Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории "хозяйственного права"
Избежать отмеченных недостатков в значительной мере удалось Р. О. Халфиной, для которой право личной собственности - это <право гражданина владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом, являющимся предоставленной ему в организованном порядке (главным образом в порядке распределения по труду) частью совокупного общественного продукта либо продукцией его подсобного хозяйства для удовлетворения его материальных и культурных потребностей>[550]. В ее определении правильно подчеркнута решающая роль распределения по труду, отражающего такой важнейший признак личной собственности, как производность от собственности социалистической. Но указание на подсобное хозяйство, которым, естественно, специфика личной собственности ознаменована быть не может, столь же излишне в данном случае, как указание на гражданско-правовые сделки в определении В. А. Тархова.
Существенные, и притом почти исключительно существенные, черты права личной собственности привлечены к определению, разработанному Д. Ф. Еремеевым. Подходя к этому праву как к самостоятельному юридическому институту, Д. Ф. Еремеев рассматривал его в виде системы норм, закрепляющих <личное присвоение трудящимися (главным образом в соответствии с количеством и качеством труда) части совокупного общественного продукта в целях максимального удовлетворения их материальных и культурных потребностей, предоставляя им правомочия по владению, пользованию и распоряжению присвоенными предметами, в процессе осуществления которых личный собственник вступает в другие дозволенные законом правоотношения>[551]. Спору нет, приведенная цитата слишком громоздка, чтобы притязать на завершенность научной формулировки. Но в ней имеется немалый резерв для сокращений, вроде, например, концовки, где речь идет о вещах самоочевидных, или особого подчеркивания в самом начале распределения по труду, излишнего уже по одной только той причине, что в дальнейшем общим образом отмечается образование личной собственности за счет определенной части совокупного общественного продукта. Но родовые свойства права собственности (триада правомочий как форма присвоения) здесь представлены, а решающие признаки права личной собственности (производность от социалистической и предназначенность для удовлетворения материальных и культурных потребностей граждан) приведены[552]. Все это и могло бы составить основу для такого словесного выражения одного из коренных цивилистических понятий, которое, обретя необходимое филологическое совершенство, полностью соответствовало бы реальным запросам науки и практики.
Ввиду потребительского характера права личной собственности одним из самых ценных и вместе с тем наиболее важных его материальных объектов становится жилое строение. Этот объект привлек к себе самое большое количество правовых норм, образующих рассматриваемый правовой институт. На нем сосредоточено и основное внимание исследований, обращающихся к сопряженной с личной собственностью конкретной проблематике.
Так, долгое время дискутировался вопрос о правовых формах обладания несколькими гражданами единым жилым строением. Наряду с концепцией общей собственности в литературе отстаивалась возможность образования при определенных условиях индивидуальной собственности на часть дома, и лишь поскольку выделение обособленных частей не устраняет совместного обладания нераздельными конструкциями, в указанных рамках предлагали совмещать индивидуальную собственность на жилой дом с общей[553]. В последнем смысле и были формулированы необходимые нормы сперва в постановлении Совета Министров СССР от 31 июля 1957 г. <О развитии жилищного строительства в СССР>[554], а затем в ст. 25 Основ гражданского законодательства.
Не менее спорна проблема одновременного обладания жилым домом и дачным помещением. При буквальном толковании адресованного гражданам законодательного запрета сосредоточивать в руках семьи более одного дома или его части такое соединение допускать нельзя[555]. Если же учитывать разное целевое назначение двух этих объектов, недопустимость обладания одним из них при наличии другого едва ли могла бы получить убедительное обоснование[556]. Однако гражданские кодексы подавляющего большинства союзных республик к обсуждаемому вопросу не обращаются, и возможность иметь на праве личной собственности как жилой дом, так и дачное помещение прямо предусмотрена только в ст. 105 ГК Грузинской ССР.
Не перестает также обсуждаться целесообразность общего нормирования размеров жилой площади, приходящейся в индивидуальных домах на самого собственника и членов его семьи. Погрешности такого нормирования усматривают в его универсальности, не зависящей от того, одинок ли собственник или представляет многочисленную семью, как и в неоправданности положения, при котором гражданин, возводящий дом за счет собственных средств, не может обзавестись большей жилой площадью, чем выделяемая нанимателям в государственных домах[557]. Тем не менее действующий закон в закрепленное им общее правило такого рода вносит только один корректив, допуская для больших семей и тех, кто имеет право на дополнительную площадь, увеличение размера собственного дома не свыше предельных норм, применяемых к нанимателям жилых помещений в домах местных Советов.
Помимо важнейших объектов личной собственности, исследовательская мысль сосредоточивалась на выявлении путей обеспечения усиленной ее охраны, изыскивая не только оптимальные методы усовершенствования известных советскому закону юридических средств (виндикационные и негаторные иски), но и возможность использования таких охранительных способов, которые пока еще не нашли в нем своего отражения. В числе последних выделяется приобретательная давность, которая никогда не переставала вызывать эпизодические научные отклики[558], а в годы, предшествовавшие второй кодификации советского гражданского законодательства, подвергалась особенно детальному рассмотрению[559].
Защитники идеи включения этого института в советский гражданский закон с большой тщательностью обсуждали различные варианты наиболее целесообразного его конструирования, ведя друг с другом спор о том, применять ли приобретательную давность только к добросовестному или также к недобросовестному владельцу, признавать ли ее истекшей в силу истечения исковой давности, или, наоборот, считать исковую давность погашенной для прежнего собственника со времени приобретения его имущества по давности владения другим лицом и т. п. Ограничивая действие приобретательной давности объектами личной собственности, они полагали, что таким образом получат надежную защиту интересы собственника, который в подтверждение своего права не может сослаться ни на какие другие основания, кроме длительного владения вещью, и будет полностью устранена неопределенность имущества по истечении погасительной давности, когда собственник истребовать его не может, а владелец права собственности на него не приобретает.
Противники приобретательной давности со своей стороны указывали, что благодаря фактической презумпции добросовестности владения подлинный собственник в своих интересах защищен и без этого института. Что же касается неопределенности в правовом положении имущества после истечения погасительной давности, то, по их мнению, лучше сохранить такую неопределенность, чем закреплять имущество за лицом, заведомо не являющимся его собственником. К этой позиции склонился и законодатель. Рекомендация о введении приобретательной давности воспринята не была. Но в Основах и новых кодексах проведен ряд других важных мер по усилению защиты права собственности вообще, в том числе и права личной собственности (установлена всеобщая виндикационная и негаторная защита титульных владельцев наряду с собственниками, признан обоснованным виндикационный иск в споре с добросовестным приобретателем при безвозмездном приобретении имущества и пр.). Обеспечиваемая гражданским законом многообразная охрана воплощенных в праве личной собственности интересов сообразуется с начертанными им же пределами надлежащего осуществления этого права. Как неизменно подчеркивается в советской цивилистической литературе, указанные пределы направлены не на ограничение личной собственности, а на создание правового режима, полностью адекватного действительной его социальной сущности[560]. Об этом свидетельствует и такое предъявляемое к ней существенное требование, как обязательность использования в потребительских целях с решительным пресечением каких бы то ни было попыток извлечения имущественных выгод нетрудовым путем. А в связи с этим требованием возникла необходимость во всестороннем анализе и четком формулировании самого понятия нетрудового дохода.
Казалось бы, один из неотъемлемых признаков этого понятия представлен уже самим обозначающим его термином, и для признания дохода нетрудовым нужно во всяком случае, чтобы он имел нетрудовое происхождение в виде <материальных ценностей, не эквивалируемых теми или иными трудовыми затратами>[561]. Очевидно, однако, что ставить точку на одном только указанном признаке нельзя, ибо закон все же допускает отдельные основания имущественных приобретений (дарение, наследование, лотерейные выигрыши и др.), не обусловленные трудовыми затратами приобретателя. Недостаточность созданного таким путем единого понятия иногда доказывают ссылкой также на смежные, прямо к делу не относящиеся, явления, вроде недозволенных промыслов, доходы от которых хотя и предполагают определенные трудовые вложения, но вследствие этого не становятся доходами правомерными. Отсюда выдвигаемые в литературе разнообразные иные признаки, которые либо комбинируются с приведенным, либо вводятся взамен него.
Замена признаков наблюдается в случаях, когда нетрудовым объявляют незаконный доход[562]. Тем самым в сущности понятие нетрудового дохода становится излишним, поскольку требуемые юридические санкции могут быть применены уже просто ввиду незаконности имущественных приобретений без учета трудового или нетрудового их происхождения[563].
Комбинированный критерий одного порядка приводит к признанию нетрудовым такого дохода, который одновременно отвечает двум признакам: подразумевается доход, <полученный приобретателем неправомерным способом и без приложения собственного труда>[564], или, что то же самое, извлеченный <в результате правонарушения, причем не за счет личного труда, а за счет иных источников>[565]. Нетрудно заметить, что в этом случае, если выявлен первый признак - неправомерность имущественных приобретений, незачем для реализации санкции юридической нормы обращаться ко второму признаку - извлечению доходов не за счет личного труда.
Комбинированный критерий другого порядка строится на том, что нетрудовым в юридическом смысле должен быть признан всякий доход, обладающий аналогичной экономической характеристикой, кроме случаев дозволенности его извлечения по прямому указанию закона. В негативном выражении этот критерий так и определяют: доход, извлеченный без приложения собственного труда, является нетрудовым, если его правомерность не вытекает из закона[566]. В позитивном виде он звучит несколько иначе, но смысл остается тем же: нетрудовой доход - это <имущественное приращение, поступающее к индивиду по юридически допускаемым основаниям, но не имеющее в качестве эквивалента указанные в законе затраты приобретателя и являющееся в силу этого недозволенным увеличением его имущества>[567]. Отсюда следует, что когда доход неправомерен, основанием применения соответствующих санкций служит именно его неправомерность (например, извлечение посредством недозволенного промысла). При отсутствии признаков конкретной неправомерности доход объявляется противоправным единственно по основанию нетрудового его происхождения (например, получения в результате сдачи внаем разных видов личного имущества по превышающим стоимость износа ставкам наемной платы). Но и нетрудовой доход обретает качество правомерности, если это прямо предусмотрено законом (например, взимание личными собственниками жилых домов квартирной платы в пределах установленных ставок).
Научная дискуссия, концентрирующаяся вокруг понятия нетрудового дохода, все еще далека от полного исчерпания. Но как бы разнообразны ни были выдвигаемые в связи с нею теоретические конструкции, все они, при несовпадении исходных посылок и конечных рекомендаций, преследуют одну и ту же общую цель: предотвращая искажение подлинной сути личной собственности, максимально содействовать всемерному ее упрочению на базе гармонического сочетания с общественными интересами, с господствующим в СССР социалистическим строем общественных отношений.
Право личной собственности колхозного двора. В то время как впервые закрепленное Конституцией СССР 1936 г. общее понятие личной собственности было в значительной степени цивилистической доктриной предвосхищено, первое упоминание о личной собственности колхозного двора совпало с конституционным ее закреплением, и лишь после этого она вовлекается также в орбиту многосторонних теоретических исследований. Но уже с самого начала было подчеркнуто, хотя впоследствии и вызывало споры, что нужно различать два вида права личной собственности, персонифицируемые гражданином в одном случае и колхозным двором в другом[568]. При этом в анализе личной собственности второго вида главное внимание сперва сосредоточивается не столько на специфическом источнике ее образования, предопределяемом преимущественным значением доходов от труда в колхозном хозяйстве, сколько на ее субъективном составе, очерчиваемом сообразно с тем, как истолковывается понятие самого колхозного двора.
<Право личной собственности колхозного двора, - писал в 1938 г. П. Е. Орловский, - нельзя отождествлять с правом личной собственности, установленным ст. 10 Конституции. Личная собственность колхозного двора имеет свои особенности. Это правовое различие заключается в том, что субъектом права личной собственности колхозного двора является не каждый член колхозного двора... а колхозный двор в целом, без указания долей членов двора в отдельности. В этом, между прочим, заключается и одно из отличий права личной собственности колхозного двора от общей собственности>[569]. И достаточно было изобразить колхозный двор в обличьи носителя единой правосубъективности, как уже не составило особого труда вывести умозаключение о том, что его собственность также является не общей, а односубъектной.
Это умозаключение оказалось неизбежным и для Д. М. Генкина, который, поддержав П. Е. Орловского на сессии ВИЮНа 1946 г. в вопросе правосубъектности, а стало быть, и носителе права собственности в имуществе колхозного двора, довел его мысль до логически завершенного состояния: <Поскольку колхозный двор - особый субъект права, а не просто несколько физических лиц - отдельных субъектов права, - постольку он может быть признан юридическим лицом>[570]. Сделанный вывод оказался, однако, настолько ошеломляюще прямолинейным, что не мог не вызвать бурного критического резонанса, с особой силой прозвучавшего в устах Г. Н. Полянской, которой удалось обнаружить и ошибочность посылок, и полное его несоответствие реальной жизненной ситуации. Появился он вследствие забвения специфики колхозного двора, в котором соединяются два взаимосвязанных начала - трудовое и семейное. А если бы то и другое учитывалось в достаточной степени, не могло бы остаться незамеченным, что выход из колхозного двора, выделы и разделы в его имуществе не имеют ничего общего ни с природой юридического лица, ни с важнейшими свойственными ему качествами. Отсутствует также должная обособленность как в имуществе, так и в ответственности колхозного двора и его членов. Что же касается организационного единства, то вследствие регистрации оно не приобретается колхозным двором в такой же мере, как и обязательно регистрируемыми в сельской местности хозяйствами рабочих и служащих[571].
Все это вместе взятое производило такое неизгладимое впечатление, что побудило Д. М. Генкина пересмотреть свои взгляды и, вместо признания колхозного двора юридическим лицом, вернуться в 1951 г. вновь к квалификации его лишь как особого субъекта права[572]. Вскоре к той же идее присоединился И. В. Павлов, который объявил ее единственно правильной потому, что ему казалось, будто колхозный двор в качестве единого целого <имеет определенные права (на пользование приусадебной землей, на владение предметами личной собственности, на получение определенных льгот и т. п.) и несет определенные обязанности (уплата налога, обязательные сельскохозяйственные поставки государству и т. д.)>, а <регистрация... является официальным юридическим признанием данного семейно-трудового объединения как самостоятельной хозяйственной единицы и самостоятельного носителя (субъекта) прав и обязанностей>[573]. Насколько убедительно последнее соображение, - явствует из полемики по совпадающему поводу между Д. М. Генкиным и Г. Н. Полянской. Впрочем, и все другие критические замечания Г. Н. Полянской против теории <колхозный двор - юридическое лицо> с одинаковой неоспоримостью могут быть обращены против теории <колхозный двор - особый субъект права>. Но, что еще более существенно, она же в конце 40-х годов предложила и единственно правильное позитивное решение рассматриваемой проблемы.
Право собственности колхозного двора, - писала уже тогда Г. Н. Полянская, - есть <совместная семейно-трудовая собственность отдельных его членов>. Последние сообща работают лишь в подсобном хозяйстве, а их труд в колхозе в смысле учета и оплаты строго индивидуален. Это означает, что <момент трудовой связи между членами колхозного двора в осуществлении семейного хозяйства играет значительно меньшую роль, чем в дворе единоличном. Отсюда - повышение удельного веса семейного начала в семейно-трудовом объединении колхозного двора>. А перенос центра тяжести с трудового на семейное начало невозможно совместить с признанием колхозного двора особым субъектом права. Он свидетельствует как раз об обратном - о многосубъектности этого социального образования и, следовательно, о принадлежности приурочиваемого к нему имущества не двору как некоему нерасчлененному единству, а членам двора как участникам общей собственности. И такое построение тем более логично, что <конститутивным признаком совместной собственности колхозного двора является момент совместного пользования; источником же ее приобретения могут быть как совместный труд, так и индивидуальные вложений>[574].
Неудивительно поэтому, что именно его и воспринял закон, а после проведения новой кодификации советского гражданского законодательства в 1961 - 1964 гг., легально провозгласившей многосубъектность колхозного двора, и затем после принятия нового Примерного устава колхоза 1969 г., введшего для той же ячейки удвоенное наименование - <семья колхозника (колхозный двор)>, вывод об относимости связанных с нею собственнических отношений к разряду общей, и притом общей совместной, собственности больше никем уже сомнению не подвергался. Отныне в цивилистической литературе он формулируется без всяких возрождающих дискуссию оговорок, а в литературе по колхозному праву признание единой правосубъектности колхозного двора полностью выходит из научного употребления[575].
Примечания:
[550] Халфина Р. О. Право личной
собственности граждан СССР. М., 1955, с. 32; она же. Право личной собственности
советских граждан. М., 1961, с. 3, 12.
[551] Еремеев Д. Ф. Право личной
собственности в СССР, с. 22.
[552] Специальное упоминание о производности от социалистической собственности А. А.
Еро-шенко считает излишним потому, что это характеризует личную собственность в
целом, а не только право личной собственности, юридически опосредствующее ее в
сочетании с другими правовыми институтами (Ерошенко
А. А. Личная собственность в гражданском
праве, с. 31). Но определение какого-либо вида права собственности призвано отграничивать
его не от юридических институтов другого рода (обязательственных и др.), а от
иных видов права собственности. По этой причине производность от
социалистической собственности, неизвестная ни одному другому проприетарному
праву, должна быть отражена в понятии права личной собственности как только ему
присущее особое качество.
[553] См. подробнее: Брауде И. Л. Право на
строение и сделки по строениям. М., 1954, с. 110; Маслов В. Ф. Вопросы общей собственности в судебной практике. М.,
1963, с. 23 - 44; Толстой Ю. К.
Гражданское право и принцип материальной заинтересованности. - Правоведение,
1967, № 1, с. 49; Батуров Г. П. Право личной собственности на жилой дом. -
Социалистическая законность, 1971, № 2, с. 17; Кузьмин В. Н. Часть жилого дома и общая долевая собственность. -
Советское государство и право, 1973, № 5, с. 122; Ерошенко А. А. Личная собственность в гражданском праве,
с. 54 - 57.
[554] СП СССР, 1957, № 9, ст. 102.
[555] Такова, например, позиция П. Е. Орловского (см.: Гражданское право. Под ред. П.
Е. Орловского и С. М. Корнеева, т. 1, с. 395).
[556] Это мнение отстаивают многие авторы. См., например: Брауде И. Л. Право на строение и сделки по строениям, с. 122; Маслов В. Ф. Основные проблемы права личной
собственности в период строительства коммунизма в СССР, с. 195.
[557] См., например: Маслов В. Ф. Основные
проблемы права личной собственности в период строительства коммунизма в СССР,
с. 196 - 197.
[558] См., например: Нежданова. Исковая
давность и фактическое владение. - Право и жизнь, 1925, № 1, с. 29 - 34; Фишман А. И. Приобретательная давность. -
Право и жизнь, 1926, № 8 - 10, с. 3 - 13; Цапенко
М. О приобретательной давности в советском праве. - Красное право, 1929, № 11,
с. 497 - 501.
[559] См.: Черепахин Б. Б. Приобретение
права собственности по давности владения. - Советское государство и право,
1940, № 4, с. 51 - 61; Меерзон З. И.
К вопросу о приобретательной давности в советском гражданском праве. Автореф.
канд. дис. Харьков, 1950; Толстой Ю.
К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Л.,
1955, с. 189 - 218; Иоффе О. С.
Гражданско-правовая охрана интересов личности в СССР. - Советское государство и
право, 1956, № 2, с. 55 - 66; Вильнянский
С. И. Нужна ли нам приобретательная давность. - Правоведение. 1960, № 3,
с. 123 - 126.
[560] См., например: Генкин Д. М. Право
личной собственности в социалистическом обществе, с. 50.
[561] Амфитеатров Г. Н. О праве личной
собственности. - Социалистическая законность, 1945, № 8, с. 16.
[562] См., например: Боннер А. Т. Практика
изъятия строений, возведенных или приобретенных гражданами на нетрудовые
доходы. - Советская юстиция, 1964, № 7, с. 16.
[563] Еще в большей степени ненужность понятия нетрудового дохода проистекает из
интерпретации М. В. Самойловой, считающей, что речь должна идти не просто о
неправомерности имущественных приращений, а о преследовании целей обогащения
или даже создания источника для паразитического образа жизни (Самойлова М. В. Осуществление права личной
собственности граждан СССР. - В кн.: <Вопросы гражданского права и процесса>.
Л., 1969, с. 48).
[564] Грибанов В. П. О понятии нетрудового дохода. - Советская юстиция, 1967, № 9, с. 8.
[565] Советское гражданское право. Под ред. О. С.
Иоффе, Ю. К. Толстого, Б. Б.
Черепахина. В 2-х т. Л., 1971, т. 1, с. 313.
[566] См.: Гражданско-правовая охрана интересов личности. Под ред. Б. Б. Черепахина.
М., 1969, с. 11 - 12.
[567] Ерошенко А. А. Личная собственность в
гражданском праве, с. 31.
[568] См., например: Гражданское право. Коллектив ВИЮН, т. 1, с. 230.
[569] Гражданское право, т. 1, с. 231.
[570] Генкин Д. М. Право личной
собственности в социалистическом обществе, с. 154.
[571] См.: Полянская Г. Н. Имущественные
взаимоотношения в колхозном дворе. - Советское государство и право, 1947, № 7.
[572] См.: Советское гражданское право. Под ред. Д. М. Генкина и С. Н. Братуся. В 2-х
т. М., 1950 - 1951, 1960, т. 1, с. 341.
[573] Павлов И. В. Колхозный двор М., 1951,
с. 11; он же. Право личной собственности колхозного двора. М., 1955, с. 19.
[574] Полянская Г. Н. Имущественные
взаимоотношения в колхозном дворе. - Советское государство и право. 1947, № 7,
с. 17 - 19.
[575] См., например: Колхозное право. Под ред. В. В. Петрова. М., 1976, с. 308 - 323.
