Мейер Д.И. Русское гражданское право
Временное отсутствие воли производит также опьянение; в этом состоянии человек действует бессознательно и может совершить нечто прямо противоположное тому, что совершил бы в трезвом виде. Нет сомнения, что и действия лица, совершенные в состоянии опьянения, не могут считаться произведениями воли, действиями юридическими. Например, духовное завещание, составленное лицом в пьяном виде, может быть опорочено. Но при обсуждении юридического значения действий, совершенных как под влиянием аффекта, так и в состоянии опьянения, представляется то затруднение, что у нас нет положительного закона, который признавал бы ничтожными действия, совершенные под влиянием таких обстоятельств. Уголовное законодательство наше обращает внимание на эти состояния и постановляет, что человеку пьяному или находящемуся под влиянием аффекта действия его вменяются в вину, как и человеку, находящемуся в нормальном состоянии, только что состояния эти считаются обстоятельствами, уменьшающими вину, а вследствие того и меру наказания[346].
Но относительно гражданских действий законодательство не дает определения. Поэтому некоторые юристы полагают, что всякое гражданское действие, совершенное под влиянием аффекта или опьянения, должно быть признано продуктом воли и считаться юридическим. При этом выставляют еще то соображение, что если не было у лица воли на совершение самого действия, то была воля по крайней мере на то, чтобы снизойти до бессознательного состояния, вследствие чего лицо должно отвечать за все действия, совершенные им в этом состоянии; говорят: «сам виноват, что увлекся каким-либо чувством до беспамятства или напился до того, что потерял сознание».
Равным образом и на принуждение наше законодательство обращает внимание только в ограниченной мере, очень скудно определяя характер его по отношению к юридическим действиям, что происходит, конечно, от малой степени развития юридического образования в нашем общественном быту. Резкий контраст нашему законодательству в этом отношении представляет римское право, в котором учение о влиянии принуждения на волю лица и о значении юридического действия, совершенного под влиянием принуждения, доведено до логичности. Но тем не менее, сообразно сущности предмета и руководствуясь отдельными указаниями законодательства, рассеянными по разным его частям, есть возможность определить влияние принуждения на значение юридического действия и для нашего юридического быта. Прежде всего заметим, что в понятии принуждения необходимо различать два понятия, – насилие и принуждение в тесном смысле. Насилие есть такое принуждение, когда воля человека совершенно подавляется и совершающееся действие представляется не действием лица, по-видимому, совершающего его, а действием насилующего, так что лицо, над которым производится насилие, является только орудием действия. Например, хватают руку человека, влагают в нее перо и водят рукой, прописывая фамилию лица. Очевидно, что в таком случае воля лица совершенно подавлена и не может быть речи о каком-либо юридическом значении действия для лица, служившего орудием, потому что действие его есть, собственно, действие насилующего, и вот оно только как преступление и должно подвергаться обсуждению.
Принуждение же в тесном смысле представляется тогда, когда лицо не доводится до степени орудия, а само совершает известное действие. Тогда может быть речь о влиянии принуждения на волю и о юридическом значении действия, совершенного по принуждению. Принуждение в тесном смысле двояко: физическое и нравственное[347]. Физическое принуждение состоит в причинении боли (в побоях, истязаниях) для побуждения лица к какому-либо действию. Принуждение нравственное, называемое также психическим, представляет два вида: или оно состоит в причинении боли другому лицу, связанному с лицом принужденным какими-либо тесными узами, или оно заключается в угрозах, которые могут быть направлены как против самого лица принуждаемого, так и против других, близких ему людей[348].
Спрашивается, какое же влияние оказывает принуждение (в тесном смысле) на юридическое действие, считается ли второе действительным и влечет ли за собой те последствия, которые с ним связаны? Очевидно, что действие, совершенное под влиянием принуждения, все-таки есть произведение воли: следовательно главный признак юридического действия именно тот признак, что оно есть произведение воли, в нем существует, и поэтому нельзя не признать такого действия юридическим. Нет безусловной необходимости лицу совершить то действие, к которому его принуждают: человек с твердым характером перенесет все истязания, физические и нравственные, останется равнодушен ко всем угрозам и не совершит того действия, к которому его принуждают; если же человек совершает это действие, то, значит, он хочет совершить его. Почему он хочет – это другой вопрос: потому, что его принуждали. Подобно тому, как различные, те или другие, мотивы всегда определяют волю к какому-либо действию, расчеты, опасения, надежды и тому подобное влияют на волю, точно так же влияет на нее и принуждение; но подобно тому, как и другие мотивы не уничтожают воли, не уничтожает ее и принуждение в тесном смысле - quamvis incoactus noluisset, tamen coactus voluit, – говорит римский юрист.
Итак, юридическое действие, совершенное под влиянием принуждения, все-таки нужно признать продуктом воли – нельзя считать безусловно ничтожным. Этот вывод, совершенно естественный, основанный на существе действия, встречается прежде всего в римском праве, затем в других новейших иностранных законодательствах. К нему же приводят нас и определения нашего законодательства. Некоторые юристы считают это положение в римском праве какой-то особенностью и стараются объяснить ее тем, что это положение создано не законодательством, а юриспруденцией, что оно есть отзыв римских юристов, получивший законную силу; а так как римские юристы принадлежали большей частью к стоической школе философии, то и приписывают это положение влиянию стоической философии: действие, совершенное по принуждению, потому считается действительным и имеет значение, что по учению стоиков от человека требуется, чтобы он определялся в своих действиях не посторонней, а собственной волей. Но стоическая философия давно кончила свое господство, а между тем положение это и теперь имеет силу, и гораздо естественнее думать, что оно не зависит от какой-либо философии, а есть прямой вывод из того, что действие есть произведение воли, а это положение даже не есть положение права, потому что существует независимо от него.
Но из того, что действие, совершенное под влиянием принуждения, не считается ничтожным, а признается юридическим, действительным, не следует еще, чтобы наступили и все те последствия, которые влечет за собой действие. Справедливо, что и действие, совершенное по принуждению, есть произведение воли; справедливо, что человек с твердым характером остается непоколебимым при каком бы то ни было принуждении; но все же человек вынужден к совершению действия, которого без того не совершил бы, а законодательство должно иметь в виду большинство граждан, следовательно людей обыкновенных, с характером более или менее слабым, а не героев. Поэтому законодательство должно допустить известное противодействие принуждению, парализовать то юридическое значение, которое имеет действие.
(Наше законодательство рассматривает принуждение как уголовное преступление[349]; в случае признания судом уголовным факта принуждения, лицо, совершившее действие, может считать это действие несуществующим, например, не исполнять обязательства, принятого на себя, требовать обратно переданное имущество и т. п.[350] Но как эти последствия, так и возбуждение дела о принуждении зависят от лица, совершившего действие под влиянием принуждения: если оно желает, то принуждение не окажет влияния на юридическое значение действия, и последнее будет обсуждаемо точно так же, как бы на совершение его была собственная добрая воля лица, автора действия. Эти положения находят себе надлежащую почву в нашем законе: во-первых, в правиле хотя и потерявшем ныне силу, но важном для раскрытия мысли законодателя, лежащей в основе законов о принуждении, а именно – в правиле, ограничивающем право опровержения вынужденных сделок известным сроком[351]: до истечения его лицо пострадавшее может решить вопрос, оставить ли сделку в силе или обессилить ее; во-вторых, в том положении, что дела о принуждении, хотя и рассматриваются судом уголовным, но в порядке частного обвинения, – по жалобе потерпевшего[352], который опять волен и не начинать дела. – А. Г.)
Не всякое принуждение, однако, оказывает такое влияние, что действие, совершенное по принуждению, лишается юридических последствий; определяются известные условия, при которых принуждение действительно оказывает такое влияние, – иначе почти каждое действие может быть опорочено, как совершенное по принуждению, ибо на определение воли всегда имеет влияние какое-либо обстоятельство, которое посредством натяжки можно довести до принуждения. Так, чтобы лишить действие юридических последствий, принуждение, по определению законодательства, должно состоять или в нанесении настоящего зла, или в устрашении будущим[353]. Настоящим злом называется причинение неприятностей в настоящую минуту самому принуждаемому лицу или лицам, близким ему; злом будущим называются угрозы, зло, которое принуждающее лицо обещается совершить впоследствии. Саму меру принуждения наше законодательство не определяет, но одно ограничение разумеется само собой, а именно, чтобы зло было основательное, состояло не в одной пустой угрозе, но чтобы была вероятность, что угроза будет совершена: в противном случае не признается принуждения. Например, если постороннее лицо угрожает чиновнику отрешением от должности, то, без сомнения, невероятно, чтобы угроза осуществилась, и если чиновник совершит вынуждаемое действие, то не сможет отговориться, что действие совершено им под влиянием принуждения.
Таким образом, следует рассчитывать все-таки на людей рассудительных, с характером более или менее твердым, потому что есть такие слабые натуры, которые всего боятся, которым кажется, что всякая угроза может осуществиться: для таких людей все будет принуждением. Далее, принуждение должно быть направлено на какое-либо существенное благо человека, например, на жизнь, честь, здоровье лица принуждаемого или лиц, близких ему: иначе принуждение не оказывает влияния на юридическое значение действия – другими словами, требуется, чтобы принуждение физическое или психическое было в известной соразмерности с тем действием, которое вынуждается от лица. Так например, если угроза направлена против имущества, а действие, которого требует принуждающий, есть тяжкое преступление, то угроза должна считаться несоразмерной с вынужденным действием, слабее его: лучше лишиться имущества, нежели совершить тяжкое преступление. Но если, например, требуется имущество и угрожается целомудрию жены, то угроза выше требуемого действия, совершенного под ее влиянием.
Далее, вынуждаемое действие должно находиться под прямым и непосредственным влиянием принуждения, т. е. должно совершиться именно то действие, которое вынуждается, и тогда только может быть речь о принуждении, а недостаточно только того, чтобы лицо во время совершения действия состояло под влиянием принуждения. Может случиться, что принуждаемое лицо совершит действие, в котором будут все исчисленные нами принадлежности принуждения, но не будет непосредственной связи между принуждением и действием, т. е. лицо совершит действие, но не то, которое вынуждается от него, – в таком случае не может быть речи о принуждении. Например, лицо А вынуждается к совершению акта купли-продажи; находясь в стеснительном положении, лицо это пишет записку к своему знакомому В, в которой обещается наградить его, если В выручит его из беды; В действительно является и освобождает А от принуждения, но А уклоняется от исполнения своего обещания на том основании, что он дал его под влиянием принуждения: спрашивается, должен ли А заплатить обещанное? Конечно, должен, потому что хотя посредственная связь между принуждением, которому было подвергнуто лицо А, и обещанием с его стороны награды лицу В и есть, но нет между ними непосредственной связи, так как принуждение клонилось не к обещанию награды, а к совершению купли-продажи.
Наконец, необходимо, чтобы лицо принуждающее не было вправе делать принуждение. В законодательстве нашем прямо говорится, что принуждение бывает тогда, когда кто-либо принуждается к совершению известного действия страхом настоящего или будущего зла; но о зле может быть речь только тогда, когда лицо совершает действие, которое оно не вправе совершить. В действительности, правда, нередко считается злом и такое действие, которое совершено лицом по праву; но если причинение зла составляет осуществление права со стороны другого лица, то в юридическом смысле нельзя говорить о зле, а следовательно и о принуждении. Например, отец принуждает дитя к какому-либо действию; если это действие не принадлежит к числу таких действий, к которым отец не может принуждать дитя (например, к вступлению в брак), то принуждение его не есть принуждение в юридическом смысле. На эти-то условия принуждения и следует обращать внимание при обсуждении отдельных случаев принуждения, представляющихся в действительности, и только там, где есть эти условия, необходимо придавать принуждению то влияние на юридическое действие, которое приписывается ему законодательством.
Иногда, и очень нередко, по несовершенству человеческой природы воля определяется под влиянием заблуждения. Заблуждением в юридическом смысле называется ложное представление о предмете. Подобно принуждению, оно обнимает собой два вида: или отсутствие познания о предмете определяет волю, или ее определяет ложное представление о предмете. В первом случае заблуждение называется неведением (ignorantia), во втором – ошибкой (error). Если действие совершено под влиянием неведения, то это значит, что если бы у лица было представление, которого у него нет, то оно не совершило бы действия или совершило бы его иначе. Если же действие совершено под влиянием ошибки, то это значит, что если бы у лица было истинное представление о предмете, то оно не совершило бы действия или совершило бы его иначе.
Итак, неведение и ошибка приводят к одному и тому же результату: в том и в другом случае есть ложное представление о предмете; только при неведении ложное представление отрицательное, лишенное всякого содержания, тогда как при ошибке ложное представление действительное, но несоответствующее истине. И в юридическом отношении неведение и ошибка – понятия тождественные: различие между ними не имеет никакого практического значения[354]. Действительно, так как заблуждение рассматривается в праве не в отвлеченности, а по его влиянию на действия, то все равно, какое бы ни было содержание заблуждения, совершенное ли незнание предмета или ложное представление о нем, в том и другом случае есть отсутствие истинного представления о предмете, а это-то и важно с юридической точки зрения. Гораздо важнее в области права другое различие заблуждения – различие по предмету, которого оно касается: или заблуждение касается какого-либо юридического определения и называется заблуждением юридическим (ignorantia, error juris), или оно касается какого-либо обстоятельства, факта и называется заблуждением фактическим (ignorantia, error facti). Например, лицо совершает какое-либо действие по ложному представлению о его законности: положим, выговаривает себе на 20 лет по найму право пользования, не ведая о существовании закона, определяющего maximum срока 12 лет; или лицо знает о существовании закона, устанавливающего известный maximum срока найма, но полагает, что 20 лет не превышают его, – это заблуждение юридическое. Но, например, лицо распоряжается завещательно родовым имуществом, не зная, что оно родовое, хотя лицо знает, что по закону нельзя делать завещания о родовом имуществе, – это заблуждение фактическое.
Одно и то же действие может совершиться или по ошибке юридической, или по ошибке фактической. Например, лицо вступает в брак с родственницей 4-й степени; лицо может вступить в такой брак или потому, что не знает закона, запрещающего брак в 4-й степени родства, или потому, что представляет себе родство с другим лицом не в 4-й, а например, в 8-й степени, или вовсе не знает о родстве, хотя хорошо знает закон, запрещающий браки между лицами, состоящими в известных степенях родства. Что касается до значения заблуждения для действия, совершенного под его влиянием, то заблуждение (неведение или ошибка), относящееся к закону, по нашему законодательству не принимается во внимание, так что действие, совершенное по незнанию закона, обсуждается точно так же, как если бы лицо знало закон. Так, если действие составляет нарушение закона, то оно и обсуждается как нарушение закона, хотя бы автор действия и не знал о законе. Но нарушение закона предполагает умысел лица, нарушающего закон, а если лицо не знало о законе и, следовательно, не имело умысла нарушить его, то спрашивается, на каком же основании противозаконное действие влечет за собой последствия, сопряженные с нарушением закона, тогда как коренное положение права – что нет нарушения закона без вины нарушителя? Это основывается на коренном правиле нашего законодательства, что никто не может отговариваться неведением законов[355], следовательно все граждане предполагаются знающими законы, а потому в противозаконном действии всегда предполагается умысел со стороны лица, совершившего действие.
Фактически, конечно, на каждом шагу встречается неведение законов; не только граждане, чуждые разнообразных юридических отношений, не знают законов, но очень часто люди, беспрестанно вращающиеся в гражданской деятельности, не знают законов; нередко даже люди, призванные к применению законов, не знают их. Таким образом, определение законодательства расходится с действительностью: законодательство полагает, что граждане знают законы, а огромное большинство граждан не знают их. Само правительство сознает, какое затруднение сопряжено с этим положением законодательства, и принимает меры к распространению сведений о законах. Но эти меры как у нас, так и в других государствах недостаточны: в настоящее время законы обнародуются обыкновенно посредством печати, но многие граждане, особенно из наших соотечественников, безграмотны, из грамотных же людей большая часть или не интересуется чтением законов, или не имеет возможности прочесть их, почему знание законов доходит почти до каждого урывками, случайно и само знание нередко бывает неточно, сбивчиво. Но определение законодательства, что никто не может отговариваться неведением законов, вытекает отчасти из самого существа закона: если закон есть отражение юридических воззрений народа, то каждый причастный к юридическому быту носит в себе сознание тех юридических воззрений, которые господствуют в быту; следовательно от каждого члена гражданского общества можно ожидать, что ему не чужды те юридические понятия, которые существуют в обществе, точно так же, как от каждого русского можно ожидать, что он говорит по-русски.
Правда, закон не всегда бывает верным отражением юридических воззрений действительности: нередко закон противоречит им или содержит какое-либо специальное определение, в основании которого только лежит юридическое воззрение действительности, и потому по отношению к положительным законам далеко не всегда оправдывается предположение законодательства, что законы известны гражданам. Но и независимо от того, что закон есть отражение юридических воззрений народа, положение, что никто не может отговариваться неведением законов, составляет существенную потребность юридического быта и вызвано необходимостью: без этого положения большая часть законов осталась бы без применения. И тем с большей легкостью можно примириться с существованием этого положения в законодательстве, что от господства его мы не видим больших беспорядков в обществе. Причина, во-первых, та, что все-таки есть связь между положительными законами и юридическими воззрениями народа, и чем более развивается в обществе гражданственность, тем эта связь становится теснее. Во-вторых, знание законов приобретается не только в школе, но и сама жизнь знакомит человека с законами, так что школа жизни заменяет отчасти школу теоретическую. Далее, в тех государствах, где народ принимает участие в общественных делах, он по крайней мере в значительной степени интересуется ими; там принимаются к сведению все издаваемые постановления законодательной власти и знание законов довольно распространено. Если в государстве есть сословие людей, знающих законы, и это сословие слито с остальным народонаселением, то сведения его заменяют и пополняют недостаток сведений в других классах народонаселения. Например, если в государстве имеется просвещенная адвокатура, то осведомленность адвокатов в законах служит заменой знания законов тем лицам, которые обращаются к ним за советами. Наконец, и законодательство может постановить правила, которые будут препятствовать гражданам, не знающим законов, совершать какие-либо важные гражданские действия без участия сведущих лиц. (Так, наше законодательство вменяет нотариусам в обязанность допросить лиц, совершающих акт, понимают ли они его смысл и значение[356]. – А. Г.)
Примечания:
[346] У. н., ст. 106, 134. Относительно опьянения, однако, нужно заметить, что иногда оно является обстоятельством, увеличивающим вину, а с тем вместе и меру наказания именно в том случае, когда лицо умышленно напивается, с целью придать себе более смелости в совершении преступления.
[347] У. н., ст. 1686, 1687.
[348] Таким образом, когда идет речь о принуждении, то не следует иметь в виду одно грубое, материальное принуждение: бывают такие обстоятельства, в которых нет никакого материального принуждения, а тем не менее человек, совершающий действия, сам не свой, так что сомнительно, чтобы действие могло быть почитаемо совершенным тем человеком, который, по-видимому, совершает его. Только на самую грубую натуру действует одна физическая боль, а если в человеке сколько-нибудь жива духовная природа, то он испытывает на себе и духовное принуждение, чуждое материальной стороне.
[349] У. н., cт. 1686.
[350] (Что касается формальных условий принуждения, то заявление может быть сделано полиции или судебному следователю (Устав уголовного судопроизводства – У.у.с., ст. 250, 297, 301) в течение общего давностного срока (У. н., cт. 158); если же уголовное преследование виновника невозможно за его смертью, нерозыском или психическим расстройством, то лицо потерпевшее может предъявить гражданскому суду иск о признании акта, совершенного под влиянием принуждения, недействительным (У. г. с., ст. 6). – А. Г.)
[351] Ст. 703.
[352] У. н., ст. 1546 и прим. к ст. 1548.
[353] Ст. 702.
[354] Поэтому слова «неведение» и «ошибка» мы можем употреблять безразлично.
[355] З. осн., cт. 62.
[356] Нот.пол., cт. 89.
