Мейер Д.И. Русское гражданское право
Обычай - выражение юридического воззрения народа по существу своему. Все это ведет к вопросу, не должно ли считать источником права и юридическое воззрение народа, проявившееся независимо от закона и обычая? Конечно, и такое юридическое воззрение может иногда оказать влияние на юридический быт; но источником права его считать нельзя. Если общественная власть признает обычай и не может не признать его, то потому, что обычай представляет ручательство за действительное выражение собой юридического воззрения народа; но не представляет такого ручательства юридическое воззрение, не испытанное рядом применений и потому общественной властью не могущее быть признанным источником юридических определений. Задача законодательной власти – уловить юридическое воззрение народа и облечь его в форму закона; она может также предоставить юридическому воззрению проложить себе дорогу в действительности путем обычая. Обратим, наконец, внимание в особенности на те случаи, когда юридическое воззрение высказывается конкретно в другом виде, нежели абстрактно: в отдельном случае, вследствие особенных его обстоятельств, юридическое воззрение может проявиться иначе, нежели вообще в той категории случаев, к которой относится. Например, общее юридическое воззрение то, что лицо отвечает всем своим достоянием по заключенным им обязательствам; но когда должник по требованию верителя должен лишиться последнего, между тем как на его попечении лежит огромное семейство, а сам долг сделан по крайней необходимости и так далее, тогда общее юридическое воззрение может видоизмениться, например, может возникнуть мнение, что бедняку должна быть предоставлена отсрочка, чтобы он исподволь мог удовлетворить своего верителя.
Значение юридического воззрения и его отношение к закону и обычаю здесь не изменяются: и в этом случае юридическое воззрение, не проявившееся в образе закона или обычая, не может быть признано источником юридических определений. Потому что зло, возможное вследствие уклонения от общего правила, установленного законом или обычаем в угоду индивидуальным обстоятельствам, далеко превышает собой зло, происходящее от упущения из виду индивидуальных обстоятельств при установлении закона или образовании обычая. Если в римском праве aequitas была признана источником юридических определений, то там она пролагала себе путь через магистраты, которые были как бы законодателями, и не требовалось, чтобы их постановления основывались на законе или обычае. Но, разумеется, каждое законодательство должно принимать в расчет индивидуальные обстоятельства, при которых применение общего правила к отдельным случаям будет тяжко, определять их особо. И действительно, каждое образованное законодательство учитывает такие индивидуальные обстоятельства: в этом, между прочим, и состоит его успех. (И наше законодательство, выводя, например, общее правило о неуклонной ответственности должника всем своим имуществом, принимает во внимание индивидуальные обстоятельства, чем смягчает суровость этого правила: так, суд может «рассрочить» неимущему должнику уплату долга[131], некоторые вещи, должнику принадлежащие, исключаются из числа предметов взыскания[132] и т. д. – А. Г.)
Самостоятельным источником права обыкновенно считается еще так называемое право юристов (Juristenrecht) как совокупность юридических определений, выведенных юристами путем мышления из законов и обычаев. Даже такие первостепенные писатели, как Савиньи и Пухта, разделяют это мнение. Конечно, посредством логических суждений и умозаключений можно извлечь из закона такие положения, которых законодатель, может быть, и не имел в виду; множество выводов можно сделать также из обычаев; в особенности возможны комбинации одного закона с другим или закона с обычаем. Имея в виду эту работу над существующими юридическими определениями, эту возможность извлечь положение для разрешения каждого отдельного случая, наше законодательство прямо запрещает судье отказывать тяжущимся в разрешении спора за неимением закона, под который можно бы подвести данный случай: такой отказ составляет преступление – отказ в правосудии[133]. И действительно, путем практики образуется целая масса юридических определений, составляющих не что иное, как логические выводы из законов.
Но тем не менее право юристов нельзя признать самостоятельным источником
юридических определений. Вся деятельность юриста состоит в логическом процессе,
от себя же он не может прибавить ни йоты. Что же это за творческая
деятельность, когда вся она сосредоточивается в области логических суждений и
умозаключений? Творчеством можно назвать деятельность законодателя, который
вправе постановить так или иначе; творчеством можно назвать создание обычного
права на том основании, что нельзя требовать от народа отчета, почему у него
такое юридическое понятие, а не другое. Но выводы юриста необходимо связаны с
законами и обычаями.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЛИЦА КАК СУБЪЕКТЫ ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА
Лицом технически называется субъект права. Нет надобности, чтобы лицу действительно принадлежали какие-либо имущественные права: способность к правам уже характеризует лицо. Право определяет меру свободной деятельности, и с первого взгляда, естественно, может казаться, что человек есть лицо как единственное существо на земле, имеющее свободную деятельность. Но понятие о лице в смысле юридическом не совпадает с понятием о человеке; иногда оно теснее, иногда шире понятия о человеческой личности; иногда положительное право не признает за человеком никаких прав, иногда и не только люди одаряются способностью к правам. Отсюда деление лиц на физические и юридические: лицо физическое - индивидуум как субъект права; лицо юридическое, называемое также моральным, - субъект права, нефизическое лицо[134]. Впрочем не следует понимать этого различия лиц слишком резко: юридические лица создаются также на пользу людей - hominum causa omne jus constitutum est.
1. ЛИЦА ФИЗИЧЕСКИЕ
Условия физической личности: ее начало и конец
§ 13. Как понятие о лице не совпадает с понятием о человеке, так с понятием о человеке не совпадает иногда и понятие о физическом лице: во всех древних гражданских обществах были люди, не считавшиеся субъектами права; точно так же и в некоторых современных некультурных обществах не все люди признаются правоспособными. Но это различие между понятием о человеке и понятием о физическом лице не имеет значения по отношению к современным европейским государствам: в них каждый человек считается правоспособным, и слова «человек» и «физическое лицо» нужно признать синонимами. Так и в нашем Отечестве: даже лишенный всех прав состояния не перестает быть правоспособным[135]. Рождение – акт отделения младенца от чрева матери – исходный пункт, с которого начинается физическая личность, начало самостоятельного бытия человека, вместе с тем и есть начальный момент его юридической жизни. В законодательстве нашем встречаются определения, которые как бы указывают на то, что личность человека начинается прежде рождения. Так, младенец считается законнорожденным, хотя бы только был зачат в браке, а родился уже по прекращении его[136]; дитя, родившееся по смерти отца, тем не менее признается его наследником наравне с другими детьми, принимаются меры к охранению интересов младенца, находящегося в утробе матери[137], и т. п. Но эти определения законодательства еще далеки от признания личности зародыша. Если дитя, зачатое в браке, но родившееся по прекращении его, получает права состояния и фамилию отца, то это значит только, что законными детьми считаются не только рожденные в браке, но и другие дети. Точно так же определение законодательства о праве наследования зародыша показывает только, что законными наследниками отца признаются не только дети, родившиеся при его жизни.
В юридическом отношении в высшей степени важно, считать ли началом физической личности момент рождения младенца или относить начало ее к моменту зачатия. Младенец может родиться мертвым; если начало физической личности относить к моменту зачатия, то, например, порядок наследования может определиться совершенно иначе, нежели в том случае, когда началом физической личности признавать момент рождения. Актом рождения человек вступает в общество людей; этот акт и должно признать началом правоспособности, тем более что момент зачатия неизвестен. Можно сказать, что наше законодательство, подобно многим другим, при определении прав физического лица принимает в соображение время пребывания его в утробе матери, но не признает за зародышем никаких прав. Отсюда: младенец должен родиться живым, чтобы сделаться субъектом права – права числятся только за живыми существами. Некоторые законодательства определяют даже признаки достоверности жизни младенца: известно, например, положение древнего германского права: «Das Kind muss die vier Wände des Hauses beschreien». Конечно, плач служит верным признаком жизни, но младенец может не кричать и все-таки быть живым. Потому последовательнее поступает наше законодательство, требуя не какого-либо особенного признака жизни младенца, а только рождения живым. Большая или меньшая продолжительность жизни не имеет влияния на правоспособность младенца: и одной минуты жизни достаточно, чтобы родившийся считался субъектом права. Поэтому способность к жизни (vitalitas) вовсе несущественна для признания новорожденного младенца лицом.
В прежнее время многие юристы не хотели признавать правоспособным младенца, не способного к жизни; в особенности между криминалистами был жаркий спор о значении живучести для признания новорожденного субъектом права. Но в настоящее время вопрос о живучести, по крайней мере в области гражданского права, считается решенным. Разве один недостаток способности к жизни может быть причиной смерти? И разве взрослый человек, которого дни и часы сочтены, перестает быть субъектом права? Для самого новорожденного, не способного к жизни, конечно, почти все равно, признают или не признают его правоспособным; но минутная жизнь младенца как субъекта права может иметь влияние на права других лиц. Потому вопрос о живучести как условии правоспособности получает практический интерес. Наше законодательство не дает никакого указания на то, чтобы не признавать субъектами права детей, рожденных живыми, но без способности к продолжительной жизни. Несущественно для признания правоспособности, чтобы родиввееся живое существо имело человеческий образ. В римском праве решительным признаком человеческого достоинства считалась человеческая голова рожденного существа; по нашему праву всякое живое «существо, рожденное (от человека и, следовательно, имеющее человеческую душу»[138] почитается человеком и признается правоспособным. – А. Г.).
Как рождение открывает правоспособность физического лица, так смерть ее разрушает. Это вытекает из самого понятия о праве как мере свободы человека при сожительстве его с другими лицами. Но встречаются случаи, в которых кажется, что юридическая личность переживает физическое существование человека. Так, нередко бывает, что по смерти лица проходит несколько времени, прежде чем оставшееся после него имущество перейдет к другому лицу. Некоторые законодательства, а за ними и юристы действительно высказывают воззрение, что лежачее наследство (hereditas jacens) представляет лицо умершего, что юридическая личность его продолжает свое существование в этом наследстве. Что касается нашего права, то мы не находим в нем никакого повода продолжить юридическую личность человека за пределы его земной жизни.
Смерть лица оказывает весьма важное влияние на права других людей: так, смертью лица открывается право наследования, прекращается брак и т. д. Но смерть сама собой не производит изменения в юридических отношениях: смерть должна быть дознана; должно быть какое-нибудь удостоверение, что действительно права известного лица прекратились смертью. Между тем бывают случаи, что смерть лица не может быть доказана положительным образом. Так, не может быть дознана положительно смерть лица, безвестно отсутствующего, можно только при известных условиях предполагать ее. И возможны два предположения. Одно по соображению возраста без вести пропавшего лица: человеческой жизни самой природой назначен предел; поэтому, соотнося продолжительнейший в данное время срок человеческой жизни и возраст безвестно отсутствующего лица, можно предположить его умершим, как скоро возраст его простирается далее крайнего предела человеческой жизни в данную эпоху. Такое предположение допускает, например, германское право: оно определяет, что безвестно отсутствующий, достигший 75 лет от рождения, считается умершим; но для большей вероятности предположения он предварительно вызывается через газеты и только когда уже по учиненному вызову в течение известного срока не явится объявляется умершим, тогда наступают все те гражданские последствия, которые соединяются со смертью лица. С другой стороны, можно принять в соображение, что безвестное отсутствие зависит от произвола лица: только по исключению безвестно отсутствующий не может дать о себе известия. На основании этого соображения, если в продолжение известного времени, в течение которого безвестно отсутствующий мог бы дать о себе весть, он не дает ее, то можно предположить его умершим. Этого соображения держится наше законодательство.
Но срок безвестного отсутствия, за которым следует признание лица умершим, по определению нашего законодательства, для различных юридических отношений различен: для прекращения брака определяется 5-летний[139], для прекращения имущественных прав - 10-летний срок[140]. (Последствия истечения этих сроков – т. е. безвозвратная потеря прав безвестно отсутствующим: право супруга просить о расторжении брака и вступить в новый брак и право наследников принять открывшееся наследство – наступают не eo ipsо, а лишь по официальному признанию факта безвестного отсутствия. Относительно прав брачных это признание исходит от епархиального начальства[141], относительно прав имущественных – от окружного суда[142], который по просьбе лиц заинтересованных, т. е. кредиторов или наследников, а также – при отсутствии этих лиц – прокурора, сначала производит публикации о вызове безвестно отсутствующего и законных наследников его[143] и назначает опекуна для защиты его прав и охранения имуществ; через 5 лет после первой публикации окружной суд по просьбе тех же заинтересованных лиц, которые возбудили дело, или по предложению прокурора объявляет лицо безвестно отсутствующим и производит об этом публикацию, имение же остается в опеке до истечения 10 лет со дня первой публикации; при явке безвестно отсутствующего до истечения этого срока имение возвращается ему, а при неявке в течение 10 лет - передается наследникам или становится выморочным. Естественно возникает вопрос: по каким соображениям лицо объявляется безвестно отсутствующим ранее истечения законного срока, за 5 лет до того? Соображения эти заключаются в том, что если бы объявление безвестно отсутствующим последовало в момент истечения 10 лет со времени последней публикации, то нельзя было бы предоставить наследникам право на его имущество: это было бы противно закону, ибо оказалось бы, что они более 10 лет не заявляли о своих правах: ведь первая публикация, с которой должно истечь 10 лет, печатается уже после подачи наследниками просьбы, и, следовательно, к концу срока оказалось бы, что наследники заявили о своих правах за 10 лет с несколькими днями. Почему же установлено именно 5 лет - сказать трудно; вероятно, имелся в виду 5-летний срок законной отлучки за границей. – А. Г.)
В юридическом отношении имеет особую важность вопрос об одновременной смерти двух или нескольких лиц, состоящих между собой в известной юридической связи. Может случиться, что два лица умирают в одно время; если предшествующая смерть одного из них влечет для другого известные юридические последствия, то при одновременной смерти обоих, как скоро переживание одного лица другим является существенным условием юридических последствий, последствия эти не наступают. Например, отец и сын умирают в одно время; если бы сын пережил отца, то был бы его наследником; но сын не пережил отца, и имущество наследуют братья отца; если бы отец пережил бездетного сына, то получил бы обратно имущество, перешедшее от него к сыну; но отец не пережил сына, и имущество переходит к другим ближайшим родственникам сына. Следовательно одновременная смерть двух лиц имеет то же значение, как и предшествующая смерть того лица, продолжительнейшая жизнь которого существенна для известного юридического отношения.
Редко, конечно, бывает, что в одну минуту умирают два лица, состоящие в таких между собой отношениях, что смерть одного из них рождает юридические последствия для другого. Но нередки случаи, когда нет возможности дознаться, кто прежде, кто после умер, между тем как одна минута переживания одного лица другим может совершенно изменить порядок наследования. Например, в сражении, во время кораблекрушения могут умереть многие лица, состоящие между собой в родстве, и порядок их смерти легко может остаться неизвестным. Тогда только и есть возможность определить его предположением. Очень остроумное предположение допускает римское право: в случае совместной смерти родственников восходящей и нисходящей линии, когда неизвестен порядок их смерти, предполагается, что несовершеннолетний сын умер прежде отца, а совершеннолетний пережил его. Здесь принимается в соображение, что организм несовершеннолетнего сына слабее и, следовательно, менее может оказать сопротивления опасности, нежели организм отца, которого можно предположить еще довольно сильным, если у него есть несовершеннолетние дети; напротив, если сын совершеннолетний, то организм его сильнее организма уже довольно пожилого отца. Конечно, в иных случаях это предположение может оказаться неправильным; но оно в существе своем верно, и потому можно принять его за руководство там, где нет других, более достоверных указаний. Наше законодательство не делает никаких предположений насчет порядка совместной смерти родственников от какого-либо несчастья. Поэтому при невозможности дознаться порядка их смерти только и остается принять одновременность смерти на том основании, что она причинена общим несчастьем. Таким образом, вопрос об одновременности смерти двух или нескольких лиц, особенно у нас, получает гораздо более практического интереса, нежели может казаться с первого взгляда.
Смерти физической уподобляется смерть гражданская или политическая. В прежнее время, при большей суровости нравов, присуждение к смертной казни встречалось довольно часто: во многих европейских государствах смертная казнь назначалась за преступления самые незначительные. Только XIX столетию удалось распространить учение об отмене или, по крайней мере, ограничении наказания смертью, и случаи смертной казни действительно уменьшились Но и прежде XIX столетия суд человеческий вооружался против смертной казни, и она нередко обращалась в другое наказание – в тюремное заключение, в крепостные работы и т. п. Однако старались представить, будто преступник действительно подвергнут смертной казни: для этого выводили его на лобное место, объявляли о замене смертной казни другим наказанием; палач разламывал над преступником палку, и с этим актом гражданское существование преступника считалось прекратившимся точно так же, как если бы он был в самом деле казнен. Но так как присужденный к смертной казни оставался в живых, то смерть эту назвали гражданской или политической. Впоследствии прекращение гражданского существования лица явилось как самостоятельное наказание, так что политическая смерть стала заключаться не в совершении акта, подобного смертной казни, а именно в разрушении всех прав гражданина[144].
Примечания:
[131] У. г. с., ст. 136.
[132] Там же, cт. 973.
[133] Ук. ист., cт. 10.
[134] Только такое отрицательное определение и можно дать юридической личности; можно, пожалуй, прикрыть отрицательный характер определения, но, в сущности, оно все-таки остается отрицательным.
[135] Устав о ссыльных (У. ссылн.), т. XIV, cт. 422, 423.
[136] Ст. 119, п. 2.
[137] Ст. 1106.
[138] Устав (Уложение) о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (У. н.), т. XV, cт. 1469.
[139] Ст. 54.
[140] Ст. 1244; У. г. с., ст. 1459.
[141] Ст. 54, прим., 56.
[142] У. г. с., ст. 1451-1460; ст. 1243, 1246.
[143] В таком обширном государстве, как наше Отечество, при недостаточности путей сообщения, при очень редких вообще сношениях между людьми, живущими в разлуке, быть может, удобнее было бы следовать первому соображению, при котором менее возможно ошибочное предположение смерти лица.
[144] У. н., cт. 23-50.
