Мейер Д.И. Русское гражданское право
Умственная деятельность, направленная к изъяснению закона, может относиться: а) к тексту закона и b) к самой воле законодателя. Иногда может быть сомнительно, что закон действительно изошел от законодательной власти, именно в том виде, в каком представляется; или могут быть различные чтения одного и того же закона: представляется надобность определить подлинность закона, исследовать верность текста. Эта умственная деятельность называется критикой законов. В отношении к нашему действующему законодательству она не имеет применения, так как Свод законов утвержден законодательной властью и сам по себе имеет силу закона. Критика может касаться разве опечаток, если они встретятся в Своде законов (и кодификационных ошибок, могущих произойти при включении в Свод новых законов, исключении из него старых и согласовании тех и других, конечно, если это сделано в порядке не законодательном, а кодификационном. – А. Г.).
Толкование закона, направленное к изъяснению самой воли законодателя, толкование в тесном смысле (interpretatio), разделяют обыкновенно на грамматическое, систематическое, историческое и логическое.
Грамматическое толкование изъясняет смысл закона по соображению правил языка, на котором он выражен. Так, выражение закона: «вступающие в договор» – должно относить к лицам обоего пола, по соображению известного правила грамматики о согласовании местоимений и прилагательных с существительными разного рода. Основное правило грамматического толкования то, что речь законодателя предполагается грамматически правильной, следовательно должно давать ей тот смысл, который имеет она при предположении правильности ее грамматического сложения. Но должно принимать в соображение и употребление слов в общежитии: иногда слово, означающее лицо мужского пола, распространяется в общежитии и на лицо женского пола. Например, слова мужского рода: должник, веритель, займодавец и другие употребляются в общежитии без отношения к полу, потому и определения законодательства о должнике, верителе, займодавце должно относить и к должнице, верительнице, займодавице.
Систематическое толкование определяет смысл закона по соображению места, занимаемого им в системе законодательства. Закон, помещенный в системе законодательства под рубрикой, в которой определяются видовые юридические отношения, не может быть применен к юридическим отношениям другого вида, хотя бы и обнимал их общей формой своего выражения. Например, наше законодательство разделяет духовные завещания на нотариальные и домашние и особые определения о тех и других излагает в отдельных рубриках; но под рубрикой о нотариальных духовных завещаниях встречаются определения, в которых говорится о духовных завещаниях вообще, без ближайшего объяснения, что речь идет о завещаниях нотариальных: тем не менее нельзя относить такие определения к завещаниям домашним.
Историческое толкование изъясняет смысл закона историей права и источниками, из которых заимствован закон. Составленное исторически, наше действующее законодательство представляет много случаев для применения этого толкования. Само правительство сочло нужным под каждой статьей Свода законов указать источники, из которых заимствована статья, чтобы, в случае недоразумения, можно было обратиться к ним для ее изъяснения, и, между прочим, с этой целью издано Полное собрание законов, содержащее в себе все узаконения и некоторые другие правительственные акты от Уложения царя Алексея Михайловича до нашего времени. Для примера исторического толкования укажем на определение законодательства о правах родителей на имущество беспотомственно умерших детей. Законодательство определяет, что имущество, доставшееся детям от родителей безмездно, возвращается родителям в собственность; имущество же, приобретенное детьми, приобретается наследниками по боковой линии, но родителям предоставляется право пожизненного пользования этим имуществом, так что при жизни родителей родственникам по боковой линии принадлежит одно голое право собственности[103]. Так как закон определяет, что имущество, приобретенное детьми, поступает в пользование к родителям, то можно бы отсюда заключить, что как бы ни было приобретено имущество, все-таки право пожизненного пользования по нему принадлежит родителям. Но если обратить внимание на источники, из которых заимствован этот закон (высочайше утвержденное мнение Государственного совета от 14 июня 1823 г. (29511) и 18 июня 1827 г. (1250), то окажется, что под имуществом приобретенным здесь должно разуметь имущество благоприобретенное, т. е. такое, которое составляет стяжание беспотомственно умершего дитяти, добытое собственными его средствами, а не должно относить сюда имущество, доставшееся беспотомственно умершему дитяте по законному наследованию, как имущество родовое. Положим, умирает мать дитяти и к нему переходит ее недвижимое имущество; через некоторое время умирает и дитя, не оставляя потомка: конечно, и здесь имущество, приобретенное дитятей, но для отца нет права на пожизненное пользование этим имуществом.
Логическое толкование состоит в непосредственном приложении к закону правил мышления, преимущественно – умозаключений. В каждом законодательстве встречается очень много определений, которые представляются лишь выводами из других определений. Например, закон, запрещающий вступление в брак с умалишенными[104], есть прямой вывод из закона, постановляющего взаимное и непринужденное согласие сочетающихся лиц, как необходимое условие действительного совершения брака[105]. Или, например, закон о недействительности духовного завещания, составленного умалишенным[106], есть только вывод из закона, постановляющего, что духовные завещания должны быть составляемы в здравом уме и твердой памяти[107]. Но очень часто также в законодательстве встречаются определения, из которых не сделано выводов: для приложения таких определений к случаям действительности приходится извлекать из них выводы путем умозаключений.
Чем более в законодательстве общих юридических начал, тем обширнее поприще для извлечения выводов из его определений; напротив, чем более законодательство представляет определений отдельных юридических случаев, тем эта деятельность ограниченнее. Но так как ни одно законодательство не представляет исключительно определений юридических случаев, то умственная деятельность, состоящая в извлечении выводов из закона, имеет применение к каждому законодательству. И эти определения, извлеченные из закона путем логического мышления, также должны получить силу в действительности: они по законам мышления необходимо вытекают из слов законодателя, следовательно содержатся в его воле, только непосредственно им не высказаны. Законодатель может, конечно, устранить те или другие выводы из своих определений, сделать те или другие исключения; но мы не можем не предположить в законодателе готовности быть последовательным, а напротив, должны допустить, что если законодатель хочет чего-либо, то хочет и того, что непосредственно вытекает из его воли. Если бы законодатель желал сам сделать все выводы из своих определений, то не достиг бы цели: нет возможности разом сделать все выводы из закона; из отдельных выводов можно делать опять новые выводы, и это извлечение выводов может быть бесконечной работой. Да и нет надобности самому законодателю извлекать выводы из закона; достаточно, если он выразит волю свою общим правилом: определения для всех отдельных случаев уже содержатся в этом правиле и путем силлогизмов будут извлекаемы по мере возникновения отдельных случаев в действительности.
Справедливо, конечно, что это извлечение выводов не для каждого возможно: оно требует юридического образования и особого навыка сближать посылки, так как иногда приходится соображать различные узаконения, разъясненные в различных частях законодательства, чтобы получить определение для данного случая. Но как для законодательства логическое толкование чрезвычайно обильно результатами, раскрывая множество содержащихся в нем скрытых определений, так и для научного изложения права это толкование имеет наибольшую цену. Чтобы раскрыть юридические начала, содержащиеся в законодательстве, приходится главным образом действовать умозаключениями; чтобы извлечь из начал выводы, только и остается действовать умозаключениями; суждение и умозаключение – самые могучие орудия науки. Раскрывая понятие, содержащееся в юридическом определении, юрист иногда находит в нем неисчерпаемое богатство: иногда из одного закона путем силлогизмов можно вывести целый ряд юридических определений. Эта деятельность юриста соответствует математическому вычислению, и Савиньи очень метко назвал ее счетом понятиями (rechnen mit Begriffe). Можно сказать, что в этой цепи суждений и умозаключений и заключается именно одна из привлекательнейших сторон правоведения.
Другое деление толкования закона – это деление по пространству на толкование распространительное (interpretatio extensiva) и толкование ограничительное (interpretatio restrictiva). Толкование распространительное показывает, что смысл закона идет далее его буквального смысла. Например, закон говорит о наследнике, но относится и к наследнице. Толкование ограничительное показывает, что смысл закона теснее его буквального смысла. Например, у нас есть закон, по которому карантинные чиновники не могут быть назначаемы наследниками по духовному завещанию, составляемому в карантине[108]. Закон говорит вообще о карантинных чиновниках; но понятно, что он относится лишь к чиновникам, служащим в том карантине, в котором находится завещатель: воля законодателя направлена к тому, чтобы устранить побуждение содействовать смерти завещателя. Неужели недействительно духовное завещание, составленное, например, в бессарабском карантине, – в пользу чиновника кавказского карантина?
Собственно говоря, ни толкование распространительное, ни толкование ограничительное не выходят из пределов буквального толкования, хотя обыкновенно они и противополагаются буквальному толкованию в теснейшем значении: если закон распространяется или ограничивается, то, значит, в нем самом есть данные, по которым смысл его именно соответствует распространительному или ограничительному толкованию. Во многих случаях распространительное и ограничительное толкования даже подходят под один из прежних видов толкования. Например, толкование выражения «вступающие в договор», что оно относится и к женщинам, есть толкование распространительное, и вместе грамматическое. Наконец, мы решительно можем утверждать, что ни в толковании распространительном, ни в толковании ограничительном мы не выходим по крайней мере из пределов воли законодателя, а предосудительно только оставлять эти пределы.
Особым видом толкования закона считают обыкновенно толкование по аналогии, называемое также аналогией. Исходя из мысли, что одинаковые основания должны вести законодателя к одинаковым определениям, предполагают, что законодатель, определяя какие-либо случаи, распространил бы свое определение и на те случаи, которые имеют основания, одинаковые с определенными в законе, если бы имел их в виду, – ubi eadem ratio, ibi eadem legis dispositio. Основываясь на этом предположении, допускают распространение закона по тождеству оснований (ad identitatem rationis), что и составляет толкование по аналогии. Очевидно, что в основании такого распространения закона лежит блистательное толкование его, уразумение оснований закона; но все-таки аналогия есть не толкование закона, а применение его, выходящее за пределы воли законодателя. (Конечно, если под основанием закона разуметь то общее начало, из которого закон вытекает как логический вывод, то и аналогию можно считать видом толкования; между ней и научным толкованием с целью восполнения пробела в законе не окажется никакой разницы; но обыкновенно, говоря об аналогии, имеют в виду основание закона (ratio legis) в смысле повода, побуждения, цели, ради которых законодатель установил данное определение. Только при таком понимании основания закона аналогию нельзя признать допустимым видом толкования. – А. Г.)
Действие закона относительно времени, места и лиц
§ 9. I. Действие закона начинается со времени его обнародования, в каждой губернии – со дня заслушивания его в присутствии губернского правления[109]. Следовательно начало действия закона в различных местностях различно. Но иногда самим законом определяется время, с которого он должен начать свое действие: тогда начало действия его везде одинаково, если закон не определит иначе. Общее правило относительно времени действия закона обыкновенно выражается формулой: закон обратного действия не имеет[110]. Это значит, что закон применяется лишь к случаям, возникшим после его обнародования, не распространяясь на случаи, ему предшествовавшие. И такое правило совершенно сообразно с существом дела; гражданам приходится соображать свои действия с законом; но граждане обязаны и могут знать лишь существующие законы.
Как же понимать, однако, обратное действие закона: всякое ли применение закона к фактам, существовавшим до его обнародования, будет обратным действием? Например, представляется такой случай: издается новый закон, по которому, в случае смерти А без завещания, наследник его есть В, а не С, как определял прежний закон: спрашивается, если по издании нового закона А умрет без завещания, то устранение от наследства С будет ли обратным действием закона? Или новый закон для приобретения права собственности по давности определяет 5-летний срок, тогда как прежний закон определял 10-летний; до издания нового закона давностный владелец А владел вещью уже в течение 5 лет: немедленное признание А собственником вещи – будет ли обратным действием нового закона?
Устраняя применение закона к случаям, возникшим прежде его обнародования, законодательная власть руководствуется соображением, что с правом, приобретенным на основании действующих юридических определений, должна быть связана уверенность в прочности права, в его ненарушимости силой нового закона, отменяющего прежний: без такой уверенности положение юридического быта шатко и общество находится в расстройстве. Но этого неудобства нет, когда право еще не приобретено, а надежда на его приобретение – вне соображений законодательства. Потому основным началом для применения закона к фактам, совершившимся до его обнародования, должно быть принято положение, что новый закон не поражает прав, приобретенных на основании прежнего закона, в противном случае действие это будет обратным. Сообразно этому, С (в первом примере) должен быть устранен от наследования А; право наследования открывается смертью наследодателя, но А пережил издание нового закона, следовательно С, при существовании прежнего закона, имел только надежду быть наследником А, и потому нет никакого препятствия к применению нового закона, хотя прежде его издания и существовал факт, что С считался ближайшим наследником А.
Для разрешения случая, приведенного во втором примере, необходимо обратить внимание на то, что приобретение права по давности одним лицом влечет за собой потерю права для другого лица. Итак, А не может быть признан собственником вещи: хозяин ее на основании прежнего закона имеет право в течение остальных 5 лет прервать давностное владение А, следовательно признание А собственником будет нарушением права хозяина вещи и новый закон получит обратное действие. Но, разумеется, если сам закон определяет, что действие его должно быть обратным, то он должен получить применение ко всем случаям, хотя бы в иных это применение и сопровождалось нарушением прав, приобретенных на основании прежнего закона. Иногда закон не определяет, что его действие – обратное; но это видно по самому содержанию закона. Таковы именно законы, направленные на прекращение существующих прав. Они издаются, впрочем, редко – только в тех случаях, когда под господством прежних законов приобретались права в ущерб общему благу (например, Положение от 19 февраля 1861 г. имело обратную силу – им отнято было у помещиков право на крепостных крестьян. – А. Г.).
II. Если иметь в виду одну определенную местность, то применение законов к юридическим отношениям не представляет затруднения: в каждой местности должны действовать те законы, которые для нее изданы, с исключением законов общих в случае столкновения. Но люди беспрестанно переходят из одной местности в другую; встречается много юридических отношений, которые возникают в одной местности, тогда как последствия их происходят в другой; есть много таких юридических отношений, которые начинаются в одной местности, продолжаются в другой и оканчиваются в третьей. Между тем различные местности могут состоять под господством различных законов, даже под влиянием различных территориальных властей, и вопрос о применении закона относительно места утрачивает первоначальную простоту.
Три места имеют особую важность в юридическом отношении: место жительства лица (domicilium), т. е. место его рождения, место нахождения имущества и место совершения юридического действия. Но жительство лица может быть в одном месте, имущество его – находиться в другом и какая-либо сделка по имуществу – совершиться в третьем, и каждое из этих мест может состоять под влиянием различных законов. Законы какого же места должны получить применение к данному юридическому отношению? Или можно вообще спросить: к каким юридическим отношениям применяются законы местожительства, к каким – законы местонахождения имущества и к каким – законы местосовершения действия? В западной литературе законы первого рода называются statuta personalia, второго – statuta realia, третьего – statuta mixta. Statuta personalia определяют личные отношения гражданина – отношения, касающиеся непосредственно его личности.
а) Cостояние лица и его правоспособность. Если по законам своего местожительства лицо признается дворянином, то и в местах, состоящих под господством других законов, за ним признается дворянское достоинство. Например, австрийский дворянин признается и у нас дворянином. Наше законодательство делает, правда, различие между русскими и иностранными дворянами и не распространяет прав русского дворянства на дворян иностранных, но тем не менее признает за ними их дворянское достоинство[111]. (Что касается правоспособности, то она, по общему правилу, обсуживается по законам местожительства лица, но из этого правила наше законодательство допускает исключение в двояком направлении. Во-первых, если наши законы более ограничивают правоспособность лица, чем законы его местожительства, то применяются не последние, а наши законы; это основано не только на требовании справедливости – не создавать привилегированного положения для иностранцев в России сравнительно с русскими подданными, но и на общем смысле наших законов, уравнивающих в правах иностранцев с русскими поданными[112]. Во-вторых, законы местожительства, допускающие бесправное состояние, не находят себе применения у нас... – А. Г.). Так, ни одно европейское законодательство не признает рабства, а потому негр-невольник, прибывший в Европу, не признается рабом, а принимается за лицо свободное.
b) Семейные отношения. Если по законам местожительства лица брак его признается действительным, рождение считается законным, то и в других местах брак считается действительным, рождение законным. Например, по французским законам брак может быть совершен посредством гражданского акта[113], тогда как наше законодательство непременно требует освящения брака церковью[114]: тем не менее невенчанные супруги-французы, прибывшие в Россию, признаются супругами, если брак их действителен по французским законам. С другой стороны, когда лицо, желая совершить запрещенное законами его местожительства действие, влекущее за собой семейно-правовые последствия, избирает для совершения этого действия такое место, где оно не запрещено, то действие это не будет иметь юридической силы. Например, наше законодательство запрещает усыновление (если усыновитель старше усыновляемого менее, чем на 18 лет; французское же законодательство требует лишь 15 лет разницы[115]. Если русский подданный отправится во Францию и усыновит там лицо моложе себя 15-ю годами. – А. Г.), то усыновление у нас не будет признано законным, как совершенное в обход закона. Разумеется, и здесь могут быть изъятия: законодательство может и признавать, и не признавать известных семейных юридических отношений.
Примечания:
[103] Ст. 1141.
[104] Ст. 5.
[105] Ст. 12.
[106] Ст. 1017.
[107] Ст. 1016.
[108] Ст. 1067, п. 5.
[109] З. осн., cт. 59.
[110] Там же, cт. 60, 61.
[111] Закон о состояниях (3. сост.), т. IX, cт. 996, 1003.
[112] Ук. Ист., ст. 1001-1005.
[113] Code civil (Code civ.), art. 75.
[114] Ibid., art. 31.
[115] Ст. 146; Code civ., art. 75.
