Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву
К <центру интересов> Карловы близко стоят воззрения Колера и Шлоссмана. Обоими названными учеными имеются в виду главным образом институты. Колер держится того мнения, что субъект для института необходим, - цели одной, о которой говорил Бринц, недостаточно. Стоит только представить себе случай, говорит Колер, когда вещь нуждается в обороне, в помощи, и мы убедимся, что юридическая жизнь не может пробавляться бессубъектными имуществами; по меньшей мере хоть цель да нужно возвести в субъект. И так как таковая потребность существует всегда, то нет никакой фикции, если мы категорию юридического лица принимаем как постоянный фактор юридического развития. Юридическое лицо не только мыслится как существующее, но и действительно существует при наличности соответственных предположений. Учение о юридических лицах нередко затемняется неправильным представлением, будто лицо есть нечто другое, чем юридический субъект, будто лицо должно быть одаренным разумом существом. На самом деле лицо в праве есть, конечно, разумная формация (eine Vernunftsbildung), как выражение всеобщего, действующего в юридической жизни разума, но нет надобности, чтобы оно было разумным центром, одаренным нервами и сознанием[304]. По мнению Шлоссмана, юридическая личность означает, что существует такая юридическая формация, к которой, как к лицу, приурочиваются и хозяйственные, и юридические отношения, - формация, которая в силу своей организации способна функционировать, подобно лицу, в хозяйственных и юридических отношениях. А это значит, в частности: 1) что существует имущество, доход с которого, а смотря по обстоятельствам и субстанция которого могут быть употребляемы на достижение цели, 2) что существует имущество, которое, с одной стороны, путем юридических сделок, заключаемых органами, может быть умножаемо и умаляемо, а с другой стороны, составляет объект удовлетворения для третьих[305].
Аффольтер, имеющий в виду главным образом т. н. открытые торговые товарищества, рассуждает[306], что юридическое лицо не есть нечто телесное, осязаемое, но оно, без сомнения, есть нечто (ein Ding - некоторая штука?), нечто такое, что существует. Субъективные права могут принадлежать не одним только людям, а и таким Dingen без фингирования за последними качеств физических лиц. Признанием существования таких правоспособных <нечто> не подрывается тот принцип, что всякое право существует ради людей. Не воля вообще и не увековеченная воля учредителя составляет субстанцию юридического лица. Говоря положительно, субстанцию юридического лица составляют факты: воля учредителя как явление во времени, наличность имущества, возможность и дозволенность цели, достаточное число лиц, внесение в торговые книги, а факты не суть кто-либо фиктивное. Существенные черты римской universitatis personarum (независимость существования от изменения личного состава и неответственность индивидов за долги союза) не суть необходимые предположения существования юридического лица вообще: юридическим лицом может быть и не universitas, а союз с ограниченной изменяемостью членов и с субсидиарной ответственностью индивидов, и только благодаря ошибочному мнению, будто бы качества universitatis должны быть в наличности для того, чтобы союз мог быть признан за юридическое лицо, мог игнорироваться наш современный общественный строй, - из римского права заимствовали только шаблоны, а не мысль. Применяя это рассуждение к открытому торговому товариществу, Аффольтер находит, что субъект его не есть фикция, а с другой стороны, не имеет какой-либо особой воли, ибо воля его есть не что иное, как признанная по договору воля товарищей, - самостоятельность же этого субъекта обнаруживается в недопустимости зачета между требованиями и долгами товарищества и отдельного товарища в заключении договоров между товариществом и товарищем с возможностью взаимных ролей верителя и должника, в ответственности вступающего вновь члена по прежним обязательствам товарищества, в том, что конкурс над товариществом не есть конкурс над товарищами, и что погасительная давность для требования к товариществу может наступить позднее, чем для ответственности товарищей по платежу.
Буркгард[307] желает распространить понятие юридического лица на все вообще возможные субъекты прав, в том числе и на естественного человека, потому что и естественное лицо не само по себе, а только благодаря юридическому порядку имеет правоспособность, и притом же не всякий естественный человек имеет таковую правоспособность. Субстрат для личности в юридическом смысле, <не в смысле естествоведения>, как выражается Буркгард, <а в смысле правоведения>[308], поскольку дело идет о естественном человеке, есть человек сам. Но каков же должен быть субстрат для личности, которая не есть лицо в естественном смысле? Вопрос этот разрешается юридическим порядком или объективным правом с соображением всевозможных жизненных формаций и потребностей оборота. Нет таких субстратов, которым бы an sich принадлежала юридическая личность, как равно нет такого субстрата, который не мог бы быть признан юридической личностью. Юридический порядок может и мертвых признавать продолжающими жить, может и по истечении столетий воскрешать их к новой жизни, признавая землю, движимость и проч. собственностью святого, кости которого давным-давно истлели, может богов облекать юридической личностью и заставлять их заключать договоры устами жрецов, может даже животных и неодушевленные части природы делать лицом, может давать юридическое бытие понятиям, как добродетель, красота, распутство, бедность. Законодатель не имеет надобности подчиняться определенным схемам: там, где потребности оборота требуют признания юридической личности, законодатель не должен отказывать в ней из-за схематических предписаний.
Различные основные формы юридической личности должны быть выводимы из потребностей оборота, из целесообразности. Конечная цель индивида есть самосохранение и саморазвитие: эгоизм, как бы ни вооружались против него моралисты, говорит Буркгард[309], есть закон жизни. Всякий в конце концов стремится к своей пользе, разница только в том, в чем каждый видит пользу для себя, - в приобретении ли средств для удовлетворения своих физических желаний, в славе, в авторитете и власти, в удовольствиях разумной жизни или в спасении души для вечного блаженства вместо гееннского огня. Признанием юридической личности выражается, что известные интересы в принципе признаются юридическим порядком, что юридический порядок ничего не имеет против того процесса, путем которого они стремятся реализоваться, напротив, даже свои собственные учреждения ставит на служение им. Интересы, потребности имеет прежде всего отдельный человек, лицо в физическом смысле; индивидуалистическая точка зрения и есть натурально исходный пункт юридического мышления людей. Но индивид сам по себе, один, предоставленный лишь своим собственным слабым силам, стоит беспомощным пред лицом природы и других людей. Зато его силы и безопасность исполински возрастают, если он соединяется с другими индивидами, если, из расчета или по внутреннему влечению, ставит для своего естественного эгоизма границы, научается принимать во внимание интересы других людей, служить их интересам, с тем чтобы они помогали его собственным интересам. Так образуется ассоциация в обширном смысле, а вместе с ней образуется представление об интересах такого рода, которые не суть интересы какого-нибудь индивида в особенности, но удовлетворением которых удовлетворяется и его собственный интерес. Этим высшим социальным интересам, образовавшимся возле и сверх индивидуальных интересов, мы невольно приписываем в наших мыслях самостоятельное существование, да они в самом деле имеют таковое не в большей и не в меньшей степени, чем всякая идея, напр., идея чести, благотворительности, благодарности. Всякая такая идея есть реальная сила, которая представляется отрешенной от всякой человеческой индивидуальности, за которую тысячи людей готовы бороться, которая ежедневно одерживает победы и требует жертв. Потребность усвоять идеям реальное существование так велика, что и наш язык не в состоянии говорить о них иначе, как олицетворяя их: мы говорим, что честь требует, целомудрие оскорбляется, благотворительность призывается, долг повелевает, добродетель торжествует, порок наказывается и проч.
Вот такие-то, в качестве реальных мыслимые нами интересы, которые выросли из отдельных интересов индивидов и для осуществления которых индивиды подают себе взаимно руки, - эти абстрактные интересы, приобретающие себе таким образом аппарат, функционирующий к их услугам, - они-то и представляют для юридического порядка субстрат, пригодный к тому, чтобы поставить его в позицию, подобную той, которая признана за человеком - индивидом. Для них и во имя их люди хотят и действуют, и кажется, что самые эти интересы хотят и действуют, что они могут приобретать публичные и частные права, пользоваться административной, гражданской и уголовной защитой, обременять себя обязательствами, награждаться и наказываться. Насколько далеко вообще простирается власть юридического порядка, насколько вообще может быть расширяемо юридическое содержание личности, настолько и может быть признана за такими интересами личность в юридическом смысле. Можно, напр., задаваться вопросом о целесообразности уголовно-правовой защиты юридических лиц против посягательств на их честь, но из внутренней их природы ничего не вытекает ни за, ни против этого постулата. Юридическое лицо может быть облечено, пожалуй, и всеми семейственными правами, и, подобно тому, как казначей принимает за него деньги, может через представителя вступать в брак, консуммировать его (!), осуществлять дисциплинарную власть над детьми. Одним словом, что должно содержаться в признании личности за центром интересов, это есть вопрос политики права, а что в нем фактически содержится, есть вопрос положительного права. Правоспособность может быть неодинаковая, как и естественные люди неодинаковой правоспособностью и дееспособностью обладают (несовершеннолетние, душевнобольные, расточители, иностранцы, монахи и проч.[310]). С представлением о самостоятельных, не воплощенных в индивиде, центрах интересов в нас необходимо связывается представление о хотении не в смысле непрерывно действующей индивидуальной воли (как при индивидуальных интересах), а, очевидно, в каком-то другом смысле. В хотении, движущем индивидуальный интерес, содержатся два момента: независимость и применяющаяся к обстоятельствам изменяемость воли. По этим моментам и можно различать волю, движущую неиндивидуальные интересы, от воли, движущей индивидуальные интересы. Воля индивида может утратить свой индивидуалистический отпечаток, стать волей неиндивидуалистического волевого центра, вступая в пределы, смежные с другими индивидуальными волями, отказываясь от изолированной независимости, связывая себя с ними и взаимодействуя, причем из отдельных взаимодействующих воль в результате получается нечто такое, что не соответствует, может быть, вполне ни одной из них, но именно поэтому и не есть индивидуальная воля отдельного человека, а есть социальная воля собирательного множества и eo ipso тех интересов, на служение которым поставило себя это множество.
Все сказанное, очевидно, относится к корпорациям. Но воля индивида может получить устойчивость, стабилизироваться, так сказать окаменеть, и таким образом сделаться рычагом для самостоятельного, независимого от индивидуального интереса и индивидуальной воли интереса, увековечить выделенное из индивидуальной воли волевое решение. Индивид создает центр интересов, вдыхает в него свою волю и делает эту в данный момент существующую волю постоянной волей новосозидаемой формации. Итак, наряду с юридической личностью человека являются две дальнейшие основные формы личности: корпорации и институты. В естественном человеке воля личности есть чисто индивидуалистическая, в корпорации она имманентна, в институте трансцендентна[311].
Дальше отстоит от Карловы и скорее сближается с Бринцем и Беккером Рюмелин, который довольствуется признанием необходимости такого опорного пункта, к которому можно бы было относить и с которым бы можно было связывать права, обязанности и имущество (Beziehungspunkt, Auknüpfungspunkt). Правом в субъективном смысле непременно предполагается такой Beziehungspunkt, так что те ученые, которые стояли за юридические лица ввиду невозможности существования прав и имуществ без субъекта, постольку выражали правильную мысль, поскольку в рассуждениях их выразилась мысль о необходимости такого пункта[312]. Права можно связывать не только с малолетними и безумными, но с любым понятием или именем, с N 1891, с животным, с домом, с парком[313]. При каждом Beziehungspunkt'е должны существовать люди, разумное действование которых ставится на служение ему, ибо и вообще установление прав не имеет никакого разумного смысла, если с ними не ставится в связь разумная человеческая воля, которая бы осуществляла их. Рюмелину все-таки жаль расстаться навсегда и с бессубъектным имуществом: из необходимости допустить известный Beziehungspunkt, говорит он, не следует, чтобы невозможны были бессубъектные права, ибо нет надобности каждый Beziehungspunkt называть юридическим субъектом[314]. Но так как сущность юридического лица состоит именно в том, что оно есть Beziehungs-punkt для совокупности прав и обязанностей, то при помощи этого критерия следует проводить границу между юридическим лицом и товариществом: в последнем нет такого, отличного от индивидов, опорного пункта, а напротив, права и обязанности принадлежат индивидам.
В настоящее время, продолжает Рюмелин, когда современное юридическое развитие перешагнуло границы римского права, возможны, как известно, модификации и переходные формы: во-первых, члену корпорации, в силу устройства, могут быть предоставлены разнообразные права и выгоды пользования, так что положение его сближается с положением товарища, а с другой стороны, и положение товарища может быть ограничиваемо самыми разнообразными способами, так что отношение между товарищами уподобляется корпоративному (напр., недопущение иска о разделе, обязательность решения большинства). Но если исходить из того, что юридическое лицо означает связь имущества с самостоятельным, отличным от участвующих людей, опорным пунктом и что в этом собственно и состоит фундаментальное различие его от товарищества, то промежуточных членов между обеими формациями не должно бы и быть. Поэтому Рюмелин, очевидно, не надеясь на ясность найденного им критерия, пространно и недостаточно вразумительно излагает разные приемы к распознанию того, имеем ли дело в данном случае с юридическим лицом, или с товариществом.
К серии ученых, возводящих <центр интересов> под разными названиями в юридическое лицо, должен быть отнесен также наш русский цивилист Н. Л. Дювернуа, тщательно разработавший учение о лице в своих <Чтениях по гражданскому праву>. Но проф. Дювернуа далек от мысли и от бессубъектного имущества, и от олицетворения фикции, и от возведения в субъект животных и вещей неодушевленной природы, точно так же, как и от увлечений германистов. Он держится того мнения, что чисто личный характер юридических отношений, сосредоточенный и объективно известный, требуется всем социально-юридическим строем, так что гражданская личность и правоспособность, каков бы ни был ее субстрат (отдельный человек, союз лиц, universitas, corporatio, установление), хотя сама по себе есть нечто искусственное - продукт юридической переработки, не имеет ничего общего с идеей и конструкцией фиктивных лиц. Метода фикции, говорит проф. Дювернуа, - идея не римская, а средневековая. В целой системе римского права чувствовалась безусловная необходимость постоянной известности и личной преемственности юридических отношений. С другой стороны, понятие личности в глазах римлян представлялось в достаточной степени обособленным от непременной связи ее с отдельным человеком в рабах. Поэтому они и не останавливались на явлении обособленной от отдельного человека гражданской правоспособности в других случаях как явлении экстраординарном, для юридической конструкции которого нужно бы было создавать особую категорию мыслимых только лиц. Явление имуществ, принадлежащих городу, коллегии, их долгов, требований, исков, было налицо. Измышлять их правоспособность было нечего, и эти лица в обособленной сфере цивильных правоотношений функционировали так же, как отдельные люди. Эта конструкция была достаточна для практики. Иное было в средние века, когда преобладающим типом союзного правообладания были не свободно образующиеся из цивильно-правоспособных и равноправных сочленов союзы, а союзы невольные, в составе коих личность была почти поглощена.
В наше время, в современных бытовых условиях, нет никакой нужды в вымыслах, когда сама действительность дает нам несомненные явления особой гражданской правоспособности для лиц коллективных, как и для отдельных живых людей. Но проф. Дювернуа вооружается также и против германистов и делает немало остроумных и метких замечаний по поводу самодовольного упоения их германской Genossenschaft, будто бы обновившей мир, и германским общением zur gesammten Hand, в особенности против Гирке, который, по мнению нашего достопочтенного цивилиста, совершает нелепость: измышляет реальную волю в юридических лицах, которая совершает для юридического лица все, что для отдельного человека дает его внутренняя психическая жизнь, и эту союзную волю образует из частиц воли людей, входящих в состав союза, так что в результате получается сшивок из чужих воль. Вопросом о воле нет надобности задаваться: искание воли как наличной основы для всякой правоспособности составляет задачу, поставленную совершенно врознь с задачами собственно цивилистических построений. С разумностью и волеспособностью связывать личность нельзя - важно найти постоянную связь известных юридических отношений с юридически определенным правообладателем, кто бы он ни был, так как под личностью и нужно разуметь именно индивидуализированную связь правоотношений известного рода с определенным субъектом. Проф. Дювернуа допускает, что римские юристы, отправляясь от того факта, что раб был постоянным органом интересов корпорации в вопросах владения и завладения, в процессе узукапионном, в мансипации и стипуляции, мало-помалу привыкли к мысли о союзной дееспособности, несмотря на отсутствие естественной воли в союзе, но до признания деликтоспособности юридических лиц они никогда не доходили[315].
Целью примирить разные воззрения на юридическое лицо задался Бернатцик[316], для которого главным предметом рассуждения служит юридическая личность правительственных установлений (Behörden). По мнению названного ученого, в римском праве вопрос об их личности совсем не ставился, и если встречаются, напр., такие выражения, что
Примечания:
[304] Ueber d. Recht
der Stift. 236.
[305] Zur Lehre von
d. Stift. 20 - 21.
[306] Rechtl. Natur
der offen. Handelsgesellsch., 4 - 6.
[307] Zur Lehre v.
d. jur. Pers.
[308] Стр. 13.
[309] Стр. 22.
[310] Стр. 28 - 30.
[311] Стр. 33 - 34.
[312] Methodisches
etc., стр. 12.
[313] Стр. 38 - 39.
Прилично ли и желательно ли это - другой вопрос, говорит Рюмелин.
[314] Стр. 42.
[315] Стр. 253 - 261,
372 - 373, 485, 502 - 513.
[316] Krit. Stud. über
d. Begr. d. jur. Pers.
[317] Fr. 25 D. L,
l.
[318] Стр. 176.
