Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России
Значительно позднее, в 1870 году, тому же вопросу посвятил свою магистерскую диссертацию Цитович <Исходные моменты в истории русского права наследования>. Если прежние исследователи рассматривали наследственное право, как историки, стараясь объяснить его условиями общинного (Беляев) или родового (Никольский) быта, то Цитович относится к своей задаче как юрист-догматик. Цитович делает упрек своим предшественникам за то, что <вопрос собственно о порядке постепенного допущения к наследству различных лиц сосредоточил на себе все внимание наших историков права> (стр. 1), тогда как <не только в истории, но и в догматике наследственного права основным вопросом представляется прежде всего вопрос о том, в каком отношении находятся между собой те необходимо противоположные принципы, борьба и примирение которых обусловили такой своеобразный характер, напр., наследования в римском праве или германском. Мы говорим об отношении и борьбе принципа субъективного произвола (testamentum) и принципа, на котором основано наследование в силу родственной связи, наследование по закону> (стр. 2). Однако этот упрек совершенно неоснователен, вопроса не обошли ни Беляев, ни Неволин, а все сочинение Никольского является ответом на этот вопрос. Если все они обращали особенное внимание на круг лиц, призываемых к наследству и постепенность их допущения, то это объясняется тем, что вопрос этот является основным в истории каждого законодательства и важностью своей для общества затемняет все прочие вопросы, выдвигаемые современной догматикой, - о принятии наследства, о переходе на наследников долгов умершего и др. (стр. 8). Цитович взялся за разработку исторической темы в то время, когда в науке гражданского права предъявлены требования догматического исследования действующего законодательства и послано немало упреков по адресу юристов-историков; вот почему г. Цитович оказывается вынужденным оправдать выбор темы. Он исследует исходные пункты действующего права, а потому надеется, что <если не по результатам, то по крайней мере, по намерению, с которым предпринята настоящая работа, и по концепции ее задачи, его никто не упрекнет в антикварных вкусах, в гонке за какими-то историческими призраками вместо современной действительности> (стр. 29). Тем не менее г. ;Цитович причисляет себя к исторической школе. Восставая против взгляда, будто юридические сделки создавали нормы положительного права, и утверждая, что они только выражают собой положительное право своего времени, г. Цитович говорит: <понимать иначе отношение юридических сделок к положительному праву, приписывать им творчество, значит в корне противоречить той теории обычного права и вообще истории происхождения положительного права, которая выработана немецкой исторической школой, и в настоящее время, после возражений Кирульфа, Тибо и др., все-таки остается корифеем обновленной исторической школы, Игерингом> (стр. 83). Это причисление Иеринга к исторической школе мы встретим далее не раз. Приемом своего исследования г. Цитович вполне оправдывает приведенные выше слова Кавелина о методе изучения древнего права. Он приступает к Русской Правде, как к современному кодексу, прилагает к ней все приемы экзегезы, не обращая внимания на исторический дух памятника, на бытовые условия, среди которых он возник. Несмотря на новый прием, с которым г. Цитович приступает к древнему праву, ему приходится в главных вопросах лишь повторять выработанное предшествовавшими исследователями. Так по вопросу, который он сам считает основным, о соотношении наследования по закону к наследованию по завещанию, ему осталось примкнуть к мнению Никольского о первенстве законного наследования (стр. ;77). С другой стороны, в толковании источников автор стремится быть оригинальным во что бы то ни стало, вопреки принятому пониманию и установленному смыслу текста, как напр., по вопросу о наследовании смерда и боярина (стр. 44 и 48), о значении слова <дом> (стр. 56). Изложение отличается свойственной автору живостью и остротой.
Мы видим, таким образом, что наука гражданского права обогатилась в период времени, наступивший после университетской реформы, издания Свода Законов и перенесения на нашу почву идей исторической школы, значительным количеством монографий, посвященных историческому исследованию тех или других институтов. Но над всеми этими более или менее ценными работами возвышается замечательное произведение профессора киевского, а потом петербургского университета Константина Алексеевича Неволина <История российских гражданских законов>, 1851 года, в 3-х томах[34]. Неволин принадлежал к числу тех нескольких молодых людей, которые были отправлены Сперанским за границу для подготовления к профессорскому званию. <Можно сказать, - характеризует его г. Владимирский-Буданов[35], - что он рожден юристом: ум точный, спокойный, аналитический, ясный, хотя и не столь глубокий, способен был именно к ученому правоведению>, особенно, прибавим мы, к цивилистике в духе положительного исторического исследования. Руководство Савиньи как нельзя более подходило к его складу ума и характеру, и Неволин всегда был сторонником исторической школы. Его <История гражданских законов> является продуктом этого направления германской науки, воспринятого русскими учеными.
Сочинение Неволина обнимает всю особенную часть гражданского права в ее историческом развитии. Первый том содержит в себе, кроме того, небольшое введение, посвященное выяснению предмета, метода и литературы исследования. Гражданскими законами Неволин признает те, <которыми определяются права и обязанности частных лиц в отношениях друг к другу> и притом одни только общие законы, сюда относящиеся (т. I, стр. 7). Таким определением, которое, по мнению Неволина, только граф Сперанский установил для законоведения (стр. 5), автор исключил из своей задачи рассмотрение 1) истории гражданского процесса, связываемой в его время неразрывно с материальным правом, благодаря системе Свода, за что и заслужил упрек от одного из своих критиков[36], 2) истории особенных законов, каковым именем обозначали тогда законы торговые. Из этого же определения и системы изложения обнаруживается, что Неволин под гражданскими отношениями понимает не только имущественные, но и личные, насколько они вытекают из семейного союза.
Свою задачу, изложение истории гражданских законов России, Неволин понимает следующим образом. Такая история <должна изобразить последовательно развитие закона частных между лицами отношений на почве русской народности при существующих временных и местных условиях; она должна, означивши ту мысль идеи закона, которую предоставлено раскрыть русскому гражданскому закону, показать нам, чем началось его раскрытие в этой мысли и как потом он, под господством своей движущей мысли, в связи с целой народной жизнью, в связи в современным состоянием законодательства и законоведения у других народов, в связи со всеми обстоятельствами, постепенно раскрывался во всех подробностях> (стр. 7). Нетрудно заметить в этом стремлении отыскать предназначенную идею отражения всесильного влияния гегелевской философии, духом которой проникся Неволин. Однако научная добросовестность не позволила автору произвольно измыслить такую идею, раз она не обнаруживалась из самих фактов. <Но история русских гражданских законов в таком смысле в настоящее время невозможна. Надлежащее выполнение задачи ее предполагает в историке ясное сознание той идеи, которую предначертано русскому народу раскрыть в своих законах> (стр. 7). Ввиду этого Неволин полагает, что история гражданских законов <должна все свое внимание обратить на сам факт их развития и заняться исследованием и изображением того, в чем он состоит, где во времени видимое начало и конец его, откуда, из каких, для нас ясных, причин и при каких условиях он возник и в каком необходимом отношении находится к другим известным фактам> (стр. 8). Нельзя сказать, чтобы подобное определение задачи науки отличалось достаточной ясностью и научной определенностью.
Различая внешнюю и внутреннюю историю гражданского права, автор делает предметом своего исследования только внутреннюю, исключая из своего изложения внешнюю (т. I, стр. 10). Однако в первом же томе содержится главное отступление от указанного плана, так как автор весьма подробно останавливается на тех источниках права, под влиянием которых сложились русские семейные отношения. Признавая, что <порядок изложения истории гражданских законов, как и вообще истории целого какого-либо законодательства, может быть двоякий, систематический и хронологический> и отдавая преимущество первому способу (т. I, стр. 16), которого и придерживается в своем сочинении, автор тем не менее не мог не представить деления истории гражданского права по периодам. Царствование Петра I составляет для истории русского законодательства эпоху и потому Неволин делит по этому моменту всю русскую историю на древнюю и новую (т. I, стр. ;11). <В той и другой части истории русского законодательства должно различать несколько периодов. Они определяются самим свойством вещей, особенным духом, который господствовал в законодательстве каждого периода или под влиянием которого находилось и раскрывалось законодательство в каждом периоде> (т. I, стр. 11). Несмотря на такую точку зрения, деление автором истории гражданского права по периодам представляется в значительной степени совершенно случайным. Древнюю историю Неволин делит на 5 периодов: 1) до принятия христианства, 2) до монгольского ига, 3) до царствования Иоанна III, 4) до Уложения Алексея Михайловича, 5) до начала самостоятельного царствования в 1689 году Петра Великого. В новой истории Неволин различает следующие периоды: 1) до царствования Екатерины II, 2) до издания Свода Законов и 3) последующее время. Какое, спрашивается, решающее значение в истории гражданского права имеет царствование Иоана ;III или период от уложения до вступления на престол Петра I? Ошибка Неволина заключается в его убеждении, будто история гражданского права идет нога в ногу с историей государственного права, будто для той и другой истории существуют одни и те же периоды развития (т. I, стр. 12).
Помимо небольшого введения, весь первый том посвящен семейному праву, второй том содержит в себе вещное право, наконец, третий ;- обязательственное и наследственное. В пределах каждой из этих главных рубрик, заимствованных из германской системы, автор придерживается деления, принятого в Своде Законов. Так, первый том, касающийся семейного союза, делится на четыре раздела: о союзе брачном, о союзе родителей и детей, о союзе родственном, об опеке и попечительстве в порядке семейственном. Даже в пределах каждого раздела автор старается по возможности придерживаться системы Свода, так что <Историю Гражданских Законов> можно рассматривать, как подробный исторический комментарий к т. Х, ч. 1. В этом действительно заключается главное и несомненное значение труда Неволина. Выполнение этой работы требовало громадного знакомства с источниками русской истории вообще и русского законодательства в особенности. Если принять во внимание степень научной разработанности русской истории в его время, незначительность исследований по истории русского законодательства и чрезвычайную добросовестность автора в его отношении к источникам, то литературное значение рассматриваемого произведения не подлежит никакому сомнению. Оно надолго останется исходным пунктом для каждого не только историка, но и догматика русского гражданского права.
Но, вместе с тем, сочинение Неволина не чуждо некоторых весьма существенных недостатков и, не оскорбляя памяти замечательного русского ученого, можно сказать, что научная ценность его <Истории Гражданских Законов> была несколько преувеличена его современниками.
Соответственно учению исторической школы от историка-юриста можно было ожидать и требовать изложения постепенного развития частноправовых отношений в связи с общественными причинами, влиявшими на них, раскрытия духа, которым был проникнут тот или другой период истории права, обнаружения народного правосознания, в глубине которого созрели те или другие юридические нормы. Вместо того мы имеем только изложение постепенной смены законов. Но чем дальше от современной эпохи кодификации, тем менее закон может считаться полным выражением существовавшего склада гражданских отношений. В форму закона не выливаются отношения, не вызывающие никакого сомнения, основывающиеся на этических воззрениях народа, напр., личные отношения между супругами или между родителями и детьми. Указание на характер таких отношений может быть найдено только в источниках общей истории народа, в его литературе, сказаниях, пословицах. Происхождение многих институтов, переход из одной стадии развития в другую, не нашедший выражения в источниках, может быть с успехом выведен из сопоставления с историей права других народов. Но Неволин сам отрезывает себе путь к объяснению происхождения и раскрытию постепенного развития институтов заявлением, что <для истории то не существует, о чем она не знает> (т. I, стр. 19), т.е. о чем не сохранилось ясных указаний в источниках, другими словами, отвергает всякие гипотезы, сравнения, необходимые в науке[37]. В его изложении мы видим только ряд сменяющих друг друга законов, относящихся к известному институту, а не историю этого института. Автор начинает нередко историю там, где случайно сохранился закон, тогда как несомненно институт существовал и ранее; нередко в истории института оказывается пробел, благодаря отсутствию или утрате закона, но Неволин не пытается пополнить его научной гипотезой, так что остается неясной связь между законами, разделенными значительным промежутком времени, в течение которого произошли существенные перемены.
При всей научной добросовестности Неволина, ему нельзя не поставить в упрек отсутствие достаточных доказательств для некоторых утверждений, категорически им высказываемых. Так, по мнению Неволина, <раздельность имущества супругов была коренным началом русского, так же, как и греко-римского законодательства> (т. I, стр. ;92). Автор утверждает, что <для времен более поздних (сравнительно с Русской Правдой) есть бесчисленное множество свидетельств> (т. I, стр. ;93), однако он их не приводит и, напротив, из последующего изложения обнаруживается нередко противное. Это положение было повторено позднее г. Победоносцевым, с не меньшей категоричностью, но не с большей доказательностью[38]. Неволин считает, будто <правило, что жена, разведенная с своим мужем за прелюбодеяние, не может вступать в новый брак, как основанное на канонических постановлениях, должно считать действовавшим у нас с древнейших времен> (т. I, стр. 174 и 204), а между тем не дает никаких доказательств для подтверждения этого сомнительного правила.
При всем своем стремлении к объективности, Неволин поддается иногда влиянию известной идеи и односторонне освещает предмет. Так, Неволин проникся мыслью безусловного влияния греко-римских законов на склад наших семейственных отношений и, оставляя без внимания действие всех других элементов, национального, монгольского, западного, излагает параллельно византийское и русское право, предоставляя самому читателю заметить сходство и степень заимствования.
Философская часть почти совершенно отсутствует в сочинении Неволина, он нигде не пытается найти объяснения для существования института, определить причину развития его в ту или другую сторону. Там же, где он стремится сделать обобщение, с ним трудно согласиться. Так, напр., Неволин полагает, что первым объектом права собственности являются недвижимости, и объясняет это следующим образом. <Обладание землей есть условие обладания всякими другими вещами; никто не может считать своего господства над движимыми вещами твердым, потому что, если он не имеет права на землю, на которой находится он со своими вещами, то другой, без нарушения справедливости может сдвинуть его самого и его вещи с этого места и отодвигать их все далее и далее до тех пор, пока они совершенно исчезнут из виду> (т. II, стр. 2). Но подобному взгляду противоречат данные из истории других народов и современного быта племен, стоящих на низшей степени цивилизации, в этом отношении Неволин расходится с большинством русских ученых, которые отвергают частную поземельную собственность в первоначальную эпоху русской истории, во всяком случае, поземельная собственность возникает не по тому странному соображению, какое выставляет Неволин. Также сомнительно утверждение автора, что юридическое владение предшествует праву собственности. <Праву на вещь, иначе называемому правом собственности, как отношению юридическому, противополагается и в историческом развитии предшествует владение, как отношение фактическое. Владение в этой противоположности есть содержание лицом вещи в своей власти так, как бы вещь принадлежала ему в собственность, хотя она и не есть его собственность> (т. II, стр. 107). Из приведенных слов Неволина обнаруживается, что он сам считает владение за <видимость собственности>, а потому установление защиты владения непременно предполагает уже признание права собственности. В другом месте Неволин несколько отступает от своего взгляда и признает, что <понятие владения, как фактического господства лица над вещью, современно существованию собственности> (т. II, стр. 110). Совершенно произвольно и неверно утверждение Неволина, будто <первый возникший род имуществ были имущества государственные (т. II, стр. 2), потому что идея государственного имущества весьма позднего происхождения и предполагает уже значительное развитие общественности. Все эти неточности объясняются узким пониманием задачи историка права: при громадной эрудиции, замечательном знакомстве с русскими источниками, автор совершенно чужд сравнительно исторического приема, который предохранил бы его от подобных ошибок. Но Неволин был приверженец исторической школы, требовавшей детальной разработки отечественного права, призыв к историко-сравнительному методу относится к позднейшему времени, даже простые сравнения появляются лишь в конце рассматриваемого периода.
<История Российских Гражданских Законов> была встречена современниками вполне сочувственно, даже восторженно. По содержанию своему, по научным приемам, сочинение это настолько совпадало с воззрениями и требованиями времени, что не могло не обратить на себя внимания. Почти вся периодическая печать сочла своим долгом отметить новое явление в научной литературе. Профессор петербургского университета Михайлов следующими словами характеризует значение произведения Неволина. <Употребив на свой труд несколько лет, автор Истории Российских Гражданских Законов сделал это сочинение классическим в нашей юридической литературе. Мы называем его классическим, потому что по справедливости, ради самого права, мы должны сказать, что сочинение господина Неволина полнотой, обилием, точностью, строгим анализом, подробным собранием узаконений по каждой части и облечением всего этого в форму исторического развития всех узаконений по части (определительного) гражданского законодательства, превосходит все предыдущие труды. Как же не назвать такое сочинение классическим? И долго еще, скажем словами автора, любители исторического законоведения будут испытывать над предметом его свои силы. И эти будущие исследователи найдут обильную основу своим специальным трудам в сочинении господина Неволина - из него почерпнут они данные для своих исследований и в свою очередь разовьют далее и подробнее некоторые части, - такова завидная доля науки, идущей всегда вперед, но все же на чем же, главным образом, основаны будут их дальнейшие воззрения? - на сочинении Неволина, которое долго еще будет представлять основательную историю определительных русских гражданских законов. Как после этого не назвать этого сочинения классическим?>[39] Профессор московского университета, Морошкин, дает следующую характеристику. <Сочинение показывает в авторе обширный систематический ум, отличную ученость, классическое искусство в изложении предмета и достойную всякого уважения любовь к отечественному законоведению. Это свидетельствуется и прежними его сочинениями, из коих каждое приносит честь русской юридической литературе. Он отлично оправдывает лестный отзыв незабвенного графа Сперанского, сделанный о нем одному из теоретических юристов и предвидение сего государственного старца, что Неволин принесет некогда великую пользу и честь отечественному законоведению. Настоящий труд г. ;Неволина заслуживает полную признательность ученых своим отчетливым и ясным изложением предмета и приведением бесчисленных фактов истории в полное систематическое обозрение гражданских законов>[40]. Наиболее ценным Морошкин считает первый том, который он называет <знатным приобретением науки> (стр. 35). Профессор Станиславский в своем увлечении трудом Неволина доходит до признания его <монументальным произведением, которое бесспорно составляет венец всей юридической деятельности нашего времени>. Если бы юридическая литература нашего времени не произвела ничего более, кроме сочинения профессора Неволина, то и тогда уже она имела бы неоспоримое право на признательность потомства[41]. Так как слухи о подготавливающемся труде Неволина проникли в общество прежде издания книги, то появление ее ожидалось уже заранее. <Сочинение профессора Неволина - труд, молва о котором далеко определила выход его в свет и которого с нетерпением ждал каждый из тех, кому не чужды успехи науки в нашем отечестве. Мы убеждены, что как сочинение это было плодом долгих и долгих трудов, так и польза и необходимость оного будет сознана вполне не вдруг; но за то, чем дольше будут им пользоваться и теоретики и практики, чем более будут в него вчитываться, тем яснее будут сознавать его огромное влияние на дальнейшее развитие нашего права>[42]. Не прошли молчанием сочинения Неволина и общие журналы, как Современник (т. XXIX, отд. V, стр. 26). Императорская Академия Наук на основании отзыва профессора Морошкина, увенчала сочинение Неволина полной Демидовской премией.
[34] Второе издание в
полном собрании его сочинений, 1857-1859.
[35] История университета
Св. Владимира, 1884, стр. 131.
[36] Михайлов, Библиотека
для чтения, 1851, т. I, стр. 26.
[37] Неволин только раз
прибегает к сравнительному приему, именно для объяснения происхождения
права выкупа родового имущества (т. II, стр. 69).
[38] <У нас во всей истории
с замечательной последовательностью проведено начало раздельности имуществ
между супругами> (Победоносцев, Курс гражданского права, т. II, изд. 1891,
стр. 125).
[39] Библиотека для чтения,
1852, т. III, стр. 25.
[40] 21 присуждение учрежденных
Демидовских наград, 1852, стр. 42.
[41] Станиславский, О
ходе законоведения в России, 1853, стр. 64-66.
[42] Лакиер, Журн. Мин.
Нар. Просв. 1852, т. 73, стр. 12.
