естественных лицах (бедных, больных и проч.) как дестинатарах, так что олицетворение их есть не что иное, как форма назначения и предоставления имущества для целей и интересов неопределенных лиц[246]. Лежачему наследству Иеринг отказывает в юридической личности. В праве, говорит он, нужно различать активную и пассивную сторону: тогда как активная немыслима без пассивной, последняя, напротив, возможна и при временном отсутствии управомоченного субъекта. Юридический объект остается связанным, так что для будущего управомоченного подготовляется, так сказать, ложе права, которое, правда, еще пусто, но уже готово и для неуправомоченных закрыто. Наследственные вещи до вступления в наследство не состоят ни в чьей собственности, возможный будущий собственник - наследник в то время еще не есть действительный собственник, но наследственные вещи предназначены для него, и это назначение исключает всякого другого от юридического усвоения их. Связанность наследственных вещей, подобно связанности вещей военнопленного и безвестно отсутствующего, как пассивное действие права, должна быть обсуживаема с той же точки зрения, как при условии суспензивном и резолютивном, при сроке, и в римском праве еще при фидеикомиссарном отпущении на волю (fideicommissaria libertas), а также при условной манумиссии (statuta libertas)[247].
В одном из позднейших своих сочинений
Из того, что право, по определению Иеринга, есть обеспечение жизненных условий общества, следует, что все нормы объективного права имеют целью обеспечение жизненных условий общества, и следовательно общество есть целевой субъект их; но этим не ниспровергается тот раньше высказанный принцип, что действительный целевой субъект есть человек, индивид, в пользу которого направляется в конце концов всякое юридическое постановление, принадлежит ли оно частному, уголовному или государственному праву. Общественная жизнь, связуя людей общностью постоянных целей в высшие образования, расширяет тем самым формы обнаружения человека. К человеку как индивиду, рассматриваемому в отдельности, примыкает человек общественный как член высших соединений. ставя эти соединения на место его в качестве целевых субъектов относящихся к ним юридических положений, мы в то же время не забываем, что с них лишь начинаются выгодные последствия этих положений, с тем чтобы перевести их на естественного человека, так что все положения имеют в виду его. Но это не мешает признать различие механизма, при помощи которого цель права реализуется для человека, и качество субъекта перенести на все формации, в которых индивид рассматривается не как таковой, а как член высшего целого. Точки зрения юриста и социального политика, говорит Иеринг, различны: последний, оставляя за юристом свободу в употреблении принадлежащего ему понятия юридического субъекта, со своей стороны свободно распоряжается понятием целевого субъекта. С точки зрения социального политика, общеполезные институты не суть целевые субъекты; но юрист в силу достаточных, с точки зрения юридической техники, оснований признает за ними качество юридического субъекта. Наоборот, качество целевого субъекта нужно приписать не только индивидам, государству, церкви, союзам, но и обнимающему их всех обществу. Пять означенных целевых субъектов суть целевые центры всего права: к ним относится все вообще право, вокруг них группируются все учреждения и постановления.
Теория Иеринга во всех пунктах вызвала против себя основательные возражения. Во-первых, не соглашаются с его определением объективного права. Вынудимость или принуждение не есть существенный момент в понятии объективного права. Есть такие юридические нормы, вынудимость которых представляется весьма несовершенной, каковы нормы международного права, или вынудимость которых может оказаться совершенно невозможной, каковы нормы об обязанностях носителей высшей власти в государстве[249]. Даже если мы будем иметь в виду только область имущественных отношений, не касаясь других человеческих интересов высшего порядка, мы должны убедиться, говорит Бирлинг, что где чувство долга или собственный интерес, напр., поддержание кредита, не побуждает к исполнению велений объективного права, там страх перед иском лишь сравнительно редко может действовать. Бесчисленные неисковые дела, встречающиеся ежедневно, напр., сделки с несовершеннолетними, долги по игре и т. п., равно как жизнь в таких общественных союзах, которым юридическая личность со стороны государства не усвоена, показывают, что в действительной жизни гораздо более рассчитывается на свободное исполнение свободно принятых на себя обязательств, чем это обыкновенно думают[250]. К этому основательно добавляют, что и вообще везде, где требуется положительное действие (содеяние), а не отрицательное, принуждение может разбиться о непреклонное упорство лица обязанного, так что возможным окажется лишь суррогат требовавшегося содеяния в виде возмещения убытков или в виде наказания[251]. Во-вторых, не соглашаются с понятием Иеринга о субъективном праве. Право не есть интерес, который защищается, даже если бы понимать <интерес> в самом широком смысле; субъективное право есть средство защиты интереса[252].
Примечания:
[232] Выше было упомянуто
(прим. 6 на стр. 70 - 71), что Унгер, которому последовали и другие
цивилисты, различие между корпорациями и институтами выводил именно из
различия субстрата, полагая, что в корпорации подкладкою для олицетворения
служит союз лиц физических, а в институтах такую подкладку составляет
имущество. Раньше еще, чем Белау, Демелиус также утверждал против
Унгера, что если что и олицетворяется в так называемых юридических лицах,
то всегда имущество, все равно, корпорации это или институты, или hereditas
jacens (Ueber. fing. Persönl. 119 - 120).
[233] I, 379 Anm. 2. Из
русских ученых профессор Соколовский (Догов. тов., 186, прим. 2)
находит, что из современных исследователей природы юридического лица Бринц
стоит ближе всех к учению источников, так как основание персонификации
видит в особом имуществе, предназначенном для достижения известных, строго
определенных целей - Zweckvermögen. По мнению г. Соколовского, несомненно,
что исходною точкой воззрений классиков на юридическое лицо всегда служило
связанное с последним имущество, которое они персонифицировали, не прибегая
ни к какой фикции. Вышеразъясненный исторический момент, с которого римская
научно-юридическая мысль начала оперировать над юридическим олицетворением,
мало говорит в пользу мнения профессора Соколовского, а что касается классических
юристов в особенности, то спрашивалось бы, почему они так-таки и не пришли
к олицетворению тех капиталов или имуществ, которые жертвовались или назначались
именно на известную цель, так что далее дарения общине sub modo и далее
питательных учреждений, существо которых было выяснено выше, классическая
мысль никогда и не заходила?
[234] Krit. Vierteljahrschr.
I. По поводу ссылки Белау на римское выражение
[235] I, 202 - 203.
[236] Cр. также: Рuсhta,
Pand. Leipz. 1866, стр. 41.
[237] Genossenschaftstheorie,
5 - 6.
[238] Heidelberd. Zeitschr.
V, 360.
[238] Heidelberd. Zeitschr.
V, 360.
[239] Gesammtrechtsverh.
стр. 8 и сл.
[239] Gesammtrechtsverh.
стр. 8 и сл.
[240] Если
[241] Hospitium и clientela
не ограничивались индивидами, в них принимали участие и общины, а ведь
это такие институты, говорит Барон, которые предполагают <человечески
чувствующую грудь>. Стр. 22.
[242] 1-е изд. вышло в
1872 г.
[243] Pand. изд. 1882
г., стр. 53 - 54.
[244] Лассон предпочитает
этот термин для обозначения юридических лиц. Виндшейд, напротив, предпочитает
термин <фингированные лица> (Pand. 1, 136). Но общее словоупотребление
в пользу термина <юридическое лицо>.
[245] Princ. u. Zuk. des
Völkerr.
[246] Эти мысли были развиты
Иерингом в его Geist des röm. Rechts, III, Аbth. 1.
[247] Эти положения были
развиты в статье Иеринга
[248] В I томе, стр. 303
и сл., 453 и сл.
[249] Bierling, Principien
1. I, 49 и сл.; Gierke, D. Privatr. 114. Ср. еще: Bernatzik, стр. 262.
[250] Bierling, II, стр.
64.
[251] Giеrkе, privatr.
114.
[252] Thon, 218 и сл.
Ср.: Виндшейд, Pandekt. 1, примеч. 2 на стр. 98 - 100.
