Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву
По мнению Ленинга, третий контрагент в состоянии проверить, уполномочен ли представитель и как далеко простираются его полномочия, но он не может проверить, не виновен ли тот в умышленной недобросовестности (dolus) в пределах своего полномочия, и не может помешать его небрежности (culpa); поэтому-то и должно ответствовать за dolus и culpa юридическое лицо, для которого заключается такой договор и имущественное положение которого было руководящим для третьего контрагента мотивом вообще при заключении этого договора[399].
Гирке согласно с средневековыми воззрениями защищает деликтоспособность юридических лиц, рассуждая таким образом, что раз объективное право предоставляет юридическому лицу известную сферу деятельности, определяет для него жизненную цель и открывает для него возможность достижения этой цели, - тем самым оно открывает для юридического лица возможность преследования цели и нечистыми средствами. Наложение обязанностей - на юридическое ли лицо или на индивида - немыслимо без возможности нарушения их, точно так же, как предоставление прав всегда соединено с возможностью злоупотребления. Таким образом, говорит Гирке, с возникновением корпоративной жизненной сферы, возникает вместе и область деликтов, которые может совершать корпорация, не переступая тех границ, за которыми бы она не считалась уже действующей в глазах объективного права[400].
Действие вообще рассматривается как корпоративное тогда, когда: 1) оно исходит от надлежащего органа, 2) когда орган держался в сфере своей компетенции, 3) когда соблюдена законная форма. А следовательно и для деликта, влекущего за собою ответственность, требуются надлежащий орган, надлежащая компетенция и надлежащая форма: то, что орган совершает в противность праву вне своей компетенции, то совершает не орган, а индивид. Но и в каждом корпоративном деликте скрывается индивидуальная вина участвующих индивидов, ответственных за нее не только перед корпорацией, но и во вне, - эта внешняя ответственность может или идти рядом с ответственностью корпорации или предшествовать ей, или следовать за нею, так что корпорация, а равно и ее орган могут отвечать или наравне и совместно, или в первую голову, или во вторую голову. Всякий корпоративный деликт порождает для корпорации прежде всего такую же частноправовую обязанность возмещения, какая вытекает для индивида из соответственного образа действий, и это нужно сказать о всех случаях как договорной, так и внедоговорной вины, а равным образом о тех случаях, когда вред причинен действиями или упущениями, относящимися не к индивидуально-правовой, а к социально-правовой сфере союзного лица. Последнее нужно понимать в том смысле, что если орган публичной корпорации или самого государства неправомерно причиняет вред недолжным осуществлением или неосуществлением публичных прав власти, то тем самым обосновывается частноправовое притязание на возмещение вреда против корпорации или против государства (напр., в случае неправомерного применения принудительной силы против личности и против имущества, ошибок в поземельных книгах и в актах добровольной юрисдикции вообще, погрешностей при осуществлении высшего опекунского надзора). От ответственности корпорации за собственную вину (так как в органах действует сама корпорация) Гирке различает принципиально: 1) ответственность или обязанность возмещения за чужую вину (в тех же случаях, когда таковой обязанности подлежат индивидуальные лица, напр., за вред, причиненный людьми, ведущими дела, находящимися в услужении, и т. п.), 2) ответственность по возмещению вреда вне и помимо всякой вины (каково, напр., вознаграждение невинно осужденных)[401].
Естественно, что Гирке должен был сделать разные оговорки насчет того, что и теория еще далека от сомнений и колебаний в вопросе об ответственности юридических лиц[402], и законодательство не выработало еще себе общей определенной точки зрения. Впрочем, законодательство все-таки действовало в данной области смелее и решительнее, чем теоретики, устанавливая, напр., ответственность железнодорожных и пароходных обществ в более широких размерах, чем какие указывались теорией[403].
Еще несколько слов о лежачем наследстве. Для германского права и для германской юриспруденции римское право имело значение действующего права, образуя собою главную составную часть общего германского права. Но мы видели, что многие юристы отвергают юридическую личность лежачего наследства даже по римскому праву[404]. Некоторые, допуская юридическую личность лежачего наследства по римскому праву, говорят, что в ней нет никакой надобности по германскому праву[405]. Тем менее в ней надобности по русскому праву, которому никогда не была известна фикция личности лежачего наследства или фикция продолжения наследством личности наследодателя, а между тем наследство всегда охранялось законом в интересах наследника. Не было у нас и тех поводов, которые побудили римских юристов к олицетворению наследства, не было ни узукапии pro herede, ни различия в testamenti factio, благодаря которому возникал бы практически вопрос о том, чьею правоспособностью определяется правоспособность раба, получающего наследство hereditate jacente, не было известно и самое оставление наследства наследственным рабам, равно как не были известны стипуляции наследственных рабов в пользу наследства или будущего наследника. В настоящее время, когда и рабов никаких в наследственной массе не может быть и когда закон прямо говорит, что наследство принадлежит наследнику с момента смерти наследодателя[406], нет решительно никакой нужды, ни практической, ни теоретической, в искусственной конструкции промежуточного состояния наследства между его открытием и вступлением в него наследника[407]. Разве объективное право не достаточно суверенно, справедливо говорит Виндшейд, чтобы совокупность связанных между собой прав и обязанностей поддержать в этом их единстве при отсутствии господствующего над ними субъекта[408], когда притом известно, что субъект этот в действительности существует? Объективное право поддерживает целость и единство имущества безвестно отсутствующего лица даже в течение более продолжительного времени, чем сколько продолжается состояние лежачего наследства, несмотря на то, что безвестно отсутствующий, может быть, не находится уже и в живых, а между тем никто никогда не находил нужным прибегать здесь к фикции юридической личности, как и римское право не считало нужным делать это по отношению к имуществу военнопленного.
После всего сказанного о существе юридических лиц естественно спросить себя: если между корпорациями и институтами существуют различные точки соприкосновения и если даже те и другие могут быть подводимы под общее понятие общественных организаций, то не на правильной ли точке зрения стояло римское право, подводившее все вообще юридические лица под корпоративную схему, особенно если вычеркнуть из ряда юридических лиц лежачее наследство, которое вносило явный диссонанс в римское построение и в олицетворении которого в настоящее время нет никакой надобности? И если так, то в чем же состоит прогресс новейшей юриспруденции сравнительно с римской в определении понятия юридических лиц? Правильной точку зрения римского права нельзя назвать потому, что понятие общественной организации шире понятия корпорации. Во-первых, с корпорацией связывается идея организованного союза людей, общественная же организация возможна и при единоличном носителе. Во-вторых, даже и коллегиально организованные институты, проявляющие свою юридическую жизнь в корпоративных формах, должны быть отличаемы от корпораций в собственном смысле по различию самой организации. Это различие состоит в том, что корпоративная организация обнимает не только администраторов, но и всех или многих членов, которые различными способами выражают свое участие в корпоративной жизни: то в праве избрания на должности, то в контроле за деятельностью администраторов, то в общем голосовании и решении важных корпоративных вопросов, между тем как институтную организацию составляют единственно администраторы, деятельность которых может быть контролируема лишь правительственными инстанциями. В-третьих, существует различие и между целями корпораций и институтов. С корпоративными целями обыкновенно идут рука об руку интересы отдельных членов корпорации, в том числе и администраторов (так напр., не говоря о таких обществах, как акционерные, даже в городских корпорациях городское благоустройство имеет интерес для каждого члена городского общества, не исключая и администраторов), между тем как институтные цели суть цели альтруистического характера, которым администраторы могут посвящать все свои силы, не преследуя при этом эгоистических интересов. Впрочем было уже упомянуто, что возможны переходные формы, совершенно неизвестные римскому праву: есть такие общества, которые по характеру их целей должны бы быть отнесены к институтам (таковы, напр., все общества для пособия разного рода нуждающимся), но в организацию которых в выше разъясненном смысле входят не одни только администраторы, а и все члены.
Прогресс новейшей юриспруденции во всяком случае состоит в том, что она поставила ряд вопросов, которыми римские юристы совсем не задавались, и выдвинула разные моменты в понятии юридических лиц, пытаясь подойти к нему с разных сторон и разными путями и изучением явлений жизни собирая обширный материал для установления и формулирования этого понятия.
ГЛАВА III Виды юридических лиц
А. Государство. В. Императорский престол. С. Политические общины: 1) города и колонии; 2) conventus civium romanorum; 3) селения; 4) провинции. D. Вольные союзы: 1) религиозные коллегии; 2) похоронные коллегии; 3) collegia sodalitia; 4) коллегии ремесленников; 5) коллегии или декурии подчиненного служебного персонала; 6) общества или товарищества публиканов. Е. церковные институты христианского времени. F. Лежачее наследство.
В настоящей главе будут подробно исчислены виды юридических лиц по римскому праву императорского периода, и в особенности с точки зрения источников юстинианова права. К юридическим лицам относятся именно: государство, императорский престол, политические общины, вольные союзы, церковные учреждения и богоугодные заведения, лежачее наследство.
А. Государство. Государство в области имущественных отношений получило в императорские времена название фиска. Мы видели[409], что государственная казна республиканского времени носила название эрара. В переходное от республики к империи время, при Августе, состоялся, как известно, раздел провинций между сенатом как органом старой республики и принцепсом: в свою очередь раздел провинций, из которых стекались в Рим главные доходы государства, сделал необходимой и двоякую государственную казну - сенатскую и императорскую[410]. Первою оставался эрар Сатурна, состоявший в управлении сената; вторая получила название фиска[411], распоряжение которым принадлежало принцепсу; в нее поступали также доходы с тех налогов, которые вновь введены были императорами (напр. 5%-й налог с наследств - vigesima hereditatum, 1% с вещей, продаваемых аукционным порядком - centesima rerum venalium, и др.). Единой фискальной кассы не было; существовали, напр., fiscus Asiaticus, fiscus Judaicus, fiscus Alexandrinus, разные провинциальные кассы; военная касса носила название даже не фиска, а эрара (aerarium militare). Но фиск все-таки остается названием, объединяющим отдельные императорские кассы, состоявшие притом же под известным центральным руководством, сосредоточивавшимся в руках императорского прокуратора a rationibus[412]. Фискальное имущество считалось частным имуществом принцепса как первого гражданина римского народа, между тем как в отношении к эрару субъектом имущественного права оставался populus в лице сената[413].
Этот порядок вещей продолжался недолго: ни фискальное имущество не осталось
с характером частного имущества принцепса как первого гражданина, ни деление
провинций с соответствующим делением эрара и фиска не удержалось. Напротив,
с утверждением императорской власти эрар более и более переходил в ведение
императора, так как и фискальные средства, в сущности, расходовались на
государственные же нужды, как-то: на содержание войска, флота, жалованье
должностным лицам, снабжение столицы хлебом, на устройство военных дорог
и проч.[414] При Северах,
как полагают[415], окончательно исчезло различие
между императорскими и сенатскими провинциями и доходы со всех провинций
стали поступать в императорскую казну, за которой по-прежнему удержалось
название фиска[416]; сенатский же эрар утратил свое
общегосударственное значение и превратился в римскую городскую кассу -
конечно, не в смысле современной кассы городского управления, потому что,
как указано было выше[417],
Рим оставался государством в государстве и жил на счет провинций. Более
чем вероятно, что и после слияния эрара с фиском единой имперской кассы
не образовалось, а продолжали существовать, как и в первые времена принципата,
разные обособленные кассы, объединявшиеся известной центральной дирекцией[418]. Тот переходный момент в истории римского государственного имущества,
когда фиск рассматривался как имущество принцепса, не прошел бесследно
для государства как субъекта имущественных прав: в императорское именно
время суд по процессам фиска сблизился с ординарной юрисдикцией по имущественным
делам частных лиц, хотя до полного уравнения государства с частным лицом
в области имущественных отношений римская юриспруденция никогда не доходила
и даже никогда ясно и отчетливо не ставила государство в ряд допускавшихся
ею юридических олицетворений. Фиск пользовался, не считая таких прав,
как право на выморочное наследство, следующими привилегиями: 1) он имел
законное залоговое право в имуществе своих должников без предварительного
с ними соглашения о залоговом обеспечении[419]; 2) по контрактам он взимал
с должников проценты без особого соглашения об этом, тогда как сам он,
наоборот, без особого соглашения не платил процентов даже и в случае morae[420]; 3) фиск в отношении к защите
его интересов пользовался привилегиями, предоставленными несовершеннолетним
(jura minorum), в особенности привилегией восстановления в прежнее состояние[421]; 4) фиск переносил на правопреемников
право собственности на такую вещь, на которую сам не имел права собственности,
т. е. если казна отчуждала частному лицу такое имущество, на которое
сама она не имела права собственности, то право приобретателя тем не менее
должно было оставаться неприкосновенным на случай эвикции, заинтересованному
же предоставлялось в течение
4-летнего срока предъявить свои претензии к казне[422]. Впрочем, постановление решений против казны,
по спорным ее делам с частными лицами, не считается преступлением:
Несомненно, с другой стороны, что под фиском, с точки зрения римского права, нужно понимать государство как хозяина государственного имущества[425]. Напротив, отдельные фискальные учреждения (stationes fisci), хотя они в видах практического удобства и целесообразности обособлялись одно от другого[426], в действительности были не самостоятельными субъектами, а обособленными кассами одного и того же хозяина - государства. Это начало с ясностью выражено в том месте источников, где говорится, что поручители освобождаются от своего обязательства, как скоро фиск является правопреемником и кредитора и должника, хотя бы преемствовали два различные фискальные учреждения[427], т. е. конфузия права требования с долгом, следовательно, погашение главного обязательства, а вместе с тем и придаточного к нему обязательства - поручительства наступает в том случае, когда одно фискальное учреждение преемствует кредитору в праве требования, а другое - должнику в долге, все равно как если бы оба эти учреждения были одно и тоже лицо.
В. Императорский престол. При Северах же, ко времени которых относится поглощение древнего народного эрара императорским фиском, состоялось важное также, с юридической точки зрения, обособление императорского коронного имущества от императорского частного имущества. Кроме фискального имущества, которое принадлежало государству в лице императора, последний имел свое особое имущество, patrimonium, которым он мог свободно распоряжаться inter vivos и mortis causa. Однако при смерти каждого императора должен был возникать вопрос, какою частью своего имущества он мог распорядиться в пользу своих детей или родственников, исключенных от престолонаследия, и какая часть должна была перейти к преемнику его на престол, хотя бы этот и не был наследником царствовавшего императора по гражданскому праву, тем более что многие приобретения в пользу императорской кассы делались именно ввиду положения принцепса как принцепса, а не как частного лица. Сюда напр., относятся конфискованные имущества осужденных, а также отказы по завещаниям: при таких императорах, как Калигула, Нерон и Домициан, считалось даже правилом, что завещания, в которых не было распоряжений в пользу императора, признавались ничтожными для того, чтобы сделать возможным открытие наследства фиску, как свидетельствует об этом Светоний[428].
Таким образом, в лице императора должно было различаться троякое имущество:
фискальное в смысле государственного, коронное и чисто частное имущество.
Терминология установилась не вдруг; можно даже сказать, что она и не установилась
с такою определенностью, чтобы устранялись всякие сомнения насчет того,
о каком имуществе в данном месте источников идет речь. Напр., Сенека,
рассуждая о том, что о принадлежности вещей лицу можно говорить в разных
смыслах (книги Цицерона или Тита Ливия принадлежат им как авторам, но
в то же время принадлежат книгопродавцу Дору, так что и сам Тит Ливий
может купить свою книгу у Дора, мудрец может считать весь мир своим),
об императоре говорит, что Цезарю принадлежит все, а фиску - его частное
имущество, так что в этом противоположении фиск не обнимает ни государственного,
ни коронного имущества[429].
Некоторыми писателями вместо фиска употреблялось выражение
Примечания:
[399] Löning,
Haftung des Staates, 61 - 62.
[400] Genossenschaftstheоrie,
756.
[401] Deutsch. Privatr.,
524, 528 - 533.
[402] Так, в особенности
в отношении к государству господствующее мнение стоит за то, что государство
несет обязанность по возмещению вреда только тогда, когда действует как
лицо гражданского права, а не тогда, когда осуществляет какие-либо публичные
функции. На этой точке зрения стояла до сих пор и практика германского
имперского суда. См.: Oertmann, Rechtsgrundsätze des Reichsgerichts
in systematischer Ordnung (Arch. f. bürgerl. Recht. B. X, 1895, стр.
191 и сл.). Автор возмущен решением имперского суда, который по делу о
столкновении между частным перевозным судном, делавшим рейсы от одного
берега реки до другого, и между государственным таможенным пароходом,
по вине этого последнего, отклонил притязание на вознаграждение, мотивировав
свое решение тем, что вред произошел не при акте управления государственным
имуществом, а при исполнении публичной службы по взиманию пошлин. Ср.
рассуждения в том же духе у Джорджи, I, 295 и сл.
[403] По отношению
к ферейнам, а также и к самому фиску, к публичным корпорациям, заведениям
и институтам, следовательно ко всем юридическим лицам, в германском гражданском
уложении выражено общее начало ответственности за вред, причиняемый третьему
правлениями, членом правления или другим каким-либо правомерно признанным
представителем. § 31:
[404] См. выше, примеч.
1 - 6 на стр. 57.
[405] Напр.: Безелер
(I, 235); Регельсбергер, 294; Бирлинг, Princip., 237.
[406] Ст. 1254 ч. 1
т. X св. зак.: <право на открывшееся наследство принадлежит наследникам
с самой кончины владельца>.
[407] Кавелин
(стр. 21 - 22), впрочем, настаивает на необходимости признания лежачего
наследства за юридическое лицо <ввиду практических потребностей именно
по отношению к срокам исполнения обязательств и давности, особливо погашающей
право иска>. Но для этой цели совершенно достаточно постановлений закона,
охраняющего интересы наследника и признающего за наследником право на
наследство с момента смерти наследодателя, так что для другого субъекта
тут нет места.
[408] Die ruhende Erbschaft,
стр. 86.
[409] См. выше, стр. 35.
[410] Marquardt, II, 293.
[411] Фиск, собственно, означает плетеную корзину, и так как римляне
пользовались такими корзинами для хранения и транспортирования больших
денежных сумм, то название это переносилось на всякую кассу, - поэтому
и касса императорская была названа fiscus Caesaris. А так как затем об
этом фиске чаще была речь, чем о всяком другом, то императорскую кассу
стали просто называть фиском. Savignу, Syst. II, 273.
[412] Кniep, 143 и сл., 202.
[413] Heyrovskу, 71.
[414] Marquardt, II, 296.
[415] Marquardt, II, 294 - 295. Если Юлий Павел титул 12-й книги V
своих
[416] Впрочем, и позднее словоупотребление бывало смешанное: фиск иногда
назывался эраром (l. 2, 3 С. VII, 37; § 14 J. II, 6). Явственное
отожествление эрара с фиском, по исследованию Книпа, наблюдается не ранее
IV в. (стр. 192).
[417] См. стр. 41.
[418] Kniep, 194, 203.
[419] L. 2 С. VIII, 14.
[420] Fr. 17 § 5, 6 D. XXII, 1; fr. 13 eod. С наступлением срока
требования фиску должны были уплачиваться 6% даже и тогда, когда должник
до перехода требования к фиску платил меньшие проценты или даже никаких
процентов не платил.
[421] L. 4 С. II, 53.
[422] L. 2 С. VII, 37; § 14 J. II, 6.
[423] Fr. 10 D. XLIX, 14.
[424] Пo словам Помпония, к существовавшим раньше преторам divus Nerva
прибавил еще одного, qui inter fiscum et privatos jus diceret (fr. 2 §
32 D. 1, 2).
[425] Поэтому фиск в источниках называется sacratissimus: l. 2 С.
VII, 37; § 14 J. II, 6.
[426] Так, если кто имеет право требования в отношении к одному фискальному
учреждению и состоит в долгу перед другим, зачета не допускается: l. 1
С. IV, 31.
[427] L. 2 С. VIII, 42. Беккер (System, I, 148) с некоторым торжеством
указывает на l. 1 § 1 С. X, 5, откуда видно, что две stationes fisci
могут вступать в процесс одна с другой: добросовестным приверженцам господствующего
учения об юридических лицах, говорит Беккер иронически, место это не по
вкусу, оттого-то оно редко и цитируется. В самом деле, обособленность
касс доводится здесь до крайних пределов, но единство фиска как хозяина
обеих касс не опровергается, а скорее подтверждается этим местом: тут
говорится, что если раз кто-либо купил вещь у казенного учреждения и заплатил
за эту вещь надлежащую цену, то в случае возникновения спора по поводу
этой вещи не только учреждение продавшее не может беспокоить покупщика,
но и другое казенное учреждение; обоим предоставляется ведаться между
собою, не беспокоя покупщика (in his venditionibus emptore non inquietato
officia inter se possint experiri).
[428] Suetonii Tranquilli, XII Caesares: Calig., 38; Nero, 32; Domitian,
12.
[429] De beneficiis lib. VII, c. 6 (Bibl. Teubner, II):
[430] См. у Книпа, стр. 177 и сл.
[431] Ко времени Септимия Севера именно и нужно отнести явственное
обособление управления разными родами имущества, потому что самая мысль
о различии императорского коронного от императорского частного имущества
являлась и раньше. Еще Антонин Пий, тотчас по восшествии на престол, отдал
свое имущество, которое он раньше имел, своей дочери, чтобы не допустить
смешения его с остальным императорским имуществом.
